стон,  выбрасывается  из
орудия при помощи всего шестнадцати фунтов пороха.
     -- Достоверна ли эта цифра? -- спросил Барбикен.
     --  Абсолютно достоверна,-- ответил майор.-- На заряд пушки Армстронга,
выпускающей  снаряд  в восемьсот  фунтов, идет только семьдесят пять  фунтов
пороха,  а  колумбиада Родмена, при заряде в сто шестьдесят  фунтов  пороха,
посылает  ядро весом в полтонны на  расстояние шести миль.  Эти  данные  вне
всяких    сомнений:   я   лично   подписывал   в   артиллерийском   комитете
соответствующие протоколы.
     -- Совершенно верно,--подтвердил генерал.
     --  Так  вот  какой  вывод можно  сделать  из  этих данных,-- продолжал
майор,-- количество пороха в пушке  не не увеличивается пропорционально весу
ядра. В обыкновенных пушках на ядро в двадцать четыре фунта идет шестнадцать
фунтов  пороха, то  есть вес пороха  составляет две трети веса ядра; но  это
соотношение не является постоянным. Так, например, заряд пороха  для  ядра в
полтонны должен был бы равняться тремстам тридцати трем фунтам, а между тем,
оказывается,  достаточно  всего  ста  шестидесяти  фунтов,  то  есть  меньше
половины указанного количества.
     -- К какому же заключению вы приходите? -- спросил председатель.
     --  Дорогой майор,-- вмешался  Мастон,--  если довести  вашу  теорию до
логического  конца, то  выйдет, что  при очень  большом весе  ядра можно при
выстреле совсем обойтись без пороха...
     -- Мой  друг Мастон сохраняет  свою шутливость даже  в  самых серьезных
вопросах,-- возразил майор,-- но пусть он успокоится: для нашей колумбиады я
предложу   такое   количество   пороха,  которое  вполне  удовлетворит   его
артиллерийское самолюбие. Однако прежде всего  я считаю необходимым указать,
что  во время  войны  после  ряда опытов  количество  пороха  на заряд  было
сокращено до одной десятой веса ядра.
     -- Совершенно верно,-- подтвердил Морган.-- Однако прежде  чем  решить,
какое  количество  пороха  необходимо   для   выстрела,   я   полагаю,  надо
столковаться насчет сорта пороха.
     --  Я   предлагаю   крупнозернистый   порох,--  ответил   майор,--   он
воспламеняется быстрее, чем мелкозернистый.
     --  Это  так,-- заметил  генерал,-- но он очень  вредит орудию и быстро
засоряет его канал.
     --  Вот  еще! Эти  недостатки  могут  иметь  значение только для пушки,
которая должна долго  стрелять, а наша колумбиада  выстрелит всего один раз.
Нам не  угрожает опасность, что пушка разорвется, и необходимо,  чтобы порох
воспламенился мгновенно, ибо тем полнее будет механическое его действие.
     --   Можно  сделать  несколько   запалов,--   предложил  Мастон,--чтобы
одновременно воспламенить порох с разных сторон.
     -- Конечно, можно,-- ответил  Эльфистон,-- но это чрезвычайно затруднит
управление пушкой.  Поэтому я снова предлагаю крупнозернистый порох, который
устраняет все эти затруднения.
     -- Пусть будет так,-- согласился генерал.
     -- Для заряда своей  колумбиады,-- продолжал майор,-- Родмен употреблял
крупный порох с  зернами  величиной  в каштан; входивший в  его состав уголь
приготовлялся из древесины  ивы, которую  пережигали в чугунных котлах. Этот
порох тверд на ощупь, блестящ, не оставляет никакого следа на руке, содержит
значительное количество водорода  и  кислорода, воспламеняется мгновенно  и,
несмотря на свою разрушительную силу, почти что не засоряет орудие.
     --  Ну что же,-- заявил Мастон,-- мне кажется, тут нечего колебаться. Я
предпочитаю этот порох всякому другому.
     -- Даже золотому порошку? -- с язвительной усмешкой спросил майор.
     Вместо ответа его вспыльчивый друг погрозил ему своим железным крючком.
     До сих  пор  Барбикен не вмешивался в  прения.  Он предоставил говорить
другим, а сам слушал. Очевидно, он обдумывал какую-то  свою идею. Поэтому он
ограничился тем, что спросил:
     -- А сколько, по-вашему, потребуется пороха, друзья мои?
