бы
объяснить,  как я должен лицензировать  свои программы. Это не  политический
вопрос. Каждый  должен  иметь  право на  собственное  мнение.  Одно  дело --
предложить применить к  программе GPL и  на этом остановиться. А другое дело
-- затевать спор по этому  поводу. С какой стати люди возмущаются тем, что я
работаю на коммерческую фирму,  которая не распространяет все свои материалы
на условиях GPL? Я им говорю, что это не их дело.
     Больше всего в Ричарде  меня  раздражает не то, что  он требует сменить
название Linux на gnu/Linux, потому что ядро  Linux  опирается на приложения
из проекта  gnu.  И не  его  открытое возмущение тем, что  я  стал  знаменем
движения за  открытое программирование, хотя он следовал этим принципам, еще
когда я  спал  в  бельевой  корзинке. Нет, меня бесит то,  что он  постоянно
ругает всех, кто не использует GPL.
     Издали я восхищаюсь Ричардом по множеству причин. И вообще мне нравятся
люди  с твердыми моральными принципами, как  Ричард. Но почему  они не могут
держать эти принципы при себе? Больше всего  я не  люблю, когда мне говорят,
что делать и чего  не  делать. Я полностью отвергаю людей, которые полагают,
что имеют право влиять на мои решения. (Кроме, возможно, моей жены.)
     По  ходу  разработки  Linux  некоторые корифеи,  вроде  Эрика Реймонда,
утверждали, что успех этой  операционной системы и жизнеспособность модели с
открытыми исходниками отчасти объясняются моим прагматичным подходом и  моей
способностью не принимать  ничью  сторону во время  споров. Пусть Эрик самый
лучший популяризатор идеи  открытых исходников  (хотя я категорически против
свободной продажи  огнестрельного оружия,  к которой он призывает), я думаю,
что  он не  совсем  правильно меня  воспринимает.  Дело не в  том, что я  не
становлюсь  ни  на  чью  сторону.  Я  просто решительно  против  навязывания
окружающим   своей  морали.  Вместо  "морали"  можно  поставить   "религии",
"компьютерных предпочтений" и вообще что угодно.
     Если навязывать  мораль неправильно,  то вдвойне неправильно утверждать
ее законодательно. Я  глубоко верю в свободу личного выбора и поэтому думаю,
что в вопросах морали я должен принимать решения сам.
     Я  хочу решать  сам.  Я  решительно  против  ненужных  правил,  которые
навязывает общество. Я убежден,  что в своем собственном доме человек должен
иметь  право делать что угодно -- до  тех  пор,  пока это никому не  вредит.
Всякий закон,  утверждающий  иное,  --  это  очень,  очень  плохой  закон. А
законов,  утверждающих  иное,  весьма  много.  Многие  правила меня  пугают.
Особенно те, что распространяются на школы и детей. Только представьте себе,
что   кто-то  решит  установить  правила  обучения  эволюции  и  двинется  в
неправильном направлении. Это я считаю опасным. Это общественная мораль сует
свою морду туда, где ей совершенно нечего делать.
     В то же время  я  лично считаю,  что есть  кое-что поважнее меня и моих
нравственных решений. Я  имею в виду даже  не человеческий  род, а эволюцию.
Поэтому в  своих решениях я стараюсь  учитывать  интересы общества.  Но это,
возможно, встроенная  функция. Думаю, это встроено в человеческую природу  в
интересах эволюции  -- принимать во внимание общественные интересы. Иначе бы
нас давно не было.
     Бурный   протест  вызывает  у  меня  еще  только  одна  вещь:  любители
нравоучений. Никто не должен считать себя вправе выступать с проповедями.
     Вот и меня понесло.
     И немудрено: слишком уж серьезно меня многие воспринимают.






     XI.

     Американцы  с большой  помпой отмечают 17  марта (День  святого Патрика
(Ирландский национальный  праздник. --  Прим. пер)), 5
мая (Мексиканский национальный праздник. -- Прим. пер)
и 12 октября (День Колумба), но полностью игнорируют б декабря, которое, как
вам скажет любой финн, является Днем независимости Финляндии.
