ных  уровней,  но  в  конце   концов   температура
сравняется  на  какой-то  промежуточной  точке:  нагретое  тело   остынет,
холодное - нагреется. И  остывание  и  нагревание  одинаково  представляют
собой проявление второго закона термодинамики и в соответствующих условиях
одинаково возможны.
     - Не учите меня  основам  термодинамики,  молодой  человек!  Что  вам
все-таки нужно? У меня мало времени.
     Ламонт сказал, не меняя  выражения  и  словно  не  замечая,  что  его
подгоняют:
     - Электронный Насос работает за счет выравнивания противоположностей.
В  данном  случае  противоположностями  являются  физические  законы  двух
вселенных. Условия, обеспечивающие существование этих законов,  какими  бы
эти условия ни были, поступают из одной вселенной  в  другую,  и  конечным
результатом этого процесса будут две вселенные с  одинаковыми  физическими
законами, представляющими собой нечто среднее между  нынешними.  Поскольку
это неминуемо вызовет какие-то пока еще не ясные, но  весьма  значительные
изменения в нашей вселенной, необходимо со всей серьезностью взвесить,  не
следует  ли  остановить  Насос   и   полностью   и   навсегда   прекратить
перекачивание.
     Ламонт твердо рассчитывал, что именно тут Хэллем  взорвется  и  лишит
его возможности продолжать объяснения. И Хэллем не обманул  его  ожиданий.
Он  вскочил  с  такой  стремительностью,  что  опрокинул  кресло.   Пинком
отшвырнув кресло в сторону, он шагнул к Ламонту.
     Тот быстро отодвинулся вместе со стулом и тоже встал.
     - Идиот! - кричал Хэллем, задыхаясь от ярости. - Вы что  же  думаете,
никто на Станции до сих пор и  не  подозревал  об  уравнивании  физических
законов? Вы смеете тратить мое время на пересказ того, что я  знал,  когда
вы пешком под стол ходили! Убирайтесь вон и  в  любой  момент,  когда  вам
вздумается подать заявление об уходе, считайте, что я его принял!
     Ламонт покинул кабинет, добившись того, чего хотел, и  тем  не  менее
его душила ярость при одной только мысли, что  Хэллем  посмел  так  с  ним
обойтись.



                              6 (окончание)

     - Во всяком случае, - сказал Ламонт, - теперь путь расчищен. Я сделал
попытку объяснить ему положение вещей. Он не захотел слушать. А  потому  я
предпринимаю следующий шаг.
     - А именно? - спросил Броновский.
     - Я намерен добиться приема у сенатора Бэрта.
     - У главы комиссии по техническому прогрессу и среде обитания?
     - Вот именно. Значит, ты про него слышал?
     - А кто про него не слышал? Но зачем, Пит? Что ты можешь сообщить ему
такого, что его заинтересует? Перевод тут ни при чем, Пит. Я  снова  задаю
тебе все тот же вопрос - что тебя тревожит?
     - Как я тебе объясню? Ты не знаешь паратеории.
     - А сенатор Бэрт ее знает?
     - Думаю, лучше, чем ты. Броновский укоризненно покачал пальцем.
     - Пит, довольно играть в прятки. Может быть, и я  знаю  то,  чего  не
знаешь ты. Мы не можем работать вместе, если будем  работать  друг  против
друга. Либо я член этого мозгового треста, состоящего из нас  двоих,  либо
нет. Скажи мне, что тебя тревожит, и я тоже тебе  кое-что  скажу.  Или  же
вообще кончим это.
     Ламонт пожал плечами.
     - Хорошо. Если хочешь, я объясню. И раз уж я разделался  с  Хэллемом,
так, пожалуй,  будет  даже  лучше.  Дело  в  том,  что  Электронный  Насос
представляет собой передатчик физических законов. В паравселенной  сильное
ядерное взаимодействие в сто раз сильнее, чем у нас, из чего следует,  что
для нас  более  характерно  деление  ядер,  а  для  них  -  слияние.  Если
Электронный  Насос  будет  действовать  и   дальше,   неминуемо   наступит
равновесие, когда сильное ядерное взаимодействие будет одинаковым в  обеих
вселенных - у нас примерно в десять раз сильнее, чем сейчас, а у них -  во
столько же раз слабее.
     - Но ведь это же известно?
