herent. Среди других категорий пользователей интерес к системе был
невелик.  И это было нормально -- внимания и  так было гораздо больше, чем я
рассчитывал.
     Тем не менее журналисты --  в основном из компьютерных изданий -- стали
стучаться в мою  дверь. Буквально. Субботним  утром Туве бывала отнюдь  не в
восторге, просыпаясь от звонка в дверь японского репортера с подарками (чаще
всего это  были часы -- видно, узнали, что это моя слабость), который жаждал
взять у меня интервью. Еще меньше  она бывала рада, когда  я  приглашал  его
войти.  (А я поступал так годами, пока  мы  не объявили наш новый дом зоной,
свободной от журналистов. Иногда  моя беспечность доходила  до того,  что  я
забывал сказать Туве,  что пригласил  журналиста  в  дом для интервью. И сам
забывал  об  этом. Репортер приходил, и Туве  приходилось его  развлекать до
моего  возвращения.) Потом стали появляться сайты фэнов, типа  французского,
на  котором в  основном  размещена  постоянно  обновляемая галерея  каких-то
безумных фотографий. Например, я на собрании "Спектрума" -- крутой чувак без
рубашки пьет пиво.
     Тихий ужас.
     Причем интерес проявляли не только  журналисты и линуксоиды. Неожиданно
со  мной захотели поговорить о технологиях люди с большими кошельками.  Unix
всегда рассматривалась как  система с огромным потенциалом, в основном из-за
своей мощности и многозадачности. Теперь корпорации, которые  интересовались
Unix,  начали  присматриваться  к  Linux. Среди  них  была сетевая  компания
Novell, в  которой  открыли небольшой "побочный"  проект на  базе Linux. Они
разрабатывали   настольный  ПК  под  Unix   под  названием  "Looking  Glass"
(зеркало).  Он  неплохо   смотрелся,   но  лбом  стенку  не  прошибешь:  ему
недоставало поддержки тогдашнего стандарта -- Common Desktop Environment.
     В августе 1994-го они предложили заплатить мне за то, чтобы я приехал к
ним  в Орем (шт. Юта) поговорить об их разработке.  Благодаря Novell  передо
мной открывалась редкая возможность посмотреть Америку, поэтому я согласился
на  их  предложение  при  условии,  что  они  оплатят  мне  поездку  еще   в
какой-нибудь американский  город.  Хоть я  и  был  неискушенным  финном,  но
подозревал,  что  Орем  и  даже  Солт-Лейк-Сити  не  типичны  для  США.  Мне
предложили  поехать в Вашингтон, но я не захотел. Я подумал, что все столицы
похожи  друг  на друга.  Тогда мне  предложили  Нью-Йорк,  но я  решил,  что
интереснее съездить в Калифорнию.
     Было непонятно, насколько серьезно относятся к проекту  в штаб-квартире
Novell. (В итоге оказалось, что совсем несерьезно:  проект закрыли, а девять
его  участников организовали компанию  Caldera.) Но зато мне удалось впервые
взглянуть на Америку, куда я со временем планировал  перебраться. Независимо
от  глубины  интереса Novell  к  Linux США  представлялись центром  растущей
технологической вселенной. Поездка  в США  ошеломила меня.  Какое же там все
новенькое по сравнению с Европой! Церковь мормонов за несколько лет до моего
приезда  отметила  150-летний юбилей, поэтому  они привели  в  порядок  свой
главный  храм.  Он  сиял  белизной.  После Европы, где все  церкви  старые и
подернуты паутиной времени, я смог вспомнить только  одно место,  где раньше
видел белый  храм -- Диснейленд. Он  был  похож не на церковь, а на какой-то
сказочный  замок. А еще  я  совершил  ошибку,  посетив  в  Ореме  сауну  при
гостинице. Это была такая  небольшая портативная сауна,  буквально сделанная
из пластика  -- и  внутри было ненамного жарче, чем снаружи. Я ушел из нее с
мыслью, что в США не умеют делать сауны, и слегка затосковал по дому.
