сколько и  вы,--  ответил
Барбикен.
     -- Но это необходимо узнать точно! -- раздались нетерпеливые голоса.
     -- Поживем, увидим,-- холодно ответил Барбикен.
     -- Нельзя же держать целую  страну в напряженном ожидании! --  возразил
оратор.--  Ну  что,  вы  уже  изменили  чертежи  снаряда,  как он  просит  в
телеграмме?
     --  Нет еще,  господа,-- но вы  правы: надо  выяснить, в чем  тут дело.
Телеграф всех взбудоражил, так пусть же  теперь телеграф даст нам все нужные
сведения.
     -- На телеграф! На телеграф! -- закричали кругом.
     Барбикен вышел на улицу и в сопровождении огромной  толпы отправился на
телеграфную станцию.
     Через  несколько   минут  была  отправлена   телеграмма  в   Ливерпуль,
председателю  общества корабельных маклеров.  Просили ответить на  следующие
вопросы:
     "Что за корабль "Атланта"?  Когда этот корабль покинул  Европу? Имеется
ли на борту француз по имени Мишель Ардан?"
     Через  два  часа Барбикен  получил официальную справку, не  оставлявшую
никаких сомнений:
     "Пароход "Атланта" вышел из Ливерпуля 2  октября. Направляется в Тампа.
На  борту  находится  француз,  записанный в пассажирскую  книгу  под именем
Мишель Ардан".
     Итак,   первоначальная   телеграмма   подтвердилась.   Глаза  Барбикена
вспыхнули,  кулаки судорожно сжались, и он  не  мог удержаться  от  гневного
шепота:
     --  Так  это  правда?  Значит,  это  возможно!.. Значит,  этот  француз
существует! Через две недели он будет здесь... Но  ведь это же  сумасшедший!
Сумасброд! Ни за что не соглашусь на подобное безумство!
     И, однако, в тот же вечер он  отправил  фирме "Брэдвиль и  КВ°" просьбу
задержать до особого распоряжения отливку заказанной бомбы.
     Как описать волнение,  охватившее всю Америку, сенсацию, затмившую даже
эффект, вызванный в  свое время сообщением  Барбикена? Как изложить все  то,
что было  написано по этому поводу  в американских газетах, как  они приняли
эти  новые известия, как стали воспевать на все лады  прибытие  нового героя
Старого  Света?  Как  передать  лихорадочное  возбуждение,  охватившее массы
людей,  которые считали  часы, минуты, даже секунды,  оставшиеся до  приезда
Мишеля  Ардана?  Как дать  хотя бы слабое представление о мучительной работе
мозга,  подпавшего   под  влияние  навязчивой  идеи?  Как   изобразить   все
происшедшие  перемены  -- остановку  фабричных  работ,  суматоху  на  бирже,
задержку в порту судов, вызванную ожиданием "Атланты", ежедневное прибытие в
бухту Эспириту-Санто все новых паровых и парусных судов, почтовых пароходов,
увесилительных  яхт и  катеров всех видов и размеров.  Как сосчитать  тысячи
любопытных  приезжих,  которые  за  полмесяца учетверили  население Тампа  и
принуждены  были поселиться за  городом, на лугу,  в  походных палатках? Эта
задача превосходит все силы человеческие, и  было бы  безумием попытаться ее
осуществить.
     Наконец наступило 20 октября. В девять  часов утра  семафоры Багамского
пролива сигнализировали появление  густого дыма на горизонте. Через два часа
с этими семафорами обменялся сигналами большой пароход. Тотчас же передали в
Тампа название  "Атланта".  В четыре часа  дня английский  пароход входил  в
бухту Эспириту-Санто. В пять -- он  уже на  всех  парах  пронесся  по  рейду
Хилсборо. В шесть -- он бросил якорь в гавани Тампа.
     Не успел якорь коснуться песчаного  дна, как уже несколько сот  лодок и
шлюпок окружили "Атланту"  и пароход был  взят на  абордаж.  Барбикен первым
вскочил на палубу и крикнул голосом, в котором звучало волнение:
     -- Мишель Ардан?
     -- Здесь! -- откликнулся человек, стоявший на юте.
     Барбикен молча скрестил руки и вопрошающим взглядом впился в  пассажира
"Атланты".