     - Разумеется. Это стало очевидным чуть ли не с самого начала. Даже до
Хэллема дошло. Вот почему  этот  сукин  сын  так  разъярился.  Я  принялся
объяснять ему со всеми подробностями, будто думал, что он об этом  никогда
даже не слышал, и он сразу начал орать.
     - Но в чем все-таки суть? Если взаимодействие уравняется, это опасно?
     - Само собой. А ты как думаешь?
     - Я ничего не думаю. И когда же оно уравняется?
     - При нынешней скорости перекачки - через десять в тридцатой  степени
лет.
     - А это долго?
     - Пожалуй, хватит на то, чтобы триллион  триллионов  вселенных  вроде
нашей сменили друг друга  -  чтобы  каждая  возникла,  отжила  свой  срок,
состарилась и уступила место следующей.
     - О черт! Так из-за чего же тут копья ломать?
     -  А  из-за  того,  -  начал  Ламонт,  выговаривая  слова   четко   и
неторопливо, - что цифра эта, между прочим официальная, была  выведена  на
основании некоторых предпосылок, которые, на мой взгляд, неверны.  И  если
исходить из других предпосылок, которые, на мой взгляд, верны, то нам  уже
сейчас грозят неприятности.
     - Например?
     - Ну, предположим, Земля за пять минут превратится в облачко  газа  -
это, по-твоему, достаточная неприятность?
     - Из-за перекачки?
     - Из-за перекачки.
     - А мир паралюдей? Ему тоже грозит гибель?
     - Я в этом убежден. Опасность другого рода, но все-таки опасность.  -
Броновский вскочил и начал расхаживать по комнате. Его  каштановые  волосы
были густыми и длинными. Он запустил в них обе пятерни.
     - Если, по-твоему, паралюди так уж умны, зачем же они создали  Насос?
Ведь они раньше нас должны были понять, насколько он опасен.
     - Мне это приходило в голову,  -  ответил  Ламонт.  -  Вероятно,  они
наткнулись на идею  перекачки  совсем  недавно  и,  подобно  нам,  слишком
увлеклись  непосредственными  благами,   которые   она   приносит,   а   о
последствиях просто не задумались.
     - Но ведь ты-то уже сейчас определил, какие  будут  последствия.  Так
что же они, тупее тебя?
     - Все зависит от того, когда их заинтересуют эти  последствия,  да  и
заинтересуют ли вообще. Насос настолько  полезная  штука,  что  как-то  не
хочется искать в нем изъяны. Я и сам не стал бы в этом копаться,  если  бы
не... Кстати, Майк, а о чем ты хотел мне рассказать.
     Броновский остановился  перед  Ламонтом,  посмотрел  ему  в  глаза  и
сказал:
     - По-моему, мы чего-то добились. Ламонт секунду смотрел на него диким
взглядом, потом вцепился в его рукав.
     - С парасимволами? Да говори же, Майк!
     - Видишь ли, когда ты был  у  Хэллема...  Как  раз  когда  ты  с  ним
говорил. Я в первый момент не вполне разобрался, потому что не знал, в чем
дело. Но теперь...
     - Так что же?
     - Я все-таки не совсем уверен. Видишь ли, они передали кусок фольги с
пятью знаками...
     - Ну?
     - ...похожими на наши буквы. Их можно прочесть.
     - Что?
     - Вот погляди.
     И  Броновский  как  заправский  фокусник,  извлек  неизвестно  откуда
полоску фольги. По ней, совершенно не похожие на изящные и сложные спирали
и разноцветные блестки  парасимволов,  растянулись  пять  корявых,  совсем
детских букв: "СТРАК".
     - Что это может значить,  как  по-твоему?  -  с  недоумением  спросил
Ламонт.
     - Я прикидывал и так и эдак, но, мне кажется, скорее всего это  слово
"страх", написанное с ошибкой.
     - Так вот почему ты меня допрашивал? Ты подумал,  что  кто-то  у  них
испытывает страх?
     - Да, и решил, что тут может быть какая-то связь с твоим явно нервным
состоянием в последние месяцы. Откровенно говоря, Пит, я терпеть не  могу,
когда от меня что-то старательно скрывают.
     - Ну ладно тебе. Но давай не торопиться с выводами. Раз дело идет  об
обрывках фраз, тебе и карты в  руки.  Так,  значит,  по-твоему,  паралюдям
Электронный Насос начинает внушать страх?
