уру.  А  потом  уже
цивилизация  существует  исключительно   для   развлечения.  Ну  хорошо,  не
исключительно. И  развлечения  могут  быть  совсем  неплохие. Древние  греки
знамениты  своим  прочным  общественным  укладом,  но и  развлечений  у  них
хватало. В те времена самые лучшие философы были греками.
     Д: Ладно, и как это все связано со смыслом жизни?
     Л: Вообще-то никак. Суть в том, что... тут есть некоторая неувязка.
     Д: Тебе нужно обдумать, как это связать.
     П: Мама, смотри -- коровы!
     Л:  Одним словом,  если ты знаешь,  что жизнь заключается в  переходе с
одной стадии на другую, то  твоя  задача -- совершить этот переход. И каждый
переход  --  не единичный  процесс. Все, что ты делаешь, это составная часть
многих  переходов.  Можно  сказать и по-другому: "Чем я могу помочь обществу
стать лучше?"  Ты знаешь,  что ты --  часть общества.  Ты  знаешь,  в  каком
направлении движется общество.  Ты можешь  помочь  обществу двигаться в этом
направлении.
     Д:  (зажимая нос)  Как здесь  ужасно пахнет. В общем -- мы здесь, чтобы
получать удовольствие. Так что можно расслабиться и просто ехать.
     Л:Ради удовольствия?

     Рождение
        "ХАКЕРА"





     I.

     Я был некрасивым ребенком.
     Ну что тут  скажешь?  Надеюсь, что однажды в  Голливуде снимут фильм  о
Linux, и тогда на главную роль, конечно, пригласят кого-то с внешностью Тома
Круза, но в неголливудской версии все было не так.
     Поймите меня правильно.  Я не хочу сказать, что был похож на  Квазимодо
из "Собора Парижской  богоматери". Просто у  меня  большие  передние зубы --
посмотришь  на мои  детские  фотографии, и  на  ум невольно приходят  бобры.
Добавьте сюда дурацкую одежду,  а также внушительных размеров фамильный  нос
-- и картина ясна.
     Некоторые  говорят,  что  у  меня  "значительный" нос.  А  еще  принято
считать, по  крайней мере  в нашей  семье, что размер носа  характеризует  и
некоторые другие особенности мужчины. Но для подростка это не имеет большого
значения. Для него нос  призван  лишь отвлекать внимание  от зубов. Глядя на
профили трех поколений мужчин из  рода Торвальдсов, отчетливо понимаешь, что
нос  у  них  перевешивал  все  остальное. По  крайней мере,  так  мне  тогда
казалось.
     Для завершения портрета добавлю  еще несколько  деталей. Тусклые волосы
(в  Америке таких называют  блондинами,  но по скандинавским  меркам  -- это
просто шатены), голубые глаза, легкая близорукость которых  наводит на мысль
о  пользе очков. А  поскольку очки  к тому  же помогают отвлечь внимание  от
носа, то я их и ношу. Все время.
     Про дурацкую одежду я уже говорил. Мой любимый цвет -- синий, поэтому я
обычно носил синие джинсы с синей водолазкой или  с бирюзовой. Все  равно. К
счастью,  у нас в семье  не очень увлекаются фотографированием. Поэтому улик
осталось не так много.
     Несколько фотографий все же есть. На одной из них мне лет тринадцать; я
позирую  вместе  с  сестрой  Сарой, которая  на  полтора года  моложе.  Сара
смотрится  прекрасно.  У  меня  же  вид совершенно  нелепый:  тощий  бледный
мальчишка,  который  корчит  рожи  снимающему  (скорее  всего   маме).  Этот
бесценный кадр она, наверное, сделала перед уходом на работу -- она редактор
в Финском агентстве новостей.
     Поскольку я  родился в  самом конце года  -- 28 декабря, то  был моложе
практически всех в классе. А потому и меньше всех. Позже эти полгода разницы
в возрасте не имеют особого значения. Но в начальных классах это важно.
     Хотя, как ни странно, все это не так  уж существенно. Я был коротышкой,
смахивал на бобра, носил очки, безвкусно одевался, большую часть времени мои
волосы выглядели  плохо, а  в  остальные дни  -- ужасно, но все это не имело
значения. Потому что я был очень обаятельный.
     Нет, не так.
     Надо смотреть  правде в лицо:  я был ботаником. Хакером. С самых ранних
лет.  Я не склеивал  очки  изолентой,  но  вполне  мог  бы,  потому  что все
остальное сходится.  У меня были хорошие отметки по  математике и физике, но
зато  --  никакого  представления  о поведении  в  обществе. И  в  то  время
ботаников еще никто не ценил.
     Знаете,  такой  тип  -- он  встречается почти в каждом  классе:  лучший
математик. И не потому, что много  занимается,  а просто потому, что лучший.
Так вот -- в нашем классе это был я.
     А чтоб  вы  меня  не слишком  жалели, скажу еще  кое-что. Пусть  я  был
ботаником и  коротышкой, но  дела у  меня шли нормально.  Я не был настоящим
спортсменом,  но  и  безнадежным  недотепой  тоже не  был.  На  переменах мы
увлекались "брэнболом"  --  игрой,  в которой две  команды стараются  выбить
игроков противника мячом. Здесь нужны скорость и ловкость. Я никогда не  был
лучшим игроком, но меня довольно охотно брали в команду.
     Так что хоть я и был по школьным понятиям ботаником, но чувствовал себя
нормально. Я без всякого труда получал  хорошие отметки -- не самые  хорошие
именно потому,  что  ничего для этого не делал. И занимал приемлемое место в
социальной иерархии. Теперь уже я  почти  уверен, что никто особо не обращал
внимания на  мой  нос,  потому что  всех гораздо больше занимали собственные
проблемы.
     Оглядываясь назад, я понимаю, что  большинство детей одевались довольно
безвкусно.  Мы вырастаем, и неожиданно этими  вопросами начинает  заниматься
кто-то  другой. В моем случае -- это отделы маркетинга компьютерных фирм. Те
люди,  которые  выбирают  футболки  и  куртки   для  бесплатной  раздачи  на
конференциях. Теперь  я  в основном  одеваюсь  в такую  "фирменную"  одежду,
поэтому  мне  ничего не приходится  выбирать  самому.  А  завершением  моего
гардероба -- выбором  сандалий и носков -- ведает жена. Так что меня все это
больше не касается.
     И я врос в  свой  нос.  По крайней мере  теперь он не  перевешивает все
остальное.




