Он вернулся в кабинет, где его дожидались Макри и остальные. Все  они
весьма сумрачно глядели на него.
     - Извините, - произнес он. - Я выяснял, где находится мой  заведующий
сбытом. Я хотел заострить его внимание на данном  заказе.  Объяснить  ему,
что на какое-то время мы отказываемся от любых других новых заказов, чтобы
получить возможность полностью сосредоточиться только на выполнении этого.
     Он замялся в нерешительности.
     - Что же касается стоимости...
     -  Мы  подпишем  контракт,  -  сказал  Гарт  Макри.   -   Вам   будет
гарантировано  возмещение  ваших  затрат  плюс   сорок   процентов.   Руди
Кальбфлейша мы приобрели за общую сумму  в  один  миллиард  долларов  СШЕА
плюс, разумеется, оплата за сервисное обслуживание и  ремонтные  работы  в
процессе эксплуатации после приобретения.
     - О, да-да, - согласился Маури. - Нельзя допустить,  чтобы  он  вдруг
перестал функционировать прямо посредине произносимой им речи.
     Он попытался рассмеяться, но смеха у него что-то не получилось.
     - Так в какую сумму это обойдется теперь, ну, хотя бы  грубо?  Скажем
где-то между одним и полутора миллиардами?
     - Отлично, отлично, - поторопился согласиться Маури.
     У него было такое ощущение, что  голова  его  вот-вот  отвинтится  от
туловища и упадет на пол.
     Глядя на него в упор, Макри произнес:
     - У вас небольшая фирма, Фрауэнциммер. Вы и я, мы оба  прекрасно  это
понимаем. Не надейтесь на слишком многое. Это не превратит вас  в  крупную
фирму, такую, как "Карп Унд  Зоннен  Верке".  Тем  не  менее,  заказ  этот
обеспечит ваше существование на довольно длительный срок;  вам,  наверное,
ясно, что мы готовы поддерживать вас финансово  столько  времени,  сколько
понадобится.  Мы  получили  исчерпывающую  информацию  о  вашем   нынешнем
положении из ваших же бухгалтерских книг - вы  удивлены?  -  и  мы  теперь
знаем, что вы вот уже в течение  нескольких  месяцев  являетесь  убыточным
предприятием.
     - Что правда, то правда, - признался Маури.
     - Но продукция хороша, - продолжал Гарт Макри. - Мы тщательно изучили
образцы вашей продукции, как здесь,  так  и  там,  где  они  по-настоящему
функционируют  -  на  Луне   и   на   Марсе.   Вы   проявляете   подлинное
профессиональное мастерство, пожалуй, даже в большей  степени,  чем  "Карп
Верке". Вот почему сегодня мы здесь вместо того, чтобы  быть  у  Антона  и
старика Феликса.
     - Интересно... - вырвалось у Маури.
     Значит,  вот  почему  правительство  на  этот  раз  решило  заключить
контракт с ним, а не с Карпом. А интересно ему было вот что: неужели  Карп
сконструировал все эти симулакроны Дер Альте вплоть до самого  последнего?
Забавный вопрос. Если это в действительности так -  то  тогда  этот  отход
правительства от сложившейся практики поставки симулакронов может означать
радикальное изменение нынешнего правительственного  курса  как  в  области
экономики, так и политики. Но лучше об этом не спрашивать.
     - Хотите сигару? - спросил Гарт Макри, протягивая ему  "Адмирала".  -
Очень мягкая. Чистейший флоридский лист.
     - Спасибо.
     Весьма неловко Маури взял из его рук большую зеленоватую сигару.  Они
оба закурили, внимательно глядя друг на друга в полном  молчании,  которое
постепенно приобрело некоторую торжественность и значительность.


     Объявление, вывешенной на информационной доске муниципального  жилого
дома "Авраам Линкольн", с тем, что Дункан и  Миллер  отобраны  разведчиком
талантов для  выступления  в  Белом  Доме,  ошеломило  Эдгара  Стоуна;  он
перечитывал объявление снова и снова, все пытаясь выяснить, нет ли  в  нем
какого-либо подвоха, и  удивляясь  тому,  как  этому  вечно  задерганному,
непрестанно раболепствующему перед всем  и  вся  жильцу  удалось  добиться
такого.
