з числа "старожилов" XFree86 и  занимается графикой Linux. А еще
он крестный отец Даниелы. Я проснулся, приготовил капуччино  Туве  и  Дирку,
прочел "San  Jose  lercury  News"  от  корки  до  корки  (не считая спорта и
рекламы) --  я  всегда  так делаю, -- а потом  втиснулся  в  "Toyota-Rav4" и
отправился за десять миль в центр Сан-Хосе.
     Помню, как я пожал миллион рук.
     В тот день  акции  Red Hat  должны были  впервые появиться на бирже. За
несколько лет до этого они дали мне опцион  на льготную  покупку  их акций и
только недавно прислали какие-то  бумаги, которые я не потрудился  прочесть.
Они так и валялись среди других бумаг возле моего компьютера. Помню, я очень
желал успеха Red Hat. И не потому  что меня сильно волновал мой опцион  -- я
не очень-то вникал  в  его  смысл.  Мой интерес  был  в  другом.  Во  многих
отношениях успешный выход на рынок подтверждал бы признание Linux. Поэтому в
то  утро я  немного нервничал. И не я  один. На рынке  уже несколько  недель
царило затишье,  и народ  волновался,  стоит ли  вообще  выходить на рынок в
такое время.
     Однако  все прошло успешно.  До конференции донеслась весть,  что  цена
первоначального размещения Red Hat  составила 15 долларов. Или 18? Не помню.
Важно, что к концу  дня их акции продавались по 35.  Не рекорд,  конечно, но
очень неплохо.
     Помню, как  вез домой Туве и  Дирка и сначала почувствовал  облегчение.
Потом подумал о деньгах и пришел в возбуждение. И только когда мы застряли в
пробке на шоссе номер 101, я вдруг понял, что мой капитал за один день вырос
практически с  нуля до полумиллиона долларов.  Сердце у меня  забилось чаще.
Это был восторг с примесью недоверия.
     Я  ничего  не  понимал в акциях и хотел выяснить,  что  делать  дальше.
Поэтому я позвонил  Ларри  Огастину,  главе  VA Linux. Я  ему сказал, что он
единственный из  моих знакомых разбирается в акциях. Я спросил: "У тебя есть
какой-нибудь брокер  или еще кто-то, кому  ты  доверяешь? Я не  хочу идти на
eBay".
     Red Hat предоставила мне опцион,  а не просто  пакет акций. Я  не знал,
как им  воспользоваться. Я  знал, что бывает  период блокировки, когда акции
нельзя продавать,  но  не знал,  распространяется ли  он на  меня. И как это
скажется на налогах. Ларри,  который в этом деле  собаку съел  и всех знает,
связал  меня  с парнем  из  Lehman Brothers, который вообще-то не  занимался
такими мелкими  клиентами. Он пообещал выяснить, что мне делать дальше.  Тем
временем, через два дня после  выхода Red Hat на биржу, я получил  сообщение
из их  отдела кадров или от юриста, в котором  упоминалось,  что акции перед
выпуском  в  открытую продажу  были раздроблены. Для  меня  это была  полная
неожиданность. Тогда  я разыскал  тот пакет  с  бумагами, которые  поленился
прочесть  раньше,  и  там   все  было  написано  простым  (для  юридического
документа) английским языком: мои акции волшебным образом удвоились.
     Мои полмиллиона вдруг оказались миллионом!
     Честно  говоря,  вопреки созданному  прессой  образу  --  бескорыстного
хакера,  помогающего  людям  и  давшего  обет бедности,  --  я  почувствовал
настоящую лихорадку.
     "Вот оно", -- сказал себе я.
     Я сел и внимательно прочел все бумаги Red  Hat.  Да,  я  не имел  права
продавать свои акции в течение 180 дней.
     Как же долго могут тянуться 180 дней для свежеиспеченного миллионера на
бумаге!
     Я занялся новым видом спорта (или просто занялся спортом!) -- следил за
стоимостью акций Red  Hat, которая продолжала расти все последующие полгода.
Она росла и росла  все время, а пару  раз даже резко подскочила. Потом акции
снова раздробили. Стоимость моего опциона доходила до 5 миллионов!
     Red  Hat начала  со  сравнительно  невысокой  цены,  а потом  ее  акции
взлетели вверх, когда Уолл-Стрит -- в порыве страсти ко всему, что связано с
Интернетом, -- "открыла" Linux. Все холодные  месяцы конца 1999 года мы были
просто  "гвоздем  сезона". Газетные  и телевизионные  знатоки  инвестиций не
могли налюбоваться на эту  маленькую крутую операционную систему,  бросившую
вызов  Microsoft.  Мой телефон  звонил  не  переставая. Все это  кончилось 9
декабря  потрясающей  кульминацией  -- выходом на  биржу  VA  Linux.  Такого
ошеломляющего успеха никто не ожидал.
