Георгий Гуревич.
   Темпоград

   -----------------------------------------------------------------------
   М., "Молодая гвардия", 1980 ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                              Хуже нет - ждать и догонять.
                                              Обещанное три года ждут.
                                                                 Поговорки


1. НЕПРОСТИТЕЛЬНАЯ ОПЛОШНОСТЬ. 2099 год. Вторая неделя мая

   Астронавтов закатывали в золото.
   Оба - старый и молодой - лежали на тугих струях воздушной перины, в  то
время как миниатюрные, не больше жука, ползуны, монотонно гудя, обматывали
почти прозрачной, красноватой  на  свету  ленточкой  пальцы  ног,  плюсну,
пятки, щиколотку. Людей закатывали  в  последнюю  очередь.  Весь  багаж  -
аппаратуру, контейнеры,  мебель  уже  озолотили.  Глазам  больно  было  от
сверкания.
   -  Золото!  -  задумчиво  сказал   старший   из   путешественников.   -
Универсальное мерило стоимости у предков! Интересно, сколько мы стоили  бы
в прошлом веке? Наверное, нас запрятали бы в  подвалы  банков,  заперли  в
сейф с секретным замком. А предки предков лет  тысячу  назад  в  храме  бы
выставили для поклонения.
   - Конструкторы признали золото наилучшим материалом, Юстус, - отозвался
астродиспетчер, внимательно провожавший взглядом каждый оборот  фольги.  -
Золото - превосходный проводник, хорошо прокатывается в  тончайшие  ленты,
химически  инертно,  гигиенично,  безвредно.  И  сверх   всего,   солидная
плотность - девятнадцать с  дробью.  Концентрированный  резерв  массы  для
восполнения недостач.
   - Могут быть недостачи?  -  быстро  переспросил  астронавт.  -  Мне  не
хотелось бы, чтобы вы потеряли мою  голову  ори  пересылке.  -  Шуткой  он
прикрывал беспокойство.
   - За  утрату  несем  ответственность.  Потеряем  подержанную,  поставим
новую. - И астродиспетчер отшутился, оберегая необходимую бодрость.
   - Извини, друг, но я как-то к своей привык.
   - Притерпишься. Ну вот и ножки обуты. Можешь поставить, не надо держать
на весу.
   Золотые сапожки мелодично зазвенели, коснувшись пола. Астронавт оглядел
их с удовольствием, потом поморщился. Сапожки выглядели нарядно.  Ноги  не
понравились владельцу. Как ни старайся, возраст берет свое. Бледные, тощие
стариковские голени со вздутыми венами. Юстус со вздохом перевел взгляд на
своего спутника - молодого гиганта с тонкой талией, развернутой  грудью  и
гордой головой античного бога на атлетических плечах.  "Вот  натура.  Хоть
сейчас лепи с него молодого Геркулеса!"
   - Дышите глубже, учитель, - сказал  молодой.  -  Запасайте  кислород  в
тканях.
   Юстус не был его учителем. Как раз наоборот. В космосе он был новичком,
младший его инструктировал. Но старшего принято было почтительно  называть
учителем.
   - Так какие же бывают недостачи?  -  настойчиво  переспросил  старик  с
позолоченными ногами.
   Астродиспетчер понял опасения новичка.
   - Юстус, - сказал он, - будь же благоразумен. Еще не поздно: дублер  за
дверью, и все можно переиграть. Претензий не  будет  никаких.  Межзвездный
транспорт - риск всегда, для пожилых - риск тройной. А ты большой  ученый,
таких надо беречь для науки.
   Астродиспетчер не только беспокоился за друга. В самой глубине души, не
отдавая себе отчета, он немножко завидовал Юстусу. Они были  сверстниками,
даже соучениками одно время: вместе  изучали  звездное  небо.  Потом  пути
разошлись.  Юстуса  тянуло  к  теории,  спектроскопу,   микроскопу;   Марк
предпочитал на пыльных тропинках далеких планет оставлять свои следы.  Ему
сопутствовала  заслуженная  слава.  На   конференциях   почтенные   ученые
внимательно выспрашивали подробности его впечатлений. Из каждого рейса  он
привозил  целые  ящики  с  пленками  -  материалы  для  работы  нескольких
институтов.  Такие,  как  Юстус,  по  старой  дружбе  выпрашивали  у  него
полчасика, надеясь, что очевидец подтвердит их земные кабинетные  догадки.
Так было лет до сорока пяти... до пятидесяти. Увы, дальние  планеты  с  их
гравитационными фокусами не санаторий  для  лиц  выше  среднего  возраста.