     Большинство жителей Финляндии отмечают День независимости точно так же,
как и любой другой праздник, -- бурными застольями. Они предаются чрезмерным
(даже  по финским  стандартам)  возлияниям  накануне  вечером,  а почти весь
следующий день --  выходной  -- приходят в себя перед телевизором. Наверное,
единственная  альтернатива -- это пытаться  преодолеть похмелье, таскаясь по
заснеженным окрестностям.
     К  телевизору  всех  приковывает  одно  зрелище:  Президентский  бал. В
Финляндии высший свет не очень  развит, и, кроме Президентского бала, других
крупных светских  событий, можно сказать,  нет. Бал показывают по телевизору
на всю  страну, чтобы удержать людей от поездок с похмелья и доказать  самим
себе, что  мы тоже можем провести церемонию не хуже вручения "Оскаров". Нет,
вот более подходящее сравнение: суперкубок финского  высшего общества. Итак,
весь день все финны от северного утсйоки до южного Ханко поглощают  гравлакс
(Гравлакс --  популярное  в  Финляндии и  Скандинавии рыбное  блюдо. --
Прим. пер) и аспирин, наблюдая, как цепочка приглашенных --
мужчины  во  фраках и женщины в сногсшибательных  (для Скандинавии) вечерних
платьях -- пожимают руку президенту.
     В 1999 году в число приглашенных попал и я.
     Приглашения   рассылаются   автоматически   всем   послам   иностранных
государств и членам финского парламента. Еще сотня-другая людей приглашается
по  разным  причинам. Кто-то  завоевал  олимпийскую медаль,  а  кто-то помог
президенту  в  ходе   предвыборной  кампании.  Получит  приглашение  капитан
хоккейной  команды,  только  что  выигравшей  чемпионат  мира,  и  создатель
операционной  системы, завоевавшей  всеобщее  внимание.  Супруги  и спутники
жизни тоже попадают на бал.
     Вообще-то  нам  с Туве  повезло,  что  мы  смогли пойти.  Мы  подали  в
иммиграционное ведомство  США  заявку  на разрешение  посетить  Финляндию  в
августе.  А  разрешение получили только  в начале ноября.  Через две  недели
пришло приглашение на Президентский бал.
     Теперь представьте себе,  на что это похоже.  Две тысячи финнов, причем
не обязательно самых важных, набились  в президентский дворец. В этом здании
когда-то жил русский  купец. Это  просто большой дом,  пусть не дом на  одну
семью, а дом для семьи с большим количеством обслуги -- поваров, горничных и
так далее. Ничего грандиозного.
     Приезжаешь,  Сдаешь пальто и  оказываешься  зажатым в толпе. Непонятно,
куда идти. Раздают бокалы с  пуншем. В состав пунша --  ясное дело -- входит
водка. В Финляндии иначе быть не может. Некоторое время  уходит на то, чтобы
найти собеседников.  Все  кончается разговорами  с  журналистами  --  честно
говоря, они здесь самые  интересные люди. (Возможно, из-за пунша они кажутся
более интересными, чем парламентарий, скажем, из Лахти.)
     Ничего  особо увлекательного я не ждал, потому что люди были в основном
незнакомые.  Из  всей тусовки открытых исходников пригласили только  меня. Я
думал,  будет,  как  с армией:  больше кайфа потом об этом рассказывать.  Но
вышло в самом деле круто.
     На Туве было потрясающее зеленое платье, которое  привлекло бы внимание
прессы,  даже  если  бы  мы были на  вручении  "Оскаров", а  не  на  балу  у
президента Финляндии. Поскольку  она так классно выглядела и поскольку в том
году  Финляндия не выиграла  чемпионата мира  по  хоккею, пресса назвала нас
королем и королевой бала.
     Вот так.






     "Ты пришел в этот дом как друг, а не как журналист. Журналистов мы сюда
не пускаем".
     Никогда не видел Туве в таком возбуждении. Она встречает меня на пороге
нового  дома  в  день, когда  они с Линусом получили  ключи.  Дом совершенно
грандиозный: не  удивлюсь,  если  почтовый  индекс пресс-центра  (в  котором
теперь  стоит  бильярдный стол  Линуса)  отличается от индекса того зала,  в
котором спят Патриция и Даниела (там можно было бы разместить  целый детский
сад). Просторный коридор,  неспешно огибая  углы, ведет  от входной  двери в
гостиную.  Если  убрать  шикарный  итальянский  паркет,  то  девочки,  когда
подрастут,  смогут носиться здесь на скейтборде. В кабинете Линуса на первом
этаже раздвижная зеркальная дверь. Пять ванных комнат. Может быть, с тех пор
нашлась  еще  парочка.  И  все  это  в огражденном поселке вдали  от  центра
Кремниевой Долины.