     - Вовсе не обязательно, - сказал Броновский. -  Я  ведь  не  знаю,  в
какой мере они способны воспринимать то, что происходит в нашей вселенной.
Если они каким-то способом ощущают вольфрам,  который  мы  им  предлагаем,
если они ощущают наше присутствие, то не исключено, что они ощущают и наши
настроения. Может быть, они хотят нас успокоить, убедить, что  причин  для
страха нет.
     - Так почему же они так прямо и не написали - "не надо страха"?
     - А потому, что настолько хорошо они нашего языка еще не знают.
     - Хм-м. Ну в таком случае Бэрту об этом рассказывать, пожалуй, рано.
     - Да, не стоит. Слишком двусмысленно. И вообще я бы  на  твоем  месте
подождал обращаться к Бэрту. Кто знает, что они пытаются сообщить!
     - Нет, Майк, я ждать не могу. Я знаю,  что  прав,  и  времени  у  нас
остается очень мало.
     - Ну что ж. Только  ведь,  отправившись  к  Бэрту,  ты  сожжешь  свои
корабли. Твои коллеги тебе этого не простят. Кстати, а  не  поговорить  ли
тебе со здешними физиками? Один ты не можешь повлиять на Хэллема,  но  все
вместе...
     Ламонт замотал головой.
     - Ничего не выйдет. Тут  выживают  только  бесхребетные  субъекты.  И
против него ни один из них открыто  не  пойдет.  Уговорить  их  нажать  на
Хэллема? А ты не пробовал скомандовать вареным макаронам, чтобы они  стали
по стойке "смирно"?
     Добродушное лицо Броновского стало непривычно хмурым.
     - Возможно, ты и прав.
     - Я знаю, что я прав, - хмуро ответил Ламонт.



                                    7

     Для того чтобы добиться приема  у  сенатора,  потребовалось  довольно
много времени, и эта проволочка выводила Ламонта из себя,  тем  более  что
паралюди больше не присылали буквенных сообщений. Никаких, хотя Броновский
переслал не менее десятка  полос  с  тщательно  подобранными  комбинациями
парасимволов, а также вариантами "страк" и "страх".
     Ламонт  не  мог  понять,  зачем  ему  понадобилось  такое  количество
вариантов, но Броновский, казалось, очень на них рассчитывал.
     Однако ничего не произошло, а Бэрт наконец принял Ламонта.
     Глаза  сенатора  на   худом   морщинистом   лице   были   цепкими   и
пронизывающими.  Он  достиг  весьма  почтенного  возраста   (комиссию   по
техническому прогрессу и  среде  обитания  он  возглавлял  с  незапамятных
времен). К своим обязанностям сенатор относился с величайшей серьезностью,
что неоднократно доказывал делом.
     Бэрт поправил старомодный галстук, давно  уже  превратившийся  в  его
эмблему.
     - Сынок, я могу уделить вам только полчаса, - сказал он  и  поднес  к
глазам часы на широком браслете.
     Ламонта это не смутило.  Он  не  сомневался,  что  заставит  сенатора
забыть о времени. И он не стал начинать с азов - на этот раз его цель была
иной, чем во время беседы с Хэллемом. Он сказал:
     -  Я  не  стану  излагать  математические  доказательства,   сенатор.
Полагаю, вам  и  так  известно,  что  благодаря  перекачиванию  происходит
смешение физических законов двух вселенных.
     -  Перемешивание,  -  спокойно  заметил  сенатор,  -  причем   полное
равновесие будет достигнуто через десять в тридцатой степени лет. Я  верно
помню эту цифру? - Изогнутые брови придавали его изрытому  морщинами  лицу
вечно удивленный вид.
     - Совершенно верно. Но цифра эта опирается на допущение, что  законы,
просачивающиеся от нас к ним и наоборот, распространяются во  все  стороны
от точки проникновения со скоростью света. Это только предположение,  и  я
считаю, что оно ошибочно.
     - Почему же?
     - Измерена только скорость смещения внутри плутония  сто  восемьдесят
шесть, переданного в нашу вселенную.  Вначале  оно  протекает  чрезвычайно
медленно - предположительно из-за высокой плотности вещества,  -  а  затем
начинает непрерывно убыстряться. Если добавить к  плутонию  менее  плотное
вещество,  скорость  смещения  начнет  возрастать  гораздо  стремительнее.
Измерений такого рода было сделано немного, но если положиться на них,  то
в вакууме скорость  проникновения  должна  стать  равной  скорости  света.
