Парка.
     И Рансибл  станет  преступником.  Потому  что  существует  закон,  по
которому  все  находки,  сделанные  железками,  становятся  собственностью
владельца поместья; все йенсенисты  ведут  раскопки  в  поисках  довоенных
вещей, представляющих художественную или техническую  ценность;  Но  закон
этот не распространяется на те находки, которые с точки зрения  археологии
имеют исключительное, уникальное значение.
     А пришельцы, прибывшие на Землю шестьсот лет назад, вели ожесточенную
борьбу с тамошними индейцами. Затем пришельцы вновь улетели. У Рансибла не
будет никаких шансов на то, чтобы Совет Реконструкции  его  оправдал,  его
дело обречено на провал даже в том случае, если защищать его  будет  самый
лучший адвокат в мире.
     Но Рансибл не просто потеряет свою землю.
     Его приговорят к тюремному заключению сроком от сорока до  пятидесяти
лет в зависимости от ловкости, которую проявят во время судебного процесса
адвокаты,  нанятые  правительством  Ист-Парка.  Ведь  "Закон  о  находках,
представляющих особую ценность" уже не раз пускали в ход против тех  людей
Йенси, которые преднамеренно скрывали  ценные  и  редкие  изделия  и  были
пойманы с поличным. Совет потребует, чтобы и дух и буква этого  закона  во
всей его полноте были соблюдены.  И  Рансиблу  тогда  несдобровать  -  его
финансовая империя, его  жилые  комплексы,  разбросанные  по  всему  миру,
станут  общественным  достоянием:  в  этом   и   заключается   карательная
постановляющая часть "Закона о находках", придающая ему особую свирепость.
Человек, осужденный по этому закону, не только попадал в тюрьму - все  его
имущество, все без исключения, подлежало конфискации.
     Адамс это знал и теперь окончательно уразумел, в чем должен  состоять
смысл его статей для журнала "Мир природы", выходившем тридцать лет назад.
     И все же мысли его блуждали,  погружая  обычно  цепкий  ум  Адамса  в
сонное оцепенение и принуждая его тупо выслушивать обмен  репликами  между
Брозом и Линдбломом, которые, в отличие от него, прекрасно  понимали  цель
акции.
     Ведь речь идет о Луисе Рансибле,  который  строит  жилье  для  бывших
обитателей  подземных  убежищ,  вышедших  на  поверхность,  чтобы  увидеть
дальнейший ход военных действий. И  обнаруживших,  что  война  закончилась
много  лет  тому  назад,  а  Земля  превращена  в  один  гигантский  парк,
застроенный виллами для немногочисленной элиты и поделенный  на  поместья.
Почему же, спросил себя Адамс, они хотят покончить с этим человеком, столь
прилежно  выполняющим  свои  исключительно  важные  обязанности,   имеющие
первостепенное значение не только для людей, покинувших убежища, но и  для
нас, йенсенистов? Ведь всем нам известно (нужно смотреть правде в  глаза),
что бывшие жители убежищ, поселившиеся в  жилых  комплексах  Рансибла,  по
сути дела являются заключенными, а жилые комплексы - это  резервации  или,
как их сейчас называют, концентрационные лагеря. Условия в них лучше,  чем
в подземных убежищах, но все же это лагеря, из которых они не могут,  даже
на непродолжительный срок, выйти на волю, не нарушая  при  этом  закон.  А
если нескольким, а то и целой группе из них удастся совершить  побег,  то,
если это произошло в Зап-Деме, за ними охотится  отборная  армия  генерала
Холта, а если в Нар-Паке, то армия маршала Харенжаного. А  в  этих  армиях
состоят на службе многоопытные железки,  которые  выслеживают  беглецов  и
возвращают их обратно - к плавательным бассейнам, объемным  телевизорам  и
ковровым покрытиям их комнат в жилых комплексах.
     Вслух же Адамс сказал:
     - Линдблом, я повернулся спиной к Брозу. И меня теперь слышишь только
ты. Я хочу, чтоб ты как бы случайно отвернулся от него, двигаться  ко  мне
не надо, просто посмотри на меня, а не на него. И, ради Бога, скажи мне  -
зачем?
     Через мгновение он услышал шорох, а затем голос:
     - О чем ты спрашиваешь, Джо?
     - Почему они хотят прикончить Рансибла?
     - Разве ты ничего не знаешь?
