ков  их  кровавой
истории и трудных судеб, чтобы ясно видеть,  ясно  слышать  и  работать  вне
времени, крепко  сковывающего  его  мозг  и  мешающего  свободе  внутреннего
взгляда.
   Но Мэри, как и все остальные, никогда не увидит этого.
   Майлз поднялся на ноги, взял оба счета, заплатил в кассу и молча вышел из
"Лаунжа".
   Снаружи улицы городка  по-прежнему  оставались  пустыми.  И  сквозь  этот
пустынный городской ландшафт,  освещенный  сумеречным  светом  полной  луны,
отражавшей покрасневший солнечный свет, он  медленно  повернул  и  побрел  к
своему дому.

Глава 3

   Он проснулся ночью без видимой  причины;  лежал,  всматриваясь  в  темный
потолок и пытаясь понять, что разбудило его в  такой  час.  В  спальне  было
жарко и душно, и он отбросил одеяло.
   Пижама на груди была насквозь мокрой от пота.  Словно  липкой  рукой  она
сжимала его грудь  и  вместе  с  застоявшимся  воздухом  наполняла  странным
чувством, что где-то рядом в темноте притаилась опасность.  Ему  подумалось,
спокойно ли сейчас спит Мэри или тоже проснулась.
   В комнате было душно и неестественно влажно. Он  встал  и  пошел  открыть
окно, но рама уже оказалась поднята полностью. Снаружи ночной  воздух  висел
без движения, такси же неестественно теплый и пустой, как и в комнате.
   Ни дуновения  ветерка.  Ни  шороха  листвы.  Внизу,  различимый  на  фоне
уличного света, высокий, раскидистый дуб возвышался  над  ветвями  сирени  и
маленькой цветущей яблони, растущей в темном дворе. Кусты и  деревья  стояли
как сооружения из бетона, каменно недвижимые, темнее самой ночи.
   Вдалеке пророкотал гром. Майлз взглянул вверх на горизонт за деревьями  и
увидел огненное свечение, выгнувшееся аркой через черное небо,  без  луны  и
звезд. Гром раздался вновь, на этот раз ближе.
   Майлз стоял, наблюдая за нарастанием огня и грохота.  Воздух  по-прежнему
был неподвижен. Вдалеке, вдоль кромки тьмы небо озарилось  сполохами  света,
похожими на  отблески  пушечных  залпов  некой  происходящей  за  горизонтом
великой войны богов. Грохот нарастал. Вспышки  уже  превратились  в  молнии,
прошивающие небо дикими зазубренными линиями.
   Внезапно воздух снаружи пришел в движение,  вздрогнул  и  толкнул  Майлза
влажной волной. Прогрохотал гром: прямо над ним раскололись небеса, и молния
отпечатала в его мозгу вид деревьев и  кустов.  Поднялся  ветер,  послышался
четкий, звонкий стук капель.
   Начался град. Майлз не  успел  отойти  и  закрыть  окно,  когда  буря  на
максимуме неистовства добралась до него. В свете  дикой  вспышки  он  увидел
внизу двор, наполненный прыгающими белыми пятнами,  кусты  и  даже  цветущую
декоративную яблоню, склонившуюся почти до земли.
   Не согнулся только дуб. Он, как и раньше, гордо  возвышался  надо  всеми.
Его листья вытянулись, и ветви качались под напором ветра, но его  ствол  не
подчинялся стихии. Он  стоял  прямо,  не  уступая,  ко  всему  безразличный.
Разбушевавшаяся стихия обожгла лицо и руки Майлза. Он  отпрянул  от  окна  и
прикрыл его, оставив полоску в один или два дюйма шириной.  Но  даже  сквозь
эту маленькую щелку ледяной ветер  со  свистом  врывался  в  комнату.  Майлз
вернулся в кровать, запахнув вокруг себя одеяло.
