того было бы  просто  нецелесообразно.  В  программе  могла
появиться телевикторина, как обычно, в  самом  конце.  А  высокий  уровень
ответов на вопросы викторины мог вполне компенсировать ту  плохую  оценку,
которую он, безусловно, заработал за  последний  релпол-тест  и  поставить
которую окончательно и бесповоротно  никак  не  мог  решиться  его  сосед,
мистер Эдгар Стоун.
     На экране теперь расцвели прелестные спокойные черты, светлая кожа  и
темные, такие умные глаза, мудрое и вместе с  тем  озорное  лицо  женщины,
которой было суждено приковать  к  себе  всеобщее  внимание,  радостями  и
горестями которой непрерывно жила вся страна, почти вся планета. При  виде
ее Ян Дункан ощутил какой-то  болезненный  страх.  Он  крепко  подвел  ее;
гадкие результаты его тестов каким-то образом стали ей известны,  и,  хотя
она ничего не говорила об этом, ее лицо выражало явное разочарование.
     - Добрый вечер, - произнесла Николь ласково, чуть хрипловато.
     - Вот что, - тут Дункан обнаружил, что непроизвольно  вслух  бормочет
себе под нос. - Мне не хватает мозгов для отвлеченного мышления. Я имею  в
виду всю эту религиозно-политическую философию -  лично  мне  она  кажется
совершенно бессмысленной.  Я,  очевидно,  не  в  состоянии  отрешиться  от
конкретной реальности. Мне лучше было бы обжигать кирпичи или  изготовлять
обувь. А может быть мне следовало бы жить на Марсе, подумал он,  осваивать
новые горизонты. Здесь я всецело провалился; в свои тридцать  пять  лет  я
уже ни на что  негоден.  И  ОНА  ЗНАЕТ  ОБ  ЭТОМ.  Отпусти  меня,  Николь,
взмолился он в отчаянии. Не подвергай меня больше никаким  тестам,  потому
что у меня нет ни малейшей возможности выдержать их.  Взять  хотя  бы  эту
сегодняшнюю программу об освоении дна океана. К  тому  времени,  пока  она
завершится, я позабуду все, что в ней говорилось.  Какая  от  меня  польза
демократически-республиканской партии?
     Тут он вспомнил о своем прежнем приятеле Эле. Эл мог бы  помочь  мне.
Эл работал у Луни Люка, в одном из  его  "Пристанищ  драндулетов",  торгуя
такой дрянью, как крохотные планетолеты, которые могли себе позволить даже
самые нищие жители СШЕА, - космические  корабли,  на  борту  которых,  при
благоприятных обстоятельствах можно успешно совершить перелет в один конец
на Марс. Эл, сказал он самому себе, мог бы достать  для  меня  одну  такую
развалюху по оптовой цене.
     А Николь на телевизионном экране в это время говорила:
     - И действительно, в этом мире так много очарования,  взять  хотя  бы
его светящихся существ, далеко превосходящих в своем разнообразии и  своих
удивительных, поистине чудесных, свойствах все, что только можно найти  на
других планетах. Ученые подсчитали, что  в  океане  различных  форм  жизни
больше...
     Лицо ее исчезло с экрана,  и  его  место  заняла  череда  изображений
диковинных,  причудливых  рыб.  Это  часть   намеренной   пропагандистской
кампании, сообразил Дункан. Попытка отвлечь наши умы от эмиграции на  Марс
и заставить отказаться т мысли отмежеваться от Партии - и  тем  самым,  от
нее. С экрана на него сейчас глядела какая-то пучеглазая  рыбина,  и  она,
против его воли, приковала к себе его внимание.  Черт  побери,  подумалось
вдруг ему, какой  все-таки  это  загадочный  мир,  мир  океанских  глубин!
Николь, отметил он про себя, ты таки приманила меня. Если бы только Эл и я
преуспели, то мы, наверно, сейчас выступали бы для тебя т были бы безмерно
счастливы. Пока ты интервьюировала бы знаменитых на весь мир океанографов,
мы,  Эл  и  я,  потихоньку  играли  бы,   создавая   фоновое   музыкальное
сопровождение, по всей вероятности, одну из "Двухчасовых инвектив" Баха.