     У  них  гостит Нике  Торвалъдс.  Отец с  сыном только что вернулись  из
старого  дома  на взятом напрокат "BMW-Z3".  Эту модель  Линус  собирается в
скором  времени  купить,  а  вечером  Нике  поедет   на   ней  в  библиотеку
Стенфордского университета. Но  сначала он облокачивается о бортик бассейна,
расположенного в  заросшем заднем дворе, и объявляет, что это самый  большой
дом,  которым когда-либо  владели Торвалъдсы.  Потом  берет  лист  бумаги  и
перечисляет  всех двадцатерых Торвалъдсов. Он еще не знает,  что на  подходе
двадцать первая.
     Линус  тоже  в приподнятом  настроении обходит свои пустынные владения.
Нике снимает  окрестности на видео,  а я  прошу Линуса перенести  Туве через
порог, чтобы я  мог это  сфотографировать.  Следует совершенно нехарактерная
для финнов публичная демонстрация нежных чувств.
     "Ты  не ожидал, что наш дом будет  таким большим?"  -- спрашивает  меня
Туве.
     Туве  хотела отправиться  на открытие магазина ИКЕА в Эмеривилле, чтобы
купить шкафы  в новый  дом, поэтому  я пригласил Линуса с малышками к себе в
дом, который я снимал на Стинсон-Бич. По приезде я позвал Линуса кататься на
байдарке по лагуне.  Он плавал  вначале один, потом  с каждой из  девочек  и
выбрался на причал в мокрых штанах.
     Я хотел узнать мнение Линуса по поводу главы "Испортит ли меня успех?",
поэтому  увел  девочек на  пляж, чтобы  он мог  спокойно прочесть  текст.  С
полчаса  Патриция и Адниела охотятся  за морскими звездами и пробуют ножками
воду, после  чего одна из них провозглашает:  "Kisin kommer", что  означает:
"Хочу на горшок".
     Мы возвращаемся в дом.  Линус  в одних  трусах  сидит  за компьютером и
быстро  печатает.  Рядом  с  ним  стоит  пачка  сухариков.  Проходит  секунд
пятнадцать,  прежде  чем  он понимает,  что мы пришли. Он  отводит  глаза от
монитора. Его первые слова: "Господи, какая мерзость этот Макинтош!"
     Потом: "Я засунул брюки в сушилку".
     Он переименовывает главу в "Богатство и слава", посчитав, что "Испортит
ли  меня  успех?"  звучит  слишком эгоцентрично.  Он хочет  поработать  еще,
поэтому я увожу девочек искать тюленей, пока он заканчивает главу.





     XII.

     Легко сражаться с ветряными мельницами, если не знаешь, как это трудно.
Пять  лет назад,  когда люди спрашивали  меня, сможет ли  Linux проникнуть в
царство  настольных  компьютеров,  потеснив Microsoft,  в  их  голосе всегда
звучало сомнение. Я неизменно отвечал, что так и будет. Они воспринимали это
скептически.  На  самом   деле  они,  наверное,  просто  лучше   меня  знали
реальность.
     Я  не  представлял себе, во что это выльется. Что необходимо  не только
преодолеть  технические проблемы на  пути  создания  надежной  и переносимой
операционной системы, но и добиться для этой системы коммерческого успеха. Я
бы наверняка  закис, если б  заранее знал, какая понадобится  инфраструктура
для нынешнего успеха Linux. Мало того, что  надо быть молодцом.  Это-то само
собой, но еще все должно хорошо сложиться.
     Любой здравомыслящий человек был  бы совершенно потрясен и подавлен при
виде  отвесной скалы, которую предстояло  штурмовать. Чего стоит одна задача
поддержки PC  во  всем  их  редкостном разнообразии! Нужно  помогать  людям,
столкнувшимся с ошибками, которые вы не можете воспроизвести, в приложениях,
до  которых вам нет дела.  Но поскольку вам есть дело до Linux, все проблемы
нужно решать.
