кивает  из  кузова  еду.
Наверное, потери от воровства так малы, что жители аттракторов  предпочитают
с ними мириться. Скорее всего защитные меры не  окупят  себя  -  впрочем,  я
уверен, что у каждой этической монокультуры существуют  свои  собственные  -
высоконравственные - причины не принуждать нас,  безнравственных  бродяг,  к
повиновению с помощью голода. Я вытаскиваю чахлую морковку, которую  выкопал
вчера вечером на одном из знакомых огородов. Жалкий завтрак!  Но  я  усердно
грызу ее, стараясь думать о свежих булочках, которые мы украдем с Марией,  и
в предвкушении почти перестаю замечать противный деревянный вкус.
   Автострада немного отклоняется к юго-востоку. Я  дохожу  до  участка,  по
сторонам которого стоят пустые фабрики и заброшенные дома.  Они  практически
не  притягивают,  и  тем  явственней  начинает   ощущаться   растущая   тяга
Чайнатауна, который  виден  теперь  прямо  передо  мной.  Удобное  словцо  -
Чайнатаун - никогда не отражало  многообразия  культур,  которые  гнездились
здесь до Переплавки. В этом районе, кроме китайцев из Гонконга  и  Малайзии,
жили еще корейцы и камбоджийцы, тайцы и тиморцы, и  они  исповедовали  массу
разновидностей всех религий, от буддизма до  ислама.  Все  это  разнообразие
исчезло, а та  однородная  и  устойчивая  амальгама,  которая  сменила  его,
показалась бы крайне экзотической любому  из  прежних  обитателей.  Нынешних
жителей этот причудливый гибрид, разумеется, вполне устраивает  -  отсюда  и
устойчивость, благодаря которой только и существует  аттрактор.  Если  бы  я
прямиком вошел в Чайнатаун, я  бы  не  только  немедленно  проникся  идеями,
близкими сердцу местных жителей, но и не пожелал  расставаться  с  ними  всю
оставшуюся жизнь.
   Однако то, что я войду прямо в Чайнатаун, не более вероятно, чем то,  что
Земля упадет прямо на Солнце. После Переплавки прошло уже почти четыре года,
а меня еще не притянул ни один аттрактор.

***

   Я слышал десятки "объяснений" того, что случилось в тот  день,  но  почти
все они казались мне сомнительными  -  потому  что  каждое  основывалось  на
мировоззрении одного из аттракторов. Я иногда представляю это так: 12 января
2018  года  человеческая  раса  перешла  некий  предел  -  возможно,  предел
численности  населения  -  и  испытала  внезапное  и  необратимое  изменение
психического состояния.
   Слово  "телепатия"  здесь  не  подходит.  Никто  не  погрузился  в  океан
беззвучных голосов, никто не терзался, вынужденный сочувствовать всем сразу.
Повседневная болтовня сознания так  и  осталась  у  каждого  в  его  голове.
Банальный мыслительный  процесс  продолжал  быть  делом  глубоко  приватным.
(Впрочем, делались предположения, что, напротив, мыслительные процессы  всех
смешались до такой степени, что образовали  затянувшую  всю  планету  пелену
белого шума, которую наш мозг просто отфильтровывает, и мы ее не  замечаем.)
Так  или  иначе,  бесконечная  мыльная  опера  внутреннего   мира   человека
по-прежнему недосягаема  для  посторонних.  Однако  черепная  коробка  стала
абсолютно прозрачной для верований, принципов и глубочайших убеждений.
   Вначале  возник  полный  хаос.   Мои   воспоминания   об   этом   времени
противоречивы и напоминают дурной сон. Кажется, я  день  и  ночь  бродил  по
городу, обретая новое божество (или его эквивалент) каждые шесть секунд.  Не
было ни голосов, ни видений, просто невидимые силы, как во сне, включали  то
одну, то другую веру. Люди двигались, спотыкаясь, до  оцепенения  запуганные
происходящим - а идеи носились от одного к другому, как  молнии.  Откровения
сменяли друг друга. Я готов был упасть  на  колени  и  молиться,  чтобы  это
поскорее кончилось, - я бы так и сделал, если бы боги не  исчезали  с  такой
быстротой. Потом я  разговаривал  с  другими  бродягами,  и  все  по-разному
описывали  свое  состояние  в  те,  первые   дни.   Одним   это   напоминало
наркотическую эйфорию, другим - оргазм, третьим казалось, что десятиметровые
волны швыряют их то вверх, то вниз,  час  за  часом,  без  передышки.  Самое
подходящее сравнение из моего опыта - тяжелый приступ гастроэнтерита,  когда
меня всю ночь напролет то рвало, то несло. Тогда болела каждая мышца, каждый
сустав, кожа горела, я думал, что умираю. Но каждый раз, когда я думал,  что
не в силах исторгнуть еще что-либо из моего тела, подступал новый  спазм.  К
четырем  часам  утра  моя   беспомощность   стала   поистине   запредельной.
