уже, чем в родных  краях,
в землях Племени. Мало еды. И искать ее приходится все дольше. Нет рогатых
- только маленькие и утонувшие. И  мало  еды  для  огня.  Холод  и  голод,
неразлучные злые духи. Всегда, когда приходит один, появляется  и  другой.
Они терзают Хромого все сильнее, все беспощаднее. Чтобы победить их,  надо
искать еду - себе и огню.  Надо  надолго  и  далеко  уходить.  Но  уходить
нельзя, нельзя долго быть далеко от долины: Люди Звенящих Камней могут  не
найти.
     Что будет, если придется встретить здесь  еще  не  один  восход?  Уже
сейчас Хромой - не Хромой, тень Хромого. Жалкая  дрожащая  тень  с  пустым
животом, с ледяной водой вместо крови, с руками без  силы.  Как  он  будет
убивать тех, кто придет, если пальцы сводит от холода и они не  чувствуют,
не распрямляются?
     Как нанести удар, если суставы ломит тупая,  надоедливая  боль,  если
отсыревшее древко копья выскальзывает из непослушных ладоней? А чем станет
Хромой к завтрашнему восходу? А к следующему?
     Неважно. Потому, что думать  об  этом  некогда.  Потому,  что  думать
некогда. Потому, что появились они.
     Распластавшись за кустами невысокой густой  травы,  травы  непривычно
жесткой, с острыми режущими кромками, Хромой напряженно  следил  за  тремя
фигурками, пробирающимися сквозь туман, приближающимися.
     Серые фигурки. Люди. Что-то странное, нелепое было в них, но  причина
этой нелепости скрадывалась расстоянием и туманом. Они двигались медленно,
осторожно, цепью, как на облавной охоте. Как они появились? Только  что  в
долине никого не было. Появились, будто это и  не  люди,  а  духи,  клочья
сгустившегося тумана. А может быть так и есть?
     Их неторопливое, но угрожающее приближение так  напоминало  поведение
загонщиков Племени Настоящих  Людей,  отвлекающих  внимание  пасущихся  от
подкрадывающихся с другой стороны убийц, что Хромой невольно приподнялся и
завертел головой.
     Так и есть.
     Сзади еще двое. Гораздо ближе.
     В том, что охотятся именно на него, Хромой  не  сомневался.  Странный
говорил: "Они тебя найдут". Значит, нашли. И  теперь  он  убьет  их  всех.
Одного за другим. Но последнего он будет убивать долго, очень долго,  пока
тот не расскажет ему, где они спрятали Кошку. Только увидев Кошку - живую,
целую - Хромой разрешит ему смерть.
     Он еще раз прикинул расстояние, отделяющее его от врагов, и  перестал
обращать  внимание  на  первых  трех.  Далеко.  Еще  не  опасно.  Те,  что
подкрадывались сзади, быстро приближались, ловко  укрываясь  за  поросшими
травой  кочками.  И  снова  что-то  нелепое,  неестественное  померещилось
Хромому в этих фигурах. Потом. Сначала - убить.
     Он медленно потащил из-за  пояса  маленькое  тростниковое  копьецо  с
каменным наконечником, не отрывая глаз от врагов  нашарил  лежавшую  рядом
палку. Палку, концы которой были  стянуты  жильной  тетивой.  Такую  палку
Странный учил называть "лук".
     Больше всего  Хромой  боялся  теперь,  что  ЭТИ  могут  испугаться  и
убежать,  поэтому  он  прицелился  в  того,  который  был  дальше.  Тетива
прогудела басовито, злорадно, больно хлестнула сжимающую лук руку. Копьецо
с резким свистом метнулось над верхушками трав, и Хромой отчетливо услышал
тупой удар каменного наконечника  в  плоть  -  знакомый  уху  воина  звук,
который оно не спутает ни с каким другим. Но не слишком ли громким он был,
этот звук?
     Тот, в кого целился Хромой, злобно  вскрикнул  и  пошатнулся,  но  не
упал. Другой приостановился было  и  обернулся  к  нему,  но  -  еще  один
каркающий выкрик, резкий  взмах  руки,  и  оба  стремительно  бросились  к
Хромому, пригнувшись, прикрывая согнутой рукой лицо.
     Хромой, не оборачиваясь, понял, что те, которые теперь сзади, сделали
так же.
     Он вскочил на ноги, выхватил новое копьецо,  рывком  натянул  тетиву,
целясь  в  переднего.  Но  не  выстрелил.  Потому,  что  понял:   стрелять
бесполезно. Потому, что рассмотрел наконец, почему фигуры ЭТИХ  показались
ему такими странными. Потому, что грудь и живот каждого из  них  закрывала
тусклая чешуя, от которой и отскочило  первое  выпущенное  им  копьецо.  И
такая же чешуя закрывала их  головы,  похожие  из-за  этого  на  непомерно
огромные уродливые черепа. И такая же чешуя закрывала одну руку каждого от
кисти до локтя, и этой рукой каждый заслонял лицо.