   Он не стал вникать в суть происходящего и спокойно заснул.
   - Корабль...
   Кажется, это были первые слова, которые  услышал  Майлз,  проснувшись  на
следующее утро и спускаясь вниз по лестнице.  Они  слетели  с  губ  хозяйки,
когда он шел завтракать, их повторял каждый, кто стоял  под  красным  светом
Солнца на улицах кампуса в это раннее утро. Когда он добрался до  аудитории,
где проводился семинар по Ренессансу, студенты обсуждали только эту тему.
   - Все равно он слишком большой, чтобы приземлиться, - сказал Майк  Йарош,
низенький, бородатый, один из самых старших среди  студентов.  Величиной  со
штат Род-Айленд.
   - Скорее всего, они пошлют корабль поменьше, - вставил кто-то другой.
   - Может - да, а может, и нет, - продолжил разговор Майк. -  Помните,  как
корабль внезапно появился на орбите на расстоянии нескольких тысяч миль.  Ни
одна из обсерваторий не засекла его приближения, и вдруг он  появился  прямо
перед ними. Если корабль может совершить такое, то скорее всего,  они  могут
послать людей на поверхность Земли прямо из корабля.
   Преподаватель семинара Уоллес Хэнкинс, худой, лысеющий, с остатками волос
такого же черного цвета, как и его брови, вошел в дверь,  прервав  Майка  на
полуслове.
   - Какие-нибудь  новости?  Какие-нибудь  сигналы  с  корабля...  -  начали
спрашивать его.
   Хэнкинс резко ответил:
   - Да, поступило какое-то  сообщение.  Генеральный  секретарь  Организации
Объединенных Наций получил его, но о его содержании в новостях не сказали.
   Но все это к делу не  относится.  Всем  понятно,  что  в  таких  условиях
провести какой-нибудь семинар - дело бесполезное. Поэтому не будем сегодня и
пытаться.  Расходитесь  по  своим  делам,  и,  если  все  будет  хорошо,  мы
встретимся здесь опять на следующей неделе при условиях более подходящих для
обсуждения искусства Ренессанса.
   Майлз подумал, что гул удовлетворения, раздавшийся после этого заявления,
скорее  подошел  бы  группе  школьников,  чем  дюжине  усидчивых   студентов
последнего курса. Пока другие выходили, он сложил обратно в чемоданчик  свои
книги, которые достал, пока говорил Майк Йарош.  Хэнкинс  стоял  в  стороне,
чтобы пропустить слушателей. Поэтому так получилось, что  Майлз,  покидавший
класс последним, столкнулся с Хэнкинсом нос к носу.
   - Жалко терять целый день, - остановившись, честно признался Майлз.
   Хэнкинс посмотрел на него с более чем кислым выражением на круглом лице с
высоким, безволосым лбом.
   - Кажется, Ренессанс уже вышел из моды, - сказал он, проводив  Майлза  за
дверь и закрыв ее за ним.
   Майлз с  чемоданчиком  в  руке  направился  вниз  по  истертым  мраморным
ступеням лестницы здания исторического факультета, вышел на  улицу  и  пошел
домой. Он не знал, чем занять неожиданную брешь в своем дневном  расписании.
По привычке  он  подумал  о  том,  чтобы  где-нибудь  поставить  мольберт  и
попытаться поработать, но затем вспомнил,  что  при  таком  свете  на  улице
работать невозможно. Цветовая гамма полностью изменилась.
   Почти сразу же  его  заинтересовала  возможность  рисования  при  красном
свете, чтобы оценить  получившееся,  когда  Солнце  вернется  к  нормальному
состоянию.  С  разгорающимся  внутри  энтузиазмом  он  заторопился  домой  и
поднялся в свою комнату. Но, войдя, он внезапно упал духом. Вид сохнувших  в
углу картин, нарисованных им вчера вечером, напомнили ему о  Мэри  и  ночном
шторме.