     Это  был человек  лет  сорока  двух,  высокого  роста,  но  уже  слегка
сутуловатый,  подобно  кариатидам,  которые  на  своих  плечах  поддерживают
балконы. Крупная  львиная голова была украшена  копной  огненных волос, и он
встряхивал   ими  порой,   точно  гривой.   Круглое  лицо,  широкие   скулы,
оттопыренные щетинистые усы  и  пучки  рыжеватых  волос  на  щеках, круглые,
близорукие и несколько блуждающие глаза  придавали  ему сходство с котом. Но
его нос  был  очерчен  смелой линией, выражение губ  добродушное,  а высокий
умный  лоб  изборожден  морщинами,  как  поле,  которое никогда не отдыхает.
Наконец,   сильно  развитой  торс,  крепко  посаженный  на  длинных   ногах,
мускулистые,  ловкие  руки, решительная  походка -- все доказывало, что этот
европеец  --  здоровенный  малый,  которого,  говоря  на  языке металлургов,
природа "скорее выковала, чем отлила".
     Последователи Лафатера и Грасиоле легко распознали бы в форме черепа  и
в физиономии этого человека черты воинственности, то  есть мужества во время
опасности и  упорства  в преодолении препятствий;  они обнаружили  бы  также
добродушие, любознательность, прирожденное стремление ко всему необычайному;
зато совершенно отсутствовали шишки любостяжания, скопидомства и пристрастия
к материальным благам.
     Чтобы закончить описание внешнего  облика пассажира "Атланты",  следует
отметить  широкую, но ладно сидевшую  одежду  (на его пальто и  брюки  пошло
столько  материи, что  Мишель Ардан  называл себя "смерть сукну"),  небрежно
завязанный  галстук, отложной воротничок, открывавший крепкую шею, и  всегда
расстегнутые  манжеты, из которых  выступали мускулистые  руки с  подвижными
пальцами. Чувствовалось,  что  этот  человек не  замерзнет в самый  жестокий
мороз и не похолодеет от страха в час опасности.
     Даже  на  палубе "Атланты" он  ни  минуты  не  оставался в  покое,  был
"неустойчив  на якоре", как выражаются матросы; двигался  среди толпы взад и
вперед, жестикулируя,  то и дело нервно обкусывая ногти, беседуя со  всеми и
обращаясь чуть ли не к каждому на "ты".  Это был один  из редких оригиналов,
которых творец создает в  минуты особого  вдохновения и тотчас же  разбивает
модель.
     Действительно, личность Мишеля  Ардана  представляла широкое  поле  для
психологических  наблюдений  и  анализа.  Этот  удивительный   человек  имел
склонность к гиперболам, питая юношеское пристрастие к превосходной степени;
все предметы отражались в  сетчатке его глаз  в сверхъестественных размерах.
Отсюда у  него беспрестанно возникали  большие и смелые идеи; все рисовалось
ему в преувеличенном виде, кроме препятствий и человеческих достоинств.
     Словом, это была богатая натура;  художник до мозга  костей, остроумный
малый.  Он  избегал  фейерверка  острот,  зато  наносил  словесные  удары  с
ловкостью фехтовальщика.  Во  время диспутов он мало  заботился о логике и о
формально  правильных  силлогизмах, в которых  никогда не был силен,  зато у
него   были   свои  излюбленные  приемы.  Отъявленный  спорщик,  он  поражал
противника прямо  в грудь аргументами  ad  hominem  [12], перед которыми тем
оставалось только  пасовать,  он  любил  отстаивать  с  пеной  у  рта  самые
безнадежные положения.
     У него были  свои странности; так, подобно Шекспиру, он любил  называть
себя "блистательным невеждой"  и  кичился  тем,  что  презирает ученых. "Они
только  отмечают  удары,  когда  мы  ведем  игру",--  говорил  он.  Эти  был
чистокровный  цыган, кочующий по странам чудес, склонный  к приключениям, но
не искатель  приключений,  сорвиголова.  Фаэтон,  летящий  во  весь  дух  на
колеснице солнца, Икар, но с запасными крыльями.
     Впрочем, он подтверждал свои слова  делом и, не  раздумывая, ставил  на
карту  свою жизнь. Он очертя голову бросался в  самые отчаянные предприятия,
всегда готов был сжечь свои корабли, подобно  Агафоклу, всякий  час рисковал
сломать себе шею и  тем не менее всегда вставал на ноги, подобно игрушечному
ваньке-встаньке.
     Одним  словом, его  девизом было: "Во  что  бы  то ни стало!" Страсть к
невозможному,  невероятному  была  его  "ruling  passion" [13],  по  меткому
выражению Попа.