Перистальтический рефлекс безраздельно властвовал мной, как  некое  суровое,
но в конечном счете благосклонное божество. Никогда раньше  я  не  испытывал
переживаний, которые бы так походили на религиозные.
   По  всему  городу  соперничающие  системы  верований   вели   борьбу   за
последователей, непрерывно мутируя и скрещиваясь друг  с  другом.  Это  было
похоже на распространенные когда-то битвы  популяций  компьютерных  вирусов,
устраивавшиеся для проверки тонких моментов эволюционной теорий. Было  много
общего и с происходившими в истории столкновениями тех же самых идей. Однако
на этот раз масштабы и во времени, и в пространстве невероятно  сократились,
идеи сражались друг с другом,  но  ареной  битвы  была  человеческая  мысль,
поэтому не потребовались ни разящие мечи крестоносцев, ни концлагеря. А  еще
на ум приходили полчища  демонов,  обрушившиеся  на  Землю,  чтобы  овладеть
всеми, кроме праведников...
   Хаос длился недолго. Сначала возникли небольшие участки, где те или  иные
системы стали постепенно одерживать верх (иногда это были места, связанные с
соответствующим культом, а иногда  просто  случайные  территории).  Завладев
этими плацдармами, системы стали расширять их границы, беря под свое влияние
прилегающие популяции  дезориентированных  индивидуумов.  Срабатывал  эффект
снежного кома - чем большую площадь захватывал каждый аттрактор, тем быстрее
он рос. К счастью, по крайней мере в нашем городе ни один аттрактор не  стал
абсолютным  победителем.  Все  аттракторы  рано  или  поздно  столкнулись  с
достойными соперниками или же достигли  окраин  или  непригодных  для  жизни
участков внутри города.
   Через  неделю   после   начала   Переплавки   из   анархии   в   основном
выкристаллизовалась  нынешняя  конфигурация  аттракторов.  Девяносто  девять
процентов жителей либо переехали, либо сами настолько изменились,  что  были
вполне довольны тем, где они находятся и что собой представляют.
   Случилось  так,  что  я  остался  между  аттракторами.  Многие   из   них
воздействовали на меня, но захватить не смог ни  один.  И  до  сих  пор  мне
удается не покидать свою орбиту. Не знаю, какие таланты для этого нужны,  но
ясно, что у меня они есть - немногие из нас,  бродяг,  сумели  по  сей  день
сохранить свободу.
   В первые годы обитатели  того  или  иного  аттрактора  время  от  времени
разбрасывали над городом листовки с автоматических  вертолетов.  В  них  они
метафорически толковали последние события в духе своего единственно  верного
учения, воображая, что удачно найденная аналогия  происшедшего  принесет  им
новых адептов. До некоторых  долго  не  доходило,  что  печатное  слово  как
средство убеждения  безнадежно  устарело.  То  же  самое  касается  радио  и
телевидения, но это и до сих пор ясно не всем. Не  так  давно  мы  с  Марией
поймали по маленькому телевизору в одном заброшенном доме передачу  из  сети
анклавов,  населенных  рационалистами.  Показывали  "математическую  модель"
Переплавки; разноцветные точки плясали на  экране,  пожирая  друг  друга  по
определенным   правилам,   и   все   это   комментировалось   наукообразными
заклинаниями о самоорганизующихся системах. И вдруг  -  подумать  только!  -
точки одного цвета стали быстро сливаться в знакомые  шестиугольные  ячейки,
разделенные узкими темными рвами. Как легко предсказывать прошлое! По темным
линиям кое-где ползли разноцветные точки, и мы все пытались найти среди  них
себя.
