Алексей Бессонов
   Змеи Эскулапа
   Фантастический роман


   Пролог

   Недвижимая и бессмертная  тьма  пространства  переходила  здесь  в  некий
странно подсвеченный сумрак - это  призрачно  светилось  водородное  облако,
скрывавшее в себе несколько сотен тусклых звездочек. В пустоте, разбавленной
лишь  редкими  скоплениями  чуть  мерцающей  пыли,  недвижно  висели  четыре
огромных звездолета, одинаково черных, с одинаковыми черно-золотыми крестами
на бортах.
   Вот только изувечены они были каждый по-своему.
   Лидер-линкор "Райнхард Шеер", недавно  еще  бывший  флагманом  гигантской
армады в три тысячи вымпелов, выглядел  так,  словно  его  долго  и  яростно
терзали все псы Преисподней; толстенные плиты внешней брони там и сям висели
оплавленными лохмотьями, один из четырех эволюционных двигателей  был  выбит
из креплений и болтался на двух уцелевших силовых фермах. Находившийся рядом
с ним ударный линкор типа "Саксон" выглядел значительно лучше, но и  ему  не
удалось избежать  множества  попаданий.  Впрочем,  "Саксы"  славились  своей
живучестью, поэтому его главный инженер ручался, что все неисправности могут
быть ликвидированы силами экипажа.
   Фрегат дальнего наведения класса "Надир"  умудрился  получить  всего  две
пробоины и, в общем-то, в серьезном ремонте не нуждался  -  а  вот  висевшей
поодаль тяжелой туше, по виду напоминавшей давно снятый с вооружения  линкор
серии "Эскобар Медина", повезло меньше.  Это  было  госпитально-спасательное
корыто "Парацельс", волею судеб вдруг оказавшееся в самой гуще безжалостного
сражения, после того как строй кораблей Конфедерации распался и линейный бой
превратился в свалку. Большая часть экипажа летающего госпиталя  отправилась
прямиком в Валгаллу, поэтому из боя его выводили в основном врачи, каждый из
которых имел и какую-то бортовую специальность.
   Именно здесь, в просторном командирском  салоне  "Парацельса",  собрались
сейчас уцелевшие командиры и старшие офицеры четырех кораблей.  Командующего
среди них не было - львиное сердце маршала Руперта  Келли,  поднявшего  свое
соединение навстречу многотысячной армаде Эсис, остановилось в  ту  секунду,
когда прямое попадание разворотило нижний штурманский пост "Шеера",  где  он
имел неосторожность находиться.
   Четыре корабля - все, что осталось  от  трех  тысяч  боевых  звездолетов,
пытавшихся остановить страшный клин Эсис, двигавшийся  к  одной  из  колоний
человечества, к системе Альдаран.  Уцелевшие  отступили,  но  их  еще  долго
преследовали. Четыре корабля уходили все дальше  и  дальше,  надеясь  пройти
Южную  Петлю  и  соединиться  с  XXXVII  резервным   корпусом   вице-маршала
Бринского, занявшим позицию  неподалеку  от  Беллами.  Когда  преследователи
отстали, "Надир" поймал страшную новость - Бринский  разбит,  Беллами  почти
обложена и готовится поднимать свои флоты... Прорыв становился невозможным.
   - Не хочу вас пугать, господа, но для нас, похоже, эта война кончилась...
На некоторое время, я надеюсь.
   В салоне висела тишина, где-то под потолком медленно  кружились  пылинки,
влекомые сонными струями вентиляторов.  Уцелевшие  прекрасно  понимали,  что
легион-генерал Волльмер прав. Командир флагмана, он был старшим среди них, и
на его долю выпала ответственность принимать решение.
   - Подать голос мы не можем, - продолжал он. - Вся  окрестная  зона  полна
рейдеров противника, и нас немедленно обнаружат. Возвращение на  базу  также
исключено... Единственное, что в  наших  силах,  -  это  найти  планету,  на
которой экипажи смогут произвести доступный вне доков ремонт, и ждать до тех
пор, пока мы сумеем вступить в бой. Я надеюсь, что все вы, - он обвел  салон
твердым, как клинок, взглядом яростно черных глаз, - понимаете:  победа  так
или иначе будет  на  стороне  Конфедерации...  Возможно,  мои  слова  звучат
чересчур громко... но ничего другого я сказать не могу. Да, они это знали...