     Мы  с Ларри Огастином поехали в  Сан-Франциско, чтобы в момент  выпуска
акций на биржу  быть в здании First  Boston Credit Suisse. Я  был  одет, как
обычно: в сувенирную майку и сандалии. Мы взяли с собой жен и детей. Зрелище
было то еще:  малыши  беззаботно  бродят  среди  толпы  застегнутых  на  все
пуговицы банковских служащих.
     Все произошло очень быстро. По экранам мониторов неслись цифры, которые
показывали, что акции VA Linux в первый день торговли достигли отметки в 300
долларов за штуку. Это было неслыханно. Даже не видя цифр, мы бы поняли, что
это рекорд. Достаточно было увидеть, как брокеры впадают в транс, слушая CNN
или финансовый  канал Блумберга. Ларри сохранял присущую ему невозмутимость.
Я  думаю, он и бровью не пошевелил за все это  время. Впрочем, точно не знаю
-- сам я был занят, отлавливая своих дочерей.
     Вероятно, даже туземцы Мадагаскара  знают, как разбогател  тогда Ларри.
Приехал он в Сан-Франциско без особого, капитала за душой, а  когда вернулся
в  Кремниевую Долину, то "стоил" уже  около 1,6 млрд. долларов.  А ведь ему,
как постоянно подчеркивала пресса, не было еще и тридцати.
     Что касается меня, то я получил от VA Linux акции и опцион. Как и с Red
Hat, я не имел права продавать эти акции в течение полугода. Но в отличие от
Red Hat, акции которой постоянно росли, VA Linux было некуда идти, кроме как
вниз. После рекорда, поставленного в первый день,  ее акции устойчиво падали
в течение года, достигнув минимума в 6,62 доллара.  Отчасти они пали жертвой
корректировки  рынка,  которая   в  апреле  ударила  по  акциям  большинства
технологических  компаний.  Но и сама  Linux с наступлением  весны перестала
быть  "гвоздем  сезона".  Из-за  запрета  на   продажу  акций   я   не  смог
воспользоваться  бумом на  фондовом  рынке.  С психологической точки  зрения
следить за акциями этой компании было гораздо труднее, чем за Red Hat:  ведь
каждый раз, ложась в постель, я знал, что наутро мое состояние уменьшится.
     И все-таки я был счастливейшим сукиным сыном на свете.





     Однажды, январским  вечером, Линус приезжает в  мой  офис  в Саусалито.
Поиронизировав над  моим  Макинтошем и тем, что я  не использую Linux, Линус
садится читать первый набросок длиннющего предисловия, которое я  написал от
его имени. Я сажусь рядом. Единственный звук Линус издает,  когда натыкается
на фразу  о  том,  что  никогда  не  ожидал  оказаться единственной  мировой
знаменитостью из Финляндии, помимо Яна Сибелиуса и "горячих финских парней".
Прочитав предисловие минут за десять, он говорит только: "Ну и  длинные же у
тебя фразы!" Пару часов мы  укорачиваем мои фразы и вставляем  его словечки,
одновременно  осваивая навыки коллективного труда (то, что  мы  чемпионы  по
коллективному безделью  --  давно ясно). В итоге  мы  то  предисловие вообще
выкинули.
     Потом Линус  пытается --  безуспешно  --  улучшить разрешение  на  моем
плоском  мониторе. Этот монитор -- прошлогодний писк моды, и  для меня он --
показатель  престижа. "Как ты можешь работать с такой фигней?" -- спрашивает
Линус. Ему не удается повысить разрешение так, как хочется. Тогда он достает
листок  бумаги, начинает  рисовать  схемы  и  объяснять  мне,  как  работает
монитор. Наконец я говорю: "Пойдем, поедим суши!"
     "Эта  чертова история  просто  сводит меня с ума, --  говорит Линус. --
Никак не  могу дождаться  конца блокировки.  Получается,  что деньги  как бы
есть, но их как бы нет. Я все время об этом думаю".
     Я заказываю саке. Он -- за рулем, поэтому пьет сок.
     "Ар сих  пор у  нас на счету никогда  не было больше пяти  тысяч. Кроме
акций  и  накоплений, которые нельзя  трогать,  это были все наши  капиталы.
