поболтался туда-сюда, а тут меня вызвали и предложили поступить во  флот  на
трехгодичный контракт. К тому моменту у меня почти закончились деньги, ну, я
подумал - а почему бы и нет, потом льготы  всякие  и  тому  подобное,  да  и
согласился. Ну, оттарахтел это я контракт, надумал увольняться.  Зовет  меня
кадровик и начинает, как положено, предлагать: и то, и се... вроде и клиники
неплохие, да что-то опять мне скучно. В конце концов он уж взопрел - знаете,
ведь по закону он должен устроить меня на приличное местечко - и предлагает:
ну, тогда вступайте в государственный корпус  здравоохранения  развивающихся
миров. Жалованье там бешеное, страховки по  высшему  разряду,  и  главное  -
четыре пятилетних контракта - и пожалуйста, пожизненный пенсион. Я, конечно,
не знал тогда, что там мало кто выдерживает до второго контракта...
   - У-уу, - восхитился Харпер, - так это, значит, все  эти  дикие  планеты,
да?
   - Дикие - это мягко сказано. Я попал на Оксдэм. Это  старая  планета,  ее
заселили сразу после Распада, и всю дорогу там происходили всяческие чудеса.
Цивилизацией   практически   не   пахнет,   нравы   веселые,   да   еще    и
бактериологическая обстановка не самая благоприятная. А уж на болотах жить -
а там половина суши это сплошные болота - и вовсе славно. В общем,  закинули
меня в эту мокрень... меня и напарника. Аксель Кренц его звали, железный был
парень, бывший врач десанта. Уволился из-за  драки,  ха-ха...  Нам,  правда,
повезло, другим бывало и хуже. В  нашем  районе  обитал  уникальный  старик,
доктор милостью божьей, который на этом Оксе всю свою жизнь просидел. Он нас
и надоумил. Если б не его советы, загнулись бы мы  с  Акселем  через  месяц.
Или, как большинство коллег, удрали к чертям.  С  оружием  там  расставаться
нельзя - ни днем, ни ночью. Представляете себе, что такое край  рудокопов  и
скотоводов? И ближайший прокурор  -  на  другой  стороне  планеты.  И  связи
практически нет... хо-хо-хо! За дешевенький  бластер  можно  купить  молодую
девчонку - хочешь на мясо, хочешь, еще для чего.
   Харпер не поверил своим ушам.
   - Как это - на мясо?! - переспросил он.
   - А вот так, дружище. Были там любители, были... троих Аксель  извел,  он
мечом крутил, как воздухом дышал. И стрелял - дай бог каждому.  В  общем-то,
врачи, как государственные служащие приличного ранга, могут там  чувствовать
себя неплохо - если с умом подойти к делу, конечно. Мы заказывали себе целые
контейнеры оружия, приличной жратвы и энергопатронов - и жили,  в  общем-то.
На второй год нас уже так уважали, что никто и не трогал. А уж  после  того,
как мы вытащили из лихорадки одного болотного царька, местные  кошкодралы  в
нашу сторону и дышать зареклись. Аксель завел себе огромный  гарем,  слуг  и
все такое прочее... В общем, все  было  почти  нормально,  но  тут  болотные
друзья что-то не поделили между собой, и началась резня. Три месяца мы,  как
глисты, бегали по заброшенным шахтам, таская с собой навьюченных  жратвой  и
боеприпасами девок! Вот там я и насмотрелся на все чудеса света...
   Огоновский замолчал, тщательно притушил о  подошву  ботинка  окурок.  Кэп
Харпер смотрел на него круглыми от  изумления  глазами,  ожидая  продолжения
рассказа. Он много слышал о жизни на диких  планетах,  но  еще  ни  разу  не
сталкивался с человеком, который сам жил этой жизнью.
   - В общем, лазили мы там, лазили, и кончились у нас харчи. Думали  поесть
девок, да жалко стало: решили выбираться. Выбрались... Бледные, понятно, как
спирохеты, отощали - а на по верхи ости-то,  ха-ха,  десантный  зондеркорпус
стоит. Утихомиривать, видите ли, прилетели. Тут бы нас и порешили, да, слава
богу, Аксель вдруг знакомого встретил. А то, конечно, ну очень  мы  были  на
врачей похожи! Шучу. Выжгли они там  все,  что  только  можно,  все  женское
население под корень перепортили,  навели,  понимаешь,  порядок.  Да  только
ненадолго это все. Едва они улетели, жизнь снова пошла по наезженной  колее.
