о,  одного  только  кристалла  было  недостаточно,  -  продолжила
Маржит. - При должной аккуратности, Земля могла  вместить  сорок  миллиардов
человек, но куда девать остальных? Кристал превратил виртуальную  реальность
в простейший путь к свободе: на малой доле пространства, малой доле энергии,
он мог существовать без присоединенного тела. Грейс и я не  ужасались  такой
перспективе,  как  некоторые  люди.  Но  в  этом  не  было  лучшего  выхода,
большинство людей хотели не этого, они хотели освободиться от смерти.
   - Поэтому мы изучали гравитацию, и мы изучали вакуум.
   Джамил боялся снова оказаться в дураках,  но  по  выражению  ее  лица  он
видел,  что  на  этот  раз  не  ошибся.  "М.  Осват,  Г.   Фюст".   Соавторы
основополагающей  статьи,  о  которых  не  было   известно   ничего,   кроме
сокращенных имен.
   - Ты дала нам Новые Территории?
   Маржит слегка кивнула:
   - Грейс и я.
   Джамила переполнила любовь к ней. Он подошел  и  стал  на  колени,  чтобы
охватить ее за талию. Маржит коснулась его плеча:
   - Не надо, вставай. Не делай из меня бога, от этого я только кажусь  себе
старой.
   Он поднялся, застенчиво улыбаясь. Любой человек  в  беде  заслуживал  его
помощи - но если он не был перед ней в долгу, то понятие долга вообще теряло
смысл.
   - А Грейс? - спросил он.
   Маржит отвернулась.
   - Грейс завершила  свою  работу,  а  потом  решила,  что  она,  все-таки,
трагедиец.
   Изнасилование  стало  невозможным.  Пытки  стали   невозможны.   Бедность
исчезала. Смерть удалялась в космологию,  в  метафизику.  Сбывались  все  ее
мечты. И для нее, внезапно увидевшей их сбывшимися, все  оставшееся  в  мире
стало скучным.
   - Однажды ночью она забралась в печь в  подвале  ее  здания.  Ее  кристал
выдержал пламя, но она стерла его изнутри.

***

   Уже наступило утро. Джамил  начинал  терять  чувство  реальности.  Маржит
должна была исчезнуть под светом дня, как видение, неспособное удержаться  в
повседневном мире.
   - Я потеряла и других, дорогих мне людей, - сказала она, - Мои  родители.
Брат. Друзья. Так случалось со всеми вокруг меня, в те времена.  Я  не  была
исключением:  горе  все  еще   было   обыденностью.   Но,   десятилетие   за
десятилетием, век за веком, мы стали незначительны, те из нас, кто  понимал,
что означает потерять кого-то навсегда.  Нас  теперь  меньше,  чем  один  на
миллион.
   - Долгое время я держалась со своим поколением. Были анклавы, были гетто,
где  все  понимали  "старые  времена".  Я  провела  двести  лет  замужем  за
человеком, написавшим пьесу  "Мы,  которые  знали  мертвых"  -  пьесу  ровно
настолько претенциозную и жалобную, насколько ты можешь понять из  названия,
- она улыбнулась воспоминаниям. - Ужасный, пожирающий себя мирок. Если бы  я
осталась там дольше, я бы последовала за Грейс. Я бы молила о смерти.
   Она взглянула на Джамила:
   - Такие люди, как ты, привлекают меня: люди, которые  не  понимают.  Ваши
жизни не пусты, не более, чем были лучшие моменты наших собственных  жизней:
все это спокойствие, эта красота и счастье, которые придали ценность жертвам
и борьбе насмерть.
   - Трагедийцы ошибались. Они все поставили с ног на голову. Смерть никогда
не придавала смысла жизни, всегда было в точности наоборот. Весь  ее  пафос,
все ее значение были украдены из того,  что  с  нею  прекращалось.  Ценность
жизни всегда оставалась полностью в ней самой - а не  ее  потерe,  не  в  ее
хрупкости.
   - Грейс стоило дожить, чтобы увидеть это.  Ей  стоило  пожить  достаточно
долго, чтобы осознать, что мир не превратился в пепел.
   Джамил сидел молча, обдумывая эту исповедь,  пытаясь  проникнуться  ею  в
полной мере, чтобы не расстроить Маржит  еще  сильнее  бестактным  вопросом.
Наконец, он решился:
   - Тогда почему же ты отказываешься от дружбы с нами? Потому  что  мы  для
тебя - дети? Дети, и не понимаем, что ты потеряла?
   Маржит яростно замотала головой:
   - Я не хочу, чтобы вы понимали! Люди вроде меня - единственное  проклятье
этого мира, единственная отрава, -  она  улыбнулась  при  виде  опечаленного
Джамила и поспешила остановить его, прежде чем  он  принялся  заявлять,  что
ничем подобным она не была. - Не в том, что мы говорим или делаем, не в тех,
к кому прикасаемся: я не говорю, что  мы  запятнаны  в  каком-то  напыщенном
мифологическом смысле. Но когда я покинула гетто, я  обещала  себе,  что  не
возьму прошлое с собой. Иногда это обещание легко держать. Иногда нет.
   - Ты нарушила его сегодня, - попросту сказал Джамил, - и никого из нас не
поразило молнией.
   - Я знаю, - она покачала головой. - Все же, было неправильно рассказывать
тебе то, что я рассказала, и  я  буду  бороться,  чтобы  вернуть  себе  силы
молчать. Я стою на рубеже двух миров, Джамил. Я помню смерть, и всегда  буду
помнить. Но сейчас моя работа - охранять границу.  Не  давать  этому  знанию
проникнуть в мир.
   - Мы не такие хрупкие, как ты думаешь, - возразил он,  -  Мы  знаем,  что
значит терять.
   Маржит серьезно кивнула.
   - Твой друг Чусэк растворился в толпе. Так теперь это  работает,  так  вы
спасаете себя от удушения джунглями разрастающихся связей и от разделения на
изолированные группы театральных актеров, бесконечно играющих одни и  те  же
роли.
   - Вы нашли свои маленькие смерти - и я называю их так не в насмешку. Но я
видела то и другое, и, уверяю тебя, это не одно и то же.