     -- Пятьсот тысяч! -- заявил майор.
     -- Восемьсот тысяч! -- крикнул Мастон, На этот раз Эльфистон не решился
упрекнуть  своего  коллегу  в   преувеличении.  В  самом  деле,  требовалось
добросить до Луны снаряд весом в двадцать  тысяч  фунтов, для чего надо было
сообщить ему  начальную  скорость в двенадцать  тысяч  ярдов  в  секунду. На
минуту все смолкли.
     Молчание прервал Барбикен.
     --  Дорогие  друзья,--  начал  он  спокойным  голосом,--  я  исхожу  из
основного   положения,   что   сила   сопротивления   стенок  нашей   пушки,
установленной  особым  образом,  беспредельна.  Итак,  я  удивлю вас и  даже
уважаемого  коллегу  Мастона: он был слишком робок в своих  расчетах,  --  я
предлагаю удвоить предложенные им восемьсот тысяч фунтов.
     --  Миллион шестьсот тысяч фунтов?! -- воскликнул Мастон,  подскочив от
изумления.
     -- Да, не меньше.
     --  Но в таком случае  выходит по-моему:  пушка должна  быть  длиною  в
полмили.
     -- Очевидно, так,-- подтвердил майор.
     --  Миллион  шестьсот   тысяч   фунтов  пороха,--  продолжал  секретарь
комитета,-- будут занимать пространство около двадцати двух тысяч кубических
футов.  Ваша  пушка, имея  объем всего в пятьдесят четыре  тысячи кубических
футов, будет  наполнена  порохом до  половины, но  тогда ее  канал  не будет
обладать достаточной длиной, чтобы расширение пороховых газов оказало нужное
действие на снаряд...
     Возразить было нечего.  Мастон был прав.  Взгляды  всех остановились на
председателе.
     --  Тем не  менее,--  сказал Барбикен,--  я  настаиваю на таком  именно
количество  пороха.  Подумайте  хорошенько,  миллион  шестьсот тысяч  фунтов
пороха разовьют шесть миллиардов литров газа. Шесть миллиардов! Слышите?
     -- Но что же тогда делать? -- спросил генерал.
     -- Очень просто; необходимо  сократить это громадное количество пороха,
но без ущерба для его двигательной силы.
     -- Прекрасно! Но каким же образом?
     -- Я вам сейчас скажу,-- спокойно отвечал Барбикен.
     Слушатели так и впились в него глазами.
     --  В  самом  деле,  ничего  нет  легче,--  продолжал  Барбикен,--  как
сократить  в четыре раза объем  пороха.  Разумеется, всем  вам  известно  то
любопытное вещество, из которого состоят ткани растений и которое называется
клетчаткой.
     -- Ах! -- воскликнул майор.-- Я вас понимаю, дорогой Барбикен.
     -- Это  вещество,--  продолжал  председатель,-- встречается в природе в
совершенно  чистом виде, например в  хлопке,  который не  что иное, как пух,
покрывающий семена хлопчатника. При соединении на холоде с  азотной кислотой
клетчатка   превращается  в   вещество,  совершенно   нерастворимое,  быстро
воспламеняющееся  и обладающее громадной  взрывчатой силой.  Не так давно, в
тысяча восемьсот тридцать втором году, это вещество открыл французский химик
Браконно, назвавший его  ксилоидином.  В  тысяча восемьсот тридцать  восьмом
году  французский химик Пелуз изучил  различные  свойства этого вещества, и,
наконец, в тысяча восемьсот сорок шестом  году Шонбейн,  профессор  химии  в
Базеле, предложил его в  качестве  пороха для  военных целей. Этот порох был
назван азотистой хлопчаткой...
     -- Или пироксилином,-- заметил Эльфистон.
     -- Или гремучей ватой,-- добавил Морган.
     --  Неужели ни  один  американец  не причастен  к  этому  открытию?  --
воскликнул Мастон, задетый в своем патриотизме.
     -- К сожалению, не могу назвать ни одного,-- отвечал майор.
     -- Однако, чтобы удовлетворить  Мастона,-- продолжал  председатель,-- я
скажу,  что  один  из  наших  сограждан  немало  поработал   над   изучением
пироксилина.  Вам  известно,  что коллодий,  который  является  очень важным
материалом,  применяемым  в  фотографии,  не  что   иное,   как  пироксилин,
растворенный  в  смеси серного  эфира и спирта,  а коллодий  открыл Мейнард,
когда он был еще студентом-медиком в Бостоне.