     Пройдя к строенному шкафу своей квартирки, Ян Дункан низко нагнулся и
осторожно поднял какой-то завернутый  в  материю  предмет,  поднес  его  к
свету. У нас было так много юношеской веры в это, вспомнил он. С  огромной
нежностью он развернул кувшин, затем, сделав глубокий вдох, подул пару раз
внутрь сосуда, взяв несколько низких нот.  "Дункан  и  Миллер  -  дуэт  на
кувшинах" - он и Эл Миллер не раз играли  в  собственной  аранжировке  для
кувшинов мелодии Баха, Моцарта и Стравинского. Однако  разведчик  талантов
для Белого Дома - вот подлец... Он так и  не  дал  им  выступить  даже  на
прослушивании. Такое уже было, так он сказал им. Джесс  Пигг,  легендарный
кувшинист из Алабамы, первым пробился в Белый Дом, достигнув  удовольствие
дюжине членов семьи Тибо, которые там собрались, своим версиями "Бараньего
дерби", "Джона Генри" и тому подобным.  Тому  подобной  дешевкой  в  стиле
"кантри", добавил от себя Ян Дункан.
     - Но, возмутился тогда он, - это ведь классическая кувшинная  музыка!
Мы играем сонаты Бетховена.
     - Мы позовем вас, - бросил им на прощанье разведчик талантов, -  если
Никки выкажет когда-либо в будущем интерес к подобной музыке.
     Никки! Он побледнел. Представить только - неужели он настолько близок
в Первой Семье! Он и Эл, бормоча что-то бессвязное, понуро  покинул  сцену
вместе со своими кувшинами, давая дорогу следующим конкурсантам - собачьей
своре, одетой  в  наряды  эпохи  Елизаветы  и  изображавшей  персонажи  из
Гамлета. Собаки тоже провалились, однако это было весьма слабым утешением.
     - Мне говорят, - продолжала тем временем Николь,  -  что  в  глубинах
океана мало света, но поглядите вот на это странное создание.
     По  телеэкрану  поплыла  рыба,  щеголяя  выставленным  напоказ  ярким
фонарем.
     Тут Ян вздрогнул от неожиданности, услыхав стук в дверь.
     Он осторожно приоткрыл ее.  На  пороге,  явно  нервничая,  стоял  его
сосед, мистер Стоун.
     - Вы не на собрании? - спросил Эдгар Стоун. - Разве после  переклички
это не обнаружится?
     В руках у него были все те же злополучные контрольные тесты.
     - Ну, что там у меня? - спросил Дункан.
     Он был готов услышать самое нехорошее.
     Войдя в квартиру, Стоун прикрыл за  собою  дверь.  Глянул  в  сторону
телевизора, увидел на экране сидевшую с океанографами Николь, на несколько
секунд прислушался к тому, о чем  говорилось,  затем  неожиданно  произнес
хрипло:
     - Вы отлично справились с заданием.
     Он протянул тесты Яну.
     - Я прошел? - Дункан никак не мог поверить этому.
     Он взял бумаги у Стоуна, стал недоверчиво их  разглядывать.  А  затем
сообразил, что произошло на самом деле.
     Стоун сам  таким  образом  откорректировал  ответы,  что  создавалось
впечатление,  будто  Дункан   выдержал   проверку.   Он   сфальсифицировал
результат, по  всей  вероятности,  просто  по-человечески  сжалившись  над
Дунканом. Ян  поднял  голову,  взгляды  их  встретились,  однако  оба  они
молчали. Как это ужасно, отметил про себя Дункан. Что мне  теперь  делать?
Такая реакция была неожиданной даже для него  самого,  но  с  этим  ничего
нельзя было поделать.
     Он только  теперь  осознал,  что  хотел  провалиться.  Почему?  Чтобы
выбраться отсюда,  чтобы  появился  предлог  отказаться  от  всего  этого,
бросить свою квартиру,  свою  работу,  набраться  смелости  и  дать  деру,
уехать. Эмигрировать в одной рубашке, в посудине,  которая  развалится  на
куски в тот самый момент, когда коснется поверхности марсианской пустыни.
     - Спасибо, - печально произнес он.
     -  Когда-нибудь,  -  произнес  скороговоркой  Стоун,  -  вы   сможете
что-нибудь сделать и для меня.
     - О да, буду рад, - согласился Дункан.
     Торопливо покинув квартиру  Дункана,  Стоун  оставил  его  наедине  с
телевизором, кувшином,  фальсифицированными  документами,  удостоверяющими
то, что он выдержал тесты, и его собственными раздумьями.



