и   Жесткие
позаботятся о вас, и уж во всяком случае, о детях.
     Ун ничего не сказал и  сделал  Тритту  знак  молчать.  Он  давал  Дуа
энергию небольшими порциями, медленно,  очень  медленно,  делая  перерывы,
чтобы дать ей отдохнуть.
     Дуа бормотала:
     - Хватит, хватит!
     Ее вещество трепетало все сильнее. Но он продолжал ее кормить.  Потом
он заговорил:
     - Дуа, ты ошиблась, - сказал он. - Мы не машины.  Я  знаю  совершенно
точно, что мы такое. Я бы пришел к тебе раньше, если бы узнал это  раньше,
но я понял, только когда Лостен попросил меня подумать. И я думал. Со всем
напряжением. И все-таки это чуть было не вышло преждевременно.
     Дуа застонала, и Ун умолк.
     -  Послушай,  Дуа,  -  сказал  он  после  паузы.  -  В   нашем   мире
действительно  есть  только  один  вид  живых  существ,  и  живут  в   нем
действительно только Жесткие. Ты уловила это, и тут  ты  не  ошиблась.  Но
отсюда вовсе не следует, что Мягкие - машины, а не  живые  существа.  Нет,
просто мы принадлежим к этому  же  виду.  Мягкие  -  это  первичная  форма
Жестких. Мы появляемся на свет,  как  Мягкие,  становимся  взрослыми,  как
Мягкие, а потом мы переходим в Жестких. Ты поняла?
     - Что? Что? - спросил Тритт тихо и растерянно.
     - Погоди, Тритт, - сказал Ун. - Не сейчас. Потом ты тоже  поймешь.  А
пока я говорю для Дуа.
     Он следил за тем, как Дуа обретает матовость.
     -  Послушай,  Дуа!  -  сказал  он  потом.  -  Всякий  раз,  когда  мы
синтезируемся, когда синтезируется любая  триада,  мы  образуем  Жесткого.
Каждый Жесткий триедин,  потому-то  он  и  жесткий.  И  весь  срок  утраты
сознания в период синтезирования  мы  живем  в  форме  Жесткого.  Но  лишь
временно, а потом, выходя из синтеза, мы все забываем. И долго  оставаться
Жестким мы не можем,  нам  необходимо  возвращаться  в  мягкое  состояние.
Однако всю свою жизнь мы развиваемся  от  стадии  к  стадии.  Отпочкование
каждого ребенка  отмечает  такую  стадию.  Появление  третьего  ребенка  -
крошки-эмоционали - открывает путь к заключительной стадии, когда сознание
рационала само, без содействия остальных двух, обретает память  о  кратких
периодах  существования  в  форме  Жесткого.  Тогда  и  только  тогда   он
становится способен провести безупречный синтез, который создаст  Жесткого
уже навсегда и  обеспечит  триаде  новую  единую  интеллектуальную  жизнь,
посвященную приобретению знаний. Я ведь говорил тебе, что  переход  -  это
как бы новое рождение. Тогда я лишь нащупывал эту неясную мысль, но теперь
я говорю то, что знаю твердо.
     Дуа смотрела на него, силясь улыбнуться. Она сказала:
     - Как ты можешь настолько обманываться,  Ун?  Будь  это  так,  почему
Жесткие не рассказали тебе об этом раньше? Да и всем нам тоже?
     - Они не могли,  Дуа.  Когда-то,  тысячи  тысяч  циклов  тому  назад,
синтезирование представляло  собой  лишь  соединение  атомов  тела.  Но  в
результате эволюции у первоначальных форм постепенно развились разные типы
сознания. Слушай, Дуа. Синтезирование включает в себя и слияние  сознаний,
а это процесс гораздо более сложный и  тонкий.  Рационал  может  слить  их
правильно и навсегда, только когда  он  созреет  для  этого.  Зрелость  же
наступает в тот момент, когда он  сам,  без  чьей-либо  помощи,  постигает
сущность происходящего, когда его сознание  наконец  становится  способным
вместить воспоминания о том, что происходило в периоды временных  слияний.
Если  рационалу  объяснить  все  заранее,  естественность  развития  будет
безнадежно искажена, он уже не сумеет  определить  правильный  момент  для
безупречного синтеза, и новый Жесткий  получится  ущербным.  Когда  Лостен
умолял меня думать, он очень рисковал.  И  не  исключено,  что...  Хотя  я
надеюсь... Видишь ли, Дуа, мы ведь особый случай. Из поколения в поколение
Жесткие старательно подбирали триады так, чтобы появлялись особо одаренные
новые Жесткие. И наша триада - лучшая из тех, которые им  удалось  до  сих
пор подобрать. А особенно ты, Дуа. Особенно ты.  Лостен  -  это  слившаяся
триада, чьей крошкой-серединкой когда-то была ты. Какая-то его часть  была
твоим пестуном. Он следил за тобой. Он привел тебя к нам с Триттом.