     Сидевший за столом Броз сказал:
     - Вы оба отвернулись, будьте любезны повернуться  ко  мне,  продолжим
обсуждение проекта.
     - Ну говори же, - сдавленным голосом попросил Адамс,  глядя  из  окна
конторы на другие здания Агентства.
     Линдблом ответил:
     - Они подозревают, что это Рансибл сообщал жителям разных убежищ, что
война закончилась. Им достоверно известно, что кто-то это  делал.  Уэбстер
Фут и его контрразведчики установили этот факт во время обычного  в  таких
случаях допроса группы лиц, вышедших на поверхность где-то месяц назад.
     Своим дребезжащим, полным недоверия голосом Броз сделал им замечание:
     - Что происходит? Вы разговариваете друг с другом!
     Услышав его слова, Адамс отвернулся от окна  и  посмотрел  на  Броза,
Линдблом тоже повернулся к  этой  чудовищной  туше,  едва  втиснувшейся  в
кресло.
     - Не разговариваем, - сказал Адамс Брозу, - просто размышляем.
     Ни  один  мускул  не  шевельнулся  на  каменном  лице  Линдблома,  он
отрешенно смотрел куда-то вдаль. Ему дали задание, и всем своим  видом  он
показывал,  что  намерен  его  выполнить.  Он  как  бы   призывал   Адамса
последовать его примеру.
     А если это не Рансибл информировал подземных жителей? Если это сделал
кто-то другой?
     Тогда весь этот проект, фальшивые археологические находки,  статьи  в
"Мире природы", утечка информации о находках, судебный  процесс  в  Совете
Реконструкции, уничтожение финансовой империи Рансибла и его арест...
     Затевается совершенно напрасно.
     Джозефа Адамса била дрожь. Потому что в отличие от Броза,  в  отличие
от Верна Линдблома и, вероятно, Роберта Хига и  всех  остальных,  кто  был
связан с этим проектом, у него возникло ужасное подозрение, что происходит
ошибка.
     Но эта догадка не сможет замедлить осуществление проекта.
     Ни на одно мгновение.
     И опять, повернувшись к Брозу спиной, Адамс сказал:
     - Линдблом, вполне вероятно, что они заблуждаются. Может быть, это не
Рансибл?
     Ответа не последовало. Линдблом не мог ему  ответить,  потому  что  в
этот момент смотрел на Броза;  тот  уже  встал  на  ноги  и,  опираясь  на
массивные костыли, пробирался к выходу, пошатываясь и бормоча что-то  себе
под нос.
     - Клянусь честью! - вскричал Адамс, не отрывая взгляда от окна.  -  Я
напишу эти чертовы статьи, но если  окажется,  что  он  невиновен,  я  его
предупрежу!  -  Он  посмотрел  на  Линдблома,  стараясь  понять,  как  тот
отреагировал на его слова.
     Лицо Линдблома было бесстрастно. Но слова его Линдблом слышал.
     И рано или поздно он отреагирует. Уж он-то, Джозеф  Адамс,  знал  как
облупленного этого человека, своего близкого друга, с которым он  не  один
год проработал бок  о  бок.  И  в  том,  что  реакция  последует,  он  был
совершенно уверен.
     И отреагирует он самым решительным образом.  Хорошенько  поразмыслив,
Верн  Линдблом,  вероятно,  согласится  помочь  ему  каким-нибудь  образом
предупредить Рансибла и не оставить при  этом  следов,  которые  могли  бы
обнаружить агенты Броза или профессиональные ищейки  Фута,  действующие  с
ними заодно. С другой стороны...
     Правде надо смотреть в глаза, он уже смотрит ей в глаза.
     Верн Линдблом - йенсенист. В этом не может быть никаких сомнений.
     И он может донести Брозу на Адамса.
     И тогда агенты Броза уже через несколько минут  появятся  в  поместье
Адамса и прикончат его.
     Для них это проще простого.
     А сейчас он не мог понять, какое решение принял его старый  приятель.
Ведь Адамс не мог воспользоваться услугами международного психиатрического
центра, как это сделал Броз.
     Он мог лишь ждать. И молиться.
     А молитвы, язвительно подумал он, иссякли еще до войны.
     Инженер-оперативник из частной полиции Уэбстера Фута,  скорчившись  в
тесном бункере, говорил в микрофон аудиопередатчика,  транслировавший  его
слова в лондонскую штаб-квартиру.