И нам пришлось начинать все заново, потому как  вожди  поменялись,  какие-то
новые люди понаехали, в общем, все по новой. Я уж думал,  нервы  у  меня  не
выдержат. Но нет, справились: лихорадка  ударила.  Там,  в  этом  болотистом
плоскогорье, раз в пять-шесть лет случается форменный мор,  народ,  особенно
подземный, дохнет пачками Никто никого даже не хоронит, бросают в болота, да
и всего делов. Месяц мы с Акселем  почти  не  спали.  Вытащили.  Всех,  кого
могли. Уже и уезжать не то что не  хотелось,  а  вообще  даже  в  голову  не
приходило, до того привыкли... пятнадцать лет я там проторчал. Если б не эта
война, будь она проклята, до пенсии четыре с мелочью оставалось.
   - После войны вы хотите  вернуться  туда,  дотягивать  контракт?  -  тихо
спросил Харпер.
   - А кто его знает, куда и когда мы теперь  вернемся?  __  мрачно  хмыкнул
Огоновский и полез в карман за новой сигаретой. - Черт, как  жрать  хочется!
Интересно, когда нас снимут, забыли про нас, что ли? Куда мы вернемся,  кэп?
Мы, насколько я врубаюсь, еле унесли белы ноженьки, а назад нам теперь  ходу
нет: обложили. Теперь только вперед,  а  вперед  -  это,  собственно,  куда?
Где-то будем отсиживаться, наверное. Хрен  его  знает,  что  там  начальство
выдумает.
   У Харпера неприятно похолодело в животе, причем совсем не  от  голода.  В
принципе, он догадывался, что все так и обстоит на самом деле  -  фактически
док Огоновский лишь озвучил его мрачные мысли, да вот только признаваться  в
этом ему совсем не хотелось. Огоновский был прав,  самым  паскудным  образом
прав, а далеко-далеко, на Бифорте, Харпера ждала прелестная жена, которую он
завоевал с отнюдь не малыми усилиями, крохотная дочка и в придачу -  уютный,
тихий банк тестя, в  котором  он  мечтал  осесть,  заработав  себе  хотя  бы
майорский пенсион.
   Огоновский сплюнул на рифленый  черный  пол.  Кэп  дернулся  в  кресле  и
задумчиво спросил: - Док, а как вы считаете, мы успеем отремонтироваться  до
конца войны?
   Майор раздраженно фыркнул.
   - Фу, черт, Сол, вы же не похожи на дурака! Тем более что  вам-то  основы
стратегии читали гораздо круче, чем мне! Конец  войны,  славно  вы  загнули!
Нет, я понимаю, что для Эсис эта война была проиграна изначально, но  мы-то,
мы, а? Наши военные традиции... Мы  взяли  от  давно  почившей  Империи  все
худшее, что только могли. Наша военная доктрина,  основанная  на  магическом
слове  "атака",  наше  преклонение  перед   воинственными   предками,   наша
невозможность решиться на отступление... Вы  знаете,  я  считаю,  что  Келли
погубил флот. Да, этот сучий фанатик погубил нас всех! Нет, я  нисколько  не
отрицаю того, что  его  мужество  не  знало  себе  равных.  Я,  упаси  меня,
грешного, господи, ни на миг не  усомнился  в  фантастической  отваге  наших
экипажей, нет... Но чего ради они погибли, все эти люди? Келли шел  в  атаку
так, как будто за его спиной стояла судьба  расы.  Он  орал,  он  рычал,  он
гробил тысячи людей только для того, чтобы не упал,  упаси  боже,  флаг  его
флота!.. Флаг упал, что же дальше? "Парацельс" до отказа забит ранеными,  мы
бежим куда глаза глядят. Где, интересно, флаг  маршала  Келли?  Где,  я  вас
спрашиваю? Вот смотрите, Сол, у вас  всего-навсего  болят  ноги.  А  что  вы
скажете о пилотах, у которых уцелели только две вещи: башка  и  позвоночник?
Да, мы их вытянем. Но что же вы думаете, что им не было больно? А  ведь  они
тоже люди... они такие  же  офицеры,  как  вы,  -  может  быть,  даже  более
доблестные, черт возьми!
   - Док, - вдруг вскинулся канонир, - это война. Вам  это  неясно?  Или  вы
думаете, что сопли помогут вам воевать?
   Огоновский захохотал. Это было настолько неожиданно, что капитан  Харпер,
отвесив  челюсть,  уставился  на  своего  случайного  коллегу  с   искренним
недоумением.
   - Э-ээ, док... я где-то слышал рассуждения о том,  что  война  похожа  на
оргазм - для кого-то там... но вы...