Иновселенским законам требуется определенное  время,  чтобы  проникнуть  в
атмосферу, заметно меньше времени,  чтобы  достичь  ее  верхних  слоев,  и
практически мгновение, чтобы оттуда умчаться по всем направлениям в космос
со скоростью триста тысяч  километров  в  секунду,  тотчас  разрежаясь  до
полной безобидности.
     Ламонт умолк, обдумывая, как перейти к дальнейшему, и  сенатор  сразу
же уловил его нерешительность.
     - Однако... - подсказал он тоном человека, берегущего свое время.
     - Это  очень  удобное  предположение,  правдоподобное  и  не  сулящее
никаких неприятностей. Но что, если  проникновению  иновселенских  законов
препятствует не вещество, а самая структура нашей вселенной?
     - А что такое - "самая структура"?
     -  Мне  трудно  объяснить  это  словами.  Существует   математическое
выражение, которое, по-моему, тут  подходит...  но  на  словах  ничего  не
получится. Структура вселенной - это  то,  что  определяет  ее  физические
законы.  Структура  нашей   вселенной,   например,   делает   обязательным
сохранение энергии. Именно структура паравселенной, сконструированная, так
сказать, не вполне по нашему образцу, и делает их ядерное взаимодействие в
сто раз более сильным, чем у нас.
     - И что же?
     - Если проникновение идет в самую структуру, сэр, то наличие вещества
независимо от его плотности имеет лишь второстепенное  значение.  Скорость
проникновения в вакууме больше, чем в плотном  веществе,  но  не  намного.
Скорость  проникновения  в  космосе  может  быть  чрезвычайно  большой  по
сравнению с земными условиями и все же  во  много  раз  уступать  скорости
света.
     - Из чего следует...
     - Что иновселенская структура не рассеивается  так  быстро,  как  нам
казалось, но, образно говоря, нагромождается в пределах Солнечной системы,
где концентрация ее оказывается заметно выше, чем мы предполагали.
     - Так-так, - кивнул сенатор. -  И  сколько  же  понадобится  времени,
чтобы космос в пределах Солнечной  системы  достиг  равновесия?  Наверное,
цифра будет меньше десяти в тридцатой степени?
     - Гораздо меньше, сэр. Думаю, даже меньше десяти в  десятой  степени.
На это уйдет что-нибудь около пятидесяти миллиардов лет плюс-минус два-три
миллиарда.
     - Сравнительно немного, но вполне достаточно, э? И повода  тревожится
сейчас у нас нет, э?
     - Нет, сэр, боюсь что есть. Непоправимое произойдет задолго до  того,
как будет достигнуто равновесие. Благодаря перекачиванию  сильное  ядерное
взаимодействие в  нашей  вселенной  с  каждым  мгновением  становится  все
сильнее.
     - Настолько, что это поддается измерению?
     - Пожалуй, нет, сэр.
     - Хотя перекачивание продолжается уже двадцать лет?
     - Да, сэр.
     - Так где же повод для тревоги?
     - Видите ли, сэр, от степени сильного ядерного взаимодействия зависит
скорость, с какой водород внутри солнечного  ядра  превращается  в  гелий.
Если взаимодействие станет сильнее, хотя бы даже в самой  ничтожной  мере,
скорость слияния ядер водорода и превращения их в ядра гелия внутри Солнца
возрастет уже заметно. Равновесие же между тяготением и излучением  внутри
Солнца весьма хрупко, и если нарушить его в пользу излучения,  как  сейчас
делаем мы...
     - И что же?
     - Это вызовет колоссальный взрыв. По законам  нашей  вселенной  такая
небольшая звезда, как наше Солнце, неспособна стать  сверхновой.  Но  если
они изменятся, это  перестанет  быть  невозможным.  И,  насколько  я  могу
судить,  никакого  предупреждения  не  будет.  Когда   процесс   достигнет
критической точки, Солнце взорвется, и через восемь минут после этого мы с
вами перестанем существовать, а Земля превратится в расширяющееся  газовое
облако.
     - И сделать ничего нельзя?
     - Если равновесие уже необратимо нарушено, то ничего. Если же еще  не
поздно, необходимо прекратить перекачивание.
     Сенатор кашлянул.
     - Прежде чем согласиться принять вас, молодой человек, я навел о  вас
справки, так как вы были  мне  неизвестны.  В  частности,  я  обратился  к
доктору Хэллему. Вы с ним знакомы, я полагаю?
