бодное от
работы время или  на  службе  -  в  воздухе  тут  же  начинал  витать  дух
соперничества. Словно сразу возникал вопрос о том,  кто  из  них  занимает
более  важный  пост  и  пользуется  наибольшим  авторитетом.  Это   делало
пребывание в Агентстве  еще  более  тягостным.  И  Адамс  научился  давать
достойный отпор подобным выпадам; в противном случае он уже давно  потерял
бы свое место.
     - Вы написали несколько хороших вещей. Я прослушал последние  записи.
- Колючий взгляд молодого человека, казалось, пронзал его насквозь.  -  Но
значительная часть вашей работы была "зарезана" в Женеве. По крайней мере,
так говорят.
     - Надо сказать, - ответил Адамс, изо всех сил подавляя в себе желание
вспылить,  -  что  в  нашем  деле  или  кастрируют,  или  используют   для
пропаганды. Третьего не дано.
     - Бьюсь об заклад, что вы не  правы.  Принимаете  пари?  -  Тонкий  и
какой-то пронзительный голос этого юнца начал выводить Адамса из себя.
     Осторожно, потому что по сути дела они оба стремились к одной  и  той
же цели, Адамс сказал:
     - Я думаю, что бездарная, полная "воды" речь может считаться...
     - Я хочу вам кое-что показать. - Смуглый йенсенист встал и  со  всего
размаха захлопнул крышку авторедактора - Мегалингв приступил  к  обработке
полученной информации.
     Рука об руку Адамс и его новый знакомый направились к "чучелу".
     Оно торжественно восседало  за  огромным  дубовым  столом  под  сенью
американского флага.
     В Москве за таким же столом сидело точно такое  же  "чучело",  только
флаг был там другой - советский. Это была единственная деталь, по  которой
их можно было различить. Все остальное - одежда, седые волосы, черты  лица
зрелого  и  рассудительного  человека,  мощный  подбородок  -   все   было
совершенно идентичным. Оба "чучела" были сконструированы в Германии в одно
и то же время и нашпигованы инженерами-йенсенистами  такой  высококлассной
электроникой,  что  казались  живыми.  Стараясь  не  попадаться  на  глаза
посторонним, обслуживающий персонал бдительно следил, чтобы все  механизмы
работали совершенно безотказно, чтобы  ни  тени  сомнения  не  сквозило  в
словах,  произносимых  чучелом.  Именно   здесь   требовалось   высочайшее
качество,  полное  и  не  вызывающее  сомнений  сходство  для  безусловной
имитации той действительности, которую нужно было изобразить.
     Ведь даже  незначительная  поломка,  ясно  понимал  Адамс,  имела  бы
катастрофические  последствия.  Как  тогда,   когда   "чучело"   почему-то
протянуло вперед левую руку...
     ...На стене вдруг зажглась красная надпись, зазвенел звонок, и дюжина
обслуживающих  "чучело"  сотрудников  выросла  словно   из-под   земли   и
уставилась на него.
     Катастрофа - его левая  рука  тогда  вдруг  задрожала  и  задергалась
нервной дрожью, как у человека, подверженного болезни Паркинсона. Если  бы
запись шла прямо в эфир, обитатели убежищ,  скорее  всего,  сочли  бы  это
признаком неизбежной старости. Стареет, перешепнулись бы они, сидя в  зале
для собраний под неусыпным надзором политических  комиссаров.  Посмотрите,
он трясется. Что ж поделать, такая нагрузка, вспомните Рузвельта; война  в
конце концов его доконала, она доберется и  до  Заступника,  и  что  тогда
будет со всеми нами?.. Но, разумеется, эта  запись  не  была  показана  по
центральному телеканалу. "Чучело" вскрыли, тщательно изучили,  испытали  и
проверили; крохотная деталь, ставшая причиной поломки,  была  извлечена  и
отремонтирована в цеху одного из жилых  комплексов  Рансибла,  после  чего
рабочий расстался и со своим местом и, вероятно, с жизнью, не  зная  даже,
за что. Потому что и понятия не имел, для каких целей  использовалась  эта
микросхема или диод.
     "Чучело" задвигалось, и Джозеф Адамс зажмурил глаза, стоя вдалеке  от
телевизионных камер рядом со смуглым, юным, но уже высококвалифицированным
йенсенистом, автором текста, который будет сейчас произнесен. Может  быть,
эта штуковина наконец свихнется, пришла в голову  Адамсу  дикая  мысль.  И
начнет читать скабрезные стишки. Или, как  старая  грампластинка  прошлого
столетия, застрянет на одном слове, застрянет на одном слове, застрянет на
одном слове...