                                    3

     Винс Страйкрок,  американский  гражданин  и  квартиросъемщик  в  доме
"Авраам  Линкольн"  жадно  прислушивался  к  выступлению  Дер   Альте   по
телевизору, пока брился на следующее  после  собрания  утро.  Было  что-то
особенное в этом Дер Альте, президенте Руди  Кальбфлейше,  который  всегда
его так раздражал, и будет великим тот день, когда через два года наступит
срок окончания президентства Кальбфлейша, и ему придется уйти в  отставку.
Это всегда было таким прекрасным, поистине великим днем, когда закон лишал
очередного из них права и дальше оставаться на этой должности! Винс всегда
считал: такой день достоин того, чтобы его праздновать.
     Тем  не  менее,  Винс  прекрасно  понимал,  что  не  стоит   упускать
возможности, пока Старик все еще остается на этой должности,  влиять  хоть
каким-то образом на ход событий, поэтому он отложил  в  сторону  бритву  и
прошел в комнату, чтобы самому повозиться с ручками обратной  связи  своей
собственной телеустановки. Он  отрегулировал  по  своему  вкусу  положение
нескольких ручек телевизора и с надеждой стал предвкушать, когда заунывное
звучание речи Дер Альте хоть чуть-чуть изменится к лучшему... Однако этого
не произошло. Слишком у большого числа телезрителей были свои  собственные
представления о том, что и как следовало бы говорить Старику, понял  Винс.
По сути, даже только в одном этом  многоквартирном  доме  было  достаточно
много людей для того, чтобы нейтрализовать любой  нажим,  который  он  мог
попытаться оказать в своем желании повлиять  на  умонастроения  Старика  с
помощью своей индивидуальной телеустановки. Но,  как-никак,  в  этом-то  и
заключалась демократия. Винс тяжко вздохнул. Именно  этого  все  обыватели
так добивались - иметь такое правительство, которое было бы восприимчиво к
тому, что говорит народ. Он вернулся в ванную и возобновил бритье.
     - Эй, Жюли, - окликнул он свою жену, - как там наш завтрак, готов?
     Звуков ее возни в кухне  что-то  не  слышалось.  И  когда  этот  факт
окончательно дошел до его сознания, он вспомнил, что не заметил ее рядом с
собою в постели, когда он, слабо еще соображая после сна, поднимался в это
утро.
     И тут он сразу все  вспомнил.  Вчера,  после  окончания  собрания  по
случаю Дня Поминовения, он и Жюли в результате особенно ожесточенной ссоры
решили развестись, спустились к  домовому  уполномоченному  по  заключению
браков  и  оформлению  разводов  и  заполнили  необходимые   для   развода
документы. Жюли упаковала свои вещи и была такова, и теперь он  остался  в
квартире один - некому было приготовить ему завтрак, и, пока он с  головой
не уйдет в дела,  ему  будет  очень  недоставать  и  самой  Жюли,  и  того
комфорта, который был связан с ее присутствием.
     Для него это было немалым потрясением, их брак  длился  уже  довольно
долго - целых шесть месяцев, и он привык видеть  Жюли  по  утрам  рядом  с
собою. Она знала, что  ему  нравиться  яичница,  поджаренная  с  небольшим
количеством министерского сыра.  Черт  бы  побрал  это  новое  либеральное
законодательство в части разводов, которое протащил этот Старик, президент
Кальбфлейш! Жаль, что Старик не откинул сандалии во время одного из своих,
ставших такими знаменитыми, двухчасовых  послеобеденных  снов!  Но  тогда,
разумеется, просто другой Дер Альте занял бы  его  место,  И  даже  смерть
Старика не  вернула  бы  назад  Жюли;  это  было  вне  сферы  возможностей
бюрократической машины СШЕА, какой бы огромной она не была.
     Разозлившись не на шутку, он подошел к телевизору и нажал  на  кнопку
"С"; если достаточное количество граждан нажимали ее.  Старик  должен  был
отключиться  полностью  -  кнопка  "СТОП"  означала   полное   прекращение
бормотание президента. Винс подождал  немного,  однако  маловразумительная
речь продолжалась.
     И тогда его вдруг осенило: уж очень странным  является  столь  раннее
утреннее выступление. Ведь было всего лишь восемь часов утра! Может  быть,
вся  лунная  колония  взлетела  в  безвоздушное   пространство   в   одном
грандиозном взрыве топливохранилища? Старик частенько говаривал о том, что
требуется туже затянуть пояса, чтобы поднакопить  достаточно  средств  для
продолжения осуществления космической программы; можно был вполне  ожидать
наступления эпохи различных,  весьма  эксцентричных  в  своих  проявлениях
экологических  и  других  бедствий.  Или,  может   быть,   наконец-то   из
марсианской земли - вернее, из марсианского грунта  -  извлечены  какие-то
подлинные останки представителей  некогда  обитавшей  там  разумной  расы?