     Но  достоинства Мишеля Ардана имели и свою оборотную  сторону. "Кто  не
рискует,  тот не  выигрывает",  гласит пословица. Ардан не  раз рисковал, но
ничего не  приобретал.  Это был беззаботный  расточитель денег, своего  рода
бездонная  бочка Данаид.  Он  был  глубоко бескорыстен, и бурные порывы  его
сердца не уступали смелости идей его горячей  головы.  Отзывчивый,  рыцарски
великодушный, он готов был помиловать  злейшего врага и охотно продался бы в
рабство, чтобы выкупить негра.
     Во  Франции  и во всей  Европе  очень многие  знали этого  блестящего и
беспокойного человека. Стоустая молва охрипла, день  и ночь твердя о нем. Ни
от  кого не  было у него тайн, всем были известны самые интимные подробности
его жизни, точно стены его квартиры состояли из прозрачного стекла.
     У Мишеля Ардана была также богатая коллекция врагов из числа тех людей,
которых  он  обидел,  задевая  и  бесцеремонно  расталкивая,  работая  вовсю
локтями, чтобы проложить себе путь сквозь толпу.
     Но  в  общем  это был  любимец  общества,  и  к нему  относились  как к
балованному ребенку. Мирились с его причудами; принимали его, каков он есть;
все  интересовались его  смелыми  предприятиями  и с  участием,  с  тревогой
следили за его судьбой.  Иной раз,  когда приятель старался  уговорить  его,
удерживая от  опасного  шага, предсказывая  близкую  гибель, Мишель Ардан  с
беззаботной  улыбкой  отвечал,  что   "лес  сгорает  только  от  собственных
деревьев",  сам  не  зная,  что  цитирует  одну из  самых  красивых арабских
пословиц.
     Таков был этот  пассажир "Атланты", подвижный, как ртуть, вечно горящий
внутренним огнем, вечно взволнованный. Быть  может, его  тревожила  мысль  о
том,  на какое дело он  отваживается в Америке? Ничуть не бывало.  Он всегда
был возбужден в силу своей нервной организации.
     Трудно  представить  себе  более  разительный   контраст   между  двумя
личностями, чем между французом Мишелем Арданом и янки Барбикеном; и в то же
время  у них было много  общего: оба  были  предприимчивые, смелые, отважные
люди, но каждый на свой собственный лад.
     Барбикену  недолго  пришлось  рассматривать  приезжего,  который  своим
безумно смелым предложением отодвинул его на второй план.  Загремело "ура" и
"виват" -- толпа приветствовала Ардана. Всякий хотел лично  пожать ему руку,
и восторг принял  такие осязательные формы, что, пожав тысячу  рук и едва не
потеряв все свои десять  пальцев, Ардан счел за  лучшее  укрыться к  себе  в
каюту.
     Барбикен последовал за ним, не произнеся ни слова.
     -- Вы  Барбикен? --  спросил его Ардан, когда они остались  одни, таким
тоном, словно они уже двадцать лет были добрыми друзьями.
     -- Да,-- сухо ответил председатель"Пушечного клуба".
     -- Ну  так здравствуйте,  Барбикен! Как дела! Хороши? Ну тем лучше, тем
лучше!
     -- Итак,-- спросил Барбикен без всякого вступления,-- вы решили лететь?
     -- Безусловно.
     -- И ничего вас не остановит?
     -- Ничто. А вы  уже изменили форму вашего снаряда так, как  я просил  в
телеграмме?
     -- Я  ждал вашего  приезда. Но  скажите,-- спросил Барбикен,--  вы  как
следует все обдумали?
     --  Обдумал  ли  я?  Да  разве  есть  у  меня  время  раздумывать?  Мне
представился случай  побывать на Луне, и я решил им воспользоваться -- вот и
все! Мне кажется, тут не о чем особенно задумываться.
     Барбикен  пожирал  глазами  этого  человека,  который  говорил о  своем
путешествии на Луну с такой легкостью и беспечностью, без тени беспокойства.
     -- У вас есть по крайней мере какой-нибудь план? --  спросил,  наконец,
Барбикен.-- Вы придумали, как это осуществить?
     -- Еще как  придумал, дорогой Барбикен! Но  знаете,  что я вам скажу! Я
предпочитаю высказаться публично, сразу перед всеми, чтобы потом об  этом не
было  больше  речи.  Это  избавит меня  от  повторений. Поэтому, если вы  не
предложите  ничего  лучшего,  созовите  ваших друзей,  ваших сочленов,  весь
город, всю  Флориду, всю Америку, если угодно, и  завтра  же я разовью  свой
план  и отвечу на  все  возражения, которые  мне будут представлены.  Будьте
покойны, я не боюсь возражений! Идет?