     - Сэр, я записал на кассету разговор между двумя людьми.
     - Касательно темы, которую мы обсуждали? -  раздался  издалека  голос
Уэбстера Фута.
     - Разумеется.
     - Ну и отлично. Вы же знаете, с кем связан Луис Рансибл.  Проследите,
чтобы он получил кассету.
     - К сожалению, это...
     - Передайте ее в любом случае. В разумных пределах мы  должны  делать
все, на что  только  способны.  -  В  доносившемся  издалека  голосе  Фута
послышались властные  нотки.  Слова  его  следовало  рассматривать  и  как
выражение его мнения, и как приказ.
     - Да, мистер Фут, мы постараемся сделать все как можно быстрее.
     - Да, - повторил Фут,  -  как  можно  быстрее.  -  И  положил  трубку
аудиоприемника.
     Инженер тут же  занялся  устройствами  для  слежки  и  подслушивания,
стараясь не включать их на полную мощность и добиваясь  удовлетворительной
работы и при такой громкости;  он  тщательно  просмотрел  видеографическую
запись своего разговора с начальником, чтобы ничего не упустить из виду. В
сложившейся ситуации ни в коем случае нельзя допустить ошибку.
     И он ее не допустил.



                                    7

     А тем  временем  превосходная,  написанная  от  руки  речь  лежала  в
портфеле Джозефа Адамса. Кроме автора, ее еще никто не видел.
     Линдблом не ушел; дрожащими  руками  он  зажег  сигарету.  Продолжать
разговор он не хотел и остался только потому, что сильно устал.
     - Теперь в твоей власти, - сказал Адамс, - засадить меня  за  решетку
или оставить на свободе.
     - Мне это известно, - пробормотал Линдблом.
     Адамс направился к двери:
     - Я отправлю эту речь на  авторедактор  -  пусть  он  запишет  ее  на
пленку. Я хочу поскорее с ней разделаться и забыть о ней. А потом  займусь
тем,  что  мы  называем  нашим  новым  проектом  -   подделкой   предметов
материальной культуры, оставленных инопланетянами, чтобы засадить в тюрьму
человека,  посвятившего  целую  жизнь  тому,  чтобы  обеспечить  приличным
жильем...
     - У нацистов, - прервал его Линдблом, - не было  письменных  приказов
относительно   Окончательного   Решения,   под   которым   подразумевалось
истребление  евреев.  Приказы  отдавались  устно.   Начальник   приказывал
подчиненному - слово заменяло письменный приказ. Я надеюсь, этот абсурдный
рассказ не вызывает у тебя раздражения.
     - Пойдем выпьем по чашечке кофе, - предложил Адамс.
     Линдблом пожал плечами:
     - Какого дьявола мы должны  об  этом  думать?  Они  решили,  что  это
Рансибл, а кто мы такие, чтобы утверждать, что это не так? Кто еще,  кроме
него, заинтересован в том, чтобы эта информация просачивалась в убежища?
     - Если бы я только знал, - ответил Адамс и заметил, что Линдблом явно
чем-то встревожен. - В  жилых  комплексах  Рансибла  живут  тысячи  людей.
Достаточно, чтобы один из них совершил побег  и  не  был  пойман  агентами
Броза или Фута и сумел пробраться обратно в убежище.  Затем  жители  этого
убежища предупредили своих соседей, те - своих...
     - Да, - сказал Линдблом, - это звучит вполне  убедительно,  но  разве
его впустили бы обратно в убежище? Разве они  не  сочли  бы,  что  он  уже
заболел и стал переносчиком этой  ужасной  болезни,  как  она  называется,
мешочной чумы? Да они растерзали бы его на месте!  Потому  что  они  верят
информации, которую мы передаем им по телевизору каждый Божий  день.  А  в
субботу даже дважды, для большего воздействия.
     И поэтому они решат, что он превратился в живую биохимическую  бомбу.
Но и это еще не все. Иногда, знаешь ли, стоит подбросить организации  Фута
несколько  зеленых,  чтобы  они  не  забыли  поделиться  информацией   для
служебного пользования.  Дело  в  том,  что  жителям  убежищ  рассказал  о
ситуации на поверхности не один из них, это  отнюдь  не  был  их  коллега,
возвратившийся назад. Они и в глаза не видывали того, кто это сделал.
     - Ну ладно, житель убежища не смог возвратиться  в  свое  собственное
убежище; вместо этого...