Внешние колонии приняли первый удар, но до Авроры - всего лишь  сорок  суток
крейсерского хода, а там богатые, многолюдные миры с невообразимым людским и
промышленным потенциалом, там гигантские флоты, способные перемолоть  любого
противника, тогда как базы Эсис далеко, и чем сильнее растягивают враги свои
коммуникации, тем меньше их шансы. Но  пока  -  пока  придется  затаиться  и
ждать. Может быть, год, может быть, два... Они должны выжить:  хотя  бы  для
того, чтобы дожить до победы.
   - Беллами неприступна в принципе, и за  нее  мы  можем  не  опасаться.  -
Волльмер неожиданно осекся на полуслове: под потолком салона раздался резкий
писк  вызова,  и  дежурный  офицер  "Парацельса"  заговорил,  не   спрашивая
разрешения.
   - Начальник связи "Надира", срочно...
   Щелчок переключения - и хрипловатый, почти
   сорванный голос: - Четыре тяжелых крейсера-носителя, дистанция три и семь
миллиарда, скорость 0,3 L, строй уступа...
   - Они нас еще не видят? - резко спросил Волльмер.
   - Разумеется, нет, генерал. Их вижу только я. Кажется, пока нам  везет  -
иксовое  перекрытие  у  них  почти  двадцать  градусов.  Скоро  они   начнут
удаляться...
   - Если, конечно, не сманеврируют, - тихо сказал кто-то.
   Волльмер посмотрел на говорившего: это был командир "Саксона".
   - Если, Питер,  если...  в  любом  случае,  у  нас  есть  пара  часов.  Я
предлагаю: перебросить людей с "Шеера" на остальные корабли, оставить его  в
качестве  автофорта  и  нырять  в  облако.  Да-да-да,  я  знаю,  что  там  -
практически  неисследованная  область,  числящаяся  в   лоциях   как   район
рискованного звездоплавания, но у нас довольно  мощные  корабли,  и  к  тому
же... в облаке они нас точно не найдут. А "Шеер"... что ж, "Шеер" все  равно
не осилит сложный маневр.
   Кто-то усмехнулся. Лидер-линкор в качестве автофорта - это было  здорово.
У "Шеера" уцелело почти двадцать процентов батарей,  и  на  большинстве  еще
оставался кое-какой боезапас. Автофорт - то есть пустой корабль без экипажа,
будет  "гасить"  всех,  кто  не  отвечает  на  запрос  "свой  -  чужой",  и,
разумеется, попортит немало  крови  тем  Эсис,  которые  осмелятся  войти  в
простреливаемую им зону.

   Глава 1 1

   Святое утро... Снегоход остановился, не дойдя всего несколько  метров  до
плоской вершины ледяной горы. В борту приплюснутой  грязновато-белой  машины
распахнулся люк, и из кабины тотчас  выпорхнуло  небольшое  облачко  пара  -
такой был мороз. На плотный, после недавнего потепления смерзшийся  в  корку
снег выпрыгнул  высокий  юноша  в  толстом  кожаном  комбинезоне.  На  поясе
болтались отстегнутые шнуры системы электроподогрева. Надевая на ходу шлем с
очками, он бросился к сверкавшему на солнце ледяному гребню, который  венчал
собой край естественной площадки на  вершине.  Подбежал,  глянул  вниз  -  и
замер.
   - Святое утро...
   Казалось, побледнела даже ритуальная татуировка Светлого, украшавшая  его
скулы: внизу, под подошвой горы работали люди. Далеким гулом доносился  сюда
рев мощной строительной техники,  заканчивавшей  расчистку  гигантского,  не
менее сотни лонов в поперечнике, котлована; а в нем, уже почти освобожденный
из векового ледяного плена, слабо  поблескивал  серебристый,  местами  белый
треугольный корпус корабля...
   Юноша скатился вниз по склону и запрыгнул в кабину своего снегохода.
   - Сигнал - сейчас же! - прокричал он. - Пока они нас не заметили!..
   Один из двоих его спутников  обреченно  вздохнул  и  потянулся  к  панели
мощного радиопередатчика, занимавшего  почти  половину  и  без  того  тесной
кабины. Он знал: они выполнили свой долг, но жить им теперь осталось  совсем
немного.  Кодовый  сигнал  пронзит  небеса,  и  через  несколько  минут  над
удирающей машиной повиснет рычащий коптер тех, кто работает там, под горой.
   Так и случилось, только коптеров было сразу два.  Юноша  успел  закончить
прощальную молитву, благословил своих спутников на  путь,  из  которого  нет
возврата, и вывалился из полыхающего снегохода - последним.