     -- Идет! -- ответил Барбикен.
     После  этих  слов  председатель  "Пушечного  клуба"  вышел  из  каюты и
громогласно передал  предложение Мишеля  Ардана теснившейся на палубе толпе.
Слова  его были встречены  радостными  возгласами,  целой  бурей  одобрений.
Предложение  Ардана разрешало все трудности.  Завтра  каждый сможет  вдоволь
наглядеться  на европейского героя. Однако  некоторые, наиболее  упорные  из
зрителей, решили  не покидать "Атланты" и остались ночевать на палубе. Среди
них оказался и Дж. Т. Мастон; он еще заранее привинтил свой железный  крюк к
поручням юта, и понадобился бы рычаг, чтобы оторвать его оттуда.
     -- Вот это герой так герой! -- повторял он, захлебываясь от восторга.--
Мы все просто бабы по сравнению с этим европейцем!
     А  председатель "Пушечного  клуба",  предложив  посетителям  разойтись,
вернулся в каюту Ардана и оставался там до  тех пор, пока пароходный колокол
не возвестил полночь.
     К тому времени оба соперника по славе уже горячо  пожимали  друг  другу
руки, и Мишель Ардан говорил "ты" председателю "Пушечного клуба".


        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Митинг.

     На  другое утро солнце,  по мнению нетерпеливой  американской  публики,
взошло слишком  поздно.  Говорили, что такая лень прямо  непростительна  для
светила, которому выпала честь освещать столь знаменательный праздник.
     Опасаясь нескромных  вопросов,  которые могли бы задать  Мишелю Ардану,
Барбикен хотел по  возможности ограничить аудиторию,  сведя ее  к небольшому
числу приверженцев, например, членов  "Пушечного клуба".  Но  легче было  бы
запрудить  Ниагару.  Пришлось Барбикену  отказаться  от  своего намерения  и
предоставить   своего  нового   друга   всем  случайностям,   связанным   -с
выступлением перед широкой публикой.
     Новое здание Биржи, несмотря на  колоссальный зал, не могло бы вместить
всех участников собрания, которое принимало размеры многолюдного митинга.
     Поэтому  выбрали обширный луг близ города; необходимо было устроить там
навесы, чтобы  предохранить слушателей от жгучих лучей солнца. Материалы для
огромного  тента  --  паруса,  канаты,   реи,  запасные  мачты   --   охотно
предоставили  корабли,  стоявшие  в  порту,  и  через  несколько  часов  над
выжженной равниной уже простиралось полотняное небо,  под  которым участники
митинга могли укрыться от солнца.
     Под этим гигантским навесом  разместилось  300 тысяч  человек,  которым
пришлось  несколько  часов задыхаться в страшной духоте, ожидая француза. Из
всей этой массы зрителей лишь  первая треть могла  хорошо видеть  оратора  и
слышать  его  речь; второй трети было уже  плохо  видно и совсем  не слышно;
наконец, последняя треть зрителей ничего не видела и ничего не  слышала.  Но
это не мешало им всем  бурно  аплодировать оратору.  Ровно  в  три  часа дня
появился Мишель  Ардан  в  сопровождении наиболее  видных  членов "Пушечного
клуба".  Он шел  под руку  с Барбикеном -- с  правой  стороны и  с почтенным
секретарем -- с левой. Дж. Т. Мастон сиял и пылал ярче полуденного солнца.
     Ардан  взошел на подмостки. С высоты  эстрады  глазам  его представился
целый океан черных цилиндров. Но он ничуть не смутился и не принял  деланной
позы; он чувствовал  себя как дома: был .весел,  прост и любезен. В ответ на
оглушительное "ура" он отвесил изящный поклон; потом движением руки водворил
молчание и заговорил на очень правильном английском языке. -- -- Господа! --
начал он.--  Несмотря  на страшную  жару,  мне  придется злоупотребить вашим
вниманием,  чтобы  дать  кое-какие  разъяснения  относительно  моего  плана,
который,  видимо,  вас заинтересовал.  Я не оратор,  не  ученый  и  даже  не
рассчитывал  говорить  публично, но мой  друг Барбикен  мне  сказал, что это
доставит  вам удовольствие,  и я решился  выступить.  Итак,  выслушайте меня
хорошенько. Если  не ошибаюсь,  меня слушают шестьсот тысяч ушей. Прошу меня
простить, если я окажусь плохим оратором.