   Он остался один на один  с  сильным  чувством  вины  и  потери.  Неважно,
насколько вчера вечером  Мэри  оказалась  не  правой,  две  вещи  оставались
неизменными: забота о нем, заставившая ее говорить откровенно, и то, что  во
всем мире у него не осталось более близкого человека.
   Он тяжело сел  на  край  кровати,  перестеленную  миссис  Эндол.  Пружины
печально  заскрипели.  Он  рассчитывал,  что  год  в  Европе  принесет   ему
облегчение и свободу.  Мысль  о  возможном  одиночестве  никогда  прежде  не
приходила ему в голову. Но сейчас, при мысли, что  он  может  потерять  Мэри
навсегда, его охватила паника.
   Майлз резко вскочил на  ноги.  Он  не  должен  вот  так  уходить.  Нельзя
ожидать, что она поймет суть  причины,  подхлестывающей  его  в  настойчивых
поисках; ведь он не сказал ни единого слова, ничего не объяснил.  Он  просто
обязан поговорить с ней.
   Он подошел к буфету, открыл верхний ящик и достал коричневый конверт.
   Положив его в нагрудный карман куртки, Майлз вышел из дома.
   В этот час Мэри обычно  занималась  в  читальном  зале  на  втором  этаже
университетской библиотеки. Но, придя туда, Майлз увидел почти  пустой  зал:
три или четыре случайных фигуры выглядели жалкими и забытыми  среди  длинных
столов и пустых стульев. Мэри в зале не оказалось.
   Наиболее  вероятным  местом,  где  следовало  ее  искать,  было   женское
общежитие, в котором Мэри подрабатывала дежурной.
   Он пошел туда. Высокое здание из  красного  кирпича  с  рядом  стеклянных
дверей на первом этаже стояло на другом конце кампуса. Войдя через  одну  из
дверей в холл, он спросил у дежурной о Мэри. Та позвонила Мэри в комнату,  и
меньше чем через минуту Мэри ответила по внутреннему  телефону.  С  чувством
облегчения Майлз услышал ее голос.
   - Это я, - сказал он. - Можешь спуститься?
   - Сейчас буду, - ответила трубка ее голосом. Сердце застучало  у  него  в
груди и висках. Голос остался таким же уверенным и мягким, как и раньше.
   После случившегося вчера он ожидал любой реакции, но только не такой.
   - Можешь подождать в холле, - предложила остролицая дежурная.
   Он  много  раз  ждал  здесь  Мэри,  но  сегодня  обстановка   кардинально
изменилась. Обычно, в нетерпении  или  раздражении,  на  тяжелых  стульях  и
скамейках, расставленных по холлу, сидело четыре или пять парней.  Сейчас  в
холле находились только девушки, они  сгруппировались  вокруг  телевизора  и
внимательно  слушали  вездесущего  телеобозревателя  в   таком   напряженном
молчании, что Майлз без труда разобрал все слова.
   - От надежного источника в ООН получены сведения, -  вещал  ведущий,  что
послание с кораблей на орбите получено без помощи какого-нибудь устройства и
доставлено лично  двумя  пассажирами  или  членами  экипажа.  Тот  же  самый
источник сообщил, что эти два  существа,  о  которых  идет  речь,  оказались
людьми со смуглой кожей и чертами лица такими же, как у землян; похожа и  их
одежда. Вскоре ожидаются дальнейшие сообщения.
   Сейчас  о  некоторых  подробностях,  выявленных  при   помощи   телескопа
обсерватории и касающихся корабля. Размеры его оказались такими  же,  как  и
первоначально установленные. Иллюминаторов и люков  на  внешней  обшивке  не
замечено. Более  того,  остался  незамеченным  старт  челночного  корабля  и
вообще, каким образом эти двое  оказались  у  здания  ООН  в  Нью-Йорке.  Не
замечено приземление какого-либо чужого аппарата и к самому зданию.