   Неуклюжие,  выкрашенные  яркой  оранжевой  краской   машины   уже   почти
перевалили через вершину горы. Несколько секунд он стоял  на  коленях,  тупо
таращась на изуродованные тела тех, кто пришел сюда вместе с ним, а потом до
него вдруг дошло,  что  теперь  он  имеет  шанс  на  жизнь.  И  тогда  юноша
засмеялся, потому что мало кому удалось бы одолеть проделанный им путь  даже
на такой, как была у него, мощной и надежной машине. О том же, чтобы  пройти
сотни тысяч лонов пешком по ледяной пустыне, не стоило и думать. До  них  по
этой дороге прошли уже десятки отчаянных.  Множество  вездеходов,  несколько
тяжелых воздушных кораблей - все они сгинули среди сверкающих просторов, так
и не найдя ответа на всем им заданный вопрос.
   Ответ нашел он...
   Откатившись в сторону от горящей машины, юноша встал на ноги, отряхнул: с
себя налет сухого, как порошок, снега и  с  задумчивостью  поглядел  вниз  -
туда, откуда он пришел. Разум говорил ему, что единственно  верным  решением
была бы пуля в висок, но могучий инстинкт, живущий в его молодом  и  сильном
теле, заставлял его включиться в совершенно безнадежную борьбу. Он быстро  и
почти машинально проверил, что еще осталось в его многочисленных карманах  и
кобурах. Помимо мощного и скорострельного автомата в  набедренной  петле,  у
него  был  крупнокалиберный  пистолет  в  наколенном  кармане,   стандартный
спасательный набор, несколько пакетов с питательной  смесью  и  десятка  два
бульонных кубиков. Еще был шоколад и  плоская  фляга  с  нетронутым  запасом
сладкой, адски крепкой арры, способной, хоть и  ненадолго,  вернуть  силы  и
надежду в  самой  безнадежной  ситуации.  Одежда  -  кожаный  комбинезон  на
пушистом меху, высокие мягкие сапоги и теплый шлем -  позволяла  не  бояться
мороза, по крайней мере днем.
   Он понимал, что двигаться  по  следу  вездехода  нельзя.  Если  он  хочет
выжить, идти нужно в другую сторону. Расстояние возрастало, но на пути к югу
у него был шанс добраться до населенных мест.
   Юноша шел до наступления сумерек. Каменно-крепкий наст легко  держал  его
тело, он лишь раз провалился в глубокий, почти по пояс, снег, а  миниатюрный
компас помогал держать направление. Он шел на юго-восток.
   Когда  солнце  скрылось  за  алым  льдом  горизонта  и   вокруг   повисло
характерное, ни на что не похожее синее марево, юноша остановился, присел на
корточки и вытащил из-под комбинезона плоскую коробку спасательного  пакета.
Потянув за кольцо, он разорвал  тонкий  металл  крышки  и  высыпал  на  снег
содержимое: коробка должна была послужить котелком. В топливе он не нуждался
- в комплект пакета входила широкая  плоская  свеча  с  тремя  фитилями,  на
которой можно было вскипятить воду. Юноша вытащил из кармана широкий длинный
нож с потемневшей от старости костяной рукоятью, порылся в кучке рассыпанных
на снегу предметов и подбросил  на  ладони  миниатюрное  огниво  из  легкого
серого сплава. Держа огниво над свечой, он  резко  провел  по  нему  лезвием
ножа. Сноп искр, ярко  вспыхнув  в  надвигающейся  тьме,  с  первой  попытки
воспламенил один  из  фитилей.  Остальные  юноша  разжег  крохотным  клочком
бумаги. Затем он пробил ножом наст и набрал полную коробку  снега.  Поставив
ее на железные борта свечи, юноша вздохнул и отрешенно подумал о том, что  в
ближайшие дни ему следует держаться на одном бульоне -  его  должно  хватить
надолго. Свеча, как он помнил, горит  десять  часов,  а  полная  коробка  от
спаспакета закипает за пятнадцать минут...
   Свой третий рассвет он встретил с последним кубиком бульона. Свеча  почти
выгорела, лишь на самом донышке виднелся тонкий  слой  искусственного  жира.
Щеки молодого человека, покрытые густой  многодневной  порослью,  запали,  в
глазах  появился  лихорадочный  блеск  загнанного  зверя,  но  он  продолжал
двигаться - почти машинально, как сомнамбула. Он знал: если не врет  компас,
то к концу светового дня  на  горизонте  появится  бескрайний  лес,  который
обеспечит его топливом. По мере движения к югу мороз слабел, и если в первую
ночь он почти не спал, отчаянно пытаясь согреться в своем тонком  полимерном
мешке, полностью исключающем рассеивание тепла его тела, то теперь уже можно
было не бояться замерзнуть.