Поэтому  теперь, когда  у  меня  на бумаге  столько  денег и..." -- "Сколько
примерно"? Пара миллионов?" --  "А. двадцать -- не хочешь? Столько стоят мои
акции VA Linux, пока курс не упал. Но я не могу получить эти деньги, пока не
пройдет полгода. Нет, теперь уже пять месяцев". -- "Не вижу, в чем проблема.
Тебе  придется  подождать  пять месяцев  с  покупкой большого  дома? Не хочу
показаться  бесчувственным, но..." -- "Ну послушай, вначале казалось, что мы
сможем купить любой дом, какой захотим. Но нам нужно пять спален, и мы хотим
такой  участок земли, чтоб  было слышно кузнечиков и лягушек, и  на работе я
каждый  день играю  в  пул, поэтому нужна еще комната, в которой  поместится
бильярдный стол. И нам нужно отдельное помещение на случай приезда родителей
Туве или если из Финляндии приедут на несколько  месяцев друзья  моей сестры
помочь нам с  детьми.  Смешно -- Патриция родилась, когда мы  переезжали  из
Финляндии  в Штаты,  Даниела родилась, когда мы переехали из квартиры в дом,
а..."  --  "Так  вы  что,  работаете  над  третьим?"  --  "У  нас  все  идет
естественным путем". -- "То  есть ты хочешь сказать: мы планируем еще одного
ребенка".  --  "Пусть так.  Одним словом, нам нужен большой дом,  и  мы  уже
посмотрели  несколько,  но  они  все  страшно  дорогие.  Получаешь  двадцать
миллионов и думаешь -- теперь-то я  могу купить любой  дом. Но мы посмотрели
дом  в Вудсайде  за миллион двести -- совсем без участка  и вообще  довольно
скверный.  Самый лучший дом, что мы видели, стоил пять миллионов. Но ведь из
двадцати  миллионов  половина -- ясное  дело -- уйдет  на налоги. Останется,
десять, но налог на такой дом может составить тысяч шестьдесят в год, на это
тоже нужны деньги. Вот я и не знаю. Может, я один раз в жизни получу столько
денег; нельзя покупать такой дом, в котором мне будет жить не по  средствам.
И  мы  не  хотим,  чтобы  над нами висела  ссуда".  -- "Мне  тебя  не жалко.
Во-первых,  если Transmeta  удачно  продаст свои  акции, то и  тебе  кое-что
перепадет". -- "Да, но я  всего лишь младший инженер. У меня не так уж много
акций. А  зарплата  у  меня не  так  чтобы  очень".  --  "Линус,  ты  можешь
обратиться к любому венчурному капиталисту в этом городе и получить все, что
захочешь". -- "Наверное, ты прав".



     VIII.

     Здесь я  хочу рассказать о своих золотых  правилах. Первое: обращайся с
другими  так,  как  ты хочешь, чтобы  они обращались  с тобой. Следуя  этому
правилу, в любой ситуации будешь знать, что делать. Второе: гордись тем, что
делаешь. Третье: делай все с удовольствием.
     Конечно, гордиться и получать удовольствие  не  всегда просто. Во время
выступления на выставке  Comdex-1999  в Лас-Вегасе (за месяц до того, как VA
Linux вышла  на  биржу) у меня не получилось ни то,  ни другое.  Comdex, как
всем  известно,  это  самая большая  и  мерзкая  выставка на свете. Почти на
неделю сонный городок Лас-Вегас в штате Невада становится магнитом для  всех
мыслимых высокотехнологичных продуктов, которые хоть кому-то можно навязать,
а также для толп продающих и покупающих эти продукты людей. Это единственное
время в году,  когда в Лас-Вегасе можно высунуться из такси и спросить любую
дефилирующую мимо проститутку: "Во сколько доклад?" -- и она ответит.
     То,  что  организаторы   выставки  пригласили  великодушного  диктатора
планеты Linux выступить  на  Comdex  с докладом, дорогого стоило.  Тем самым
компьютерная отрасль  признавала, что Linux  -- это сила,  с  которой  нужно
считаться.