   Необычные визитеры появились без сопровождения.
   Голос продолжал жужжать. Майлз прошел в дальний  конец  холла  и  сел  на
тяжелую зеленую скамейку, придвинутую к стене. Прошло несколько минут,  и  в
дверях появилась Мэри.
   - Майлз... - произнесла она, когда он подошел.
   - Мы можем выйти? - спросил он. - Куда-нибудь, где нет ни телевизора,  ни
радио?
   - Я буду занята в общежитии с  часа,  -  ответила  она.  -  Но  мы  можем
куда-нибудь пойти пообедать.
   - Хорошо, - согласился он. - Давай направимся куда-нибудь  в  город,  где
мало людей из университета.
   Они сели в автобус, следовавший в Миннеаполис.  Когда  автобус  пересекал
реку по мосту, Майлз показал рукой в окно, у которого сидела Мэри.
   - Посмотри, - сказал он, указывая на скалу, под которой рисовал вчера.  -
Видишь скалу? Ты бы могла взобраться на нее?
   Мэри посмотрела на крутой склон.
   - Думаю, если очень нужно... - задумчиво произнесла она.
   Повернувшись, Мэри удивленно и неодобрительно посмотрела на  него.  -  Не
думаю, что мне захочется. А почему ты спросил?
   - Скажу тебе позже, корда будем обедать, - ответил Майлз. - Но взгляни на
нее еще раз... Видишь?.. И представь себе, что ты взбираешься на нее.
   Мэри снова повернулась к окну и не отрывала глаз от  скалы,  пока  та  не
скрылась из вида. Затем удивленно взглянула на Майлза.
   Тем не менее он ничего не  сказал.  Мэри  отвернулась,  и  они  в  полном
молчании доехали до нижней части города.
   Майлз  ждал,  пока  они  не  оказались  внутри  выбранного  им  ресторана
маленького, недорогого, без телевизора.
   - Что касается прошедшей ночи... - начал он после того,  как  официантка,
вручив ему меню, ушла.
   Мэри отложила свое меню. Она протянула руку  через  стол  и  положила  ее
поверх его руки.
   - Забудь, - сказала она. - Не имеет значения.
   - Ни в коем случае, - ответил  он.  Убрав  руку,  он  достал  конверт  из
внутреннего кармана куртки и вручил его Мэри.
   - Я хочу показать тебе это, чтобы ты поняла. Вот почему я просил тебя  по
пути обратить внимание на эту скалу. Я должен был рассказать  тебе  об  этом
уже давно, но, с того  момента  как  встретил  тебя,  я  просто  не  находил
удобного случая, а позже почему-то решил, что ты понимаешь все без слов.
   Но понял прошлой ночью обратное... Вот почему  я  взорвался.  Взгляни  на
содержание этого конверта.
   С удивлением глядя  на  него.  Мэри  открыла  конверт  и  вытащила  пачку
пожелтевших газетных вырезок, прикрепленных к белому  картону.  Майлз  ждал,
пока она просматривала их. Девушка нахмурилась и взглянула на него.
   - Думаю, что не поняла, - сообщила она.
   - Здесь собраны примеры проявлений дополнительных резервов  человеческого
организма в экстремальных  условиях,  -  сказал  Майлз.  -  Ты  когда-нибудь
слышала об этом?
   - Вроде, да, - ответила Мэри, все еще хмурясь. - Но какое  отношение  это
имеет к тебе?
   - Это доказывает существование того, во что я верю, - продолжил Майлз.  -
Моя теория живописи. На самом деле во всем творческом... - и он рассказал ей
все. Но и после его рассказа Мэри все равно покачала головой.
   - Не знаю, - сказала она, перетасовав  заметки.  -  Но,  Майлз,  ты  ведь
принимаешь на веру слишком много допущений? В это, - она перебрала  заметки,
опять взглянула на них, - достаточно трудно поверить...