     Дуа приподнялась. Голос ее стал почти нормальным.
     - Ун! Ты придумал все это, чтобы утешить меня?
     Но, опередив Уна, ей ответил Тритт:
     - Нет, Дуа! Я это тоже чувствую. Да, чувствую.  Я  не  совсем  понял,
что, но я это чувствую.
     - Он говорит правду, Дуа, - сказал Ун. - И ты это тоже  почувствуешь.
Разве ты уже не припоминаешь хоть немного, как мы были  Жестким  в  период
нашего синтеза? Разве ты не хочешь еще раз  синтезироваться?  В  последний
раз? В самый последний?
     Он помог ей  подняться.  В  ней  чувствовался  жар,  и  она,  хоть  и
сопротивлялась, уже начала разреживаться.
     - Если ты сказал правду, Ун, - произнесла она, задыхаясь, -  если  мы
должны стать Жестким, то по твоим словам получается, что мы  будем  кем-то
очень важным. Ведь так?
     - Самым важным. Самым лучшим, который когда-либо синтезировался. Я не
преувеличиваю... Тритт, стань вот тут. Мы не расстаемся, Тритт.  Мы  будем
вместе, как нам всегда хотелось. И Дуа тоже. И ты тоже, Дуа.
     - Тогда мы сможем убедить Эстуолда,  что  Насос  надо  остановить,  -
сказала Дуа. - Мы заставим...
     Синтезирование началось. В комнату один за другим входили Жесткие. Ун
еле различал их, потому что он уже сливался с Дуа.
     Этот синтез не был похож на  прежние  -  ни  упоенного  восторга,  ни
острой радости бытия, а лишь непрерывный, спокойный,  блаженно-безмятежный
процесс. Он чувствовал, что становится единым с Дуа,  и  весь  мир  словно
хлынул  в  его/ее  обостренное  восприятие.  Позитронные  Насосы  все  еще
работали - он/она чувствовали это ясно. Почему они работают?
     Он был также и Триттом - его/ее/его  сознание  исполнилось  ощущением
горькой потери. О мои крошки...
     И он вскрикнул - последний крик,  рожденный  еще  сознанием  Уна,  но
каким-то образом кричала Дуа:
     - Нет, мы не сможем остановить Эстуолда. Эстуолд - это мы. Мы...
     Крик, который был  криком  Дуа  и  не  ее  криком,  оборвался  -  Дуа
перестала быть. И больше никогда не будет Дуа. И Уна. И Тритта. Никогда.



                                   7аbс

     Эстуолд шагнул к стоящим в  молчании  Жестким  и  печально  сказал  с
помощью звуковых вибраций:
     - Теперь я навсегда с вами. Нам предстоит сделать так много...





                   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БОРОТЬСЯ БЕССИЛЬНЫ?

                                    1

     Селена Линдстрем просияла профессиональной улыбкой и пошла дальше. Ее
легкая пружинистая припрыжка уже больше не удивляла туристов, и теперь  им
даже  начинало  казаться,  что  в  этой  непривычной  походке  есть   своя
грациозность.
     -  Пора  перекусить!  -  объявила  она   жизнерадостно.   -   Завтрак
исключительно  из  продуктов  местного  производства,  уважаемые  дамы   и
господа. Вкус может показаться  вам  несколько  непривычным,  но  все  они
высокопитательны... Вот сюда, сэр. Я знаю, вы не станете возражать, если я
посажу вас с дамами... Одну минутку. Места хватит для  всех...  Мне  очень
жаль, но дежурное блюдо всего одно, хотя напитки  вы  можете  заказать  по
желанию. Сегодня телятина... Нет-нет.  И  вкус  и  консистенция  создаются
искусственным  образом,  но  общий  результат  превосходен,   можете   мне
поверить.
     Затем она села сама, не удержавшись от легкого вздоха и даже любезная
улыбка на ее лице чуть-чуть поблекла.
     Один из туристов остановился у стула напротив.
     - Разрешите? - спросил он.
     Селена бросила на него внимательный оценивающий  взгляд.  Он  казался
безобидным, а она привыкла с полным на то основанием  полагаться  на  свою
проницательность.