     - Мои дорогие сограждане-американцы! -  сказало  "чучело"  уверенным,
знакомым, чуть хрипловатым и хорошо поставленным голосом.
     Про себя Джозеф Адамс сказал: "Да, мистер Йенси, да, сэр".



                                    8

     Джозеф Адамс выслушал эту незавершенную речь вплоть до того места,  в
котором автор текста прекратил  загрузку  авторедактора,  и  затем,  когда
"чучело"  замерло  и  телекамеры  тут  же  отключились,  он  повернулся  к
стоявшему рядом с ним автору и сказал:
     - Вы талантливы. Я в полном восторге.
     Он и сам чуть было  не  поддался  внушению.  Заступник  Талбот  Йенси
произносил речь с абсолютно правильной интонацией, точно и аккуратно, хотя
первоначальный ее текст был несколько  видоизменен,  а  точнее,  переписан
заново Мегалингвом 6-У. И хотя Адамсу  Мегалингв  6-У  виден  не  был,  он
ощущал, что текст передается "чучелу" авторедактором.  Он  как  бы  воочию
видел источник энергии, ожививший эту  металлическую  куклу,  сидевшую  за
дубовым столом под американским флагом. Просто жуть берет, подумал Адамс.
     Но талантливо  написанная  речь  -  это  талантливо  написанная  речь
независимо  от   того,   кто   ее   произносит.   Парнишка-старшеклассник,
декламирующий Томаса Пэйна, его стихи до сих  пор  ничуть  не  устарели...
чтец-декламатор не запинается, не ошибается и  не  перевирает  слова.  Или
"чучело", окруженное обслуживающим  персоналом,  присматривающим  за  тем,
чтобы не было никаких сбоев. И, подумал он, мы поступаем таким же образом.
Мы ведаем, что творим.
     - Как вас зовут? - спросил он этого необычайно талантливого  молодого
человека.
     -  Дэйв,  фамилию  не  помню,  -  рассеяно  ответил  тот  в  глубокой
задумчивости, не в силах отмахнуться от собственных  мыслей  даже  сейчас,
когда "чучело" снова замолчало.
     - Вы забыли свою фамилию? - От изумления он на мгновение лишился дара
речи, а затем сообразил, что смуглый молодой  человек  намекает  ему,  что
лишь недавно стал йенсенистом и еще не занял прочного  места  в  служебной
иерархии.
     - Лантано, - сказал Адамс, - Дэвид Лантано из  "горячей  зоны"  возле
Чейенна.
     - Точно.
     - Так вот откуда ваш загар!
     Радиационный ожог, сообразил Адамс. Молодой человек, желая приобрести
участок земли для поместья, поспешил  с  переездом  в  загрязненную  зону;
слухи, ходившие среди всемирной элиты,  позволявшей  себе  расслабиться  в
часы вечернего досуга, подтвердились: он слишком поспешил, и  теперь  юный
Дэвид Лантано мучается от ожогов.
     Стараясь относиться к этому разговору философски, Лантано сказал:
     - Я пока еще жив.
     - Но как вы выглядите! И как ваш спинной мозг?
     - Анализы показали, что красные кровяные тела  производятся  почти  в
полном объеме. Я надеюсь, что поправлюсь. Кроме того, зона остывает  прямо
на глазах, - Лантано криво усмехнулся. - Навести меня  как-нибудь,  Адамс.
Мои железки работают день и ночь, и вилла уже почти готова.
     Адамс ответил ему:
     - Даже если бы  мне  предложили  целую  гору  кредиток,  я  и  то  не
отправился бы в "горячий" Чейенн. Ваша речь свидетельствует, что вы  могли
бы  стать  незаменимым  сотрудником  Агентства.  Так  стоит  ли  рисковать
здоровьем и жизнью? Почему бы  вам  не  поселиться  в  жилом  комплексе  в
Нью-Йорке, до тех пор пока...
     - До тех пор, - подхватил Лантано, - пока горячая зона  не  охладится
достаточно за десять-пятнадцать лет и кто-нибудь не отхватит себе поместье
прямо у меня перед носом. - Он имел в  виду,  что  его  единственный  шанс
стать владельцем поместья - поселиться там заблаговременно. Как это делали
раньше  многие  йенсенисты.  Зачастую  за   чрезмерную   поспешность   они
расплачивались своей жизнью. Смерть их не  была  легкой  и  скорой  -  они
годами разлагались заживо.
