еред расходами, к твоим услугам будут все  чудеса  современной
медицины. Сейчас  хирурги  чего  только  не,  делают  -  ставят  на  кость
металлические стержни и так далее. Они живо поставят тебя на  ноги,  и  ты
будешь как огурчик.
     - Нет! Я не хочу сниматься в этой картине. Теперь моей работе с  вами
конец, я уверен, что именно так сказано в моем контракте. Я хочу домой!
     - Успокойся, Раф. Не волнуйся, отдохни. Сестра, останьтесь с  ним,  я
сейчас выгоню всех отсюда. Я убежден, что все будет в порядке.
     Однако в словах Барни было не меньше фальши, чем в улыбке. Он рявкнул
на любопытных, и трейлер тотчас опустел.
     Не прошло и пяти минут, как вернулся пикап. В трейлер вошли доктор  и
двое служителей, несших ящики с медицинскими принадлежностями.
     - Я прошу всех, кроме сестры, покинуть помещение, - сказал доктор.


     Барни пытался было протестовать, затем пожал плечами. Все равно  пока
здесь нечего было делать. Выйдя из  трейлера,  он  подошел  к  профессору,
который копался во внутренностях времеатрона.
     - Не вздумайте разбирать его, - предостерег Барни. - Мне нужно, чтобы
эта ваша машина времени круглые сутки была в состоянии боевой готовности.
     - Я просто проверяю отдельные участки проводки. Боюсь, что  в  спешке
многие провода были соединены и изолированы кое-как и  на  них  в  течение
длительного времени нельзя будет полагаться.
     - Как долго длилось  ваше  последнее  путешествие?  То  есть  я  хочу
сказать, сколько сейчас времени в Голливуде?
     Профессор посмотрел на указатели приборов.
     - Если брать с точностью до нескольких микросекунд, то сейчас 14,3552
часа, суббота...
     - Черт побери, уже половина третьего субботы! Куда же делось все  это
время?
     - Уверяю вас, я здесь совершенно ни при  чем.  Я  ждал  у  платформы,
прескверно позавтракал у одного из  автоматов,  пока  не  вернулся  пикап.
Насколько я понял, доктор куда-то отлучился, его искали,  и,  кроме  того,
нужно было запастись медицинским оборудованием.
     Барни невольно потер живот: у него возникло такое ощущение,  будто  в
желудке образовался кусок льда величиной с пушечное ядро.
     - Я должен сдать готовый фильм в понедельник утром.  Сейчас  половина
третьего субботы, а мы отсняли материала всего на три  минуты,  и  главный
герой лежит со сломанной ногой. Времени, времени у нас в  обрез.  -  Барни
как-то странно взглянул на профессора. -  А  почему  у  нас  нет  времени?
Времени  должно  быть  сколько  угодно,  правда,  профессор?  Можно  найти
уединенное местечко, вроде такого, куда мы посылали  Чарли  Чанга,  и  там
можно закончить лечение Рафа!
     Не  ожидая  ответа  профессора,  Барни  вскочил  и  кинулся  к  Рафу,
спотыкаясь о разбросанное повсюду съемочное  оборудование.  Без  стука  он
ворвался в трейлер. Нога Рафа была уложена в лубок, и доктор  измерял  его
пульс. Он недовольно посмотрел на Барни.
     - Дверь была закрыта совсем не случайно, - заметил он.
     - Я знаю, доктор, и я вам гарантирую,  что  больше  никто  не  войдет
через нее. Здорово вы его обработали... Я надеюсь, вы не обидитесь, если я
спрошу, через сколько времени вы поставите его на ноги?
     - До тех пор, пока я не помещу его в госпиталь...
     - Ага, совсем ненадолго!
     - ...там я сниму шину и наложу гипс, и он будет  лежать  в  гипсе  по
крайней мере двенадцать недель - это минимальный  срок.  А  потом  пациент
будет ходить на костылях не меньше месяца.
     - Ну что ж, это отнюдь не плохо,  то  есть  я  хочу  сказать,  совсем
здорово, просто здорово. Я надеюсь, вы сделаете все, чтобы он вылечился, и
сможете сами отдохнуть в то же  самое  время,  каникулы,  так  сказать  Мы
найдем для вас  обоих  милое  уединенное  местечко,  где  вы  оба  сможете
отдохнуть.
     - Я не знаю, о чем вы  говорите,  но  то,  что  вы  предлагаете  мне,
совершенно неосуществимо. У меня обширная практика, и я не  могу  оставить
ее на двенадцать недель или даже на двенадцать часов.  Сегодня  вечером  у
меня очень важная встреча, и я должен немедленно отправляться назад.  Ваша
секретарша заверила меня, что я буду дома вовремя.