     Это безыскусственное вступление  очень понравилось слушателям,  которые
ответили долгим одобрительным гулом.
     -- Господа!  -- продолжал Мишель Ардан.-- Вы  можете свободно  выражать
мне  свое сочувствие или  порицание. После  этого  уговора я начинаю. Прежде
всего должен вас  предупредить,  что вы  имеете  дело  с профаном,  с полным
невеждой,  который   не  ведает  никаких  затруднений.  Именно  поэтому  мне
показалось,  что  сесть в  снаряд  и отправиться на  Луну  -- дело  простое,
естественное  и легкое. Рано  или поздно такое путешествие  будет совершено.
Что  же  касается  средств  передвижения,  то  они   просто  следуют  закону
прогресса. Человечество начало путешествовать  на четвереньках, потом в один
прекрасный день -- на двух  ногах; затем на  телеге, потом в карете, потом в
коляске, потом в фургоне, потом в дилижансе,  наконец  по железной дороге. И
что  же?  Вагоном будущего непременно  станет  пушечный снаряд. А что  такое
планеты?  В  сущности  говоря,  это снаряды,  гигантские  ядра, брошенные  в
пространство рукой творца. Но вернемся к нашей бомбе. Некоторые из вас, быть
может, думают, что снаряд колумбиады будет обладать чрезмерной,  неслыханной
скоростью. Это совсем не так. Небесные светила движутся  быстрее; даже Земля
в своем  движении вокруг Солнца увлекает нас  с  собой в три  раза  быстрее.
Приведу несколько примеров. Только разрешите мне считать на французские лье,
потому что я не привык к вашим американским мерам и боюсь запутаться в своих
вычислениях.
     Просьба показалась вполне естественной и не вызвала никаких возражений.
Оратор продолжал:
     --  Я  приведу вам,  милостивые государи, кое-какие  данные  о скорости
движения  различных  планет.  Должен  признаться,  что,  несмотря  на   свое
невежество, я  хорошо знаю эти  астрономические  подробности;  но через  две
минуты  все  вы  будете такими же  учеными,  как  я.  Знайте же, что  Нептун
пробегает пять тысяч  лье в час, Уран -- семь тысяч, Сатурн -- восемь  тысяч
восемьсот пятьдесят восемь, Юпитер  -- одиннадцать тысяч  шестьсот семьдесят
пять. Марс -- двадцать две тысячи одиннадцать,  Земля -- двадцать семь тысяч
пятьсот, Венера  -- тридцать две тысячи сто девяносто, Меркурий -- пятьдесят
две тысячи  пятьсот двадцать. Некоторые кометы в  своем перигелии  пробегают
миллион  четыреста тысяч  лье  в  час.  В  сравнении  с  ними  мы --  просто
праздношатающиеся,  тихоходы, ведь  скорость нашего  снаряда только в первый
час достигнет девяти тысяч  девятисот лье, а  затем начнет все  уменьшаться.
Скажите на милость,  есть ли тут из-за чего  приходить в  восторг? Разве  не
очевидно, что  не  сегодня завтра  при помощи света  или  электричества люди
осуществят скорость еще более значительную?
     Никто,  по-видимому, и не  думал сомневаться в этих утверждениях Мишеля
Ардана.
     --   Дорогие  слушатели,--  продолжал  он,--   если  верить   некоторым
ограниченным умам  (другого слова  не  могу найти  для  их  характеристики),
человечество  заключено  в  заколдованный  круг,   через  который  не  может
переступить, оно осуждено вечно прозябать на  своем земном шаре и никогда не
посмеет устремиться  в межпланетное пространство. Это  неправда! Люди  будут
совершать путешествия на  Луну,  на  планеты  и  на звезды,  как  теперь  из
Ливерпуля  в Нью-Йорк,-- легко,  быстро, спокойно. Межпланетный океан так же
хорошо  исследуют, как и лунные  моря. Расстояние -- понятие  относительное.
Всякое расстояние можно свести почти к нулю!
     Несмотря  на всеобщую  симпатию к  герою  французу,  его  смелая теория
несколько ошеломила слушателей. Ардан это заметил.
     -- Кажется, я не  убедил  вас, мои  дорогие хозяева,-- продолжал  он  с
любезной улыбкой.--  Что ж, давайте разберемся в этом вопросе. Знаете ли вы,
в к