   Не представляю, как могли бы выжить люди в аттракторах, если бы к моменту
Переплавки  не  была  налажена  система   автоматического   снабжения   всем
необходимым, а также глобальная сеть связи  -  благодаря  этому  можно  было
ездить  на  работу,  не  покидая  бассейна  притяжения  своего   аттрактора.
(Разумеется, такая инфраструктура была не везде, но эти несколько  последних
лет я не слежу за новостями "всемирной деревни" и не знаю, как теперь  живут
в менее автоматизированных районах.) Мы, маргиналы, зависим от  благополучия
общества даже в большей степени, чем  жители  аттракторов,  поэтому  я  могу
только радоваться, что большинство вполне удовлетворено  положением  дел.  Я
счастлив, что они живут мирно, торгуют и процветают.
   Вот только я скорее умру, чем присоединюсь к ним. (По крайней мере  здесь
и сейчас я в этом уверен.)

***

   Фокус в  том,  чтобы  не  останавливаться,  не  терять  темпа.  Абсолютно
нейтральных зон не существует, по крайней мере найти их  пока  не  удавалось
никому. Но если они и есть,  то  наверняка  слишком  малы  и  непостоянны  в
пространстве, чтобы там жить. В почти нейтральном месте можно смело проспать
ночь, но если жить там неделями, то обязательно попадешь  под  влияние  хоть
чуть-чуть преобладающего аттрактора.
   Не терять темп и - сомневаться. Предполагают, что мы не слышим внутренних
монологов друг друга, потому что они, сливаясь, превращаются  в  белый  шум.
Неизвестно, верно это или нет, но моя цель - сделать нечто подобное с  более
устойчивыми и зловредными компонентами сигнала. Наверное, в центре Земли все
человеческие верования  в  сумме  образуют  безобидный  шум,  но  здесь,  на
поверхности, где физически невозможно быть на равном расстоянии от  всех,  я
вынужден  двигаться,  чтобы  по  возможности  снизить  хотя  бы  усредненное
воздействие.
   Иногда  я  мечтаю   о   том,   чтобы   отправиться   в   деревню,   найти
роботизированную ферму и  жить-поживать  по  соседству  с  ней  в  блаженном
одиночестве, воруя все необходимое для того, чтобы  самому  выращивать  себе
еду... А Мария? Она сама не знает, захочет ли там жить. Несколько раз  мы  с
ней уже отправлялись на поиски такого места.., но найти траекторию, минующую
хитро переплетенные аттракторы, пока не смогли. Каждый раз  тропа  медленно,
но верно поворачивала назад, к центру города. И все же  выход  должен  быть,
найти его - только вопрос  времени.  То,  что  маршруты,  о  которых  ходили
легенды среди бродяг, приводили нас в тупик, ничего не доказывает. Ведь  те,
кто набрел на верный путь и действительно покинул город, не могли рассказать
оставшимся о своем успехе.
   Впрочем, случается, что я  с  размаху  останавливаюсь  посреди  дороги  и
спрашиваю себя, чего же я "на самом деле" хочу:
   - Убежать в деревню и затеряться в тишине собственной бессловесной души?
   - Перестать бесцельно бродить по дорогам и вернуться к цивилизации - ради
стабильности, определенности, комфорта? Поверить в ту  или  иную  изощренную
ложь, составленную из поддакивающих друг другу маленьких обманов,  и  самому
стать частью этой лжи?
   - Или болтаться по своей орбите до самой смерти?
   Ответ, естественно, зависит от места, где я в данный момент нахожусь.

***

   Мимо проезжают автоматические грузовики, но я больше не  обращаю  на  них
внимания. Я внушаю себе, что мой голод - это ноша, дополнительный вес  вроде
рюкзака, и это помогает не думать о нем. Вскоре мое сознание проясняется,  в
голове остаются мысли только о мягком тепле утреннего солнца и  о  том,  как
приятно просто шагать по дороге.
   Спустя некоторое время я заставляю себя  насторожиться:  меня  охватывает
покой и одновременно восхитительное чувство глубокого  понимания.  Понимания
чего? Забавно, что об этом я не  имею  ни  малейшего  представления.  Однако
радость постижения от этого не становится меньше.
   Я думаю о том, что все эти годы ходил кругами. Но ради чего?
   Ради этого момента. Ради этой возможности сделать  первые  шаги  по  пути
просветления.
   Все, что для этого нужно - идти вперед, не сворачивая.