Некоторое время опыт еще помогает бороться с усталостью сердца. Потом, как
и  полагается,  чемпион  становится  тренером,  астронавт   переходит   на
астродром. Марк писал воспоминания, делился умением, наставлял и  провожал
в чужие миры античных красавцев с развернутыми плечами, сам выспрашивал  у
них подробности, их материалы комментировал, уже не  дорожа  получасиками,
обыкновенными, не переполненными, не бесценными. Принял  свою  судьбу  без
горечи. Бабушка не может завидовать внучке. Невестой она сама была в  свое
время, теперь радуется за молодое поколение.
   Но у Юстуса  судьба  сложилась  иначе.  Десятки  лет  Юстус  рассуждал,
наблюдал, считал, вдумывался и постепенно стал уникальным, единственным  в
своей области специалистом. Стал настолько незаменимым, что вот сейчас  на
неизведанную  планету,  несмотря  на   солидный   возраст   и   отсутствие
космического опыта, посылали, его,  нетренированного  старика...  а  Марк,
герой звездных троп, всего лишь следил, чтобы ползуны-автоматы как следует
наматывали золотую фольгу на тело ровесника.
   - Будь же благоразумен, Юстус.
   - Марк, я очень благоразумен, я рассудителен  и  даже  расчетлив.  И  я
подсчитал точно: грош цена мне будет  как  ученому,  если  я  откажусь  от
сегодняшнего рейса. Пойми, я написал о новых звездах десяток трактатов,  я
предложил гипотезу о причинах и механизме  взрыва,  я  вывел  формулы  для
прогноза сроков, сотни раз  письменно  и  устно  я  описывал  эти  взрывы,
насилуя воображение. Нет, я не уступлю свое кресло  в  первом  ряду  этому
милому дублеру, который ждет  там,  за  дверью,  уповая,  что  я  упаду  в
обморок. Я должен  видеть  взрыв  собственными  глазами.  Если  не  увижу,
пустослов я буду, полководец, не нюхавший пороха.
   - Но ты там не очень играй с этим порохом, - напомнил диспетчер.  -  Не
увлекайся как мальчик, не забывай о дисциплине. Уточни  сроки  и  за  трое
суток до взрыва - в обратный путь. Для науки никакой пользы не будет, если
ты разлетишься на атомы вместе с этой несчастной планетенкой.
   - Это не совсем так, Марк, разреши тебя поправить. У нас преувеличенное
представление  о  силе  взрыва  новых.  Да,  катастрофа  чудовищная,   да,
вздувается целое солнце, да, из него  вырывается  газовая  струя  в  сотню
земных масс, огненный Юпитер рождается. Но ведь космос так обширен. Юпитер
родится   и   рассеется.   До   упомянутой   "планетенки"   дойдет    одна
десятимиллионная доля земной массы - всего лишь  огненная  туча.  Да,  она
опалит и оплавит горные породы, вскипятит метровый слой воды в океане.  Но
камбалы на дне, если там есть камбалы, даже не узнают  о  катаклизме.  Для
них водичка станет чуть-чуть потеплее. Даже в глубокой пещере можно  будет
спастись, если замуровать ее наглухо.
   - Но-но-но, Юстус, никаких экспериментов с пещерами. За трое  суток  до
взрыва ты обязан отчалить, такова программа, таков приказ. А ты,  Свен,  -
астродиспетчер  обратился  к  молодому,  -  ты  проследи  за   выполнением
программы. Головой отвечаешь, чтобы этот легкомысленный учитель не застрял
до самого взрыва.
   - Есть проследить, чтобы легкомысленный учитель не  застрял  до  самого
взрыва, - четко и бесстрастно повторил молодой.
   - В тебе-то я уверен. Ты не потеряешь голову.
   - Есть не потерять голову.
   Даже среди выдержанных астронавтов Свен славился  своим  хладнокровием.
Но он никогда не признавался, что хладнокровие приелось ему. Ему  хотелось
волноваться, хотелось, чтобы сердце билось чаще,  пульс  ускорялся,  кровь
стучала в висках. В школьные годы волнение доставлял  слалом,  рискованные
гонки по краю пропасти. Когда и к лыжам привык,  кровь  согревал  парашют;
когда привык к парашюту, потянулся  в  космос.  Вот  и  сейчас,  молча,  с
неподвижным  лицом,  он  предвкушал  возможные  приключения.   Планета   у
взрывчатого солнца  обещала  каверзные  неожиданности.  "Есть  проследить,
чтобы учитель не застрял!" - рапортовал он привычно, но про себя  подумал:
"Учитель... не я же. Я могу  и  под  водой  остаться,  могу  и  в  пещере.