Хорошо, если бы это произошло не на французской  территории,  а,  как  Дер
Альте любил  выражаться,  на  своей  собственной.  Вот  прусский  негодяй,
отметил про себя Винс. Нам ни за что не следовало допускать  тебя  в  нашу
федерацию, которую мне  самому  хотелось  бы  назвать  "нашим  собственным
вигвамом" - ее нужно было ограничить  лишь  Западным  Полушарием.  Но  мир
становиться все более тесен. Когда организовываются колонии на  расстоянии
многих миллионов миль на какой-то  иной  планете  или  на  спутниках  иных
планет, три тысячи миль, отделяющие Нью-Йорк от Берлина, не кажутся чем-то
существенным. И, видит Бог, как этого добивались немцы!
     Подняв телефонную трубку, Винс позвонил управляющему дома.
     - Моя жена, Жюли, - я имею в виду  свою  бывшую  жену,  -  она  сняла
другую квартиру вчера поздно вечером в нашем же доме?
     Если бы ему  удалось  выяснить  ее  местонахождение,  Винс  возможно,
позавтракал бы с нею, и этого немало приободрило бы  его.  Он  с  надеждой
ждал ответ.
     - Нет, мистер Страйкроку. - Пауза. - В наших записях ничего такого не
значится.
     Вот незадача, подумал Винс, и положил трубку.
     Что такое  все-таки  брак?  Взаимная  договоренность  делиться  всем,
например, мнениями, касающимися смысла ранней  утренней  речи  Дер  Альте.
Плюс уверенность в том, что кто-то  будет  готовить  тебе  завтрак,  перед
отправкой на работу в детройтский филиал фирмы "Карп  унд  Зоннен  Верке".
Да, брак означал взаимную договоренность, в соответствии с которой один из
состоящих в нем мог заставить другого заниматься тем, что  ему  самому  не
очень-то по нраву, например,  приготовление  пищи  -  он  терпеть  не  мог
употреблять пищу, которую сам готовил. Холостякуя, он  питался  в  домовом
кафетерии. И теперь такая перспектива снова маячила перед ним. Мэри, Джин,
Луиза, теперь Жюли; четыре женитьбы, последняя самая непродолжительная. Он
неуклонно катится вниз. Может быть, упаси от такого, господи, он латентный
гомик?
     А с экрана телевизора Дер Альте продолжал изрекать:
     - ...А подобная полувоенная деятельность напоминает эпоху  Варварства
и поэтому тем более должна быть отвергнута
     "Эпоха Варварства" - так  благозвучно  именовался  период  господства
нацистов в середине прошлого века, теперь отстоявший почти на сто  лет,  и
все-таки еще вспоминаемый, пусть и  в  искаженном  виде,  но  очень  ярко.
Поэтому-то и приберег Дер Альте к услугам  телеэфира  -  для  того,  чтобы
осудить "Сыновей Иова" новейшую  организацию  квазирелигиозного  свойства,
созданную различными сумасбродами, которые смело  фланировали  по  улицам,
провозглашая призывы к очищению национальной этнической  среды  и  другие,
столь же  идиотские  и  малопонятные  для  непосвященных  требования.  Его
выступление   означало   ужесточение   законодательства,   препятствующего
общественной деятельности лиц, которые являются  по  каким-либо  признакам
странными,  особенно  тех,  кто  родился  в   году   обильного   выпадения
радиоактивных осадков после испытания атомных  бомб,  в  частности,  после
особо мощных ядерных взрывов  в  Народном  Китае:  и  вообще  максимальное
ограждение общества от лиц с какими-либо отклонениями от нормы.
     Это относится  и  к  Жюли,  предположил  Винс,  ведь  она  бесплодна.