     Что-то здесь не так, отметил он про себя. Что-то вроде  того,  как  я
пропустил его на его релпол-экзамене... а теперь он заставил  еще  кого-то
подделать  результаты  пробы  в  его   пользу   в   сфере   художественной
самодеятельности. Он сам собственными ушами слышал игру  на  кувшинах,  он
присутствовал  при  исполнении  программы  "Классика  на  кувшинах"  этими
Дунканом и Миллером, и оно явно было не таким  уж  превосходным.  Хотя,  в
этом следовало признаться, и весьма неплохим...
     В глубине души он уже раскаивался,  что  сфальсифицировал  результаты
релпол-проверки Дункана. Это я вывел его на дорогу к успеху, подумал он. Я
фактически спас его тогда. А теперь он уже на пути в Белый Дом,  прямо  со
сцены этого здания.
     Неудивительно, что Ян Дункан не справился со своим  релпол-экзаменом.
Он был, несомненно, слишком занят, упражняясь в игре на кувшине. У Дункана
не оставалось времени на выполнение повседневных бытовых  обязанностей.  С
которыми легко справлялись остальные обыватели.  Это  должно  быть  просто
ужасно - быть артистом, подумалось с горечью Стоуну.  Это  освобождало  от
соблюдения   повседневных   обязанностей,   от    ответственности    перед
коллективом. Просто возмутительно, когда человек может поступать так,  как
ему заблагорассудится.
     И он, разумеется, сделал из меня настоящего дурака, отметил про  себя
Стоун.
     Быстро прошагав по коридору третьего этажа, Стоун  позвонил  в  дверь
кабинета домового капеллана; дверь отворилась, открыв его взору  капеллана
за письменным столом, с головою ушедшего в работу. Лицо его морщинилось от
усталости.
     - Отче, - произнес Стоун, - мне хочется исповедаться. Вы  мне  можете
уделить несколько минут? Это очень неотложно для моей совести.
     Потерев пальцами лоб, Патрик Дейль кивнул.
     - Вот так всегда, - пробурчал он. -  То  густо,  то  пусто.  К  этому
времени у меня уже побывало десятеро наших жильцов, возжелавших прибегнуть
к услугам духовника. Валяйте.
     Он устало махнул в сторону ниши, которая открылась в  одной  из  стен
его кабинета.
     - Садитесь и подключайтесь. А я буду слушать и одновременно заполнять
эти формы "четыре-десять", присланные из Берлина.
     Исполненный праведного  негодования,  Эдгар  Стоун  дрожащими  руками
прикрепил электроды "исповедывателя" к соответствующим точкам  у  себя  на
черепе, а затем, взяв микрофон, начал  исповедь.  По  мере  того,  как  он
говорил, медленно вращались бобины с магнитной лентой внутри аппарата.
     - Движимый ложной жалостью, - начал  он,  -  я  нарушил  устав  этого
здания. Но меня беспокоит главным образом не  проступок  сам  по  себе,  а
мотивы, которые за ним стоят. Проступок  этот  -  результат  неправильного
отношения к своим ближним, к другим жильцам этого дома. Мой сосед,  мистер
Ян  Дункан,  провалился  на  своем  очередном  релпол-экзамене,  и  я  уже
представлял  себе,  как   его   выселяют   из   "Авраама   Линкольна".   Я
солидаризовался с ним, ибо подсознательно и  самого  себя  расцениваю  как
неудачника, как человека, не  очень-то  состоявшегося  в  качестве  жильца
этого дома, да и гражданина вообще, и поэтому я подделал набранные им очки
при  ответах  на  вопросы  так,  чтобы  он  прошел  испытание.   По   всей
очевидности,    мистеру    Яну    Дункану    нужно    представить    новые
релпол-тест-таблицы,  а  тот  результат,   который   я   сфальсифицировал,
следовало бы аннулировать.
     Он пристально  поглядел  на  капеллана,  но  по  выражению  его  лица
невозможно было точно определить, как он отреагировал на это признание.
     Таким-то вот образом, за Дунканом и его классическим  кувшином  будет
установлен более пристальный надзор, отметил про себя Стоун.
     Теперь "исповедыватель"  анализирует  его  рассказ.  Вскоре  из  него
выпрыгнула перфокарта, и Дейль поднялся из-за стола, чтобы взять ее. После
долгого, очень внимательного рассмотрения  он  с  большим  интересом  стал
разглядывать Стоуна.
     - Мистер  Стоун,  -  сказал  он,  -  выраженная  здесь  точка  зрения
подразумевает, что ваша исповедь вовсе таковой не является. А что на самом
деле у вас на уме? Садитесь снова и начинайте все с самого начала еще раз;
вашим суждениям  недостает  должной  глубины,  материалу,  представленному
вами, еще далеко  до  подлинности.  И  я  предлагаю,  чтобы  вы  начали  с
признания  в  попытке  исказить  суть   своей   исповеди   сознательно   и
преднамеренно.