     - Так оно и случится, - уверенно сказал Барни. Ему уже пришлось  один
раз объяснять все это Чарли, и теперь он знал, как  это  делается.  -  Вас
доставят вовремя для важной встречи  сегодня  вечером,  в  понедельник  вы
прибудете на работу без опоздания, и все остальное будет в полном порядке.
Вдобавок вы сможете  отдохнуть  разумеется,  за  нас  счет  -  и  получите
трехмесячное жалованье. Ну разве это не великолепно? Сейчас я объясню вам,
как это делается...
     - Нет! - взвизгнул Раф. Он приподнялся на постели и с трудом  показал
Барни кулак. - Я знаю, что вы хотите сделать, но я решительно отказываюсь.
Я не хочу иметь ничего общего ни с этой картиной, ни с этими  сумасшедшими
варварами. Я видел, что случилось сегодня на берегу, и с меня хватит.
     - Успокойся, Раф...
     - Не пытайся, уговаривать меня, Барни, я все равно не изменю решения.
Я сломал ногу, и у меня с этой картиной все кончено. И даже если  б  я  не
сломал ногу, я все рано отказался бы от участия. Ты  не  можешь  заставить
меня играть.
     Барни открыл  рот  -  у  него  на  языке  вертелись  выражения,  ярко
характеризующие игру Рафа, - но неожиданно для себя, что  было  не  в  его
привычках, сдержался.
     - Мы поговорим об этом  завтра,  а  сейчас  отдохни  как  следует,  -
пробормотал он, не разжимая губ, затем повернулся и вышел из трейлера.
     Он знал, что, закрывая за собой дверь трейлера, он закрывал дверь для
всей картины. И для  своей  карьеры.  Ясно,  что  Раф  не  изменит  своего
решения. Мало что проникало через мускулы и кости в его крошечный мозг, но
то, что проникало, оставалось там навсегда. Барни не мог  заставить  этого
кретина с чрезмерно  развитой  мускулатурой  отправиться  для  лечения  на
какой-нибудь доисторический остров - а значит, фильму пришел конец.
     Барни споткнулся и, подняв голову, увидел, что он пересек весь лагерь
и вышел к берегу, сам того не заметив.  Он  был  один  на  холме,  который
поднимался над берегом и над  заливом.  Солнце  уже  склонилось  к  самому
горизонту, освещая полосу низких облаков золотым светом  заката,  а  закат
отражался от поверхности воды,  образуя  дрожащие  блики  с  каждой  новой
волной. На этом мире, свободном от  людей,  лежал  отпечаток  первозданной
красоты, но Барни ненавидел этот мир и все, что его окружало.  Он  заметил
камень у себя под ногами и, размахнувшись, бросил  его,  как  бы  стремясь
разбить зеркало  моря.  Но,  бросая  его,  он  сделал  неловкое  движение,
повредил руку, и камень, не долетев до воды, упал на прибрежную гальку.
     Итак, картины не будет. Он громко выругался.
     - Что ты сказал? - раздался позади него низкий  голос  Оттара.  Барии
резко повернулся.
     - Я сказал - убирайся отсюда, волосатый болван!
     Оттар пожал плечами и протянул огромную руку, в которой он держал две
бутылки виски.
     - По-моему, ты плохо выглядишь. Выпей глоток!
     Барни открыл рот, чтобы сказать что-то обидное, но потом вспомнил,  с
кем говорит, ответил: "Спасибо!"  и  приложился  к  бутылке.  Основательно
подзаправившись, Барни почувствовал себя немного лучше.
     - Я пришел сюда за своей бутылкой, а тут Даллас  сказал,  что  он  на
собственные деньги поставит мне еще одну -  за  сегодняшний  бой.  Сегодня
большой день!
     - О да, большой день. Дай-ка бутылку. И это  последний  день,  потому
что фильм окончен, погиб, капут. Ты знаешь, что это значит?
     - Нет, - раздалось продолжительное бульканье.
     - Да откуда тебе знать, тебе, чистому дитяти природы,  неиспорченному
варвару. В каком-то смысле я тебе просто завидую.
     - Я не дитя природы. Был человек по имени Торд - Лошадиная Голова, он
был моим отцом.