   - Ты поверишь мне, если я кое-что тебе расскажу? - прервал он.
   - Разумеется! - ее голова поднялась.
   - Тогда ладно. Слушай, - сказал он. - До нашей первой встречи, после того
как я впервые заболел полиомиелитом, я занимался рисованием главным  образом
для того, чтобы скрыться от людей, - он глубоко вздохнул.  Понимаешь,  я  не
мог свыкнуться с мыслью, что я ущербен. Я обладал способностями к искусству,
но живопись и рисование просто заполняли тот первый год после болезни.
   - Майлз, - мягко сказала она, опять накрыв своей ладонью его руку.
   - Но потом произошла эта история, - упрямо продолжил он. - Я  рисовал  на
природе, у основания той скалы, которую показывал. И что-то щелкнуло.
   Внезапно я оказался в ней... внутри картины. Я не могу этого  описать.  Я
забыл обо всем окружающем. - Он остановился и глубоко вздохнул.
   - Я не должен был "отключаться" и  привлекать  внимание  людей.  Какие-то
ребята, по возрасту мои одногодки, подошли понаблюдать за тем, как я  рисую.
Наверное, они стали задавать мне вопросы. Но я даже не слышал их.
   Меня впервые захватило то, что я рисовал... Это - как чудо,  как  впервые
выздороветь после долгой болезни...
   Когда я не ответил, - продолжил он через секунду,  -  они,  скорее  всего
подумав, что я застеснялся, начали пихать меня и хватать кисточки. Но я едва
видел их и боялся  даже  подумать,  чтобы  прерваться  хоть  на  секунду.  Я
чувствовал, что если  прервусь,  то  потеряю  это  эмоциональное  состояние,
неожиданно захлестнувшее меня. Но в конце концов, когда один из них  схватил
коробку с мольбертом и побежал с ней, я очнулся.
   - О, Майлз! - тихо воскликнула Мэри. Ее пальцы успокаивающе  глодали  его
крепко сжатую в кулак руку.
   - Поэтому я погнался на ним... за тем, который схватил мольберт, и, когда
уже почти догнал, он бросил его. Я подобрал мольберт и  увидел,  что...  моя
картина исчезла.
   - Они забрали ее? - спросила Мэри. - Майлз, они не могли!
   - Я огляделся, - продолжил он, видя перед собой не  девушку,  а  навсегда
врезавшуюся в память сцену, - и увидел того,  кто  их  взял.  Он  побежал  в
другом направлении, вверх по дорожке, ведущей на вершину  скалы,  и  к  тому
моменту уже бежал поверху, высоко над моей головой.
   Майлз замолчал. Усилием воли он заставил себя отвлечься  от  воспоминаний
многолетней давности и опять посмотреть на Мэри.
   - Мэри, - сказал  он,  -  я  не  думал  ни  о  чем,  кроме  картины.  Мне
показалось, что с ее появлением я вновь вернулся к  жизни  после  того,  как
потерял себя после болезни. Я подумал, что должен во  что  бы  то  ни  стало
вернуть эту картину. Я пошел и взял ее.
   Он прервался.
   - Мэри, я взобрался по этой скале и  оказался  прямо  перед  тем  парнем,
взявшим холст. Увидев, что я приближаюсь, он бросил холст в  траву  красками
вниз и убежал. Когда я поднял холст, на нем не осталось ничего, кроме  пятен
и полосок в тех местах, которыми он коснулся густой травы.
   - Майлз! - вскрикнула она, сжав пальцы на его руке. - Как ужасно!
   - Не так уж ужасно, - он заглянул в ее глубокие карие глаза. - Ладно.
   Мэри, ты не поняла! Я ВЗОБРАЛСЯ НА ЭТУ СКАЛУ!
   Не понимая, она смотрела на него.
   - Я знаю, ты уже  говорил  это,  -  напомнила  она.  -  И  ты,  наверное,
взобрался достаточно быстро...