     Рассматривая смуглого от сильных ожогов Лантано, Адамс думал, что ему
самому очень повезло. Он  уже  давно  и  на  законных  основаниях  являлся
владельцем поместья, дом уже давно построен, повсюду посажена зелень. И он
поселился к югу  от  Сан-Франциско,  когда  это  было  уже  безопасно;  он
пользовался тогда информацией, полученной за большие деньги у людей  Фута,
и все получилось самым лучшим образом. Лантано это не удалось.
     И  у  Лантано  будет  прекрасная  вилла,  построенная  из   кирпичей,
собранных среди развалин Чейенна. Только его самого уже не будет в живых.
     А это,  согласно  правилам  Совета  Реконструкции,  даст  возможность
другим попытаться захватить лакомый кусочек.  Алчные  йенсенисты  бросятся
туда, чтобы присвоить себе  поместье,  оставленное  Лантано.  Адамсу  было
горько сознавать, что по иронии судьбы вилла этого юноши, за  которую  тот
заплатил своей жизнью, достанется кому-нибудь  другому,  кто  не  принимал
участия в строительстве, не  присматривал  изо  дня  в  день  за  бригадой
железок.
     - Наверное, - сказал Адамс, - вы сбегаете из Чейенна на  столько,  на
сколько это допускается законом.  -  Согласно  закону,  принятому  Советом
Реконструкции, владелец поместья должен  был  проводить  в  нем  не  менее
двенадцати часов в сутки.
     - Я приезжаю  сюда.  Работаю.  Как,  впрочем,  и  сейчас.  -  Лантано
возвратился к пульту управления Мегалингвом 6-У; Адамс последовал за  ним.
- Как вы только что сказали, Адамс, мне нужно работать.  И  я  хочу  жить,
чтобы работать.
     Лантано снова уселся за пульт и уткнулся в свою рукопись.
     - По крайней мере, радиация не  отразилась  на  вашем  интеллекте,  -
вежливо заметил Адамс.
     Лантано улыбнулся:
     - Благодарю вас.
     Целый час Адамс присутствовал при том, как  Лантано  "загружал"  свою
речь в Мегалингв 6-У, и когда он ознакомился с ней от начала и  до  конца,
когда она из лингва была переправлена в "чучело", когда он выслушал ее  из
уст седовласого, по-отечески заботливого Талбота Йенси, он  ощутил  полную
бесполезность собственной речи. Контраст был разительным.
     Составленный им текст, по сравнению с речью Лантано,  казался  просто
пробой пера,  младенческим  лепетом.  Ему  захотелось  провалиться  сквозь
землю. Навсегда.
     "Как только подобные мысли могли прийти в  голову  этому  обожженному
радиацией юнцу, еще не зарекомендовавшему себя толком среди людей  Йенси?"
- спрашивал себя Адамс. - "И где он научился так выражать  свои  мысли?  И
откуда  он  так  точно  знает,  к  чему  приведет  обработка  его   текста
Мегалингвом и как он будет выглядеть в устах "чучела" перед телевизионными
камерами? Разве этому не нужно учиться долгие годы?" У него самого  немало
времени ушло на то, чтобы научиться предвидеть, как написанное предложение
будет  выглядеть  на  экранах  телевизоров  в  подземных  убежищах   перед
многомиллионной аудиторией, изо дня  в  день  смотревшей  эти  передачи  и
верившей передаваемым для нее  текстам,  называемым  почему-то  "печатными
материалами".
     Эвфемистическое название, думал Адамс, для материалов,  в  которых  и
материалов-то не было. Впрочем, это не совсем точно;  отдельные  места  из
речи Лантано казались исключением из правила. Адамс был вынужден признать,
что иллюзия существования Йенси была не только сохранена, но и усилена.
     - Впрочем, - сказал он Лантано, -  не  просто  усилена.  В  ней  есть
подлинная мудрость. Она  напоминает  ораторские  выступления  Цицерона.  -
Своими  собственным  речами  он  гордился  и  считал   Цицерона,   Сенеку,
исторических персонажей из драм Шекспира и Томаса Пэйна предтечами.
     Запихивая свою рукопись  обратно  в  портфель,  Дэвид  Лантано  хмуро
ответил:
     - Я благодарен вам, Адамс, за ваши слова, мне особенно приятно, что я
слышу их именно от вас.
     - Почему?