     Я  начал постигать азы.  Точно так  же, как в Финляндии приезжие быстро
привыкают не заводить разговоры с незнакомцами в барах, я  узнал,  что в Юте
--  а позже выяснилось,  что и в  остальной части  Америки  --  нельзя вести
разумную беседу  на  тему абортов и оружия. С вероятностью 50% вы наткнетесь
на собеседника,  который принимает  эти  вопросы  очень  близко  к сердцу. В
результате  легко втянуться в ожесточенный  спор  по поводу  того,  о чем не
следует спорить. В Европе люди не зацикливаются на этих вопросах. Американцы
же начинают очень бурно защищать свою  позицию, потому что много раз слышали
противоположное мнение.  В  Финляндии оружия  на  душу населения может  быть
больше,  чем где бы то ни было, но оно  используется в основном для охоты. И
особых проблем не возникает.
     Еще одну вещь я  понял в первые же дни жизни в Америке: "корневое пиво"
-- страшная дрянь (Определенно, к его вкусу  надо специально привыкать.
Думаю, все началось  с пуритан, которые не могли  пить настоящее пиво  из-за
того, что в нем есть алкоголь. Тогда они  состряпали безалкогольный  напиток
из  корнеплодов  и назвали  его  "корневым  пивом"  (root  beer),
чтобы  люди думали,  что  это  классная  вещь. Десяти  поколениям
подряд  вбивали в голову эту  мысль,  и  люди наконец  купились. Современные
американцы любят  "корневое пиво", потому что  в  течение  десяти  поколений
нация подвергалась генетической переделке.).
     После Юты  я  полетел в  Сан-Франциско  -- вот  это  классный город!  Я
столько  времени ходил по улицам,  что обгорел,  и мне пришлось  потом целый
день не высовывать носа на улицу.
     Помню, как  шел  по мосту "Золотые ворота", любовался на холмы  Марин и
мечтал забраться на них, как только окажусь на том берегу.  Но когда наконец
дошел  до конца моста, гулять уже больше не хотелось. Вот уж не ожидал,  что
шесть  лет  спустя,  практически день в  день,  буду  сидеть  на гребне этих
продуваемых ветром холмов,  разглядывать  Тихий океан,  залив Сан-Франциско,
мост,  туман,  сам  Сан-Франциско и рассказывать  обо  всем  этом  диктофону
Дэвида.
     Я  снова оказался  в  Америке уже через год. Приехал,  чтобы  выступить
перед DECUS  (группой  пользователей  Digital) в Новом Орлеане.  В аудитории
оказалось всего сорок человек,  поэтому я не особенно волновался.  Мне очень
повезло -- именно тогда я познакомился с Джоном Холлом, по прозвищу  Мэддог.
Он ведал техническим  маркетингом  Digital Unix  и был  давним пользователем
Unix.  Именно он пригласил  меня  на  эту  встречу.  Мэддог  знаменит  своей
длиннющей  бородой  и извращенным  чувством юмора  (не говоря  уж о привычке
храпеть).  Он  возглавляет  Linux  International  --   организацию,  которая
занимается  поддержкой Linux и ее  пользователей. Кроме того, он -- крестный
отец моей дочери Патриции.
     Еще  одно  последствие  этого   выступления  в  Новом  Орлеане:  Мэддог
договорился, что Digital  одолжит мне  Alpha. Так Linux  была перенесена  на
компьютер,  отличный  от  PC.  До  этого  Linux  уже  переносили  на  другие
архитектуры.  Была версия для 68К, машин на  базе  Motorola  68000,  которые
использовали Atari и  Amiga. Но  в этих случаях  Linux не годилась для  двух
платформ  одновременно.  При  тех  переносах  куски  программы,  которые  не
работали на новой машине, выкидывались и вместо них писались другие. Перенос
на Alpha  был  первым  настоящим переносом. Исходники для  PC  и  для  Alpha
практически не различались. Добавлялся  лишь  новый  уровень абстракции, так
что программа  компилировалась  по-разному в зависимости  от  того, в  какой
архитектуре  нужно  было  работать.  В   результате  в  разных  архитектурах
использовался один и тот же код.
     Когда в марте 1995-го мы выпустили версию 1.2, ядро уже включало в себя
250 тысяч строк кода, новый  журнал "Linux  Journal" хвалился десятитысячным
тиражом, a Linux могла  работать на процессорах Intel,  Digital и Sun SPARC.
Это был большой прогресс.







        "II."