     - Ничего подобного,  -  возразил  Стоун  или,  вернее,  пытался  было
возразить: дар речи ему изменил, он прямо-таки онемел от страха. - М-может
б-быть, лучше бы обсудить эти вопросы,  сэр,  в  произвольной  форме,  без
соблюдения положенных формальностей? Я в самом деле  подтасовал  результат
контрольного релпол-испытания Яна  Дункана.  Это  факт.  Что  же  касается
мотивов, которыми я руководствовался...
     - Разве вы сейчас не позавидовали Дункану? - перебил его Дойль. - Его
успеху в исполнении на кувшине, открывшему ему дорогу в Белый Дом?
     Наступила тягостная тишина.
     - Это... могло иметь место, - процедил в  конце  концов  сквозь  зубы
Стоун виновато. - Но это нисколько не  меняет  того  факта,  что  по  всей
справедливости Яну Дункану не положено жить здесь; его  следует  выселить,
независимо от моих  побуждений.  Загляните  в  свод  правил  проживания  в
муниципальных (общественных) многоквартирных домах. Я знаю, что  там  есть
раздел, относящийся к ситуации, подобной этой.
     - Но вам не уйти отсюда, - упорствовал капеллан, - не  сознавшись  во
всем.  Вы  должны  удовлетворить  машину.  Вы  сейчас  пытаетесь  добиться
принудительного выселения соседа, чтобы удовлетворить свои  эмоциональные,
психологические потребности. Сознайтесь в этом, а уж потом,  возможно,  мы
сможет обсудить действующее законодательство, те параграфы его, что  имеют
касательство к Дункану.
     Стоун застонал и еще  раз  прикрепил  к  своему  черепу  замысловатую
систему электродов.
     - Ладно, - проскрежетал он. - Я ненавижу Яна Дункана из-за того,  что
он артистически одарен, а я - нет. Я желаю предстать перед судом присяжных
из двенадцати жильцов этого дома, который и определит  наказание  за  этот
мой грех; но  я  настаиваю  на  том,  чтобы  Дункана  подвергли  повторной
релпол-проверке! Я не отступлюсь от этого - у него нет ни малейшего  права
проживать здесь, среди нас. Это и аморально, и противозаконно.
     - Так теперь, по крайней мере, честнее  с  вашей  стороны,  -  сказал
Дойль.
     - Если уж быть честным до конца, - произнес Стоун, - то мне  нравится
игра ансамбля на кувшинах; мне понравился  их  небольшой  концерт,  тогда,
вечером. Но я вынужден вести себя именно таким образом,  поскольку  только
это, по моему глубочайшему убеждению, отвечает в полной мере  общественным
интересам.
     "Исповедыватель",  так  ему  во  всяком  случае  показалось,  фыркнул
насмешливо, выстреливая вторую перфокарту. Впрочем,  это,  конечно,  всего
лишь игра его воображения.
     - Вы просто топите себя  все  глубже  и  глубже,  -  произнес  Дойль,
расшифровав вердикт машины. - Поглядите-ка сами.
     Он угрюмо протянул карту Стоуну.
     -  Ваш  разум  прямо-таки   обуян   беспорядочными,   противоречивыми
побуждениями. Когда вы исповедовались в последний раз?
     Густо покраснев, Стоун промямлил:
     - Мне кажется... в прошлом августе. Капелланом был тогда Пепе Джоунс.
Да, точно, в августе.
     На самом же деле, это было еще в самом начале июля.
     - Над вами придется изрядно потрудиться, - произнес Дойль,  закуривая
сигарету и откидываясь на спинку стула.


     После оживленного обсуждения и горячих споров открыть свою  программу
выступления в Белом Доме они решили с  одной  из  чакконн  Баха.  Элу  она
всегда очень нравилась, несмотря на все трудности ее  исполнения,  двойные
синкопы и тому подобное. Дункан же нервничал от одной только мысли об этой
чакконне. Он жалел, теперь, когда в конце концов решение было принято, что
не настоял на своем:  начинать  стоило  бы  с  куда  более  простой  пятой
виолончельной сюиты. Но теперь уже было поздно что-либо менять. Эл отослал
программу концерта секретарю Белого Дома по  вопросам  науки  и  искусства
мистеру Гарольду Слеваку.
     - Ради Бога, не беспокойся, - сказал Эл.  Тебе  ведь  здесь  придется
вести вторую партию. Или ты согласен вторую партию уступить мне?