     - Им рассказали об этом по телевизору.
     Адамс сначала не понял и растерянно посмотрел на Линдблома.
     - Я знаю, что говорю, - сказал Линдблом. - Они услышали  об  этом  по
телевизору. Информация длилась всего одну  минуту,  и  слышно  было  очень
плохо. Но и этого было достаточно.
     - О Господи, - сказал Адамс и подумал - да их же  там  миллионы!  Что
произойдет,  если  кто-то  подсоединится  к   главному   и   единственному
телевизионному кабелю,  соединяющему  Ист-Парк  со  всеми  убежищами?  Что
произойдет, если земля вдруг разверзнется и из нее выйдут миллионы  людей,
томившихся в подземельях долгих  пятнадцать  лет  и  веривших  выдумкам  о
радиоактивном   загрязнении,   о   продолжающихся   ракетных   ударах    и
бактериологической войне  среди  развалин?  С  системой  латифундий  будет
покончено, и огромный парк, над которым он  дважды  в  день  пролетает  на
аэромобиле, снова станет густонаселенной страной, пусть не такой,  как  до
войны, но очень на нее похожей. Снова появятся дороги. И города.
     И в конце концов опять разразится война.
     Этим-то и объяснялось то, что произошло. Как  в  Зап-Деме,  так  и  в
Нар-Паке народ подтолкнул своих руководителей к  войне.  Но  пока  широкие
массы  не  принимали  участия  в  политике,  а  населяли  битком   набитые
антисептические убежища, у правящей элиты и на Востоке, и на  Западе  руки
были  развязаны,  и  ее  представители   могли   заключить   между   собой
соглашение... Хотя и странно, что в этом не принимали участие ни Броз,  ни
генерал  Холт,  главнокомандующий  войсками  Зап-Дема,  ни   даже   маршал
Харенжаный, самый высокопоставленный советский военный. Но они оба, и Холт
и Харенжаный, знали, когда в ход нужно пустить ракеты (что они и сделали).
А когда пришло время, вышли из игры, и без их взаимного  благоразумия  мир
вряд  ли  был  бы  достигнут.  Но  за  сотрудничеством  этих  двух  высших
военачальников скрывалось нечто еще, по мнению Адамса, какой-то необычайно
тонкий ход.
     Совет Реконструкции в Мехико (Амекамека).  В  нем  заседали  железки.
Совет  помог  установить  мир  на  планете.  И  этот  руководящий   орган,
обладающий правом выносить  окончательное  решение,  все  еще  существует.
Человек  создал  самостоятельно  мыслящее  оружие,   и   оно   предавалось
размышлениям относительно  недолго  -  два  года,  заполненных  варварским
разрушением руками сошедшихся насмерть железок - солдат  двух  армий  двух
сверхдержав.  Наиболее  совершенные  железки,  аналитические   способности
которых предполагалось использовать для планирования как тактики отдельных
сражений, так и для выработки общей стратегии (речь идет о самых передовых
в техническом отношении железках Х, XI и XII типов); так вот, эти  железки
решили, что лучшей стратегией будет та, которую финикийцы разработали пять
тысяч лет назад. В сжатом виде, думал Адамс, она изложена в "Микадо". Если
для  того,  чтобы  все  стороны  были  удовлетворены,  достаточно   просто
сообщить, что человек был казнен, то следует ли убивать его на самом деле?
Проблема, с точки зрения наиболее передовых железок, оказалась  несложной.
Они ведь не были  страстными  поклонниками  Гилберта  и  Салливана,  и  их
созданные руками человека мозги ничего не знали об учении Гилберта,  текст
"Микадо" не был включен в их базу данных. Но железки из двух армий  пришли
к одному и тому же выводу и в конце  концов  стали  действовать  заодно  с
маршалом Харенжаным и генералом Холтом.
     Вслух он произнес:
     - Но они не увидели преимуществ.
     - О чем это ты? - пробормотал Линдблом; он все еще не мог ни  на  что
решиться  и  по-прежнему  не  желал  поддерживать  разговор.  Выглядел  он
усталым.
     - То, чего  не  понял  Совет  Реконструкции,  -  сказал  Адамс.  -  И
по-прежнему не понимает.  Поскольку  система  восприятия  железок  начисто
лишена сексуальности, этот принцип - "Зачем нужно кого-то казнить..."