     Стрелять в ноги? Тонкое легкое копьецо убивает, попадая  в  живот,  в
шею, в глаз. Проколи оно ногу или руку хоть насквозь, настоящий воин и  не
заметит раны. Хромой - не заметит. И ЭТИ, конечно, тоже.
     Это смерть. Их слишком много для одного. И если маленькое копьецо  не
пробило их чешую, то и большое может не пробить, и даже нож  Странного.  И
не убежать: ЭТИ быстры и знают свой мир лучше. Это смерть. Как это  гадко,
как мерзко - убить, убить его, шедшего так долго, убить, когда  уже  видна
цель, когда Кошка совсем, совсем рядом!
     И плача, крича от обиды, злости, отчаянья, не целясь, не думая Хромой
отпустил рвущуюся из пальцев натянутую тетиву, и в этот миг  ближайший  из
ЭТИХ споткнулся, взмахнул рукой, чтоб не упасть,  и  бесцельно  выпущенное
копьецо ударило его в открывшееся лицо, в глаз. Он еще падал  -  медленно,
раскинув руки, и его короткий предсмертный взвизг еще не умолк,  а  Хромой
уже отшвырнул лук,  подхватил  валявшееся  в  траве  копье  и  кинулся  на
второго. Тот ждал его, выставив перед  собой  защищенную  чешуей  руку,  и
узкие черные глаза его горели холодной злобой. Хромой вложил  в  удар  всю
силу своей неистовой ярости. Он целился в грудь, но  враг  спокойно  отбил
острие копья в сторону, а потом в его  свободной  руке  коротко  сверкнуло
хищное лезвие из Звенящего Камня, совсем такое же, как  нож  Странного,  и
копье в руках Хромого стало безобидной палкой.
     Безобидной?! А гной тебе в рот, падаль!
     Хромой с силой ткнул концом  древка  в  колено  врага,  и  когда  тот
пошатнулся и выронил нож, ударил снизу вверх, наотмашь,  как  дубиной,  по
исковерканному болью и яростью хрипло рычащему рту, и в лицо его  брызнуло
теплым.
     Хромой не успел повернуться к тем, которые были сзади, не успел  даже
понять, что справился с обоими этими.
     Что-то рухнуло на него - на плечи, на голову, опутало руки, врезалось
в кожу, и Хромой покатился по траве, корчась, путаясь, пытаясь  избавиться
и изнемогая от собственных бесплодных усилий. А все,  что  мелькало  перед
глазами - траву, небо - иссекли тонкие черные линии, и Хромой понял: сеть.
Подобная той, которой Странный придумал ловить утонувших. А  потом  мир  с
гулким звоном вонзился  ему  в  глаза  ослепительной  вспышкой,  и  Хромой
провалился в бездонную темноту.


     Гул, гул в ушах - это по равнине  несется  стадо  рогатых  и  равнина
гудит под копытами. Тупо, надоедливо болит голова. Хочется прижать  ладони
к лицу - нельзя. Руки не  шевелятся.  Нужно  открыть  глаза.  Страшно.  Но
нужно. Потому что - голоса. Рядом. Тявкают, каркают без смысла. Немые?
     Мягкий, неяркий свет. Не день. Не ночь. Над головой камень.  И  спина
чувствует прохладный шершавый камень. Пещера? Совсем рядом - ноги.  Много,
странные. Обернуты шкурами. Плотно. От колен и ниже. И  ступни.  Следы  на
песке. Там, под Обрывом,  давно.  Приходили  ЭТИ.  Забрали  Кошку.  Теперь
забрали его.
     Хромой  всхлипнул,  застонал.  Ноги  зашевелились,   подошли   ближе,
обступили. Теперь видно не только ноги - все.  Не  похожи.  На  Людей,  на
немых, на Странного - не похожи. Бедра обернуты шкурами. Грязными,  шерсть
слиплась, потерта, пахнет. Как у Людей. А выше  -  чешуя.  На  животе,  на
груди, на плечах - чешуя. И на спине. Пахнет, как  сухая  кожа.  Кожа?  На
боках завязана ремешками.  Одежда?  Похожа  на  шкуру  рогатого.  Того,  у
которого рога разные, и не на голове - на морде. Одежда? Чтоб не проткнули
копьем? И то, что на руке, похоже на эту  чешую.  Но  не  чешуя  -  целое.
Держат за ремешки. Широкое. Задевает о камень -  стучит.  Отбивать  удары?
Закрывать лицо? Один снял чешую с головы. Твердая. Вроде горшка.  Тоже  из
сухой шкуры - очень толстой. А на голове - уши и волосы. Как у Людей.
     На голове. Голова. Болит. В  ушах  -  гул,  гул,  гул...  Несется  по
равнине стадо рогатых, больших, в пыли, по сухой равнине,  и  от  копыт  -
гул, гул, гул... Открыть глаза. Открыть. Рядом ЭТИ. Опасность. Смерть.