   В течение четырех лет  я  следовал  ложному  дао  -  гнался  за  иллюзией
свободы, боролся ради самой  борьбы.  Теперь  я  вижу,  как  превратить  это
путешествие в...
   ...во что? В кратчайший путь к вечному проклятию?
   Проклятию? Никакого проклятия не существует. Есть только сансара,  колесо
бытия. Все усилия тщетны. Сейчас мое сознание погружено во тьму, но  если  я
сделаю еще несколько шагов, истина очень скоро откроется мне.
   На мгновение меня парализует благоговейный ужас. И только вера в то,  что
спасение моей души еще возможно,  помогает  сойти  с  магистрали,  перелезть
через забор и зашагать прямо на юг.
   Эти боковые улицы мне хорошо знакомы. Я миную стоянку машин, где медленно
плавятся  выгоревшие  на  солнце  пластмассовые   остовы   автомобилей,   от
длительного бездействия переключившиеся  в  режим  самоуничтожения,  прохожу
мимо порно-сексшопа, откуда воняет гниющим  ковролином  и  мышиным  пометом,
затем  -  мимо  выставки  подвесных  лодочных  моторов,   где   новейшие   -
четырехлетней давности - модели на топливных элементах  напоминают  странных
ископаемых из иной эпохи.
   И тут к сердцу подступает ностальгия  -  из-за  крыш  показывается  шпиль
кафедрального собора, возвышающийся над всей этой мерзостью. Несмотря ни  на
что, я по-прежнему чувствую себя немного блудным сыном, который  возвратился
наконец домой (а не просто в сотый раз проходит мимо).  Я  бормочу  молитвы,
повторяю церковные  догматы,  все  эти  необъяснимо  успокаивающие  формулы,
дремавшие в памяти со времени последнего прохождения перигелия.
   Вскоре я уже думаю лишь об одном - как мог я, зная  о  совершенной  любви
Господа ко мне, все-таки пройти мимо? Немыслимо! Да как я  смел  отвернуться
от Него?
   Я подхожу к ряду идеально ухоженных домов.  В  них  никто  не  живет,  но
здесь, в пограничной зоне, епархиальные роботы подстригают газоны, подметают
листья, красят стены. Еще два-три квартала к юго-западу, и я никогда  больше
не отвернусь от истины. Я радостно ускоряю шаг.
   Почти радостно.
   Дело в том, что с каждым шагом становится все труднее не  думать  о  том,
какими  причудливыми  ошибками,  фактическими   и   логическими,   буквально
переполнено Священное Писание. А уж о католических догмах и говорить нечего.
Возможно ли, чтобы откровение, идущее от  Бога  совершенного  и  всеблагого,
представляло собой такую мешанину  угроз  и  противоречий?  Почему  оно  так
искаженно и запутанно представляет истинное место человека во Вселенной?
   Искажение  фактов?  Но  метафоры  следует  выбирать  в   соответствии   с
господствующими воззрениями. Разве должен  был  Господь  озадачивать  автора
Книги  Бытия  описанием  Большого   Взрыва   и   первичного   нуклеосинтеза?
Противоречия? Нет, испытания  веры  и  смирения.  Какова  самонадеянность  -
своими жалкими уловками пытаться ставить под сомнение слово  Божье!  Господь
превыше всего, в том числе и логики.
   Особенно логики.
   Это плохо. Непорочное зачатие, чудеса с хлебами и рыбами,  Воскресение  -
лишь поэтические образы, которые не надо понимать буквально?  Но  если  так,
что тогда остается, кроме морализаторства из лучших побуждений  и  помпезной
театральности? Если Бог на  самом  деле  стал  человеком,  страдал,  умер  и
вознесся, то я обязан Ему всем.., но если это всего лишь красивая сказка, то
я могу любить ближнего независимо от того, принимаю ли я регулярно в  церкви
дозы хлеба с вином.
   Я уклоняюсь к юго-востоку.
   Здесь  истина  о   мироздании   приобретает   куда   более   странный   и
величественный облик. Она состоит в законах  физики,  которые  познают  себя
посредством человека. Наша судьба и предназначение закодированы в  константе
тонкой структуры и в величине омега-плотности. Человеческая  раса,  в  какой
угодно  форме,  органической  или  машинной,  будет  развиваться  в  течение
следующих десяти миллиардов лет до тех пор, пока мы не  породим  гиперразум,
который, в свою очередь, вызовет -  точно  рассчитанный!  -  Большой  Взрыв,
благодаря чему мы и возникнем.