        "II."

     Наверное,  никого  не удивит,  что мои  самые  ранние  и  самые  лучшие
воспоминания связаны с дедушкиным калькулятором.
     Дедушка (мамин папа) Лео Вальдемар Тернквист был профессором статистики
в   Университете  Хельсинки.  Помню,  сколько  удовольствия  я  получал   от
вычисления всяких синусов. Не  то  чтобы меня сильно интересовали результаты
(в  конце  концов, они  мало кого  интересуют) -- но  в  те  давние  времена
калькулятор  не  просто  выдавал  ответ:  он  его  вычислял.  И  в  процессе
вычисления  старательно мигал -- мол, я  все еще жив, на это  вычисление мне
нужно десять секунд, а пока я тебе помигаю, чтоб ты понимал, как я стараюсь.
     От  этого  просто  захватывало  дух.  Теперь  все  не так  --  нынешние
калькуляторы вычисляют тебе  любые синусы не моргнув глазом, а  те,  давние,
устройства ясно давали  понять,  что  выполняют  трудную работу. Сомнений не
было.
     Свою первую встречу с компьютером я не помню, знаю только, что мне было
около одиннадцати.  Мой  дедушка купил  Commodore  VIC-20 году в 81-м. Раз я
проводил столько времени с его волшебным калькулятором, то, наверное, должен
был прыгать  от восторга в предвкушении  игры с новым  компьютером  --  но я
этого  не помню. Я вообще не помню, как  увлекся компьютерами.  Это началось
незаметно и постепенно захватило меня целиком.
     VIC-20 был одним  из первых домашних  компьютеров. Он не нуждался ни  в
какой  сборке.  Достаточно было соединить его с телевизором, включить в сеть
-- и он уже с  готовностью выдает на экран большими  заглавными буквами свое
"READY", а  рядом  в  ожидании твоих  указаний переминался  с ноги  на  ногу
огромный курсор.
     Жаль  только, делать на  нем было  в общем-то нечего. Особенно сначала,
когда  готовые программы нигде не  продавались. Разве что программировать на
Бейсике. Этим-то и занялся мой дедушка.
     Для дедушки компьютер  был  прежде всего  новой игрушкой и одновременно
мощным  калькулятором.  Он не только вычислял синусы гораздо быстрее старого
карманного  калькулятора,  но и  --  по  команде  хозяина  --  автоматически
повторял  вычисления  снова и снова. Теперь дедушка мог  делать дома  многие
расчеты, для которых раньше использовал большие университетские машины.
     Ему хотелось поделиться этими возможностями со мной. А еще он стремился
заинтересовать меня математикой.
     Поэтому он сажал  меня  к  себе  на колени  и давал набивать программы,
которые  старательно писал  на  бумаге,  потому  что  не привык  работать за
компьютером. Не знаю, многие ли мальчишки, сидя со своими дедушками, учились
упрощать и  вводить  в компьютер арифметические  выражения,  но я  занимался
именно этим. Не помню, что  мы вычисляли, и не думаю, что имел об  этом хоть
малейшее представление, но  я сидел с дедушкой и  помогал ему. Возможно, сам
бы он делал все  гораздо  быстрее, но кто знает? Ведь я  хорошо управлялся с
клавиатурой,  а дедушка так  с ней и  не  освоился.  Занимался  я этим после
школы, когда мама завозила меня к дедушке с бабушкой.
     Тогда же я начал читать компьютерные описания и набивать из них учебные
программы.    Там    были   примеры   простых   игр   для   самостоятельного
программирования.  Если все  сделать правильно, то по  экрану начинал ходить
такой  схематичный  человечек, а  потом можно  было  изменить  программу,  и
человечек менял цвет. Это было в твоей власти.
     Потрясающее ощущение.
     Я принялся писать собственные программы. Начало было традиционным:

     10 PRINT "HELLO"
     20 GO TO 10

     Эта программа делает именно то, что  и следует ожидать. Она печатает на
экране HELLO. Вечно. По крайней мере, пока тебе не надоест.
     Но это только первый шаг. Многие на нем и останавливаются. Вот, думают,
какое  дурацкое упражнение:  зачем  надо миллион раз печатать HELLO?  Однако
руководства к первым домашним компьютерам всегда начинались именно с него.
     Прелесть  в том, что программу можно  изменять.  По рассказам сестры, я
сделал  вторую  версию  этой программы, радикально отличавшуюся  от  первой.
Теперь  на экране раз  за разом появлялся текст: "САРА --  ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА".
Обычно я не был способен на такие нежности, поэтому Сара была потрясена.
     Сам  я  этого  не помню. Стоило  мне написать программу, как  я  тут же
забывал о ней и приступал к следующей.





        "III."

     Я хочу немного  рассказать вам о  Финляндии.  В  один прекрасный день в
октябре небо там  затягивает  противной серой  мглой и становится ясно,  что
скоро  пойдет дождь. Или снег. Каждое утро, проснувшись, вы снова окунаетесь
в  это мрачное ожидание.  Если идет дождь -- он холодный и смывает из памяти
всякое воспоминание  о лете. Снег  же волшебным образом озаряет все вокруг и
настраивает вас на оптимистический лад.  Беда в  том, что  оптимизма хватает
дня  на три, а снег продолжает  лежать месяц за месяцем.  И  все  эти месяцы
мороз продирает до костей.
     Если вам вздумается выйти из дома в январе, придется брести в сумрачной
полутьме. Зима -- время громоздкой, вечно сырой одежды. Срезая -- как обычно
--  путь  к автобусной  остановке, вы  падаете на школьном катке.  На улицах
Хельсинки вам приходится время от времени обходить  пошатывающуюся  матрону,
которая в сентябре была чьей-то  элегантной бабушкой, но в январский вторник
к 11  утра уже петляет по обочине после сдобренного водкой завтрака. И можно
ли  ее винить?  Через  3--4 часа  снова стемнеет, и заняться  ей практически
нечем.  Мне  же  помогал скоротать  зиму  особый  вид  спорта  для  закрытых
помещений: программирование.
     Часто -- но не всегда -- со  мной был  Морфар (так  мы, шведы, называем
дедушку по материнской линии). Он разрешал мне сидеть в его комнате и в свое
отсутствие.  Я попросил денег  на первый  компьютерный учебник. Все было  на
английском   --   приходилось   расшифровывать.  Трудно  читать  техническую
литературу на  чужом, не очень-то знакомом  языке. Все  мои карманные деньги
уходили на компьютерные журналы. В одном из  них  мне попалась программа для
азбуки Морзе. В отличие  от остальных  программ,  она  была  написана не  на
Бейсике. Это был просто набор чисел, которые можно было вручную перевести на
машинный язык -- в цепочку нулей и единиц, которые понимает компьютер.
     Так  я открыл,  что компьютер  на  самом  деле  не  знает  Бейсика.  Он
слушается  гораздо более простого языка.  Другие ребята  играли  в  хоккей и
катались на лыжах с родителями. Я же разбирался, как работает  компьютер. Не
зная, что есть программы для перевода "человеческих" чисел в машинные нули и
единицы,  я  принялся  писать  программы  в  числовой форме и переводить  их
вручную. Это  называется  программированием в  машинном коде. Оно  позволяет
делать такие вещи, до  которых  иначе не  додумаешься. Расширяет возможности
компьютера. В твоей власти оказывается  все до мельчайших деталей. Начинаешь