     - Нет, - ответил Ян.
     Это в самом деле немало облегчало его задачу. Партия, которую  взялся
исполнять Эл, была гораздо более трудной.
     Снаружи стоянки  "Марсолеты  Луни  Люка"  N_3  начала  свое  движение
папоола, пересекая тротуар в своем  скользящем,  безмолвном  преследовании
перспективных потенциальных покупателей. Было всего лишь  десять  утра,  и
пока еще никто поблизости не появлялся, кого бы стоило взять за  воротник.
Сегодня стоянка расположилась в холмистом районе Окленда, штат Калифорния,
среди извилистых,  обсаженных  деревьями  улиц  наиболее  респектабельного
жилого района. Напротив стоянки Яну виднелся  "Джо  Луис"  -  своеобразной
архитектуры потрясающе шикарный дом  на  тысячу  квартир,  большей  частью
заселенный  состоятельными  неграми.  Здание  в  лучах  утреннего   солнца
казалось особенно опрятным и ухоженным. У входа стоял охранник, со значком
и винтовкой, не пропуская внутрь тех, кто там не проживал.
     - Слеваку еще нужно завизировать программу, - напомнил  Эл.  -  Может
быть,  Николь  не  захочется  слушать  чакконну;  вкусы   у   нее   весьма
специфические, да и меняются они непрерывно.
     Перед своим внутренним взором Ян представил себе  Николь  возлегающей
на своей огромной кровати в розовом с оборками  пеньюаре,  ее  завтрак  на
подносе рядом с нею, когда она просматривает  порядок  исполнения  номеров
программы, представленной ей для одобрения.  Она  уже  прослышала  о  нас,
подумалось ему. Она  знает  о  нашем  существовании.  В  таком  случае  мы
действительно  существуем.  Нас  вызвали  к  существованию  как   ребенка,
которому нужно, чтобы мать любовалась тем, что он делает, придали законную
силу факту нашего существования - естественно, под пристальным наблюдением
Николь.
     А когда она отведет свой взор от нас, подумалось ему, что тогда?  Что
будет с нами после? Мы  дезинтегрируемся,  снова  погрузимся  в  забвение?
Назад, подумалось ему, к случайному скоплению бесформенных  атомов?  Туда,
откуда мы вышли, в мир не-существования. Мир, в  котором  мы  влачили  всю
нашу жалкую жизнь, до вот этого самого момента.
     - И, - продолжал Эл, - она, возможно, попросит нас сыграть на  "бис".
Она,  может  быть,  даже   закажет   сыграть   что-нибудь,   особенно   ей
полюбившееся. Я провел кое-какие изыскания, и установил,  что  она  иногда
заказывает сыграть "Счастливого крестьянина" Шумана. Возьми-ка себе это на
заметку. Нам не помешало  бы  прорепетировать  "Счастливого  крестьянина",
так, на всякий случай.
     Он задумчиво протрубил несколько раз в свой кувшин.
     - Я так не могу, - вдруг заявил Ян. - Не могу дальше продолжать.  Это
все слишком много для меня значит. Что-то обязательно выйдет не  там,  как
нам того хочется; мы не понравимся ей, и нас вышвырнут вон.  И  мы  больше
уже никогда не сможем этого забыть.
     - Послушай-ка, - начал Эл. - У нас есть папоола. И это дает нам...
     Он неожиданно  замолчал.  На  тротуаре  появился  высокий,  несколько
сутулый пожилой мужчина в дорогом сером костюме на натуральной ткани.
     - Боже мой, да весь это Люк собственной персоной!  -  воскликнул  Эл.
Вид у него был испуганный. - Я-то сам видел его всего лишь дважды  за  всю
свою жизнь. Что-то точно должно быть не так.
     - Лучше закатить назад папоолу, - сказал Ян.
     Папоола тем временем двинулась навстречу Луни Люку.
     Со смущенным лицом Эл признался:
     - Не могу. - Он отчаянно стал возиться с клавиатурой у себя на поясе.
- Она не откликается на посылаемы мною импульсы.
     Папоола поравнялась с Люком, тот наклонился,  подхватил  ее  и  пошел
дальше, направляясь к стоянке, держа папоолу под мышкой.
     - Он взял управление ею на себя, - сказал Эл и тупо уставился на Яна.
     Дверь конторы отворилась и внутрь ее вошел Луни Люк.