     - Да, сэр, - голос Ламонта оставался  ровным,  хотя  уголки  его  губ
задергались. - Я с ним очень хорошо знаком.
     - Он ответил мне, - продолжал сенатор, покосившись на листок  у  себя
под рукой, - что вы безмозглый склочник, страдающий явным помешательством,
и что он самым решительным образом требует, чтобы я вас ни в  коем  случае
не принимал.
     Ламонт сказал, стараясь сохранить хладнокровие:
     - Это его слова, сэр?
     - Его собственные.
     - Так почему же вы меня приняли, сэр?
     - При обычных обстоятельствах, получи я от Хэллема такой отзыв, я  бы
вас не принял.  Я  ценю  свое  время,  и  безмозглых  склочников  и  явных
помешанных ко мне, свидетель бог, является более чем достаточно, и даже  с
самыми  лестными  рекомендациями.  Но  мне  не  понравилось   хэллемовское
"требую". От сенаторов не требуют, и Хэллему полезно зарубить это себе  на
носу.
     - Так вы мне поможете, сэр?
     - В чем?
     - Ну... прекратить перекачку.
     - Прекратить? Нет. Это невозможно.
     - Но почему? - почти крикнул Ламонт. -  Вы  ведь  глава  комиссии  по
техническому  прогрессу  и  среде  обитания,  и  ваша  прямая  обязанность
запретить перекачку, как и  всякий  другой  технический  процесс,  который
наносит среде обитания непоправимый ущерб. А  можно  ли  представить  себе
ущерб страшнее и непоправимее того, которым грозит перекачивание?
     - О, разумеется, разумеется! При условии, что вы правы. Но ведь  пока
все в конечном счете сводится к тому,  что  вы  просто  исходите  из  иных
предположений, нежели те, которые приняты  всеми.  Однако  кто  определит,
какая система предположений верна, а какая нет?
     - Сэр, моя гипотеза  делает  понятными  несколько  моментов,  которым
принятая теория объяснения не дает.
     - В таком случае ваши коллеги должны были бы принять ваши поправки, а
тогда вы вряд ли пришли бы ко мне, не так ли?
     - Сэр, мои коллеги не  хотят  мне  верить.  Этому  мешают  их  личные
интересы.
     - А вам личные интересы мешают поверить, что вы можете и ошибаться...
Молодой человек, на бумаге я обладаю огромной властью, но  осуществить  ее
могу, только если на моей стороне будет общественное мнение. Разрешите,  я
преподам вам урок практической политики.
     Он поднес к глазам часы, откинулся в  кресле  и  улыбнулся.  Подобные
предложения были не в  его  привычках,  но  утром  в  редакционной  статье
"Земных  новостей"  он  был  назван   "тончайшим   политиком,   украшением
Международного конгресса", и это все еще приятно щекотало его самолюбие.
     - Большое заблуждение полагать, - начал он, - будто  средний  человек
хочет, чтобы среда  обитания  оберегалась,  а  его  жизнь  ограждалась  от
гибели, и проникнется благодарностью к идеалисту, который  будет  бороться
за эти цели. Он просто ищет личных удобств. Это ясно показал кризис  среды
обитания в двадцатом веке. Когда стало  известно,  что  сигареты  повышают
вероятность заболевания  раком  легких,  казалось  бы,  наиболее  разумным
выходом было покончить с курением вообще, однако  желанным  выходом  стала
сигарета, не вызывающая рака. Когда стало ясно, что двигатели  внутреннего
сгорания загрязняют атмосферу, наиболее очевидным выходом  было  бы  вовсе
отказаться  от  таких  машин,  однако  желанный  выход  лежал  в  создании
двигателей, которые не загрязняли бы воздух. Так вот, молодой человек,  не
просите, чтобы я остановил перекачивание. На него  опираются  экономика  и
благосостояние всей планеты. Лучше  подскажите  мне  способ,  как  сделать
перекачку безопасной для Солнца и избежать его взрыва.
     - Такого способа нет, сенатор. Тут мы имеем дело с основой  основ,  и
играть с этим нельзя. Надо прекратить перекачивание.
     - Но при этом  вы  можете  предложить  только  возврат  к  положению,
которое существовало до появления Электронного Насоса?
     - Иного выхода не существует.
     - Тогда вам нужно представить четкие и неопровержимые