     - Да, я завидую тебе, потому что ты - хозяин  мира.  То  есть  хозяин
своего мира.  Сильная  рука,  неутолимая  жажда,  великолепный  аппетит  и
никаких сомнений. А мы постоянно сомневаемся сами в себе, мы  этим  живем.
Готов поспорить, что ты даже не знаешь, что значит сомневаться в себе.
     - Это что-то вроде самоубийства?
     - Конечно, это тебе незнакомо.
     Викинг уже сидел на земле, и Барни опустился рядом с ним, чтобы легче
доставать бутылку. Солнце село, и ярко-красное небо на горизонте незаметно
переходило в серые облака, а потом в темный мрак над головой.
     - Понимаешь, Оттар, мы делаем фильм, картину. Развлечение  и  большой
бизнес, слитые воедино. Деньги и искусство - они не смешиваются, но мы  их
смешиваем уже давным-давно. Я занимался этим делом еще тогда, когда на мне
были короткие штанишки, и вот теперь, в период ранней зрелости, когда  мне
сорок пять, я покончил с кино. Потому что без этого  шедевра  "Клаймэктик"
пойдет ко дну, а вместе с ней ко дну пойду и я. А знаешь почему?
     - Выпей-ка еще.
     - Спасибо. Я тебе скажу, почему. Потому что  за  всю  свою  долгую  и
богатую событиями жизнь я сделал семьдесят три картины, и  каждая  из  них
была забыта, едва она сошла с экрана. Если я, уйду из  "Клаймэктика",  мне
конец, потому что в мире множество продюсеров и режиссеров, которые  лучше
меня, и они претендуют на ту же работу, на какую буду претендовать я.


     Оттар, придав  лицу  благородное  и  героическое  выражение,  орлиным
взором посмотрел на море, улыбнулся и икнул. Барни одобрительно  кивнул  и
снова приложился к бутылке.
     - Ты - умный человек, Оттар. Я скажу  сейчас  тебе  то,  чего  я  еще
никому не говорил, потому что я напился на твою дневную  зарплату,  а  ты,
наверно, понимаешь только одно слово из десяти. Знаешь ли ты, кто я?  Я  -
посредственность. А ты имеешь представление,  какое  ужасное  признание  я
сделал? Если ты ни на что не способен, ты быстро узнаешь об этом,  и  тебя
отовсюду гонят, и ты идешь работать заправщиком на  автостанцию.  Если  ты
гений,  ты  тоже  знаешь  это,  и  твоя  жизнь  сделана.  А  вот  если  ты
посредственность, ты никогда не можешь до конца этому поверить, сваливаешь
все на обстоятельства и  пытаешься  сделать  еще  одну  картину,  пока  не
отснимешь семьдесят третью бездарную ленту. А вот семьдесят  четвертой  не
бывать. Но самое смешное заключается в том, что этот  семьдесят  четвертый
действительно мог стать хорошим фильмом. И уж  по  крайней  мере,  клянусь
богом, он не был бы похож на остальные. Все погибло.  Картина  умерла,  не
успевши родиться, бедная картина  попала  в  царство  кинематографического
забвения. Картина умерла, нет картины...
     - Что такое картина?
     - Я уже объяснял, произведение  искусства.  Развлечение.  Вроде  этих
ваших, как вы их называете, саг...
     - Хочешь, я спою песню из саги? Я хорошо пою.
     Не ожидая ответа, Оттар встал, глотнул из бутылки,  чтобы  прочистить
горло, и запел громовым голосом, сливающимся с шумом прибоя:

               Рази, рази, меч,
               Место в моем сердце, где живет червь!
               Гневные лица - мои сыновья - принесут месть.
               У смерти нет страха. Голос Валькирии
               Сзывает новых гостей в пивной зал Одина.
               Приходит смерть. На столе - пир.
               Жизнь окончена. Я умираю, смеясь!

     Оттар замер на мгновение, затем взревел с новой силой.
     - Это была песня Рагнара перед тем, как  король  Аэлла  убил  его,  и
Аэлла умер. Как жаль, что мир не удалось сделать это!
     Оттар погрозил кулаком недоброму небу.
     У Барни в глазах двоилось, но он обнаружил, что,  если  закрыть  один
глаз, он достаточно четко видел вторым. Оттар возвышался над  ним,  гигант
на заре существования мира, в кожаной одежде, с  развевающимися  волосами.
Последние багровые отсветы заката легли на его лицо. Сага  была  для  него
жизнью, искусство и жизнь сливались в одно целое.  Песня  была  битвой,  а
битва - песней.
     Мысль, пришедшая в голову Барни, была настолько неожиданной,  что  он
тихо охнул.