     - О, пожалуйста! - ответила она.  -  Но  ведь  вы,  по-моему,  тут  с
кем-то?
     Он покачал головой.
     - Нет. Я один. Но в любом случае общество земляшек меня  не  особенно
прельщает.
     Селена снова поглядела на него. Лет около пятидесяти,  лицо  усталое,
но глаза живые и умные. Ну, и, конечно, впечатление  неуклюжей  грузности,
которое всегда производят земляне,  впервые  попавшие  в  условия  лунного
тяготения. Она сказала:
     - Земляшки - это чисто лунное словечко, и к тому же довольно грубое.
     - Я ведь сам с Земли, - ответил он, - а  потому,  мне  кажется,  имею
право его употреблять. Но, конечно, если вам неприятно...
     Селена только пожала плечами, словно говоря: "Как вам угодно!"
     Глаза у нее были чуть раскосыми, как у большинства лунных девушек, но
волосы цвета  спелой  пшеницы  и  крупноватый  нос  никак  не  вязались  с
традиционным представлением о восточных красавицах.  Однако,  несмотря  на
неправильные черты лица, она была очень привлекательна.
     Землянин глядел на металлический флажок  с  ее  именем,  который  она
носила на  груди  слева.  И  Селена  ни  на  секунду  не  усомнилась,  что
интересует его действительно флажок.
     - А тут много Селен? - спросил он.
     - О да! Они исчисляются по меньшей мере сотнями. Так же, как  Синтии,
Дианы и Артемиды. Но особенно популярны Селены, хотя половина знакомых мне
Селен предпочитают сокращение  "Лена",  а  вторая  половина  именует  себя
Селиями.
     - А какое сокращение выбрали вы?
     - Никакого. Я - Селена. Все три слога. Се-ЛЕ-на,  -  произнесла  она,
подчеркнуто выделив ударный слог. -  Так  называют  меня  те,  кто  вообще
называет меня по имени.
     Губы землянина сложились в улыбку - с некоторой  неловкостью,  словно
для них это было что-то не вполне привычное. Он сказал:
     - А когда вас спрашивают, на что вы сели, Селена?
     - Больше он этого вопроса  не  повторит!  -  ответила  она  с  полной
серьезностью.
     - Но спрашивают?
     - Дураков в мире хватает.
     К их  столику  подошла  официантка  и  быстрыми  плавными  движениями
расставила блюда.
     На  землянина  это  произвело  явное  впечатление.  Он  повернулся  к
официантке и сказал:
     - Они у вас словно парят в воздухе.
     Официантка улыбнулась и отошла к следующему столику.  Селена  сказала
предостерегающе:
     - Только не вздумайте ей подражать. Она привыкла к нашей силе тяжести
и умеет ею пользоваться.
     - Другими словами, я все перебью?
     - Во всяком случае, вы устроите нечто очень эффектное.
     - Ну хорошо. Не буду!
     - Но кто-нибудь непременно попробует! Тарелка спланирует на  пол,  он
попытается  поймать  ее  на  лету  и  свалится  со  стула.   Я   пробовала
предупреждать, но, конечно,  это  не  помогает,  и  бедняга  потом  только
сильнее смущается. А все остальные хохочут. То есть остальные  туристы.  А
мы столько раз видели такие спектакли, что нам уже не смешно, да к тому же
потом кому-то приходится все это убирать.
     Землянин с большой осторожностью поднес вилку ко рту.
     -  Да,  вы  совершенно  правы.  Даже  простейшие  движения  даются  с
некоторым трудом.
     - Нет, вы быстро освоитесь. Во всяком случае, с несложными операциями
вроде еды. Ходьба, например, дается тяжелее. Мне еще не приходилось видеть
землянина, который был бы способен бегать тут по-настоящему. То есть легко
и быстро.
     Некоторое время они ели молча. Потом землянин спросил:
     - А что означает это "Л"? Он опять глядел на ее  флажок,  на  котором
было написано: "Селена Линдстрем, Л."
     - Всего лишь "Луна", - ответила Селена равнодушно. -  Чтобы  отличать
меня от иммигрантов. Я родилась здесь.
     - Неужели?
     - А что тут удивительного? Люди живут и работают на  Луне  уже  более
пятидесяти лет. Или вы полагали, что у них не может быть детей?  У  многих
лунорожденных есть уже внуки.
     - А сколько вам лет?
     - Тридцать два года.
     На  его  лице  отразилось  неподдельное  удивление,  но  он  тут   же
пробормотал:
     - Ах да, конечно.