   И все же нагрузка - а юноша шагал все в том же выматывающем темпе, что  и
в первый день, - и истощение уже  дали  о  себе  знать.  Все  чаще  он  стал
погружаться в странное, полубессознательное  состояние,  напоминающее  грезы
зеленого дыма. В эти минуты (а может быть, часы?) перед ним вставали картины
давно забытого детства, и он, смеясь  от  счастья,  вспоминал  аромат  тысяч
цветов в отцовском саду. Несколько раз ему привиделась девушка,  которую  он
любил когда-то, еще совсем мальчишкой. Тогда она  казалась  ему  недостижимо
прекрасной и, увы, такой взрослой;  разница  в  возрасте  не  позволила  ему
побороть смущение, и он только провожал ее жарким взглядом  пылающего  юнца.
Теперь она шагала рядом с ним, ее переливчатый смех звенел в его ушах, и  он
начинал идти еще быстрее.
   Отрезвляла его лишь усталость да тупая, сводящая с ума боль в желудке.
   За несколько часов до заката  юноша  разжевал  первый  из  трех  пакетов,
наполненных приторно-сладкой смесью из молока  и  перетертых  орехов.  Запив
скудный обед глотком арры, он достал  компас  и  тревожно  поглядел  вперед.
Горизонт, изрезанный туманными контурами  холмов,  оставался  все  таким  же
белым, как три дня назад.
   Арра взбодрила его. Юноша набрал полную пригоршню снега, с  силой  растер
им лицо, слизал с ладони остатки и вновь двинулся на юго-восток.
   Через час, торжествуя, он вышел к берегу неширокого ручья  -  впереди,  в
начавшей  мутнеть  дали,  черно-серой  стекой  высились  очертания   могучих
деревьев; он преодолел смертельную ледяную пустыню, и теперь его  ждал  путь
через тайгу. Юноша почти бегом спустился к затянутой льдом речке и, спеша  и
не пробуя перед собой лед, двинулся к манившему его призраку  леса.  Впереди
было топливо, а может быть,  еще  и  пища.  Царство  ветров,  белая  пустота
остались за спиной, теперь ему казалось, что с усталых плеч свалилась тяжкая
ноша. Рифленые подошвы сапог заскользили  по  слегка  подтаявшему  льду,  но
путник не обратил на это внимания, близкий призрак спасения придал ему сил.
   Покатый берег ручья, кое-где поросший еще редким кустарником, был близко,
совсем, близко: в это мгновение правая нога юноши за что-то  зацепилась,  он
почувствовал, что теряет равновесие, и лед под ним,  скрежеща  и  протестуя,
разошелся... нога по бедро ушла в ледяную воду. Юноша закричал. Его крик был
слабым,  как  стон  умирающего.  Он  лег  на  лед  и  принялся,   извиваясь,
вытаскивать начавшую неметь ногу. Он напряг все  свои  силы,  рванулся  и  с
ужасом увидел, как ныряет в полынью выпавший из кармана компас...
   Задыхаясь, падая и поднимаясь вновь, бежал он к лесу. Когда его  грудь  с
треском взломала кустарник опушки, юноша медленно  повалился  на  землю.  Он
лежал, пытаясь хоть как-то восстановить сбитое дыхание и понимая, что,  если
сейчас - вот прямо сейчас он не поднимется и не разведет огонь,  встать  ему
уже не суждено, С протяжным стоном юноша поднялся на ноги и принялся  ломать
сучья для костра. Острым клинком он срубил несколько тонких  веток,  кое-как
поломал их об колено, но тут силы вновь оставили его. Он опустился на мягкий
влажный снег. Из его груди с хрипом вырывались прозрачные облачка пара.
   Кресало  воспламенило  бумагу,  но  влажное  дерево   долго   не   хотело
разгораться - измученный беглец решил уже, что развести спасительный  костер
ему так и не удастся. Все же, изведя несколько драгоценных  клочков  бумаги,
он добился того, что над самыми тонкими веточками появились  сперва  робкие,
затем все более густые струйки дыма. Он был спасен.

   2

   - Мы так толком и не познакомились, майор. Я знаю о вас  только  то,  что
ваша фамилия, кажется, Огоневский и вы - из отделения общей хирургии.