     А почему бы нет? Если бы он не налакался, распивая  виски  на  берегу
древнего моря с человеком, который умер тысячу лет назад, эта идея никогда
не пришла бы ему в голову. Почему бы нет?  Вся  история  со  съемкой  этой
картины - безумие, так почему не добавить к ней еще один, последний штрих?
В его руках была свобода и власть - и ведь все равно картина погибла, хуже
не будет. Почему же нет?
     - Пошли со мной, - пробормотал  Барни,  с  трудом  встав  на  ноги  и
пытаясь поднять с земли неподвижную громаду викинга.
     - Зачем?
     - Смотреть кино. - На Оттара  это  не  произвело  впечатления,  и  он
остался сидеть. - Ну тогда пошли за виски.
     Это пришлось Оттару больше по душе, и они отправились в лагерь. Барни
то и дело опирался на своего спутника, который даже не замечал этого.


     - Экстры  готовы?  -  спросил  Барни,  просовывая  голову  в  трейлер
кинолаборатории.
     - Сейчас вынимаем из сушилки, мистер Хендриксон - ответил техник.
     - Отлично! Установите экран снаружи и давайте их  сейчас  просмотрим.
Сначала покажите вчерашнюю порцию, а потом то, что было снято сегодня.
     - А виски? - спросил Оттар, и Барни ответил:
     - Да, да, посиди немного, сейчас принесу.
     Было совсем не просто найти в темноте свой  трейлер,  да  к  тому  же
повсюду было разбросано на редкость много всякого хлама, о  который  Барни
то и дело спотыкался; затем возникла проблема, как найти  нужный  ключ  из
множества ключей в связке. Когда Барни вернулся обратно с бутылкой виски в
руках, складной экран был уже установлен и парусиновые кресла расставлены.
Они с Оттаром  поудобнее  устроились  в  креслах,  поставили  перед  собой
бутылку,  проектор  зажужжал,  и  они  начали  смотреть   фильм   в   этом
удивительном кинотеатре с крышей из открытого неба и ярких звезд.
     Сначала Оттар никак не мог воспринимать проектируемые на экран  кадры
как картину, его  неразвитый  ум  не  связывал  движущиеся  изображения  с
действительностью. Он не был, однако, полным  профаном  в  изобразительном
искусстве, ему были знакомы как три измерения в резьбе по  дереву,  так  и
плоскостное изображение - рисунки, и когда на экране появилось изображение
берега и его хижины, он вскрикнул от изумления.
     Ужин уже подошел к концу, и почти  вся  съемочная  группа  подошла  к
экрану, чтобы посмотреть на экстры. Даже  те,  кто  не  присутствовал  при
сражении, были достаточно наслышаны  о  нападении  викингов,  и  когда  на
экране возник корабль, послышался шепот и вздохи, то  и  дело  прерываемые
гневным ревом Оттара. Когда корабль нападающих пристал к берегу и началась
битва, воцарилась  полная  тишина.  Угол  съемки  был  великолепен,  кадры
четкие, детали настолько ясны, что было почти  невыносимо  смотреть.  Даже
Барни, который все время был на берегу, почувствовал, как у него по  спине
забегали мурашки, когда на экране появилось лицо залитого кровью  викинга,
бегущего вверх по холму прямо на камеру, все ближе и ближе.
     Испустив страшный боевой клич, Оттар вскочил  на  ноги,  бросился  на
экран и сорвал его, запутался в белой ткани, споткнулся и  покатился  вниз
по склону, в ярости разрывая материю и ломая металлическую раму.  Поднялся
крик, одна из девушек принесла небольшой  прожектор  и  осветила  викинга.
Подбежавший к Оттару  Лик  сумел  наконец  успокоить  его,  а  подоспевшие
помощники вытащили  викинга  из-под  обломков  экрана.  Пока  продолжалась
неразбериха, лагерь осветился автомобильными фарами, и через минуту машина
"Скорой помощи" с надписью  "Госпиталь  графства  Лос-Анджелес"  на  белом
борту въехала в свет прожектора.
     - Чертовски трудно найти кого-нибудь в вашем лагере, - сказал  шофер.
- У вас, киношников, действительно большие павильоны для  съемок,  вот  уж
никогда бы не подумал, что все это можно уместить на одной сцене.
     - Что вы хотите? - спросил Барни.
     - Меня вызвали. Приехал за пациентом  со  сломанной  ногой  по  имени
Хоук.
     Барни обвел глазами молчаливую толпу.