     - Да заткнись ты! - вспылил Линдблом и, повернувшись к Адамсу спиной,
вышел из конторы. Адамс остался наедине со своей готовой  речью  и  новыми
замыслами; чувствовал он себя, однако, совершенно подавленным.
     Но обижаться на Линдблома у него не было  никаких  оснований.  Потому
что нервишки пошаливали у всех йенсенистов...  Они  были  эгоистичны,  они
превратили весь мир в зону отдыха за счет миллионов  обитателей  подземных
убежищ. Это было подло, и они понимали это, и испытывали муки совести.  Не
такие уж сильные, чтобы подтолкнуть их на расправу с  Брозом  и  позволить
людям выйти на поверхность земли. Но вполне достаточные, чтобы отравить  и
без того унылые вечера ядом одиночества и превратить каждую ночь в кошмар.
Понимали они и то, что если о ком-то и можно было сказать, что он пытается
исправить причиненное ими зло (ведь  целая  планета  была  украдена  у  ее
законных хозяев!), так это о Луисе Рансибле. Им было выгодно,  чтобы  люди
оставались  в  убежищах,  а  ему   -   выманивать   их   на   поверхность.
Высокопоставленные  йенсенисты  считали  его  своим  соперником,  которого
прекрасно знали. Чувствуя при этом нутром, что, с точки зрения морали,  он
совершенно прав.
     Они с горечью признавались в этом сами себе.  Не  был  исключением  в
этом отношении и Джозеф Адамс, оставшийся в одиночестве в своей конторе  и
сжимавший  в  руке  превосходно  написанную   речь,   которую   предстояло
пропустить  через  авторедактор,  затем  через   "чучело",   записать   на
магнитофон - и все это для того, чтобы затем подвергнуть  ее  кастрации  в
кабинете Броза. Особой правдивостью речь не отличалась, но она не  была  и
бездумным набором избитых фраз, лжи и  эвфемизмов...  и  других  гадостей,
которые    Адамс    подмечал    в     текстах,     составленных     своими
коллегами-йенсенистами;  ведь  в  конечном  счете  он   был   единственным
талантливым составителем речей среди всего этого сброда.
     Прихватив свою новую речь, о которой он  был  столь  высокого  мнения
(противоположного мнения, по крайней мере,  никто  не  высказывал),  Адамс
вышел  из  конторы,  на  скоростном  лифте  опустился  на  тот  этаж,  где
раздавалось пыхтение авторедактора, Мегалингва 6-У.
     Двое одуревших от безделья охранников, эдаких  специально  отобранных
верзил для этой службы, нагло посмотрели на него, когда он вышел из лифта.
Они его знали и понимали, что он приходит на этот  этаж,  где  расположено
программирующее  устройство  Мегалингва  6-У,  для  выполнения   служебных
обязанностей.
     Он подошел к панели управления  Мегалингва  6-У  и  увидел,  что  его
опередили: другой йенсенист, которого он прежде никогда  не  видел,  месил
клавиатуру как пианист-виртуоз в финале какой-нибудь пьесы Франца Листа.
     Рукопись  йенсениста  была  прикреплена  прямо   перед   ним,   Адамс
инстинктивно потянулся к ней, чтобы рассмотреть ее поближе.
     Незнакомец перестал печатать.
     - Извините, - сказал Адамс.
     - Покажите пропуск. - Йенсенист был смуглым, моложавым, с черными как
смоль волосами. Он требовательно и властно протянул руку.
     Вздохнув,  Адамс  достал  из  атташе-кейса  сертификат,  выданный   в
Женевском бюро Броза и дающий ему право ввести в "чучело" именно эту речь,
обозначенную  особым  кодовым  номером,   который   совпадал   с   номером
сертификата; тщедушный загорелый йенсенист сравнил номер  речи  с  номером
документа и, успокоившись, вернул Адамсу и то, и другое.
     - Я закончу через сорок минут. - Он опять застучал по клавишам. - Так
что погуляйте и не отвлекайте меня. - Он сказал это очень спокойно,  но  в
голосе чувствовались властные нотки.
     Адамс сказал:
     - Ваша манера излагать свои мысли мне кажется весьма забавной.
     Молодой йенсенист вновь перестал печатать:
     - Вы Адамс?
     Он опять протянул руку, на этот раз они пожали  друг  другу  руки,  и
возникшая было напряженность разрядилась до вполне приемлемого уровня. Ибо
где бы ни повстречались два йенсениста - в своих ли имениях в сво