   - Огоновский, можно  просто  Андрей.  Да-да,  именно  так,  в  славянской
транскрипции. Так меня нарек почтеннейший папаша,  а  я  вот  мучаюсь:  всяк
норовит поименовать меня Эндрю, а я обижаюсь.
   В не очень-то просторном  отсеке  управления  шестым  грантауэром  левого
борта их было двое: кадровый флотский капитан-артиллерист и майор с  жезлами
Эскулапа в петлицах, поставленный сюда после того, как  в  сражении  погибла
добрая половина комендоров. Большинство из тех, кто уцелел,  старший  офицер
направил на более важные посты - кого в моторный, кого в жизнеобеспечение, а
в отсеки башен уселись врачи, способные управлять аппаратурой наведения.
   Кэпу Харперу, по идее, следовало бы находиться  в  другом  месте,  но  он
изрядно обгорел в "лунке" возле кормы, плохо  двигался,  страшно  матерился,
поэтому его сунули сюда, а  напарником  выделили  мрачноватого  черноглазого
хирурга с несколькими загадочными шрамами на физиономии. В процессе бегства,
когда их башня едва не раскалилась от сотен залпов, хирург показал себя если
не слишком умелым, то  по  крайней  мере  упорным  канониром,  но,  конечно,
поговорить  им  толком  не  удалось.   Почти   десять   часов   "Парацельс",
прикрываемый  истерически-яростным  огнем  "Шеера"  и  "Сакса",  уходил   от
проклятых Эсис, и все это время в отсеке звучали  лишь  короткие  отрывистые
команды Сола Харпера. Огоновский так и не произнес ни слова.
   - А я - Соломон, - не очень решительно произнес Харпер.
   Хирург был старше его лет на десять и почему-то внушал канониру странное,
чуть ли не сыновнее почтение.
   - Я знаю, Сол,  -  отозвался  Огоновский,  вдруг  осветив  лицо  короткой
белозубой улыбкой. - Вентиляция вроде дует, не так ли? Попробую-ка я поддать
ей чертей - что-то курить смертельно хочется. Вы, кстати, курите?
   Огоновский выбрался из  своего  кресла,  с  видимым  наслаждением  размял
измученную за много часов спину и потянулся к пульту  фильтро-вентиляционной
системы. Шипение под потолком усилилось, и своими обожженными легкими Харпер
сразу ощутил, как потек по отсеку приятный холодок прошедшего через  фильтры
воздуха.  Сложный  металло-пластиковый  аромат,  давно   уже   ставший   ему
привычным, окрасился новыми тонами - откуда-то слабо запахло гарью. Вспомнив
про ноги, Харпер тихо выругался.
   - Болит? - сочувственно поинтересовался Огоновский. - Могу кольнуть,  тут
что-то есть в аптечке. Будете курить?
   - Я не курю, - улыбнулся Харпер. -  У  нас  на  Кас-сандане  не  очень-то
принято. А ноги, в общем-то, не болят, спасибо... так, просто вспомнил, черт
бы их взял.
   - Не переживайте, вы будете ходить, как новенький. Дней пять, я думаю,  и
все придет в порядок.
   - Хотелось бы... Вы, кстати, кадровый? Я пришел на эту посудину уже после
начала всей этой катавасии и не успел, конечно, познакомиться со всеми.
   - Да нет, Сол. Я, кажется, пришел даже  позже  вас.  Призвали-то  меня  в
первые дни, но сперва я ходил на "Моргане-8", потом его спалили,  я  кое-как
выкарабкался, нас сняли с Ламина, я  отлежался  в  санатории  для  тех,  кто
слегка чокнулся, и получил, наконец, направление сюда.
   - В санатории?! - ужаснулся Харпер. - Что вы имеете в виду?
   - Да так, - хохотнул в ответ Огоновский, - заведение такое  -  специально
для резервистов, переживших боевой стресс. Обычно там отдыхают  недели  две,
но некоторые, знаете ли, остаются навсегда: тишь, птички  поют.  Но  у  меня
нервы крепкие, и меня турнули почти сразу, даже отоспаться толком  не  дали.
Поглядели в досье - и все,  пошел,  пошел...  крестик  в  погон  сунули,  по
резерву-то я был капитаном.
   - Но как же вы в резерве дослужились до капитана?
   - А-а, это долгая история. Впрочем, делать нам пока нечего, так что  могу
и рассказать. Понимаете,  после  орегонского  медкорпуса  у  меня  не  очень
заладилась карьера. То есть предложения, конечно, были, но ни одно  меня  не
устраивало - работать ординатором и скучно, и не особо прибыльно. Полгода  я