     Билл Гейтс выступал в воскресенье, в первый вечер выставки. Слушали его
стоя, набившись в танцзал  отеля  "Венецианский",  который раз в семь больше
среднего магазина IKEA. Посетители конференции, которые жаждали услышать его
рассказ  об антимонопольном процессе  -- он  как раз был в  разгаре  --  или
просто хотели рассказывать своим внукам, что видели  живьем самого  богатого
человека  планеты, долгие часы простояли в  очереди, змеившейся  в  огромном
вестибюле  конференц-центра.  Гейтс  начал  свое  выступление  с анекдота  о
юристах,  затем показал хорошо срежиссированную презентацию о веб-технологии
Microsoft и тщательно  отшлифованные видеокадры, на  одном из которых  Гейтс
оделся  под  Остина  Пауэрса (Остин Пауэре  (Austin  Powers)
-- специальный агент  из  комедии, пародирующей  фильмы о Джеймсе
Бонде.  --  Прим.  пер)  и  имитировал  его,  --  аудитория
валялась от смеха.
     Меня там  не было. Я помогал Туве покупать купальник.  Но на  следующий
вечер я сам выступал в том же зале.
     уж лучше б я снова пошел по магазинам. Ну, может, не совсем...
     Дело не в том, что я был не готов. Обычно я пишу свою речь накануне, но
в этот раз я приступил  к ней заранее. Доклад был в понедельник вечером, а я
еще  в  субботу написал  текст и настроил компьютер  на показ  слайдов.  Все
смотрелось классно. Я даже на всякий случай записал свою речь на три дискеты
-- вдруг дискета засбоит. Есть только одна вещь,  которую  я ненавижу больше
выступлений, --  выступления, когда что-то не ладится. Я даже поместил текст
в Интернет -- на случай, если все дискеты окажутся плохими.
     Из-за Comdex на Стрип была пробка, поэтому мы приехали в отель всего за
полчаса  до начала выступления.  Со мной была  Туве с  девочками и несколько
людей  с  выставки. Когда  мы  наконец попали в  здание, то не  сразу смогли
пройти за сцену, потому что один  из организаторов потерял значки, служившие
пропуском. То есть все шло наперекосяк.
     Наконец мы попали внутрь. Я бы  нервничал, даже если  бы мне нужно было
выступать  перед  четырьмя  десятками  людей -- а  здесь была самая  большая
аудитория в моей жизни. И тут началось.
     Я обнаружил, что  компьютер, с  таким трудом  настроенный за два дня до
этого, исчез.  Сумасшедший  дом. Кто-то  сказал, что люди  занимали очередь,
чтобы  попасть на  мое выступление,  за четыре часа и что  фойе  забито  под
завязку. А мы тем временем носились как ошпаренные в поисках компьютера.
     Это был обычный настольный компьютер с установленным на нем Star Office
(один из офисных пакетов под  Linux).  Предполагалось, что  я просто вставлю
дискету, и все.  Все  было настроено так, чтобы даже не подсоединять никаких
кабелей. Но  компьютер исчез! По-видимому, его просто отослали обратно из-за
неправильной маркировки  или  еще чего-то. К счастью,  у  меня  с собой  был
ноутбук, там был оригинал моей презентации и Star Office тоже стоял.
     Поскольку  ноутбук был  мой,  некоторых нужных  шрифтов  там  не  было.
Поэтому пропала последняя  строка на всех моих слайдах. Когда я это понял, я
сказал  себе:  "Какая  разница?  Я же  не  умру  от  этого". Потом  пришлось
подключать  все кабели. То  есть буквально: публику стали впускать в зал,  а
ничего не готово. Я еще возился, стараясь, чтобы  все заработало, а  людское
море  уже вливалось в огромную аудиторию, заполняя все кресла  и все стоячие
места  по бокам. К  счастью, мне устроили овацию  стоя до того, как я открыл
рот.
     Я начал с убогой  ссылки на анекдот о  юристах,  с которого начал  Билл
Гейтс.  Намекнул  одной  фразой  на то,  чем  занимается  сохранявшая  тогда
таинственность  Transmeta.  В  прессе  ходило  много слухов  о  том,  что  я
воспользуюсь  выступлением на Comdex, чтобы объявить (наконец)  о процессоре
Transmeta.  Но мы еще не были готовы. Большая  часть моего выступления  была
посвящена простому перечислению преимуществ  открытых исходников. Настроения
сыпать, как  обычно, шутками  -- не было. В какой-то момент Даниела, которая
сидела вместе с Туве и Патрицией в первом ряду, устроила жуткий рев, который
был слышен, наверное, во всех казино и стриптиз-клубах Лас-Вегаса.
     Эта  речь  не войдет в  историю  среди других  бессмертных выступлений.
Позже кто-то пытался меня  утешить тем, что Билл Гейтс накануне вечером тоже
явно нервничал на этой сцене. Однако его сценическая аппаратура работала без
сучка и задоринки. Зато  ему в затылок дышало  Министерство юстиции.  Думаю,
мне было легче.