***

   В последующие недели Джамил полностью восстановил свою  жизнь,  какой  он
устроил ее для себя в Нетер. Пять дней из семи  отдавались  трудной  красоте
математики. Остальное было для друзей.
   Он продолжал играть в футбол, и команда Маржит продолжала выигрывать.  Но
в шестом матче команде Джамила наконец-то удалось забить гол. Они  проиграли
всего три-один.
   Каждый вечер, Джамил боролся с одним вопросом: В чем именно  состоял  его
долг перед ней? В вечной верности, вечном молчании, вечном  послушании?  Она
не взяла с него слово молчать, вообще  не  взяла  с  него  обещаний.  Но  он
понимал, что она полагалась на его уважение к ее желаниям, и какое  право  у
него было поступать иначе?
   Через восемь недель после ночи, проведенной  с  Маржит,  Джамил  оказался
наедине с Пениной, в комнате в доме Джореси. Они говорили о старых временах.
Говорили о Чусэке.
   Джамил сказал:
   - Маржит потеряла кого-то очень близкого.
   Пенина непринужденно кивнула, но свернулась в удобной позе  на  диване  и
приготовилась запомнить каждое слово.
   - Не так, как мы потеряли Чусэка. Совсем не так, как ты думаешь.
   Джамил говорил и  с  остальными,  с  одним  за  другим.  Его  уверенность
прибывала и убывала. Он заглянул на минуту в прежний мир, но не  претендовал
на  понимание  его  обитателей.  Что,  если  Маржит  сочтет  это  хуже   чем
предательством - сочтет новыми пытками, новым изнасилованием?
   Но он не мог стоять в стороне и оставить ее добровольно терзать себя.
   Труднее всего было поговорить  с  Езекилем.  Джамил  провел  болезненную,
бессонную ночь накануне, пытаясь понять, не окажется ли он в этом  разговоре
чудовищем и мучителем детей, воплощением всего, против чего  Маржит  верила,
что борется.
   Езекиль плакал, не скрываясь, но он был далеко не ребенок. Он был  старше
Джамила и душа его закалилась лучше, чем у любого из них.
   Он сказал:
   - Я предполагал такое. Думал, она могла пожить в злые времена. Но я так и
не нашел повода спросить.

***

   Три пика вероятности встретились, растеклись в плато,  поднялись  сияющей
башней.
   Ведущий произнес:
   - Пятьдесят пять, девять десятых. - Самый впечатляющий гол Маржит за  все
игры.
   Езекиль радостно завопил и побежал к ней. Когда он поднял ее  на  руки  и
закинул на плечи, она засмеялась и позволила ему. Когда рядом встал Джамил и
они сделали трон для нее из скрещенных рук, она нахмурилась на него сверху и
сказала:
   - Тебе не положено, ты на проигравшей стороне.
   Остальные  игроки  собрались  вокруг  них,  приветственно  крича,  и  все
двинулись к реке. Маржит беспокойно глядела вокруг:
   - Что это? Мы не закончили игру.
   Пенина сказала:
   - Мы закончили пораньше, только в этот раз. Считай это  приглашением.  Мы
зовем тебя поплавать с нами. Мы зовем  тебя  поговорить  с  нами.  Мы  хотим
узнать все о твоей жизни.
   Маржит начала терять самообладание. Она вцепилась Джамилу  в  плечо.  Тот
прошептал:
   - Скажи слово, и мы опустим тебя на землю.
   Маржит не стала шептать, она жалобно закричала:
   - Что вы от меня хотите, паразиты? Я выиграла вам эту чертову  игру!  Что
вам еще надо?
   Джамил пришел в ужас. Он остановился и  начал  опускать  ее,  но  Езекиль
удержал его руку.
   Езекиль сказал:
   - Мы хотим быть охранять границу с тобой. Мы хотим стоять рядом.
   Криста добавила:
   - Мы не можем увидеть то, что видела ты, но мы хотим  понимать.  Столько,
сколько сможем понять.
   Джореси заговорил, потом  Йенн,  и  Нарциcса,  Мариа,  и  Халида.  Маржит
смотрела на них сверху и плакала, ошеломленная.
   Джамил сгорал со стыда. Он ограбил ее, унизил ее. Он сделал только  хуже.
Теперь она сбежит из Нетер, сбежит в новое изгнание, еще более одинокая, чем
раньше.
   Когда все высказались, наступило молчание. Маржит дрожала на своем троне.
   Джамил уставился в землю. Он не мог отменить того, что сделал,  и  только
тихо сказал:
   - Теперь ты знаешь наше желание. Скажешь ли ты нам свое?
   - Опустите меня.
   Джамил и Езекиль подчинились.
   Маржит посмотрела вокруг, на своих товарищей и противников по игре, своих
детей, свои создания, своих незваных друзей. И заговорила:
   - Я хочу пойти с вами к реке. Мне семь тысяч  лет,  и  я  хочу  научиться
плавать.