     Нечего  и  пытаться  проникнуть  на  коммерческий рынок,  не  обеспечив
серьезную  поддержку пользователям. На  ранних этапах  развития Linux  такую
поддержку  можно  было организовать  внутри компании. Но для того чтобы  все
сделать в
     больших  масштабах,  нужно  много  людей  и  серьезная  инфраструктура.
Недостаточно  просто выделить  телефонный  номер  (хотя бы и бесплатный), по
которому  клиент  может  задавать вопросы  в  течение месяца  после покупки.
Сейчас вопросы  поддержки  уже  не стоят  так остро,  потому  что  ее  можно
приобрести  у  целого  ряда  компаний:  Linuxcare,  Red  Hat,  IBM,  Silicon
Graphics, Compaq, Dell. Но это было необходимо. Долгое время я этого даже не
понимал. В течение нескольких лет это было основной проблемой.
     В  отличие  от  бизнесменов  с  солидной  технической  подготовкой  или
журналистов    с   коммерческой   жилкой,   я   был   узкоспециализированным
программистом, который совершенно не представлял себе, что потребуется. Одни
технические проблемы удержали бы меня от этого эксперимента. Если бы я знал,
сколько понадобится труда  и что я все еще буду этим заниматься через десять
лет и что  в течение десяти  лет на  это будет уходить почти все мое рабочее
время, я бы никогда за это не взялся.
     А оскорбления! Сейчас их не  так уж много,  но тоже бывают. Те, кому не
нравится  идея  открытых  исходников,  или  те,  кто  расстроен  ошибками  в
программе,  шлют  мне  мейлы,  обвиняя  во всех своих бедах. Сравнительно  с
положительными откликами такие  сообщения составляют  ничтожную долю, но они
есть.
     Да,  знай  я, какой труд меня ждет и сколько сложностей впереди, может,
ничего бы у меня и  не  вышло. Если бы мне хватило знаний заранее предвидеть
проблемы, дело могло бы  заглохнуть вскоре после первого выпуска Linux. Если
бы я знал, сколько  деталей придется уладить и сколько  всего  люди  ждут от
операционной  системы,  то  смог  бы  предвидеть ужасные  варианты  развития
событий, которые были бы мне не по зубам.
     Но я не  мог предвидеть и хорошего. Какую  мощную поддержку  я  получу.
Сколько людей  будет работать со мной  вместе над решением проблем. Так что,
пожалуй,  я не  прав. Если бы я мог  предвидеть все хорошее, я бы, возможно,
добился своего.








        "Интеллектуальная собственность"

     В наше  время  споры об интеллектуальной  собственности (ИС)  кипят так
бурно, что  в туалет нельзя зайти, чтобы не прочесть там настенную надпись в
поддержку той или иной позиции. Некоторые думают, что патенты и прочие формы
интеллектуальной  собственности -- это погибель для свободного мира, что эти
законы не  просто  неверны,  но злокозненны и  их следует отменить как можно
скорее. Другие полагают, что интеллектуальная собственность является чуть ли
не  основным двигателем  мировой  экономики.  И вот они-то хотят максимально
укрепить юридический статус прав на ИС.
     В  результате  посвященные  этому вопросу  настенные надписи  достигают
порой крайней степени экспрессии.
     Разумеется, по  большей части  они размещаются  в виртуальных  туалетах
Интернета, а не в злачных местах Сан-Хосе (Это, как вам объяснит всякий
житель  Сан-Хосе, называется  ИРОНИЯ.  В  Сан-Хосе нет  злачных  мест.  Если
кому-то хочется развлечься, он едет в Сан-Матео.).
     По   некоторым   вопросам    законодательства    об    интеллектуальной
собственности  разгораются весьма бурные  дебаты,  где в ход идет  все -- от
ссылок   на  первую  поправку  (Первая  поправка  к   конституции   США
гарантирует  свободу слова. -- Прим. пер) до опасений,  что
законы об ИС в будущем помешают разработкам на базе открытых исходников.
     У меня на этой почве произошло настоящее раздвоение личности.
     Нельзя  сказать, что у  меня нет  своего мнения: у  меня  очень твердые
убеждения по поводу ценности интеллектуальной собственности, но они приводят
на  разные стороны баррикад.  И это, должен сказать,  очень сбивает с толку.