     Наверное, это  азы журналистики:  найти  человека,  который дольше всех
прождал  выступления Линуса, и встать  в очередь рядом  с ним. (а это будет,
безусловно,  лицо мужеского  пола). Самый  лучший  способ изучить изнутри те
очумелые орды,  которые  следуют  за  Линусом,  как будто  он  бог, одетый в
подарочную майку.
     В  5  часов вечера я  въезжаю  на эскалаторе  в  гущу  программистского
Вудстока   (В  у  д   с  т  о  к  (Woodstock)  --
легендарный фестиваль рок-музыки под открытым небом, прошедший в 1969 году в
Вудстоке,  -- Прим. пер). Во  главе  бесконечной  змеящейся
очереди стоит студент-компьютерщик  из колледжа Уолла-Уолла, который  охотно
разрешает  мне присоединиться.  Он уже  прождал два  с половиной часа, чтобы
увидеть  Линуса,  и  ему придется  прождать  еще  столько же,  прежде чем он
попадет  в аудиторию. Его однокурсники, которые стоят в  очереди сзади него,
пришли примерно на полчаса позже. Они приехали из штата Вашингтон с одним из
своих  преподавателей  и ночуют в спортивном  зале местной школы.  Все  они,
кажется, начали свой собственный бизнес в области веб-дизайна. Они разделили
для  себя мир взрослых на  две категории -- хакеры и  пиджаки -- и постоянно
показывают друг другу представителей последней  категории среди все растущей
очереди  со  словами:  "Смотри,  сколько тут пиджаков". Точно  так  же члены
какого-нибудь студенческого  общества Делъта-Тау-Хи  могли бы сказать, глядя
на  пляж  во  время  весенних  каникул:  "Смотри, сколько здесь  телок". Но,
подобно членам Делъта-Тау-Хи,  они занимаются и  обычной  возней: пихаются и
задирают  друг  друга,  хотя подковырки  связаны с  материнскими  платами  и
гигабайтами.
     Потом они обсуждают  Линуса. Его имя состоит из  одних заглавных букв и
произносится  так:  "ЛИНУС  не  станет  работать  в  компании,   которая  не
собирается  открывать   свои  исходники.   Ни  за  что".  Они  сладострастно
обсасывают  новости   slashdot  и  других  сайтов,  где   слухи  о   скрытой
деятельности   Transmeta   обсуждаются  подобно   сенсационным  подробностям
любовной  жизни  голливудских старлеток. Эта увлеченность, слухи  и  домыслы
характерны не только для групп пылких фанатов, пришедших сюда первыми.
     Я зашел в туалет и занял место возле единственного свободного писсуара,
прервав чью-то беседу.
     "Это  выступление будет поскучнее доклада  Гейтса", -- сказал мой сосед
слева.
     "А  что ты  хочешь? -- откликнулся сосед справа. -- Линус  хакер,  а не
пиджак. Я хочу сказать, ему надо дать шанс".
     Когда мы наконец попадаем  в  аудиторию, то оказываемся не  впереди,  а
где-то ближе к задним рядам. Мой приятель из Уолла-Уолла забывает на  минуту
о счастье увидеть своего  кумира живьем и бурно возмущается,  что не получил
заслуженное им  место  в первых рядах.  Вскоре  он  начинает  показывать  на
пиджаков в  аудитории.  Хотя  от нас  до  сцены добрых  семьдесят метров, на
затемненной  сцене  можно  разглядеть  Линуса,  сидящего за  компьютером. Он
быстро что-то набирает на клавиатуре; вокруг него несколько официальных лиц.
Что там происходит? Что-то вроде генеральной репетиции?
     Наконец  Линус   и   все   остальные   покидают   сцену.   Представляют
исполнительного директора  Linux  International Мэддога  (Джона Холла).  Мой
приятель из  Уолла-Уолла приходит в видимое возбуждение: "Борода на  месте!"
Потом  Мэддог объявляет, что он  очень рад представить  человека, к которому
относится, как к сыну. Линус появляется снова и попадает в большие волосатые
объятия Мэддога. Даже издалека, с моего места видно, что он нервничает.
     "Хотел начать с анекдота  о юристах,  но  это уже было", -- говорит он,
имея  в  виду  хорошо  принятое  публикой  накануне  вступление  замученного
антимонопольным  расследованием  Билла  Гейтса:  "Кто-нибудь  знает  хороший
анекдот о юристах?" Затем он одной фраз