     1995   год.   У   Linux   появилось  множество   коммерческих   версий,
Linux-компании   завоевывают  признание.  В  университете  меня  повысили  с
ассистента до научного  сотрудника: теперь я получаю  больше,  а времени  на
преподавание трачу меньше.  Я медленно -- очень медленно -- выполняю задания
для  получения степени  магистра.  Моя  работа  посвящена переносу  Linux  в
различные   архитектуры.  Туве  научила  меня  играть  в  сквош  (Сквош
(squash)    --    игра   с   мячом   и   ракетками   в
помещении.), мы играем каждую неделю -- в основном вничью.
     И   на  фоне   всего  этого   благополучия  вдруг  возникает  проблема.
Оказывается,  некий  предприимчивый  житель Бостона зарегистрировал товарный
знак  Linux.  Более  того:   он  послал  "Linux  Journal"   и   ряду  других
Linux-компаний мейлы о том, что они должны отчислять ему по 5% своих доходов
в качестве "благодарности" за пользование его товарным знаком.
     Узнав об этом, я испытал дежа-вю. Фамилия "предпринимателя"  показалась
мне знакомой.  Я проверил свои почтовые архивы  и увидел,  что года  полтора
назад  он обратился ко мне с вопросом, верю ли я в  бога, и сообщил,  что  у
него есть  для  меня замечательное коммерческое предложение. Это было еще до
того, как  рассылка  мусора по  мейлу  приобрела  масштабы  эпидемии,  в  то
блаженное время, когда Интернет еще  не был наводнен  бесчисленными  схемами
мгновенного обогащения. Ответить на то письмо  я не  потрудился, но сохранил
его, поскольку по тем временам оно было довольно необычным.
     Итак,  налицо  был небольшой  кризис. Мы были  программерами.  Никто не
позаботился о проверке реестра товарных знаков.
     Этот парень не был профессиональным "браконьером". Похоже, это была его
единственная   попытка.   Товарные    знаки   разбиты   на   категории;   он
зарегистрировал знак  в  компьютерной категории. Для регистрации  необходимо
представить доказательство  в виде своей  продукции -- он представил  в Бюро
патентов и товарных  знаков  дискету, на которой,  по его  утверждению, была
записана программа Linux.
     Возникла некоторая  паника.  Все члены Linux-сообщества  понимали,  что
надо  бороться  за свой товарный  знак. Однако  у  нас  не было организации,
которая могла  бы  выступить достойным борцом. Не было и денег, чтобы нанять
юриста. Ни одна  из  компаний не была готова выложить требуемую  сумму -- 15
тысяч долларов. (Теперь они  ежемесячно  тратят столько на лимонад для своих
сотрудников.) Но в  то  время  это была серьезная сумма для одной  компании.
Поэтому "Linux  Journal" и несколько других компаний решили вложить деньги в
Linux  International,   чтобы  она   сражалась  за   товарный   знак.  Linux
International была  основана в Австралии человеком, по  имени Патрик Декруз,
который  в  1994   году  переехал   в  США,  чтобы   помогать  повсеместному
распространению Linux. В тот год, когда возник спор о товарном знаке, Мэддог
стал исполнительным  директором  этой компании.  Он пользовался и продолжает
пользоваться всеобщим доверием.
     Я жил в Финляндии, пытался обыграть Туве в  сквош, а Авутона в снукер и
совершенно не  стремился  влезать во всю эту историю.  Мне  просто хотелось,
чтобы  кошмар  рассеялся.  В то время я предпочел бы избавиться от товарного
знака, аннулировать  его в связи  с тем,  что он  уже ранее  использовался в
отрасли. У нас было  достаточно документов для подтверждения того, что Linux
давно  используется. Однако наш юрист объяснил, что  мы только потратим силы
попусту,  пытаясь доказать, что Linux --  всеобщее достояние,  а не товарный
знак. Он говорил, что Linux может стать всеобщим достоянием, только если это
родовое название. Но в то время это было не так. Возможно, что Бюро патентов
и сегодня не  признало бы Linux родовым названием. Юрист  сказал, что так мы
можем проиграть.  И  даже если нам  удастся  аннулировать товарный  знак, то
потом кто-то сможет зарегистрировать его заново.
     Он  советовал перерегистрировать  товарный знак  на кого-то другого.  Я
предлагал  кандидатуру  Linux  International, но  это многим не понравилось.
Linux  International   была  молодой   и   непроверенной  компанией.   Народ
волновался, что  ее  захлестнут  коммерческие интересы. (Хочу заметить,  что
этого  не  произошло.)  Кроме  того, все беспокоились, кто  придет на  смену
Мэддогу, если он будет вынужден уйти.