   - Да, но дело не в этом!  Подумай!  Я  взобрался  на  скалу...  пользуясь
только одной рукой. Только одной!
   Все еще не понимая, она продолжала смотреть на него.
   - Разумеется, - согласилась  она.  -  Да,  у  тебя  только  одна  рука...
внезапно она, сделав быстрый вдох, замолчала.
   - Да. Поняла? - Майлзу показалось, что в его голосе  прозвучали  победные
нотки. - Мэри, на такую скалу однорукий просто  не  может  взобраться.  Надо
держаться одной рукой, пока переставляешь другую, и так далее. Я вернулся на
следующий день и попытался опять подняться вверх. И не смог.  Не  смог  даже
начать. Скорее всего, я мог, меняя захват, балансировать на ногах.
   Он кивнул на вырезки, лежащие перед ней.
   - Чтобы забраться, - продолжил он, - мне понадобились  сила  и  быстрота,
описанные в этих статьях.
   Слегка побледнев, Мэри внимательно смотрела на Майлза.
   - Ты не помнишь, как сделал это? - наконец спросила она.
   Он покачал головой.
   - Это как туман, - ответил он. -  Я  помню,  что  захотел  взобраться,  и
помню, что взбирался очень быстро и легко, а потом уже стоял  перед  парнем,
взявшим мою картину. - Майлз замолчал, но  Мэри  ничего  не  сказала.  -  Ты
теперь понимаешь, почему я взбесился прошлой ночью? Я думал,  ты  поняла,  к
какой цели, не оставляющей ни сил, ни  времени  на  весь  остальной  мир,  я
стремлюсь. Я надеялся, что ты поймешь это без слов,  до  тех  пор,  пока  не
увидел, что напрасно ожидаю понимания, не рассказав тебе,  что  же  со  мной
произошло.
   Вытащив свою руку из-под ее притихших пальцев, он  ответно  стиснул  руку
девушки.
   - Но ты ведь сейчас поняла? Да? - спросил он. - Поняла?
   К его удивлению, она внезапно  задрожала,  и  ее  лицо  стало  еще  более
бледным.
   - Мэри! - произнес он. - Ты не поняла...
   - Я  поняла.  Разумеется,  Майлз,  -  ее  рука  перевернулась,  и  пальцы
переплелись. - Дело не в этом. То, что ты рассказал мне, лишь ухудшает дело.
   - Ухудшает? - Майлз пристально посмотрел на нее.
   - Я имею в виду, - ее голос задрожал, - эту историю с Солнцем, кораблем и
теми двумя, кем бы они ни оказались,  посланниками.  С  самого  начала  меня
мучает предчувствие, что это несет для нас, тебя и меня, что-то  ужасное.  И
сейчас ты рассказываешь мне нечто,  что  заставляет  меня  беспокоиться  еще
сильнее.
   - Что же? - спросил он.
   - Я не знаю. - Он почувствовал, что по руке  Мэри  вновь  пробежала  едва
уловимая дрожь. - Что-то, разделяющее нас...
   Раздавшийся в зале громкий, взбешенный  голос  прервал  ее.  Посмотрев  в
сторону, Майлз увидел двух мужчин, вошедших и севших у дальней  стены.  Один
из них поставил на стол маленький радиоприемник, и даже на средней громкости
каждое слово было хорошо слышно. Майлза охватила ярость.
   - Я заставлю их выключить! - сказал он, вставая на ноги. Но Мэри удержала
его.
   - Не надо, - попросила она. - Сиди. Пожалуйста, сиди, Майлз.
   Слушай...
   - По телевидению и радиовещанию, - разносил приемник. - Мы передаем прямо
из  Восточного  Кабинета  Белого  Дома  обращение   президента   Соединенных
Штатов... -  вслед  за  словами  ведущего  послышались  музыкальные  аккорды