придумывать,  как  сделать то же самое чуть-чуть быстрее и  занять при  этом
меньше места. Между тобой  и компьютером  исчезает  барьер абстракции,  и вы
становитесь очень близки. Вот что такое "быть с машиной на "ты".
     Мне  двенадцать, тринадцать,  четырнадцать...  Другие  ребята играют  в
футбол.  Меня гораздо больше  привлекает  дедушкин компьютер.  У этой машины
свой собственный мир,  где правит логика. Кроме меня, только у трех ребят из
моего класса были  дома компьютеры, и только один из  них пользовался им так
же,  как я. Мы  встречались с  ним  раз  в  неделю. А иногда даже оставались
ночевать друг у друга. Вот и все мое общение в то время.
     И я не чувствовал себя обделенным: мне было хорошо.
     Это  было  уже  после  развода  родителей.  Папа жил  в  другом  районе
Хельсинки. Он считал, что ребенок не должен зацикливаться на чем-то одном, и
записал меня в секцию баскетбола -- своего любимого вида спорта. Вот кошмар!
Я был меньше всех в команде. Через полтора сезона я устроил скандал, сказав,
что бросаю секцию, что это его любимый спорт,  а не  мой.  Мой  единокровный
брат Лео оказался более спортивным. Но  зато  он  стал лютеранином, как и 90
процентов  населения Финляндии.  Вот тогда-то папа -- непоколебимый агностик
-- понял,  что плохо справляется с ролью отца. Впервые это подозрение начало
закрадываться у него несколькими годами раньше, когда Сара стала католичкой.
     Компьютерный   дедушка  не   отличался   веселым   нравом.  Лысеющий  и
полноватый,  он  был типичным рассеянным профессором.  Общаться  с  ним было
непросто: он не  был  экстравертом.  Представьте  себе  математика,  который
уставился в пространство  и  не отвечает на вопросы, потому что задумался. И
никогда не угадаешь, о  чем. О комплексном анализе? О  госпоже Саммалкорпи в
другом конце комнаты?  Я и сам такой -- часто отключаюсь. Когда  я  сижу  за
компьютером, меня очень раздражает, если кто-то пытается  меня отвлечь, Туве
есть что сказать по этому поводу.
     Самые яркие воспоминания о Морфаре связаны у меня не с его компьютером,
а с  его красным  домиком. Раньше в Хельсинки  было  принято иметь маленькую
летнюю дачу, которая могла состоять всего из одной комнаты метров на 15--20.
Такие домики стоят на маленьких участках  (может быть,  не больше сотки),  и
люди  ездят  туда ковыряться в  саду. Обычно у них есть квартира в городе  и
такая вот  дачка, где  растет картошка, несколько яблонь или розовые  кусты.
Дачи чаще бывают у пожилых, потому что молодые все время на работе. Садоводы
включаются в нелепые соревнования по поводу своих посадок. Морфар  посадил в
саду мою яблоню.  Небольшой саженец. Возможно, она и сейчас там, если только
завистливые  соседи  не  срубили  ее,  прокравшись  на участок  под покровом
краткой летней темноты.
     Через   четыре  года  после   того,  как  Морфар  познакомил   меня   с
компьютерами, у  него случился  инсульт  и  его наполовину парализовало. Это
стало для всех большим потрясением.  Но хотя он провел в больнице около года
и  был моим  самым  близким  родственником,  меня  это  не  очень коснулось.
Наверное, это была защитная реакция или юношеский эгоизм.
     Он стал совершенно другим человеком, и мне не нравилось его навещать. Я
ходил к  нему раза два в месяц. Мама бывала чаще. И сестра тоже. Сара вообще
рано взяла на себя роль семейной сестры милосердия.
     Когда дедушка умер, его компьютер переехал жить ко мне. Это практически
не обсуждалось.