     -- Да здравствует Мейнард и хлопчатобумажный порох! -- крикнул шумливый
секретарь "Пушечного клуба".
     --  Вернемся  к пироксилину,--  продолжал Барбикен.--  Вам известны его
свойства, и  они  для  нас  драгоценны; изготовление  его необычайно просто:
стоит  погрузить  хлопок на пятнадцать  минут в  дымящуюся азотную  кислоту,
затем  промыть  в  большом  количестве  воды,  потом  высушить,  и  -- готов
пироксилин.
     -- В самом деле, нет ничего проще,-- заметил генерал.
     -- К  тому  же пироксилин совершенно нечувствителен к сырости,--  и это
особенно  драгоценное  для  нас  свойство,  потому что  заряжать  нашу пушку
придется несколько дней подряд. Сверх того пироксилин воспламеняется при ста
семидесяти градусах,  а не при двухстах сорока, и быстрота  его  разложения,
сгорания  и взрыва  так  велика, что можно  поджечь  его,  положив  на  кучу
обыкновенного  пороха, и пироксилин сгорит до конца, прежде чем порох успеет
воспламениться.
     -- Превосходно,-- заметил майор.
     -- Однако он дороговат.
     -- Пустяки! --воскликнул Маетой.
     --  Наконец,  пироксилин  придает   снаряду  скорость,  в  четыре  раза
превосходящую скорость ют обыкновенного пороха. Я  добавлю .даже, что если к
пироксилину  примешать  калийной селитры в пропорции  восемь к двум,  то его
взрывчатая сила увеличится в еще большей степени.
     -- Но разве это необходимо? -- спросил майор.
     --  Не  думаю,--  ответил  Барбикен.--  Таким образом,  вместо миллиона
шестисот  тысяч  фунтов  пороха  достаточно  взять  четыреста  тысяч  фунтов
гремучей ваты,  и  так как  можно  без  всякой опасности спрессовать пятьсот
фунтов  хлопчатника  в пространстве двадцати семи кубических футов,  то весь
наш пороховой заряд  займет в канале колумбиады не более тридцати кубических
туазов. Таким образом, снаряду придется пролететь в канале семьсот футов под
напором шести  миллиардов  литров газов,  прежде чем он  выпалит из пушки по
направлению к ночному светилу.
     При  этой  тираде Мастон не в силах  был  сдержать  свой восторг,--  он
ринулся  в объятия своего  друга почти  со скоростью  пушечного  снаряда  и,
конечно,  сокрушил бы его, если  бы Барбикен  не был построен  из материала,
способного выдержать даже удар бомбы.
     Этим инцидентом  закончилось третье заседание комитета. Барбикен и  его
отважные   коллеги,   для   которых,   казалось,  не   существовало   ничего
невозможного, разрешили  сложные вопросы  о снаряде, об орудии  и  о порохе.
План был готов, оставалось только его выполнить.
     -- Ну, это уж мелочи, сущие пустяки! -- изрек Дж. Т. Мастон.


        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Один недруг на двадцать пять миллионов друзей.

     Американское  общество  вникало  с  наряженным  интересом   в  малейшие
подробности предприятия  "Пушечного клуба". Следили  день за  днем  за всеми
прениями  комитета.  Вся  "подготовка  к  великому  опыту,  все  цифры,  все
механические трудности, которые предстояло одолеть,-- одним словом, весь ход
дела захватывал всеобщее внимание.
     Целый род должен был пройти от начала работ до их завершения, но в этот
промежуток времени предстояло осуществить ряд волнующих задач: избрать место
для   производства  работ,  выкопать  шахту,   отлить   колумбиаду,  наконец
произвести крайне опасную операцию зарядки,-- все это возбуждало любопытство
общественных масс. Все знали, что снаряд, выпущенный из колумбиады, исчезнет
из поля  зрения в течение каких-нибудь десятых долей секунды.  А как полетит
он в пространстве? Как достигнет Луны? Лишь немногие счастливцы увидят полет
ядра  собственными  глазами.  Понятно   поэтому,  что  для  широкой  публики
чрезвычайно интересны были во всех деталях приготовления к великому опыту.
     Кроме  того,  произошло  неожиданное  событие,  усилившее  общественный
интерес к научной стороне дела.