     - Потому что, - объяснил Лантано,  бросив  на  Адамса  пронзительный,
быстрый  взгляд,  -  я  знаю,  что,  несмотря  на  ваши   недостатки,   вы
действительно работали изо всех сил. Я думаю, вы меня  понимаете.  Вы  изо
всех сил  стараетесь,  добросовестно,  избегая  кажущейся  легкости  и  не
допуская досадных оплошностей. Я уже несколько лет слежу за вашей  работой
и вижу разницу между вами и всеми остальными.  Брозу  это  тоже  прекрасно
известно, и несмотря на то, что он "зарезает" значительную часть того, что
вы пишите и не пропускает ваши тексты в эфир, он все же  уважает  вас.  Он
вынужден вас уважать.
     - Ну да, - сказал Адамс.
     - Вас не пугает, Адамс, что лучшая часть  вашей  работы  "зарезается"
уже на уровне Женевы? После того, как она прошла все остальные  инстанции?
Вы испытывали разочарование? - Дэвид Лантано посмотрел на него. -  Нет,  я
думаю, вы испытывали страх.
     Помолчав, Адамс ответил:
     - Я чувствовал страх, но не здесь, в Агентстве, а по ночам у себя  на
вилле, наедине со своими железками. Не тогда,  когда  я  писал  речи,  или
загружал их в авторедактор, или наблюдал как "чучело" их... нет,  тогда  я
был слишком занят, чтобы бояться, но всегда, когда я оставался один...
     Он вдруг замолчал, поражаясь тому, что доверил свои самые сокровенные
мысли этому юному незнакомцу. Обычно йенсенисты  опасаются  говорить  друг
другу правду. Ведь любая информация о личной жизни может быть использована
в непрекращающейся борьбе за право быть составителем речей для Йенси,  для
самого Йенси.
     - Здесь, в Агентстве, - мрачно сказал Дэвид Лантано, - в Нью-Йорке мы
конкурируем друг с другом, но на самом деле мы - каста, гильдия,  то,  что
христиане называли "братством". Это ведь совершенно особый и  очень  емкий
термин. Но в шесть  часов  вечера  разъезжаемся  в  своих  аэромобилях.  И
попадаем   в   пустынную   сельскую   местность,   в   замки,   населенные
металлическими слугами, которые двигаются и говорят,  но...  -  Он  махнул
рукой. - Неуютно, Адамс, даже с самыми новыми железками. Чувствуешь  тоску
и беспокойство. Правда, можно взять пару железок из свиты  -  или  сколько
влезет в аэромобиль - и отправиться в гости. Каждый вечер - в гости.
     - Я знаю, что многие из  йенсенистов  до  этого  додумались,  ответил
Адамс. - Их никогда нет дома. Я уже это  испробовал,  приезжал  к  себе  в
имение на ужин, а затем сразу отправлялся  с  визитами.  -  Он  подумал  о
Коллин и живом тогда еще Лане. - У меня есть девушка, она  йенсенист  или,
как  сейчас  говорят,  йенсенистка;  мы  ездим  друг  к  другу  в   гости,
разговариваем. Но большое окно библиотеки моего поместья...
     - Не стоит смотреть на туман и скалистый берег, - сказал  Лантано,  -
который тянется на сотню миль к югу от Сан-Франциско. Это  одно  из  самых
унылых мест в мире.
     Адамс заморгал от удивления, поражаясь тому, как точно Лантано  понял
его слова, догадался  о  том,  что  он  боится  тумана;  Лантано,  похоже,
заглянул ему в самую душу.
     - А теперь я бы хотел ознакомиться с вашей речью, - сказал Лантано, -
поскольку вы изучили мою с  необычайной  прилежностью,  может  быть,  даже
чрезмерной. - Он выжидательно посмотрел на атташе-кейс Адамса.
     Адамс ответил:
     - Нет.
     Он не мог показать свою речь сейчас. Слишком сильным было впечатление
от небанальных, совершенно новых идей текста Лантано.
     "Печатная  продукция",  сочиненная  Лантано   и   столь   убедительно
прочитанная "чучелом" Йенси, была посвящена теме  лишений.  Самой  больной
для обитателей убежища теме, - по крайней мере, такое ощущение он вынес из
докладов  политкомиссаров,   аппаратчиков,   представлявших   в   убежищах
правительство Ист-Парка. Эти доклады служили своего рода  обратной  связью
между убежищем и людьми Йенси, в том числе и составителями речей.  Никакой
другой информации о том, как воспринимается там, под землей, их  "печатная
продукция", они не получали.