     Поэтому   все   взгляды  устремились   на  меня.  Юрист  отметил,   что
доказательство будет легче  строить, если  оформлять товарный знак  Linux на
меня, потому что я был  первым пользователем этого слова. На том и порешили.
Было заключено мировое соглашение, потому что это показалось самым простым и
дешевым вариантом. Как  и при большинстве подобных соглашений, его детали не
подлежат  обсуждению.  Да  я их  и не знаю.  Я с удовольствием ни во  что не
вникал.
     Когда я  стал перечитывать исходное письмо этого  парня, то  понял, что
там и речи не шло о патентах. Было очевидно, что он  хотел просто пообщаться
со мной.  Возможно, он пытался вступить со мной  в  контакт, чтобы заставить
меня  заплатить. Или, если  бы  я оказался истинно верующим  и его  духовным
братом по вере, он бы просто отдал мне товарный знак. Не знаю.
     Я  понимаю, что не все  люди в ладах  с моралью. Но  тогда  меня больше
всего раздражало, что патентная система возложила бремя борьбы с этим парнем
на меня, без вины виноватого.
     В результате всей этой катавасии я оказался владельцем  товарного знака
Linux. Поэтому такие компании, как VA Linux,  впервые выпуская свои акции на
рынок,  обязаны в объявлении о размещении акций  указывать, что не  являются
владельцами входящего в название  товарного знака. (В этом конкретном случае
компания  вынуждена  была получить мое официальное согласие на использование
слова Linux.) Но к таким вещам я уже привык.
     Эпизод с  товарным знаком  стал  просто неожиданной  болезнью роста для
Linux.  И пустой тратой времени. Но как только он завершился, начался новый.
Инженер из  исследовательской лаборатории  Intel  в  Портленде  (шт. Орегон)
сообщил,  что  его компания использует Linux  в  своих  исследованиях  новых
архитектур.  Он  спросил,  не  хочу  ли  я  приехать  к  ним  на полгода  на
стажировку.
     В принципе, мы с Туве обсуждали возможность  переезда в США. Она знала,
как  мне  там понравилось,  если  не считать "корневого  пива". Мы пришли  к
выводу, что  перспективы  -- не говоря  уж о  климате --  в  Америке  лучше.
(Кстати,  я   всегда  считал,   что   американская  система   стимулирования
сотрудников гораздо практичнее и продуктивнее европейской. В Финляндии, если
один  сотрудник  оказывается намного  лучше других, то  ему  немного повысят
зарплату и сохранят все в секрете. В Америке он получит намного больше денег
-- и  это  работает.)  Стажировка казалась мне хорошим  способом попробовать
воду   или  скорее,  поскольку   речь  шла  о  северо-западе  Тихоокеанского
побережья,  попробовать   дождя.  Мы  решили,  что  надо  использовать   эту
возможность. Но я  колебался. Мне не хотелось  уходить из  университета,  не
получив   магистерской  степени.  Что-то  внутри  меня  --  возможно,  кровь
дедушки-профессора -- не позволяло  бросить университет.  В конце концов мои
чувства ни на что  не повлияли. Начальник того инженера решил, что мне будет
трудно получить от Службы  иммиграции и натурализации необходимое разрешение
на работу в США в течение полугода.
     Поэтому мы  остались в Хельсинки.  Когда известные своим пристрастием к
алкоголю финны поднимали тосты за наступление нового, 1996 года,  я медленно
подползал к  финишу -- получению магистерской степени.  Мне оставалось сдать
всего  один маленький курс, чтобы получить нужное количество зачетов. И  еще
нужно было  написать магистерскую диссертацию. Смешно сказать  -- я  впервые
должен был  получить  оценку за  Linux,  над которой корпел  почти все время
учебы в университете.
     В  1996  году  я  испытал  потрясение. В  Финляндии царит  уравниловка:
прослужив три года, каждый обязательно  получает прибавку к жалованью. Когда
я  впервые  увидел  ведомость  с  моей  новой  зарплатой,  то  вздрогнул:  я
проработал  в  университете  столько лет,  что получил право  на  повышение.
Неужели я буду работать здесь до самой пенсии? Пойду ли я по стопам дедушки?