     Мы уже  знаем, какую бесчисленную армию почитателей  и друзей  приобрел
Барбикен  благодаря  своему  проекту. Однако,  несмотря на свою  необычайную
силу, партия Барбикена не могла включить в свои ряды всех поголовно. Нашелся
человек   --   единственный   на  все  Соединенные   Штаты,--  который  стал
протестовать против предприятия,  затеянного "Пушечным  клубом"; при  всяком
удобном  случае он  выступал  с  целым рядом горячих опровержений,  а натура
человеческая такова, что Барбикен  был более чувствителен к  нападкам одного
противника, чем к шумным одобрениям всех остальных.
     Между тем ему отлично была известна причина вражды этого человека,  так
как она была давнего  происхождения  и носила личный характер; он  знал, что
взаимная их неприязнь зародилась на почве самолюбивого соперничества.
     Однако председатель "Пушечного клуба" никогда не  видел  в глаза своего
ожесточенного недруга, и это --  к счастью для обоих, потому что встреча их,
наверное, повлекла бы  для них  самые печальные последствия.  Этот противник
был  такой  же  ученый,  как  Барбикен,  гордая,  смелая,  горячая,  упорная
натура,--  словом,  чистокровный  янки.  Звали его капитан Николь. Жил  он в
Филадельфии.
     Многие, вероятно" помнят, какое любопытное  соперничество  возникло  во
время  гражданской  войны  между  снарядом и бронею  военных  кораблей: ядро
призвано было пробивать броню, а броня  должна была сопротивляться ядру. Это
повело к  коренному преобразованию военного флота в  штатах Северной и Южной
Америки. Ядро и броня сражались не на  жизнь, а на  смерть, причем ядро  все
увеличивалось,   а  броня   все   утолщалась.   Военные  суда,  ощетинившись
внушительными  орудиями,   шли   в  бой,  защищенные  непроницаемой  броней.
"Мерримак", "Монитор", "Рам-Теннесси", "Векгаузен"  метали  огромные  ядра в
неприятельские  суда,  предварительно покрывшись толстой  броней. Они делали
другим то, чего не желали себе,-- основное, глубоко безнравственное правило,
к которому сводится все искусство войны.
     Барбикен во время войны прославился отливкой снарядов, а капитан Николь
-- созданием самой прочной  в мире  брони. Один из них день и ночь отливал в
Балтиморе ядра, а другой ночь и день ковал  в Филадельфии броню. Они ставили
перед собой прямо противоположные цели.
     Не успевал Барбикен  придумать  новый снаряд, как Николь изготовлял уже
новую броню. Целью  жизни Барбикена было  пробивать  насквозь броню, а целью
жизни Николя -- препятствовать ему в этом. Отсюда и зародилось их постоянное
соперничество, которое скоро перешло в личную вражду.
     Николь мерещился Барбикену  даже во  сне в  виде непроницаемой брони, о
которую  он сам разбивался  на мелкие  куски,  а  Барбикен являлся Николю  в
кошмарах в виде страшного снаряда, который его, Николя, пробивал насквозь.
     Хотя оба ученые двигались  по двум  расходящимся линиям, они, наверное,
когда-нибудь встретились бы вопреки  всем  аксиомам  геометрии, и  тогда эта
встреча  кончилась бы дуэлью.  К  счастью для  этих  столь  полезных  родине
граждан,  их  всегда разделяет расстояние в пятьдесят -- шестьдесят  миль, и
друзья  ставили  перед  ними  такие  преграды,  что  им  так  и не  пришлось
столкнуться.
     Трудно  было  бы  сказать,  кто  из  этих двух  изобретателей превзошел
другого,  так как результаты их деятельности еще не получили точной  оценки.
Казалось,  однако, что  в конечном счете  броня должна  была  уступить ядру.
Впрочем,  сведущие  люди  еще сомневались в  этом. При  последних испытаниях
цилиндро-конические снаряды Барбикена  вонзались в броню Николя, как булавки
в воск.  В  тот день  филадельфийский изобретатель торжествовал  победу,  не
скупясь на  презрительные выражения по адресу  своего  соперника, но  вскоре
должен  был  признать,  что  слишком  поторопился:   Барбикен  заменил  свои
цилиндро-конические снаряды простыми бомбами весом в шестьсот фунтов,  и эти
бомбы, несмотря  на  свою  малую  начальную  скорость,  сломили,  пробили  и
разнесли в куски броню, выкованную из лучшего металла.