     Селена подняла брови.
     - Значит, вы понимаете? Большинству землян  приходится  объяснять,  в
чем тут дело.
     - Ну,  я  достаточно  осведомлен  для  того,  чтобы  сообразить,  что
большинство внешних признаков возраста появляется в результате  неминуемой
победы силы тяжести над тканями тела - вот почему обвисают щеки и  животы.
Поскольку сила тяжести на Луне равна лишь одной  шестой  силы  тяжести  на
Земле, нетрудно догадаться, что люди тут должны выглядеть  молодыми  очень
долго.
     - Да, но только выглядеть, - сказала Селена. - У нас тут  нет  ничего
похожего на бессмертие, и средняя  продолжительность  жизни  соответствует
земной. Однако старость мы, как правило, переносим лучше.
     - Ну, это уже немало...  Но,  конечно,  у  медали  есть  и  оборотная
сторона? - он как раз отхлебнул кофе. - Вам, скажем, приходится  пить  вот
это... - он умолк, подыскивая нужное слово, но, по-видимому, оно оказалось
не слишком удобопроизносимым, потому что он так и не докончил фразу.
     - Мы могли бы ввозить продукты питания и напитки с Земли,  -  сказала
она, улыбнувшись. - Но в таких мизерных количествах,  что  их  хватило  бы
лишь для очень ограниченного числа людей и к тому же на очень ограниченный
срок. Так какой же смысл отнимать ради этого место у по-настоящему  важных
грузов? Да мы и привыкли к этому пойлу. Или  вы  хотели  употребить  слово
покрепче?
     - Не для кофе, - сказал он. - Я приберегал его для  еды.  Но  "пойло"
вполне подойдет... Да, кстати, мисс Линдстрем, в программе нашей поездки я
не нашел упоминания о посещении синхрофазотрона.
     - Синхрофазотрона? - она почти  допила  кофе  и  уже  поглядывала  по
сторонам,  выбирая  момент,  чтобы  встать  и  собрать   группу.   -   Это
собственность Земли,  и  он  не  входит  в  число  достопримечательностей,
которые показывают туристам.
     - Вы хотите сказать, что доступ к нему для лунян закрыт?
     - О, ничего подобного! Его штат укомплектован почти одними  лунянами.
Просто  правила  пользования  синхрофазотроном  устанавливает   Земля,   и
туристам его не показывают.
     - А мне бы очень хотелось взглянуть на него!
     - Да, конечно... А вы принесли мне удачу, - весело добавила она. - Ни
одна тарелка и ни один турист не очутились на полу!
     Она встала из-за стола и сказала:
     - Уважаемые дамы и  господа!  Мы  отправляемся  дальше  через  десять
минут. Пожалуйста, оставьте на столах все, как есть. Если кто-нибудь хочет
привести себя в порядок, туалетные комнаты направо. Сейчас  мы  отправимся
на пищевую  фабрику,  благодаря  которой  мы  смогли  пообедать  так,  как
пообедали.



                                    2

     Квартира Селены была, разумеется, небольшой и умещалась, по  сути,  в
одной комнате, но догадаться об этом сразу  было  трудно.  Три  панорамных
окна сверкали звездами, которые двигались медленно и беспорядочно, образуя
все новые и новые  созвездия,  не  имевшие  даже  отдаленного  сходства  с
настоящими. При желании Селена  могла  менять  настройку  и  созерцать  их
словно в сильный телескоп.
     Бэррон Невилл не выносил этих звездных  видов  и  всегда  сердито  их
выключал, повторяя каждый раз: "Как только ты их  терпишь?  Из  всех  моих
знакомых одной тебе нравится эта безвкусица. И  ведь  этих  туманностей  и
звездных скоплений в действительности даже не существует!"
     А  Селена  спокойно  пожимала  плечами  и  отвечала:  "А  что   такое
"существует в действительности"? Откуда ты знаешь, что те,  которые  можно
увидеть с поверхности, действительно существуют? А мне они  дают  ощущение
свободы и движения. Неужели я не могу обставить  свою  квартиру,  как  мне
нравится?"
     После этого Невилл бормотал что-то невнятное и без особой охоты шел к
окнам, чтобы вновь их включить, а Селена говорила: "Оставь!"
     Мебель отличалась округлостью линий, а  стены  были  покрыты  неярким
геометрическим орнаментом на приятно приглушенном фоне. Нигде не  было  ни
одного изображения, которое хотя бы отдаленно напоминало живое существо.
     "Живые существа принадлежат Земле, - говорила Селена. - А тут Луна".