Вспомните, как я  его описывал: лысый, полный, без запаха. Я начал регулярно
поглядывать в зеркало. Волосы отступили  назад  на пару миллиметров. На моем
когда-то тощем теле стали постепенно нарастать лишние килограммы. В свои  26
я впервые почувствовал себя старым. Я торчал в университете уже седьмой год.
Я понял, что смогу закончить его быстро, если как следует соберусь.





     Моя десятилетняя дочь Кейли полагает, что получить от кого-то в подарок
пингвина  -- это верх счастья. В ясную ночь мы сидим  вокруг костра в горах,
Сьерра-Невада,  и  Линус  рассказывает, как  группа пользователей  Linux  из
английского города Бристоля  купила ему  пингвина.  Кейли не может поверить,
что он даже не потрудился навестить птицу.  Тогда он поясняет: на самом деле
они не  купили пингвина,  а оплатили от  имени  Линуса содержание  птицы. Он
думает, что в течение года.
     Торвалъдсы пытаются  освоить  запекание  американской  тянучки.  Кто-то
поднимает  голову  от тянучки,  которая  коптится над костром,  и совершенно
некстати интересуется тем, как пингвин стал международным символом Linux.
     "Это была моя идея, -- говорит Туве. -- Линус пытался подобрать эмблему
для Linux, потому что народ говорил: "Ну должен же быть какой-то символ!" Он
стал перебирать, что он видел. У Linux-компаний была своя символика. У одной
из  них был розовый треугольник. Но  я знала, что  это международная эмблема
геев, поэтому  сказала,  что знак уже занят. Он  сказал,  что  хочет  что-то
милое, симпатичное. Я подумала о пингвинах.  Линуса однажды клюнул пингвин в
австралийском  зоопарке. Он любит всяких  зверюшек. Всегда возится с разными
гремучими змеями. Те пингвинчики в зоопарке были не больше 30 сантиметров, и
Линус просунул  руку в клетку, чтобы с ними  поиграть.  Он  как бы изобразил
пальцами  рыбку. Пингвин подошел,  клюнул  и понял,  что это  не рыба.  Хоть
пингвин его и клюнул, Линусу он все равно понравился. Мне кажется, что после
этого Линус на них запал. Он старался посмотреть на пингвинов всюду, где они
были. Поэтому, когда он стал подбирать символ, я сказала: почему бы не взять
пингвина, раз ты их так полюбил? Он сказал: "Хорошо, я подумаю".
     В  этот момент  Линус,  сидящий  через  трех  человек  от Туве,  качает
головой.
     "Нет, это не ее идея, -- говорит он. -- Она ошибается".
     Это  было что-то  новое. У  Линуса  и Туве нет привычки спорить. У Туве
поразительный  дар ловко управляться с девочками,  домом и знаменитым мужем,
отражая атаки журналистов с  помощью карате.  И  Линус  охотно  вносит  свой
вклад:  время от  времени складывает  выстиранное белье,  а по утрам готовит
капуччино.  Даже  во время утомительной  десятичасовой поездки  на  машине с
двумя  малышками,  которым  все время что-то нужно,  Линус и  Туве действуют
слаженно: представьте  себе супружескую  пару -- аналог добротно сработанной
скандинавской софы.
     А тут мы наткнулись на больное место.
     По словам Линуса, хотя Туве и могла упоминать пингвинов когда-то давно,
впервые  эти  антарктические  создания  всерьез  возникли  как   официальный
талисман  операционной  системы  в  разговоре  с  двумя  высокопоставленными
линуксоидами.
     Туве вносит свои коррективы в эту версию: "Он решил, что идея плохая --
раз  она моя.  И  продолжал  думать о символе.  Однажды мы были в Бостоне  с
Мэддогом  и Генри  Холлом.  Они  начали говорить о символике. Я им говорю: а
может,  пингвин?  Им  понравилось.   Вот  после  этого,  я  думаю,  Линус  и
согласился, что это неплохая идея.  Тенри Холл упомянул о художнике, который
может  нарисовать пингвина, но этот вариант не сработал. Тогда  Линус бросил
клич  в  Интернете, чтобы  ему  присылали  изображения пингвинов". Он выбрал
вариант Ларри Юинга -- графика,  работавшего  в Институте научных вычислений
университета А&М в Техасе.
     Это  должен  был быть не просто какой-нибудь пингвин. Во-перв