Программой   не   предусмотрено...    но    бывают    же    непредвиденные
обстоятельства".
   - Кстати, о камбалах и прочих водных и земноводных. Перечитай на досуге
главу  о  контактах,  Юстус.  В  развитие  общества  ты  не  имеешь  права
вмешиваться ни-в коем случае.
   - Марк, не смеши меня. Какое общество под взрывчатым солнцем? И вообще,
сколько мне  помнится,  вы,  астролетчики,  осмотрели  шестьсот  планетных
систем, но разум встречали только трижды, и то в  первобытных  лесах,  под
водой ни разу.
   - Я обязан напомнить, ты обязан не забыть.
   Юстус не ответил. Жук  обматывал  ему  грудь  золотой  тесьмой.  Дышать
становилось труднее; металл резал кожу при вдохе.
   - Скорее бы!
   - Терпи и терпи! - сказал  диспетчер  наставительно.  -  Дыши  часто  и
мелко. Сейчас тебе замотают шею, щеки, лоб. Потом  глаза,  ноздри  и  рот.
Когда я скажу "выдох", выдыхай, выдыхай, что есть силы. Чем меньше воздуха
в легких, тем надежнее ретрансляция. Как выдохнешь,  считай  до  двадцати.
Считай неторопливо: "Раз-и, два-и, три-и" - и так далее. Не меньше, чем до
двадцати. Потом сорвешь ленточку со рта.
   Юстус не ответил. Он дышал сосредоточенно, глядя на  свои  позолоченные
руки с растопыренными пальцами. Автомат навивал тесьму на подбородок. Было
холодно и душно. Сердце побаливало, как обычно в духоте.
   "Скорее бы!"
   Жук  монотонно  гудел  на  скулах,  трещал,  вдавливая  фольгу  в  уши.
Пронзительно холодный металл лег на веки.
   - Выдох!!! Сильнее!!!
   - Фу-у-у-ухх!
   Тампоны заткнули ноздри.
   - Считай!
   - Раз-и, два-и, три-и... девять-и, десять-и...
   Грудь распирало от желания набрать воздух. Горло напрягалось. Астронавт
стиснул зубы.
   - Одиннадцать-и, двенадцать-и... Не могу больше.
   Боль! Обожгло снаружи и внутри, все нервы опалило. Юстус  удивился,  на
миг забыл про счет и даже про дыхание. Не сразу спохватился:
   - Тринадцать-и...
   И тут же услышал голос:
   - Дышите, учитель, можно.
   - Уффф!
   Приборчик зашевелился на верхней губе. Переполз через нос туда-обратно,
стянул холодную ленточку с глаз. Брызнул свет... золотой. В загроможденной
золотом комнате прямо перед Юстусом сидел позолоченный атлет. Один!  Марка
не было, провожающих не было.
   - Все, учитель. Мы на месте.
   - Уже на месте? Я и до двадцати не досчитал. Миг!
   На самом деле, конечно, прошел не один миг, а несколько  суток  условно
приведенного времени,  пока  сигналы  межзвездного  транспорта  мчались  к
планете назначения. Но в этом условном времени-пространстве астронавты  не
существовали. Их превратили в кодовые знаки, а код не  осознает  себя,  не
чувствует.  В  метакосмосе  летела  как  бы  роль   человека,   записанная
партитура. Есть разница между ролью и артистом. Роль  не  заговорит,  пока
артист спит. И Юстус не ощутил перерыва в  своей  жизни.  Закрыл  глаза  и
открыл глаза.
   - На месте? Ты хочешь сказать, что мы прибыли, Свен?
   - Да-да, прибыли, учитель. Разве вы не замечаете прибавки  веса.  Здесь
гравитация 1,2. Двадцать процентов, для нас с вами это  добрых  пятнадцать
кило.
   Верно,  Юстус  ощущал,  что  двигаться  тяжело.  Но  считал,  что   так
полагается после межзвездной  встряски.  Поднялся  на  ноги.  Нелегко,  но
ходить можно, пожалуй.
   Все помещение было наполнено гулом. Десятки  жуков-автоматов  сматывали
золотые ленты с ящиков, столов, аппаратов,  тюков.  Угасал  желтый  блеск,
зато возникало приятное глазу разнообразие красок: теплое дерево,  пестрые
пластики, узорные ткани.
   Между  тем  Свен,  не  дожидаясь,  чтобы  его  раскатали  окончательно,
деловито перемещался по помещению, выполняя заранее расписанную  программу
расконсервирования: что-то включал, что-то выключал, вынимал,  расставлял,
развешивал, успевая поглядывать на датчики.