     IV.

     Давайте на минуту заглянем в прошлое.
     Сейчас Финляндия может быть суперсовременной страной, но столетия назад
она была всего лишь перевалочным пунктом для викингов на  их "торговом" пути
в Константинополь. Позднее, когда соседи-шведы надумали усмирить финнов, они
прислали  английского  епископа  Генри,  который  приехал  в  1155 году  как
посланец католической церкви.  Миссионерская деятельность шведов объяснялась
тем,  что  они  рассчитывали  с  помощью финских  крепостей  отражать  атаки
русских. В конце концов шведы победили нашего восточного имперского соседа и
подчинили себе Финляндию. В следующие столетия шведам предлагались земельные
наделы и налоговые льготы, чтобы  увеличить население финской колонии. Шведы
владели ситуацией до 1714 года, когда Россия на  семь лет взяла верх.  Потом
шведы отвоевали свою  колонию обратно  и  не  отдавали  до  1809 года, когда
Россия напала  на  Финляндию уже вместе с  Наполеоном. После этого Финляндия
находилась  под властью России  вплоть  до коммунистической  революции  1917
года. В настоящее время потомки древних шведских  иммигрантов составляют 350
тысяч шведскоговорящих жителей, или около пяти процентов населения страны.
     Включая мою чокнутую семейку.
     Прадедушка  моей  матери  был  сравнительно небогатым фермером из Яппо,
небольшого  поселения вблизи города  Васы. У  него  было шесть сыновей, и по
крайней  мере двое из них стали докторами наук. Вот какие возможности  имеет
каждый житель Финляндии. Да, долгие зимние  вечера  и необходимость  снимать
обувь  при  входе  в  дом  могут  свести  с  ума.  Но  зато  университетское
образование в стране бесплатное. Не то что в  США, где многие дети растут  с
ощущением  безысходности. Одним  из тех шести  сыновей был  мой  дедушка Лео
Вальдемар Тернквист, который приобщил меня к компьютерам.
     Еще был дедушка с папиной стороны. Фамилию Торвальдс  он изготовил сам,
используя в качестве подручного  материала свое второе имя. При рождении его
назвали Оле Торвальд Элис Саксберг. Он родился без отца (Саксберг -- девичья
фамилия его матери) и потом получил фамилию Каранко от человека, за которого
моя прабабушка вышла замуж.  Фарфар (папин  папа) настолько  не любил своего
отчима, что  сменил фамилию. К слову "Торвальд" он добавил  букву "с", чтобы
придать фамилии более солидное -- как ему казалось -- звучание. Само по себе
"Торвальд" означает "владения Тора". Уж лучше бы он создавал фамилию с нуля,
а не занимался  переделками: добавление "с" лишает слово  исходного смысла и
сбивает с толку как шведов, так и финнов, которые не могут понять, как, черт
возьми,  произносить эту  фамилию. Они и писать-то ее  хотят не  Torvalds, a
Thorwalds.  В  мире  всего  21 Торвальдс,  и  все  мы  --  родственники. Все
сталкиваемся с этой "фамильной" проблемой.
     Возможно, именно поэтому в Сети я всегда выступаю просто как "Линус". С
"Торвальдсом" слишком много путаницы.
     Этот дедушка не преподавал в университете. Он был журналистом и поэтом.
Сначала он работал главным редактором городской газеты в небольшом городке в
ста  километрах  к  западу  от  Хельсинки.  Потом  его  уволили  за  слишком
регулярное  употребление спиртных напитков  в  рабочее время.  Их с бабушкой
брак  распался.  Он  переехал на юго-запад  Финляндии в  город  Турку, снова
женился, стал в конце концов главным редактором местной газеты и опубликовал
несколько  поэтических сборников, хотя проблемы с алкоголем у него  остались
на  всю  жизнь.  На Рождество и на  Пасху мы навещали его.  И  бабушку тоже.
Фармор (так по-шведски  называется  папина мама)  Марта живет в Хельси