     Интересно будет прочитать доклады политкомиссаров о реакции  на  речь
Лантано. Они поступят не раньше чем через  месяц,  но  Адамс  сделал  себе
пометку,  записал  официальный  порядковый  номер,  присвоенный  речи,   и
поклялся себе не прозевать отчеты с откликами на нее из подземных  убежищ,
разбросанных  по  всему  земному  шару.  Если  полученные  отклики   будут
достаточно  позитивными,  то  советские  руководители,  вероятно,  первыми
снимут копию бобины Мегалингва 6-У и загрузят ее в свой московский лингв с
тем, чтобы ее произнесло их собственное "чучело". И, вполне возможно, Броз
в  Женевском  бюро  присвоит  себе  оригинал  и  официально   объявит   ее
первоисточником, который все йенсенисты мира должны в обязательном порядке
использовать  для  изготовления  "печатной  продукции".  Речь,  написанная
Лантано, если она действительно так хороша, как это представляется Адамсу,
может стать одной из  немногочисленных  "вечных"  деклараций,  на  которых
основывается  постоянно  проводимая  правительством  политика.   Небывалая
честь, ведь парень еще так чертовски молод.
     - Откуда у вас берется  мужество,  -  спросил  Адамс  смуглого  юного
йенсениста, не ставшего еще  владельцем  поместья  и  проводящего  ночи  в
смертельно опасной радиоактивной зоне, постепенно  расставаясь  с  жизнью,
подвергаясь ожогам, страданиям, и все же превосходно  работавшего,  -  так
откровенно  обсуждать  тот  факт,  что  подземные  жители   систематически
лишаются того, на что они по закону имеют право? Ведь именно это вы хотели
сказать своей речью.
     Он точно понял слова, вложенные Лантано в уста  Йенси  -  "чучела"  с
квадратными  челюстями,  сделанного  из  синтетических  материалов   и   в
действительности несуществующего Заступника. И слова эти обитатели  убежищ
услышат через две недели,  когда  запись  пройдет  в  Женеве  проверку  на
качество. Правда,  сказано  еще  далеко  не  все.  Вашей  жизни  недостает
полноты, в том смысле, в каком Руссо  говорил  о  человеке,  родившемся  в
одном состоянии, вошедшем в жизнь свободным - и повсеместно оказавшемся  в
цепях. Так и вы в свое время, говорилось в речи, родились  на  поверхности
Земли, а теперь эта поверхность с ее воздухом, солнечным  светом,  горами,
океанами, реками, цветовой гаммой и запахами в одночасье оказалась  у  вас
отобранной.  И  вам  остаются  лишь  металлические  отсеки  в   подземной,
фигурально  выражаясь,  лодке,  в  которой  все  живут   в   тесноте   при
искусственном освещении  и  дышат  затхлым  воздухом,  который  непрерывно
циркулирует  через  очистители,   выслушивают   в   обязательном   порядке
транслируемую для них музыку и проводят все дни  за  станками,  изготовляя
железок, для того, чтобы... Но даже Лантано  не  осмелился  развивать  эту
тему. Он же не мог сказать - для целей, о которых вы  и  не  подозреваете.
Потому что каждый из нас,  живущих  на  поверхности,  стремится  увеличить
количество железок в своей свите, чтобы они угождали,  сопровождали,  вели
раскопки, строили, убирали и кланялись.  Вы  превратили  нас  в  феодалов,
живущих в  замках,  а  сами  стали  Нибелунгами,  шахтерами-карликами.  Вы
работаете  на  нас,  а  мы  отплачиваем  -  "печатной  продукцией".   Нет,
разумеется,  в  речи  об  этом  не  говорилось,  это  было  бы  совершенно
неуместно. Но в ней признавалась та истина, что  подземные  жители  лишены
того, что им принадлежит по праву, что они стали жертвами разбоя. Миллионы
живущих под землей людей обворованы и  к  тому  же  все  эти  годы  лишены
моральной поддержки и юридической защиты.
     - Мои дорогие сограждане-американцы! -  возвестило  "чучело"  Талбота
Йенси своим  мужественным  и  суровым  голосом  политического  и  военного
деятеля, неустанно пекущегося о благе граждан своей страны (Адамс до конца
своих дней не забудет эту часть речи). - Древние христиане  верили  в  то,
что жизнь на Земле, а в вашем случае под землей, преходяща и является лишь
звеном между вашей прежней жизнью и той, другой жизнью, которая наступит в
буд