   - А дышать можно на этой планете, - сказал он, всматриваясь в показания
анализатора. - Вполне приличная атмосфера: водяные пары,  CO2  в  пределах
допустимого, азот, кислород. В долинах давление будет досаждать, но здесь,
в горах, обойдемся без скафандров даже.  Только  не  торопитесь,  учитель.
Проверим.
   Свен не в первый раз посещал незнакомые  планеты.  На  вокзале  МЗТ  он
чувствовал себя уверенно, словно в  гостинице.  Город  чужой,  но  порядки
известные. Администратор в вестибюле, на первом этаже ресторан, а на самом
верхнем - буфет. Душ в номере, завтрак с семи утра... До семи надо  успеть
побриться. И он уверенно  делал  свое  дело  в  ожидании  рассвета.  Юстус
почувствовал себя спокойнее. Приятно, если рядом с тобой оказался  старший
- не годами, но опытом.
   И, охотно подчиняясь  этому  младшему  старшему,  астроном  обтер  тело
губкой, накинул теплый халат, выпил кофе из термоса  и  уселся  в  кресло,
ожидая, чтобы  жуки  смотали  все  ленточки  и  утащили  золотые  диски  в
специальные стойки с отделениями, какие делают для музыкальных пластинок.
   Обтирался  губкой,  кофе  прихлебывал,  халат  застегивал...  Вот   так
буднично, неромантично началось его  пребывание  в  чужедальнем  мире,  на
планете взрывчатого солнца.
   - Свен, скоро можно будет выглянуть наружу?
   - Сейчас, учитель, скафандры еще не раскатаны.
   - Но ты говорил, что и без скафандра можно дышать.
   - Говорил. Но в уставе сказано: "Рисковать ты имеешь  право  на  Земле.
Там ты подводишь только себя". Ваш визит на эту  планету,  учитель,  стоит
дороже, чем постройка стоэтажного дома.
   - Ужасно рассудительный народ вы, молодые.
   Томительно  долго  длилась  процедура  надевания  скафандра,   проверка
каждого шва, герметизация, разгерметизация. Наконец-то отсосан  воздух  из
шлюза. Можно распахнуть дверь и ринуться... на вокзал. Вокзалами  называли
приемные станции межзвездного транспорта. Такие же стояли уже на шестистах
планетах. Эта прибыла несколько дней назад; отныне можно было переправлять
сюда и людей, и любые вещи.
   Планировка у  всех  вокзалов  была  стандартная:  против  каждой  двери
окошко. Юстус кинулся к окну.
   Ночь была в чужом мире черная, безоблачная и безлунная. Небо  расписано
чужими звездными узорами.
   Какое-то подобие  паука  намечалось,  голова  жирафа  на  длинной  шее,
горбоносый профиль, туго перевязанный сноп.  Астроном  подумал  было,  что
может  взять  на  себя  почетную,   хотя   и   бесполезную,   обязанность:
распределить здешние звезды по созвездиям и придумать  для  них  названия.
Но, всмотревшись, понял, что созвездия не так  уж  отличаются  от  земных.
Сноп это, конечно, Орион. Правда, здесь небесный охотник изящнее, в  поясе
туго перетянут в рюмочку. А вот и Альдебаран, хотя и не  на  кончике  рога
Тельца. Кучка Плеяд тоже видна. Где-то в том же  направлении  Солнце...  и
родная Земля. Не верится, что сам прибыл оттуда, из  какой-то  точечки  на
небе.
   - Свен, как у нас с оптикой?
   - Как только рассветет, налажу вакоскоп.
   - Большой?
   - Метров двадцать в диаметре. Если удастся по рельефу, растянем на сто.
   - Сто метров, недурно...
   Как обычно, старый астроном  с  удовлетворением  подумал  о  вакоскопе,
вакуумскопе,  если  быть  грамматически  точным.  Прекрасное  изобретение,
благословение астрономии XXI века. И принцип такой  простой,  а  не  могли
додуматься пять веков. Варили стекла, шлифовали стекла, подгоняли  стекла,
чтобы отражать, преломлять и собирать лучи. Но ведь нужны были не  стекла,
а  преломление.  Вакоскоп  искривлял  вакуум,  вогнутая  пустота   в   нем
преломляла лучи. И в результате не надо было  транспортировать  громоздкие
стекла. Вакуум имелся на каждой планете.
   - Станет светло, выберем место, - добавил Свен.