     - Ну-ка, Бетти, покажи им дорогу, к трейлеру Рафа. И передай ему  мои
лучшие пожелания, скажи, я надеюсь, что он  быстро  поправится,  и  все  в
таком духе.
     Бетти хотела что-то сказать, но не  смогла  найти  слов.  Она  быстро
прошла  к  машине,  приложив  платок  к  лицу,  и  вскарабкалась  в   нее.
По-прежнему стояла тишина,  многим  было  неприятно  встречаться  с  Барни
взглядом. Он улыбнулся про себя широкой таинственной улыбкой и  приветливо
махнул рукой.
     - Представление продолжается! - распорядился он.  -  Принесите  новый
экран и давайте досмотрим экстры до конца.


     Когда последнюю пленку прокрутили через проектор, Барни  встал  перед
экраном, освещенный со всех  сторон,  и,  приложив  руку  к  глазам,  стал
вглядываться в темноту.
     - Я не  вижу,  кто  здесь.  Джино,  ты  тут?  А  Эмори?  -  Из  толпы
послышались утвердительные возгласы. -  Отлично,  сейчас  проведем  пробу.
Установите-ка вон там прожектора.
     - Сейчас уже ночь, мистер Хендриксон, - раздался голос из темноты.
     - Я еще не ослеп и понимаю, что вы хотите сказать.  Все  вы  получите
сверхурочные, но я хочу снять эту пробу немедленно. Как вам всем, наверно,
уже известно, поскольку слухи распространяются  у  нас  чертовски  быстро,
Раф. Хоук сломал ногу и  сниматься  не  может.  Значит,  мы  остались  без
главного героя. Может быть, некоторым это покажется  катастрофой,  но  это
неверно, потому что мы сняли не  так  уж  много  метража,  который  теперь
придется выбросить. Но нам нужен главный герой, и именно этим мы сейчас  и
займемся, так как я хочу сделать  пробу  парня,  которого  все  вы  хорошо
знаете, нашего местного друга Оттара...
     Послышалось несколько удивленных возгласов,  шепот  и  смешки.  Барни
услышал только смех.
     - Здесь я распоряжаюсь, я директор этой картины  и  я  хочу  устроить
пробу -  вот  так!  -  Он  остановился  перевести  дыхание  и  только  тут
действительно осознал, что он здесь главное  лицо  и  сейчас  больше,  чем
когда бы то ни было. Тысячелетие отделяло его от  конторы  треста,  от  ее
телефонов. Л.М. не сможет добраться до него, даже если бы он и  не  был  в
постели со своим мнимым инфарктом и не  прятал  под  матрас  бухгалтерские
книги. Теперь вся ответственность лежала на нем, только на  нем  одном,  и
судьба картины зависела от того, какое решение  он  сейчас  примет.  И  не
только картины  -  судьба  всей  киностудии  зависела  от  него,  от  него
зависело, будут ли работать все окружавшие его сотрудники, не говоря уж  о
нем самом.
     При обычных условиях подобная ситуация обеспечила  бы  ему  бессонные
ночи и спазмы желудка, заставив его испытать адские муки  нерешительности.
Но не сейчас. Может быть, ему передалась частичка духа викингов, сознания,
что каждый человек сражается один на  один  со  всем  миром,  и  если  ему
повезет, то кто-то протянет ему руку помощи, однако рассчитывать на помощь
не приходится.
     - Сейчас мы сделаем эту пробу. Никто не  может  спорить  с  тем,  что
Оттар выглядит настоящим викингом. А если он говорит с небольшим акцентом,
ну так что ж - Бойер и фон Штрохейм тоже не могли избавиться  от  акцента,
но всем известно, чего они добились. А  теперь  посмотрим,  сможет  ли  он
играть, по крайней мере хотя бы как Раф.
     - Ставлю пять зеленых, что он лучше, - донеслось из толпы.
     - Кто спорит? - ответил другой голос, и по толпе пронесся смешок.
     Теперь они были на его стороне, Барни чувствовал это. Может быть,  им
всем передалось сумасшествие викингов. Какой бы ни была причина, они  были
с ним заодно.
     Барни откинулся на спинку кресла, время от времени давая  указания  и
потягивая из горлышка виски, пока устанавливали  осветительные  приборы  и
камеры. Когда все было готово, Барни встал и отнял  бутылку  у  клевавшего
носом Оттара.
     - Отдай обратно, - проворчал Оттар.
     - Сейчас. Но я хочу, чтобы ты еще раз спел мне эту сагу о Рагнаре.