   - Да идите вы, мальчишка!.. Война! Оргазм! Да что вы  знаете  о  войне?..
Или об оргазме?..
   - Майор!
   - Да-да, конечно!.. Сол, ради бога... Сол, поймите же  меня:  одно  дело,
когда человек умирает где-то рядом с вами, и за дело, и такова его служба, и
все знают, за что им платят бабло... а совсем другое  дело,  когда  человек,
живой человек, умирает фактически у вас на руках, и вы ничего, ну ничего  не
можете сделать, чтобы спасти его... а?! А когда вдобавок ко всему  этому  вы
еще давали клятву, которой тысячи и тысячи лет? Был такой типоша,  Гиппократ
его звали. Был, был, Сол... И нет ничего страшнее, чем эту клятву  нарушить!
Вы знаете, Сол, я стреляю намного лучше вас. Я даже из пушки  этой  хреновой
стреляю лучше. Мне б дня два - и черта б вы меня перестреляли. Я, Сол,  убил
очень много людей, очень. Некоторых - мечом. Вы знаете,  что  такое  убивать
мечом, а? Это когда вы с ног до головы в чужой крови, Сол...

   3

   Сгустившаяся в углах тьма была им судьей.
   Светильники горели вполнакала: мощности генераторов здесь не  хватало.  В
густом, словно патока, воздухе подземелья тускло тлели желтые  электрические
лампы, и это было пределом того, на  что  были  способны  они,  еще  недавно
могущественные хозяева целого континента. Еще недавно они владели  половиной
суши. Еще вчера их власть  простиралсь  с  запада  до  востока;  сейчас  все
изменилось. Двадцать лет назад они властвовали над спутниками  планеты.  Они
запускали свои корабли к ближайшим мирам, они вели  тайные,  но  грандиозные
исследования. Сегодня они понимали, что всему этому пришел конец.
   Нет,  внешне  все  было  в  порядке.  Массивные  машины  убирали  урожай,
гигантские заводы плавили сталь, миллионы и  миллионы  людей  вставали  рано
утром,  чтобы  лечь  поздно  вечером.  Корабли,   изящные   и   одновременно
функциональные, поднимали сети с уловом, сети, полные столь  нужными  дарами
гигантских морей... жизнь продолжалась.
   Над ними возвышался Храм.
   Они молчали: долго, долго...
   Но говорить было необходимо. И хотя ни один из них не хотел брать на себя
ответственность первого слова, сказать его все же пришлось.
   - Спасения нет.
   Так сказал старший из них, высокий  седобородый  первосвященник  с  витой
серебряной митрой на голове. В его глазах стоял не ужас, нет,  всего  только
печаль - но ее было достаточно для того,  чтобы  остальные,  те,  кто  сидел
вокруг  него   священным   шестиугольником,   смогли   проникнуться   ужасом
происходящего.
   - Веры нет.
   Голос старца возвысился, отозвавшись  в  темных  углах  помещения,  и  им
показалось,  что  в  унисон  с  ним  жалобно  вздохнули  ажурные  ритуальные
подсвечники на стенах помещения.
   - Отцы должны узнать, что мы остаемся верны им, ушедшим, даже в смерти.
   Сказав это, первосвященник резко поднялся  на  ноги,  размашисто,  словно
солдат в строю, прошел через круг своих братьев и  исчез  в  черном  провале
выхода. Он сказал все, что должен был, теперь говорить будут другие.  Первым
- Аиф, старший из Сыновей, он сидел во главе святого круга,  чуть  особняком
от остальных. И он заговорил: - Последняя попытка сорвалась. Как вы  знаете,
для подготовки этой миссии  мы  привлекли  наших  лучших  сыновей  из  числа
Светлых: они смогли задействовать немалые ресурсы.  Теперь  у  нас  остается
только один путь - мы должны выйти к звездам и, если  это  будет  возможным,
уведомить забывших о нас Отцов, что мы, умирая, по-прежнему храним  верность
их заветам.
   Ответом ему было негромкое гудение. Впрочем, ни один из присутствующих не
нашел в себе сил возразить. Тогда Аиф продолжил речь: - Наши шансы, конечно,
практически равны нулю. Прошло слишком, слишком  много  лет.  Но  мы  знаем,
теперь уже точно: пророчество сбудется. Значит, у нас нет другого  выхода...
с завтрашнего дня Светлый бен Харра начнет готовить экипаж.