Поскольку она не может рожать детей, ей не будет разрешено  голосовать  на
выборах... Увязать одно  с  другим  можно  было,  разумеется,  только  под
влиянием  каких-то  внутренних,  не  поддающихся  осмыслению   страхов   -
логически такое возможно только для таких обитателей  Центральное  Европы,
как немцы. А что может  получиться  в  результате?  Хвост,  который  машет
собакой, отметил он про себя,  вытирая  лицо  полотенцем.  Мы  в  Северной
Америке являемся такой собакой, Рейх  -  хвостом.  Что  за  жизнь!  Может,
все-таки лучше эмигрировать в какую-нибудь под неярким,  тускло  мерцающим
бледно-желтым солнцем, где даже тварей с восемью ногами и жалом  допускают
к урнам для голосования, где нет сыновей Иова?
     Не все "особые" люди были на самом деле такими уж  сильно  странными,
но довольно большое число их считалось  необходимым  -  и  не  без  веских
оснований отправлять в эмиграции. Кроме  того,  готовы  были  эмигрировать
многие ничем не примечательные люди, которые просто  устали  от  жизни  на
перенаселенной, чрезмерно бюрократизированной планете  Земля  наших  дней,
независимо от того, жили ли они в СШЕА или во Французской Империи,  или  в
народной Азии или в Свободной - то есть, черной - Африке.
     В кухне он стал поджаривать бекон и яйца. И пока  бекон  жарился,  он
решил накормить единственное домашнее животное,  которое  ему  разрешалось
держать в квартире, - Георга III, свою маленькую зеленую черепашку.  Георг
III  питался  сушенными  мухами  (25  процентов  белков  -  продукт  более
питательный,  чем  пища  употребляемая  людьми),  булочкой   с   рубленным
бифштексом  и  муравьиными  яйцами  -  завтраком,  который  побудил  Винса
Страйкрока глубоко задуматься над аксиомой "о вкусах не спорят"  -  что  в
равной степени относилось и к вкусам многих людей, особенно в восемь часов
утра.
     Даже в столь недавнее время, как пять лет тому назад, в доме  "Авраам
Линкольн"  можно  было  держать  домашнюю  птичку,  но  теперь  это   было
совершенно исключено. И  действительно,  такая  птичка  создавала  слишком
много шума. В соответствии с параграфом номер двести пять домовых  "Правил
внутреннего распорядка" запрещалось кому бы то  ни  было  свистеть,  петь,
щебетать и чирикать. Черепаха же была существом безгласным - так же, как и
жираф, но ведь жирафы в принципе все-таки могли поднять голос, как и такие
большие друзья человека, как собака и кошка, давние его спутники,  которые
поисчезали еще в годы правления Дер Альте Фридриха Хемпеля, которого  Винс
едва ли помнил. Поэтому дело здесь было собственно  не  в  немоте,  и  ему
оставалось, как неоднократно  и  прежде,  только  строить  догадки  л  тех
истинных причинах, которыми руководствовалась  партийная  бюрократия.  Ему
никак не удавалось понять ее мотивы, м в  некотором  смысле  он  был  даже
доволен этим. Это доказывало, что он лично не является духовно  причастным
ко всему этому.
     На экране телевизора высохшее, вытянутое, одряхлевшее лицо исчезло, и
паузу заполнила музыка. Перси Грейнджер, мелодия под названием "Гендель на
берегу", вряд ли можно было  придумать  что-нибудь  более  пошлое.  Вполне
подходящий постскриптум к тому, что происходило до этого, отметил про себя
Винс. Он вдруг щелкнул каблуками, вытянулся по стойке "смирно",  пародируя
немецкую воинскую выправку, подбородок высоко вздернут, руки по швам -  он
стоял по стойке "смирно", повинуясь бравурной мелодии, которой власти, так
называемые "Гест", или в народе просто "хрипы", считали уместным заполнять
телепаузы. Черт возьми,  выругался  про  себя  Винс,  и  взметнул  руку  в
старинном нацистском приветствии.
     Из телевизора продолжала литься маршевая музыка.
     Винс переключился на другой канал.
     А здесь на экране на какое-то мгновение мелькнул с виду  затравленный
мужчина в самой гуще толпы, которая, похоже приветствовала  его;  мужчина,
сопровождаемый с обеих  сторон  явно  переодетыми  полицейскими,  исчез  в
припаркованном тут же автомобиле. В это  же  самое  время  телекомментатор
заявил:
     - ...И точно также, как и в сотнях других городов СШЕА,  доктор  Джек
Даулинг, здесь, в Бонне,  взят  под  стражу;  арестован  ведущий  психиатр
венской школы после того, как выступил с  протестом  против  вступления  в
силу  только  что  одобренного   законопроекта,   так   называемого   Акта
Макферсон