Получается, что я спорю с обеими сторонами. И я думаю, соль тут в том, что у
интеллектуальной  собственности  на самом деле  две стороны,  у которых  нет
ничего общего, кроме названия.
     Для  многих людей  --  и  для  меня  в  том числе  --  интеллектуальная
собственность связана с человеческой изобретательностью, самым  главным, что
отличает людей  от  животных (конечно, не  считая  больших пальцев). С  этой
точки   зрения   само  название  "интеллектуальная  собственность"  является
оскорбительным: это не та  собственность,  которая может быть  продана,  как
обычное имущество,  это продукт  творчества --  величайшее  достижение  рода
человеческого.  Искусство  с большой буквы. Она  может быть Моной  Лизой,  а
может быть результатом  долгой  ночи  программирования,  причем результатом,
которым  ты  как  программист  страшно  гордишься.   Драгоценность,  которую
невозможно продать, -- неотъемлемая часть тебя самого.
     Такого  сорта  творчество  --  будь то  живопись,  музыка,  скульптура,
литература или программирование -- должно быть священно. Творец и то, что он
создал,  связаны  неразрывной нитью.  Она  подобна  связи  между  матерью  и
ребенком  или  между  плохой китайской  кухней и глутаматом  натрия. В то же
время  каждый должен иметь возможность приобщиться к нему, потому что такова
человеческая природа.
     А в  другом  углу  ринга  мы  видим интеллектуальную  собственность как
большой бизнес, который  весит десять тонн миллиардов долларов в год (и даже
больше). У  человеческой  изобретательности  оказался ценник,  и  стоит  она
весьма  дорого. Способность к творчеству встречается редко, поэтому  она  не
только дорого стоит, но и очень прибыльна. Так что появляются совсем  другие
аргументы  и  совсем  другие  люди.  Те  люди,  которые  называют   продукты
творчества "собственностью". Не говоря уж о юристах.
     Перечитайте  заголовок  этой  главы.  "Собственники" берут  верх.  Даже
введенное ими название прижилось. Так в чем же проблема?
     Самый  известный  пример  интеллектуальной собственности  --  авторское
право.  Авторское право -- это юридическое оформление права создателя делать
со своим творением то, что  он хочет. Владелец  создания  решает,  как можно
использовать его творение.
     Получить  авторское  право   юридически   очень  легко.  Его  не  нужно
регистрировать. Каждый создатель автоматически является владельцем авторских
прав  на свое  творение.  В этом существенное отличие от большинства  других
законов об интеллектуальной собственности, потому что в результате авторское
право  оказывается доступно не  только большим корпорациям, но  и  отдельным
индивидуумам.  Вы  сами  можете  стать  владельцем  авторских  прав,  просто
написав,  нарисовав или вообще создав что-то  уникальное. Если вам  хочется,
можно поставить значок типа "©,  ваша фамилия, 2000",  но, честно  говоря, в
этом нет  никакой необходимости. Вы владеете авторским  правом независимо от
того, объявили вы об этом или нет. А такой значок  просто  поможет найти вас
тем, кто захочет воспользоваться вашим творением.
     Конечно, само  по  себе владение  авторским  правом  особой  пользы  не
приносит. Но,  владея своим созданием, вы приобретаете  право контролировать
его использование. Вы можете, например, продать свое творение кому-нибудь, и
никто  -- кроме налоговой службы -- вам  слова не скажет. Но здесь речь идет
не  только   о  деньгах  --  именно  поэтому   многие  люди  оказываются   в
замешательстве.
     Например, авторским правам можно найти более интересное применение, чем
продажа. Их можно лицензировать. Это даже лучше, чем продавать: вместо того,
чтобы продавать  свое творение, вы  продаете лицензию  на  выполнение  с ним
определенных действий и  при этом сохраняете свои  авторские права на  него.
Получается  что-то  вроде сказочной  неразменной монеты: ты ее отдал, а  она
снова у тебя  в  кармане. Именно так создаются майкрософты  всего мира:  они
бесконечно  продают  право использования чего-то,  ничего при этом не теряя.
Неудивительно, что людям очень нравится владеть собственностью такого рода.
     Ну что, теперь проблема вырисовывается? Если  вы  до сих  пор не видите
ничего странного, то я могу продать вам мост и пару участков на берегу.
     Основная  про