   Если только не вымрем в течение нескольких ближайших тысячелетий.
   В  этом  случае  задачу  выполнят  другие  разумные  существа.  Не  имеет
значения, кто несет факел.
   Именно. Какое мое собачье дело, чем будет заниматься какая-то цивилизация
людей, роботов, хрен знает кого через десять миллиардов лет?
   Наконец-то за несколько кварталов впереди я замечаю Марию  -  и  точно  в
нужный момент аттрактор экзистенциализма на западе быстро уводит меня  прочь
от пригорода космистов. Я ускоряю шаг, но лишь чуть-чуть, и не только  из-за
жары  -  внезапное  ускорение   может   породить   неожиданные   философские
неприятности.
   Когда я уже близко, она оборачивается на звук шагов.
   - Привет, - говорю я.
   - Привет. - Она явно не испытывает особого восторга от встречи  со  мной.
Впрочем, в таком месте это невозможно.
   Я пристраиваюсь рядом, чтобы идти с ней в ногу:
   - Почему ты ушла без меня?
   Она пожимает плечами:
   - Хотела немного побыть одна, как следует все обдумать.
   Я смеюсь:
   - Если ты хотела думать, надо было оставаться на шоссе.
   - Впереди парк. Там ничем не хуже.
   Она права. Но я все испортил своим присутствием. В тысячный раз  я  задаю
себе вопрос: "Почему я так хочу, чтобы мы были вместе?" Из-за  того,  что  у
нас так много общего? Но это общее и появилось в  результате  того,  что  мы
всюду вместе - ходим по одним дорогам, развращая друг друга своей близостью.
Может  быть,  из-за  наших   различий?   Ради   редких   моментов   взаимной
непостижимости? Но чем дольше мы  вместе,  тем  более  эфемерным  становится
покров тайны. Кружение по орбите друг вокруг друга может привести  только  к
окончательному сближению и концу любых различий.
   Тогда почему?
   Честный ответ (здесь и сейчас) звучит так - ради еды  и  секса.  Впрочем,
завтра где-нибудь в другом  месте  это  заключение  покажется  мне  циничным
враньем.
   Нас несет к зоне равновесия.  Я  больше  не  говорю  ни  слова.  Смятение
последних нескольких минут еще не улеглось до конца в моей  голове,  которая
слегка  кружится  от  хорошо  перемешавшихся?   обрывков   взаимоисключающих
прозрений.  В  конечном  счете  от  всего  этого  остается  только   смутное
недоверие. Помню, до Переплавки была такая школа мысли, которая  по-медвежьи
добродушно, путая похвальную терпимость и примитивную готовность поверить во
все что угодно, провозглашала, что в каждом учении есть что-то  ценное  -  и
даже более того: если как следует разобраться, все они построены на одних  и
тех же "универсальных истинах",  а  значит,  вполне  могут  жить  в  мире  и
согласии. Навряд ли хоть один из этих вялых экуменистов смог воочию  увидеть
наглядное опровержение своей теории - думаю,  что  все  они  уже  через  три
секунды  после  Переплавки  приняли  ту  веру,  которая  случайно  оказалась
поближе.
   - Однако! - сердито бормочет  Мария.  Я  сначала  смотрю  на  нее,  потом
прослеживаю, куда направлен ее взгляд. Так значит, не только я буду нарушать
ее вожделенное одиночество. Парк уже виден, и там, в тени, собрались десятка
два бродяг. Такое случается, хотя и редко. В зонах  равновесия  движение  по
орбите самое медленное, и ничего  удивительного,  что  иногда  целая  группа
наших попадает в штиль.
   Когда мы подходим ближе, я замечаю странную вещь - все, кто растянулся на
траве, смотрят в одну и ту же сторону. Они явно  за  кем-то  или  за  чем-то
наблюдают, но деревья заслоняют это место от нас.
   Вскоре  мы  можем  различить  доносящийся  оттуда  женский  голос.   Слов
разобрать невозможно, а интонация прямо-таки медоточивая, но  вместе  с  тем
уверенная. Женщина говорит мягко, но настойчиво.
   - Может быть, лучше не подходить. Вдруг равновесие  сместилось,  -  Мария
нервничает.
   - Не знаю. - Меня это тоже волнует, но я заинтригован. Никакого  усиления
тяги со стороны зн