     Так обстояло  дело, и  победа, казалось, должна была остаться за ядром,
но вдруг война кончилась, и как раз в тот самый день, когда Николь доделывал
новую броню из  кованой  стали. Это был своего рода шедевр,-- броне этой  не
страшны  были никакие снаряды в мире. Капитан  Николь  привез новую броню на
вашингтонский полигон и  послал Барбикену  предложение пробить  ее. Барбикен
отказался ввиду прекращения военных действий.
     Взбешенный  отказом, Николь предложил испытать его  броню какими угодно
снарядами--круглыми,   коническими,  полыми,  сплошными,--  хотя   бы  самых
чудовищных   размеров.  Председатель   "Пушечного  клуба"  опять  отказался,
очевидно опасаясь подорвать свею славу.
     Упорство  противника  вывело  Николя  из  себя;   он  решил  соблазнить
Барбикена, предложив ему неслыханно льготные условия: стрелять в его броню с
расстояния двухсот ярдов. Барбикен снова отказался. Тогда со ста ярдов? Нет,
Барбикен не согласен даже с семидесяти пяти ярдов.
     "В  таком случае я  предлагаю пятьдесят ярдов,-- объявил капитан  через
газеты,-- я согласен даже на двадцать пять ярдов, и я сам буду стоять позади
моей брони".
     Барбикен  ответил,  что не будет стрелять даже и  в  том  случае,  если
капитан Николь станет не позади, а впереди своей брони.
     После  такого  ответа  капитан  Николь  окончательно  вышел из  себя  и
разразился потоком оскорблений. Он стал утверждать, что все дело в трусости,
что  человек,  который отказывается  выстрелить из пушки, несомненно, боится
предлагаемого  ему опыта  и что  вообще современные артиллеристы, стреляющие
друг  в  друга  с  расстояния  в  шесть  миль,  подменили  личную  храбрость
математическими  формулами,  а человек, который  предлагает  встать спокойно
позади своей брони, выказывает не  меньше  храбрости, чем  тот, кто стреляет
ядрами по всем правилам искусства.
     Барбикен не  отозвался на эти обвинения; быть может, он даже не  знал о
них, потому что в то время был всецело поглощен вычислениями  и обдумыванием
своего великого предприятия. Но гнев капитана Николя дошел до предела, когда
Барбикен сделал свое знаменитое сообщение в  "Пушечном клубе". Тут сказались
и острая ревность к успеху  соперника и  сознание полного своего бессилия. В
самом деле, чем  можно затмить колумбиаду в девятьсот футов длиной?  Мыслимо
ли выковать броню,  которая  задержала бы  снаряд весом в  20 тысяч  фунтов?
Капитан  Николь  сперва  был  потрясен, уничтожен, сокрушен этим  чудовищным
снарядом,  потом  он  оправился,  встал  на  ноги и  решил раздавить  проект
Барбикена тяжестью своих опровержений.
     Он ожесточенно напал на затею  "Пушечного клуба", он строчил в редакции
множество писем, и газеты охотно их печатали.  Он  старался уничтожить путем
научных  выкладок  значение  проекта  Барбикена.  Раз  начав  войну,  он  не
брезговал    никакими    средствами,    даже    самыми   неблаговидными    и
недобросовестными.
     Прежде всего  Николь яростно  обрушился  на  цифровые данные "Пушечного
клуба";  он доказывал  при  помощи алгебры,  что  формулы Барбикена неверны;
обвинял  его даже в  незнании основных начал баллистики. Среди других ошибок
Николь отметил, что невозможно сообщить какому бы то ни было телу скорость в
12 тысяч  ярдов  в  секунду;  затем он утверждал,  на основании  собственных
вычислений,  что  даже  при такой  скорости  ядро колумбиады  не  вылетит за
пределы земной атмосферы, ибо вес его чересчур велик. Оно не поднимется и на
высоту восьми лье! Больше того, даже при указанной скорости, если считать ее
достаточной,  бомба  не  выдержит  напора  газов,   которые  разовьются  при
воспламенении одного  миллиона шестисот тысяч фунтов пороха; а если и устоит
против  давления, то  во  всяком  случае не  выдержит  высокой  температуры,
расплавится при вылете из колумбиады и упадет  кипящим  металлическим дождем
на головы легковерных зрителей.
     Но Барбикен,  не обращая ни малейшего внимания на эти нападки, спокойно
продолжал свое дело.
     Тогда Николь повел  нападение с  другой стороны; он  стал  уверять, что
предприятие Барбикена не  только бесполезно со всех точек зрения, но  к то