   У них оставался один звездолет. Один-единственный, да и тот был  построен
проклятыми еретиками, долго  правившими  на  несчастной  планете.  Когда-то,
давным-давно, таких кораблей было  много,  они  бороздили  пространство,  за
долгие годы достигая ближайших звезд, но  так  и  не  нашли  никаких  следов
присутствия Отцов. Не нашли  -  потому  что  не  искали,  так  считали  они,
наказывая скверных в дни  Великого  Солнцеворота.  Не  нашли  -  потому  что
Верность, завещанная тысячелетия назад, была погребена под слоем  гордыни  и
тлена.
   После Солнцеворота  (да  восславится  утро  его!)  строительство  дорогих
игрушек было прекращено - во-первых, потому, что задачи борьбы  со  скверной
представлялись Сыновьям намного более  важными,  а  во-вторых,  потому,  что
слишком мало осталось людей, помнящих, как сплавить воедино тысячи и  тысячи
сложнейших механизмов звездолета.
   Впрочем, и среди Сыновей нашлись прозорливые. Три корабля удалось  спасти
и спрятать от ретивых глаз далеко в горах Трандара. Там же  оказались  и  те
немногие, кто  был  причастен  к  сложной  индустрии  звездоплавания  -  те,
разумеется, кто сумел выжить после Солнцеворота. Два корабля ушли к звездам;
их цели были туманны, и они не вернулись. Для последнего  корабля  умирающие
старики подготовили полный экипаж - четырнадцать человек, они  готовили  его
не из страха, так как бояться им уже просто надоело, а из надежды.  Да,  они
надеялись, что экспериментальный,  сверхдальний  "Кронг",  предназначавшийся
когда-то для очень долгого  путешествия,  сможет  донести  свою  команду  до
обитаемых миров - а они, эти старики, знали, что где-то  там,  за  границами
ненавистного им водородного облака,  в  глубине  которого  плыло  их  желтое
солнце, находятся обитаемые миры. Иногда они  принимали  непонятные  далекие
передачи, иногда им удавалось наблюдать странные далекие вспышки,  непохожие
на активность молодых звезд. Они верили, что кто-нибудь придет и к  ним,  но
годы текли, и надежды обращались в прах...  и  они  молчали,  молчали  перед
лицом безмозглых фанатиков, уверенных в том, что их мифическая Верность  еще
имеет какую-то ценность в таком старом и дряхлом Мироздании.
   - "Кронг" уйдет в то утро, когда бен Харра доложит нам  о  готовности.  А
мы, - голос Аифа стал твердым, как желтый драконий клык, украшавший верхушку
его митры, - а мы встретим пророчество во всей силе своей Верности!
   Сыновья молча склонили головы. И ни в одном из них  не  проснулись  страх
или жалость к самому себе.

   Глава 2
   1

   Мокрая метель, наотмашь бьющая  по  лицу,  едва  не  валила  его  с  ног.
Близились сумерки, и он знал, что должен дойти до лесного массива, синевшего
на юге - впрочем, через проклятые стрелы влажного снега юноша плохо различал
его контуры, и уж тем более он не был уверен, что  лес  находится  именно  к
югу. Временами ему начинало казаться, что  он  вообще  бредет  по  кругу,  и
дьявольское плоскогорье так никогда и не закончится.
   Он не ел уже двое суток.  Пару  ночей  назад  он  израсходовал  последний
патрон на то, чтобы пристрелить небольшого серого в  белых  пятнах  зверька;
мясо было жестким, противно отдавало чем-то нехорошим, но тем  не  менее  он
съел его сырым, съел быстрее, чем успел пожалеть об этом. С тех  пор  он  не
встретил ни единого живого существа. Его некогда крепкий костюм  превратился
в мокрые кожаные лохмотья, сапоги были  полны  влаги,  и  он  давно  уже  не
чувствовал  своих  ног.  Впрочем,  ему  было  все  равно.  Днем  он  кое-как
ориентировался по солнцу и шел, шел, шел... впереди были еще тысячи лонов.
   Надежда на спасение, согревшая его в тот миг, когда он вырвался из  белой
хватки ледяных полей и вошел в тот первый, редкий еще лес, давно уже угасла,
уступив место тупому, полубессознательному упрямству.
   Он брел, спотыкаясь и падая, практически не осознавая  того,  что  где-то
здесь,  среди  невысоких  холмов  заснеженной  зимней   степи,   уже   лежат
дороги-зимники тех, кто предпочитает жить  подальше  от  Сыновей,  Свободных
Солдат и всех прочих, претендующих на власть над  телами  и  душами.  Он  не
знал, что самым лучшим выбором был бы поиск такой дороги - а потом  ожидание
спасения. Ему было все равно.