     - Нас известили о том, что вы уже давно пользуйтесь ею,  в  свободное
от работы время, в личных целях, - сказал он,  обращаясь  к  Элу,  тихо  и
как-то не очень серьезно. - Вас ведь предупреждали  о  том,  чтобы  вы  не
делали этого. Папоола является инвентарем  стоянки,  а  не  собственностью
оператора.
     - О... - только и протянул Эл. - И что дальше?
     - Вас следовало бы уволить, - заявил Люк, - но вы хороший продавец, и
я оставлю вас на работе. Однако вам придется обходиться без ее помощи.
     Еще плотнее обхватив папоолу, он направился к выходу.
     - Ну, мне пора уходить.
     Тут он заметил кувшин Эла.
     - Никакой это не музыкальный инструмент; это сосуд, в котором  держат
самогон.
     - Послушайте, Люк, - сказал Эл. - Это  же  прекрасная  реклама.  Дать
концерт для Николь означает повысить престиж всей сети продажи марсолетов.
Понимаете?
     - Мне не нужен престиж,  -  отрезал  Люк,  приостановившись  у  самой
двери.  -  Я  не  обслуживаю  Николь  Тибо;  пусть  она  руководит   своим
Отечеством, как ей заблагорассудится, мое же дело -  продавать  марсолеты,
так, как мне заблагорассудится. Она не трогает меня, я оставлю в покое ее,
и это  вполне  меня  устраивает.  Не  осложняйте  мое  положение.  Скажите
Слеваку, что вы не можете выступить и выбросите  из  головы  эту  дурацкую
затею - ни одному взрослому мужчине не взбредет в голову выдувать  мелодии
из пустой бутылки.
     - Вот здесь как раз вы и заблуждаетесь, - возразил  Эл.  -  Искусстве
можно отыскать даже в  самой  гуще  обыденной  жизни,  вот  как  хотя  бы,
например, в этих кувшинах.
     На что Люк, ковыряясь в зубах серебряной зубочисткой, заметил:
     - Теперь у вас не будет папоолы, чтобы смягчить Первую Семью  в  свою
пользу.  Задумайтесь-ка  об  этом.  Неужели  вы  в  самом  деле  надеетесь
чего-либо добиться?
     Он ухмыльнулся.
     Немного подумав, Эл сказал, обращаясь к Яну.
     - Он прав. Все это - заслуга папоолы, работавшей  на  нас.  Однако...
все равно, отступать уже некуда.
     - Смелости вам не занимать, - отметил Люк. -  А  вот  как  у  вас  со
здравым смыслом? И все же, я восхищаюсь вами. Я теперь понимаю, почему  вы
стали продавцом столь высокого уровня в моей фирме - вы  не  сдаетесь,  вы
бьетесь до конца. Забирайте с собой папоолу на  тот  вечер,  когда  будете
играть в Белом Доме, и верните ее мне на следующее утро.
     Он  швырнул  круглое,  похожее  на  клопа,  созданье  Элу.  Подхватив
папоолу, Эл прижал ее к своей груди, как огромную подушку.
     - Возможно, это действительно стане неплохой рекламой  марсолетов,  -
задумчиво произнес Люк. - Но со всей определенностью могу сказать вот что.
Николь нас недолюбливает. Слишком большое число людей выскользнули  из  ее
рук с нашей помощью; мы предоставляем  людям  щель  в  созданной  мамочкой
Николь клетке общества, и мамочка об этом знает.
     Он снова ухмыльнулся, обнажив золотые зубы.
     - Спасибо, Люк, - произнес Эл.
     - Не управлять папоолой  буду  я,  -  предупредил  Люк.  -  В  режиме
дистанционного контроля. В этом я поднаторел  несколько  больше,  чем  вы.
Ведь, как-никак, это я создал их.
     - Разумеется, - согласился Эл. - Все равно у меня будут  заняты  руки
во время игры.
     - Верно, - сказал Люк, - вам понадобятся обе  руки  для  того,  чтобы
держаться за этот бутыль.
     Что-то в тоне голоса Люка заставило Яна  Дункана  встревожиться.  Что
это Люк затевает? Впрочем, в любом случае у него и у его приятеля  Эла  не
было иного выбора;  им  необходима  была  помощь  папоолы.  И  в  этом  не
приходилось сомневаться - Люк сумеет прекрасно  справиться  с  управлением
ею; он уже доказал свое превосходство на Элом  несколько  минут  назад,  а
кроме того, как верно заметил Люк, Эл всецело будет занят своим  кувшином.
И все же...
     - Луни Люк, - сказал Ян, -  сами-то  вы  когда-нибудь  встречались  с
Николь?
     - Конечно, -