   Рассвет уже приближался. На одной стороне неба  звезды  выцветали,  под
сероватым сегментом  обозначился  горизонт  -  острые  позвонки  зубчатого
хребта. Приемные станции МЗТ почти всегда ставились в горах, чтобы  воздух
не мешал наблюдать звезды. Вскоре сероватое превратилось в ржавое; силуэты
хребтов сделались бурыми,  цвета  запекшейся  крови.  Но  вопреки  законам
физиологии горная эта кровь постепенно светлела, становилась  малиновой  и
алой. (Снега! Вдоволь воды на этой планете!) Из тьмы выступили  розовые  и
алые вершины: конуса, сахарные головы, зубы, клыки,  шлемы.  Они  казались
прозрачными - не лед, ягодное желе. И вдруг одна из вершин зажглась огнем.
Из-за нее проворно выкатилось на небосвод  небольшое  солнышко,  меньше  и
тусклее нашего, ярко-красное, цвета догорающих углей. Это и была Лямбда  В
- взрывчатая звезда, ради которой на склоне лет  примчался  сюда  астроном
Юстус.
   - Свен, пора заняться вакоскопом. Хочется понаблюдать, пока Лямбда А за
горизонтом.
   Лямбда А - основное солнце двойной системы  -  было  гораздо  больше  и
ярче. И по всей видимости, оно не собиралось медлить.  Один  из  перевалов
уже начинал наливаться расплавленным золотом.
   - Свен, ты слышишь? Я спрашиваю, не пора ли заняться вакоскопом?
   Младший ответил не сразу. Он  тоже  вглядывался  в  иллюминатор,  но  в
противоположный.
   - Учитель, - начал он неуверенно,  -  учитель,  разве  тут  может  быть
жизнь? По-моему, я вижу леса... И дорогу... Просеку по меньшей  мере...  И
что-то прямоугольное, ступенчатое... Очень похоже на строение.
   Юстус порывисто повернулся, прильнул к стеклу...  и  откинулся,  отирая
пот.
   - Какая непростительная оплошность! - вздохнул он. - Вот  он,  хваленый
разум  природы.  Жизнь,  конечно.  И  она  испарится  через  два   месяца,
восемнадцатого числа.



2. ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ. 2099 год. Начало мая по земному календарю

   Охотник танцевал перед черепами рогатых.
   Он танцевал усердно; тело его блестело от пота  и  жирного  сока  травы
кхан, руки были обвиты пахучими острыми листьями, то и дело он подносил их
к пожелтевшим костям. Кричал: "Нюхай! Сладко! Сладко!"
   Трава кхан дурманила рогатых. Звери пьянели, как охотники от  хмельного
гриба, катались, словно телята, бодали деревья,  нестройно  ревели,  будто
пытались петь хором.
   Охотник просил прощения за убийство, вынужденное  убийство.  Он  обещал
взять только мясо (в животе урчало при мысли о сладком мясе рогатых), душу
обещал  отпустить  в  небесные  пастбища,  а  черепа  бережно  выскоблить,
закоптить, вывесить перед костром совета и перед каждой  охотой  услаждать
пачухим дымом травы кхан.
   Считалось, что, прельстившись  этим  дымом,  души  и  черепа  съеденных
рогатых позволят съесть своих собратьев.
   Всю ночь после танца охотник копал яму на тропе у  водопоя,  мостил  ее
тонкими жердями и маскировал все той  же  пахучей  травой  кхан.  Подгонял
себя, привычно пересиливая усталость. Надо было  успеть  до  рассвета.  На
рассвете  рогатые  пойдут  на  водопой  и,  учуяв  траву  кхан,   потеряют
соображение и осторожность. Могут прыгнуть в яму,  могут  погнаться  и  за
охотниками, чьи тела тоже пахнут травой кхан,  вонзить  под  ребра  острые
рога.
   Быстрее! Быстрее!
   А горизонт уже алеет. Выходит это странное второе  солнце.  Откуда  оно
явилось? Кому нужно?  Красное,  как  гаснущий  костер,  не  греет,  только
светит, ночь укорачивает.
   Проворней,  проворней!  Уже  потрескивают  ветки,  подрагивает   почва.
Рогатые идут по тропе.


   Звезды, звезды на черном небе! Сколько их? Больше, чем чешуек на  теле,
больше, чем рогатых в стаде племени.
   Пастух развалился на кошме, прислушивается.
   Рогатые рядом во тьме. Сонно  вздыхают,  ворочаются.  Дремлют  матки  и
телята, а вожак не спит, не  ложится,  сопит,  втягивая  воздух.  Вот  его
силуэт на фоне неба. Как врытый.
   Нет, тихо все. Чужие боятся племени, зубатые сыты летом.
   И пастух сыт. Вдоволь сладкого мяса. Тут оно, под рукой. Хвата