   Ветер вдруг усилился - резко, словно ударом.  Сделав  несколько  шагов  -
каждый шаг он сопровождал долгим, протяжным стоном, -  путник  повалился  на
снег.
   Он не открывал глаз. Липкие, отвратительно холодные струи хлестали его по
лицу, крупные снежинки быстро таяли, но на  место  им  немедленно  приходили
новые. Несколько минут спустя он  почувствовал,  что  лицо  покрылось  слоем
снега. Тогда юноша зашевелился, машинально провел по нему рукой и  попытался
сесть.
   В это мгновение небольшой холмик, на который он упал, начал шевелиться.
   Сперва юноша не осознавал происходящего под ним.  Он  забеспокоился  лишь
тогда, когда ощутил, что скатывается  куда-то  вниз...  он  открыл  глаза  и
поднялся на четвереньки. То, что он  увидел,  показалось  ему  кошмаром,  на
какое-то мгновение в разом прояснившемся мозгу возникла уверенность, что  он
уже умер и теперь,  на  пороге  вечности,  его  встречает  один  из  демонов
Бесконечных Путей.
   Но это было не так. Он понял свою ошибку, с воплем подпрыгнул и  выхватил
из-за пазухи нож.
   Кошмарная змеиная голова, слабо светившаяся двумя парами узких  жемчужных
глаз, резко качнулась вслед за ним. Юноша ударил ее  ножом  -  раз,  другой,
потом яростно замолотил, плохо разбирая, куда и как он  попадает.  Метельное
плоскогорье разорвал тонкий, полный боли и ужаса визг. Тело юноши взлетело в
воздух, теперь снежный червь целиком выпростался из своей засады, его кольца
принялись мять и ломать тело непокорной добычи. В унисон с червем закричал и
юноша...
   Ранним утром, когда кроваво-красный диск далекого  солнца  еще  не  успел
целиком  выбраться  из-за  холмов,  возле   огромной   лужи   желтой   крови
остановилась машина. "Чаф-чаф-чаф! - пробормотал ее  двигатель.  -  Чаф-ф...
чаф-ф..." Обороты упали до минимума, теперь из высокой трубы  тянулась  лишь
тоненькая струйка черного угольного дыма.
   В прямоугольной, грубо сваренной кабине распахнулась дверь, явно снятая с
какого-то более сложного аппарата.
   - Червяк, - уверенно произнес хриплый фальцет. - Вылазь, Канда, смотри-ка
- червь! Я думал, их уже всех у нас извели, а тут вот, пожалуйста. Дела-а...
кто ж это его? Неужто опять фурканы проснулись, а? - Какие, к Орму, фурканы!
- возразил ему другой. - А ну-ка...
   Над  изуродованной  головой  снежного  червя   склонились   две   фигуры,
закутанные в плотные меховые куртки.
   - Вот его кто угандошил, - задумчиво объявил  Канда.  -  Откуда  он  тут,
интересно, взялся? Явно не из наших. И не Солдат. А ну,  Лопе,  переверни-ка
его на спину.
   Хриплый Лопе наклонился над погибшим. Наполовину  занесенный  снегом,  он
лежал меж свернутых в смертельной агонии  колец  гигантского  червя.  Правая
рука неизвестного смельчака сжимала рукоять странного кинжала,  который  был
до упора вбит в один из глаз червя - в последний. Казалось, умирая,  человек
зацепился за своего  врага,  чтобы  не  провалиться  в  одному  ему  видимую
пропасть.
   Лопе бесцеремонно извлек до странности легкое тело из  застывших  объятий
хищника, перевернул его на спину и внимательно вгляделся в осунувшееся  лицо
молодого парня.
   - Да это Светлый! - воскликнул он. - О-орм, да он жив!
   - Жив?! - поразился его спутник - Да, дышит. Давай занесем его в  кабину.
Если парняга умудрился одним ножом завалить червяка, значит, закалка у  него
что надо. Может, и  довезем  до  поселка.  Старому  Бурку  понравится  такой
подарок. Если парень выживет, Бурк, может, выдаст за него свою внучку
   Канда поглядел на Лопе нехорошим взглядом, но возражать не стал.  Мужчины
легко забросили раненого в уютное  меховое  нутро  своего  снегохода,  вновь
зачихал паровой движок, скрипнули, разворачивая машину, бортовые  редукторы,
и через мгновение мокрый снег,  вылетевший  из-под  широких  гусениц,  почти
скрыл следы недавней битвы.
   В дороге Лопе кое-как осмотрел раненого и с облегчение