     Вернувшись домой в этот вечер, она, как и ожидала, увидела у  себя  в
комнате Невилла. Он полулежал на маленькой легкой кушетке, задрав  ногу  в
сандалии. Вторая сандалия валялась рядом на полу. На его груди,  там,  где
он ее задумчиво почесывал, проступили красные полосы.
     Селена сказала:
     - Бэррон, свари кофе, ладно? - и, грациозно изогнувшись, одним гибким
движением сбросила платье на пол и носком ноги отшвырнула его в угол.
     - Уф! - сказала она. - Какое облегчение! Пожалуй, хуже всего  в  этой
работе то, что приходится одеваться, как земляшки.
     Невилл, который возился в кухонной нише, ничего не ответил. Он слышал
это десятки раз. Через минуту он спросил с раздражением:
     - Что у тебя с подачей воды? Еле капает.
     - Разве? - рассеянно сказала она. - Ну,  значит,  я  перерасходовала.
Ничего, сейчас натечет.
     - Сегодня у тебя были какие-нибудь неприятности?
     - Нет, - Селена пожала плечами. - Обычная канитель. Смотришь, как они
ковыляют, как притворяются, будто еда им  не  противна,  и  наверняка  все
время думают про себя, предложат им ходить раздетыми или нет...  Бррр!  Ты
только представь себе, как это выглядело бы!
     - Ты, кажется, становишься ханжой?
     Бэррон вернулся к столу, неся две чашечки кофе.
     - Не понимаю, при чем тут ханжество. Дряблая кожа, отвислые животики,
морщины и всякие микроорганизмы. Карантин карантином, только они все равно
нашпигованы всякими микробами... А у тебя ничего нового?
     Бэррон покачал головой. Для лунянина  он  был  сложен  очень  плотно.
Привычка постоянно щуриться придавала хмурое, почти угрюмое выражение  его
лицу. А если бы не это, подумала Селена, оно было  бы  очень  красиво.  Он
сказал:
     - Да ничего особенного.  Мы  по-прежнему  ждем  смены  представителя.
Прежде всего надо посмотреть, что такое этот Готтштейн.
     - А он может помешать?
     - Не больше, чем нам мешают сейчас. В конце-то концов, что они  могут
сделать? Подослать шпиона? Но как земляшку ни переодевай, за  лунянина  он
сойти не сможет! - Тем не менее в его голосе слышалась тревога.
     Селена внимательно смотрела на него, со вкусом прихлебывая кофе.
     - Но ведь и лунянин внутренне может быть вполне убежденным земляшкой.
     - Конечно, но как их узнаешь? Иногда  мне  кажется,  что  я  не  могу
доверять  даже...  Ну,  да  ладно.   Я   трачу   уйму   времени   на   мой
синхрофазотронный проект и ничего  не  могу  добиться.  Все  время  что-то
оказывается более срочным.
     - Возможно, они тебе попросту не доверяют, да и неудивительно! Вольно
же тебе расхаживать с видом заядлого заговорщика!
     - Ничего подобного! Я бы с величайшим восторгом раз и  навсегда  ушел
из синхрофазотронного комплекса, но тогда  они  и  правда  встревожатся...
Если ты растратила  свою  водную  квоту,  Селена,  о  второй  чашке  кофе,
наверное, не стоит и думать?
     - Да, не стоит. Но если уж на то пошло, то ведь  ты  усердно  помогал
мне транжирить воду. На прошлой неделе ты дважды принимал у меня душ.
     - Я верну тебе водяной талон. Мне и в голову не приходило, что ты все
подсчитываешь.
     - Не я, а водомер.
     Она допила свой кофе и, задумчиво посмотрев на дно чашки, сказала:
     - Они всегда строят гримасы, когда пьют наш кофе. То есть туристы. Не
понимаю, почему.  Я  его  всегда  пью  с  удовольствием.  Ты  когда-нибудь
пробовал земной кофе, Бэррон?
     - Нет, - ответил он резко.
     - А я пробовала. Всего  раз.  Один  турист  тайком  провез  несколько
пакетиков кофе  -  растворимого,  как  он  его  назвал.  И  предложил  мне
попробовать, рассчитывая на... Ну, ты понимаешь. По его  мнению,  это  был
справедливый обмен.
     - И ты попробовала?
     - Из любопытства. Очень горький, с  металлическим  привкусом.  Просто
омерзительный. Тут я объяснила  этому  туристу,  что  смешанные  браки  не
входят в лунные обычаи, и он сразу тоже приобрел горький  и