     Тявкают. Лают, рычат. Как немые. Но не похожи - странные.  Не  такие,
как Странный - не похожи. Другие странные.
     А стадо рогатых все несется, мчится по гулкой равнине, и земля гудит,
звенит под копытами... Звонкая земля. Сухая. Потому,  что  засуха.  Жажда.
Пить, пить... Сухие губы, на них оседает вязкая пыль,  поднятая  копытами,
горчит, сушит. Сухие потрескавшиеся губы. Засуха. Пить,  пить...  А  стадо
несется, копытит сухую землю, и от этого - гул, гул, гул...
     И скрип. Протяжный и тихий.  Открыть  глаза.  Почему  замолчали  ЭТИ,
которые рядом и вокруг? Что скрипит? Они упали, все ЭТИ. Стоят на коленях.
Руками и лбами уперлись в каменный пол. Головами в одну сторону. И там,  в
той стороне, за их оттопыренными задами, едва прикрытыми клочьями  грязных
свалявшихся шкур, на плоской серой стене,  на  камне  -  ширится,  ширится
полоска... Нет, уже полоса. Полоса света и  глубины.  Ширится  и  скрипит.
Свет. Не день. Не факел. Что?
     Выход. Во что-то светлое, чистое. Не наружу. Куда?  Шире,  все  шире.
Человек. Не такой, как ЭТИ. Укутан в серое, блестящее. Не в  шкуру,  не  в
кожу - в другое, странное. И не укутан - будто облит.
     Седой. Спокойный. Губы твердые, жесткие. Сила и  мудрость.  Похож  на
Странного. Но не такой. Глаза: светлые,  прозрачные,  ледяные.  Не  как  у
Странного. Как у хищных крылатых. Как у ползучих. Говорит. Без смысла - не
знает Речи. Но говорит - не рычит, не тявкает, журчит, как ручей.
     И ЭТИ встают, пятятся, исчезают. А  он  -  новый,  который  пришел  -
подходит, смотрит в глаза, смотрит,  смотрит...  Ледяные  глаза.  Голубые,
колючие. Зрачки - точки. Ближе, ближе...
     Гул, гул, гул, все сильнее, все громче гул в ушах, это стадо  рогатых
мчится по сухой равнине, все ближе, ближе, но не  видно  стада,  не  видно
равнины - только звезды, звезды, звезды и темнота. Потому что  -  ночь.  И
стадо мчится в ночи, и только гул, гул, гул от  копыт,  и  звезды  плывут,
кружатся в темноте, в темноте, в темноте, спать, спать, спать...


     ОЧЕРЕДНОЕ ПОСТУПЛЕНИЕ. ЭКЗЕМПЛЯР СЕРИИ "Б",  КОД  -  "БУЯН".  БЛИЖНИЕ
ПОДСТУПЫ. ПОЛОВОЗРЕЛЫЙ САМЕЦ. ФИЗИЧЕСКИЕ НЕДОСТАТКИ:
     1.  ПОВЕРХНОСТНОЕ  РАНЕНИЕ  ПЕРЕДНЕЙ  ЧАСТИ  ШЕИ.  НА  МОМЕНТ  ОТЛОВА
ЗАЖИВЛЕНИЕ ПОЛНОЕ. ОСТАТОЧНЫХ ЯВЛЕНИЙ НЕТ.
     2. ПЕРЕЛОМ  НИЖНЕЙ  ЧЕЛЮСТИ.  НА  МОМЕНТ  ОТЛОВА  ЗАЖИВЛЕНИЕ  ПОЛНОЕ.
ОСТАТОЧНЫХ ЯВЛЕНИЙ НЕТ.
     3. ТРАВМА ЛЕВОЙ КОЛЕННОЙ ЧАШЕЧКИ. НА МОМЕНТ ОТЛОВА ЗАЖИВЛЕНИЕ ПОЛНОЕ.
ОСТАТОЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ - ЛЕГКАЯ ХРОМОТА.
     ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ГРАДИЕНТ ВЫШЕ  НОРМЫ.  ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ  ГРАДИЕНТ  ВЫШЕ
НОРМЫ. ЭНЕРГОСПЕКТР ХАРАКТЕРИЗУЕТСЯ  ПОВЫШЕННОЙ  ИНТЕНСИВНОСТЬЮ  СЛЕДУЮЩИХ
СОСТАВЛЯЮЩИХ:
     1. ПОЗНАНИЕ - 1,6 НОРМЫ,
     2. АГРЕССИВНОСТЬ - 2,4,
     3. СИНДРОМ ЗАХВАТА - 3,8 НОРМЫ.
     ПРИМЕЧАНИЕ:  УНИКАЛЬНОЕ  ПРОЯВЛЕНИЕ  СИНДРОМА  ЗАХВАТА.  МАНИАКАЛЬНОЕ
СТРЕМЛЕНИЕ ОБРЕСТИ НЕ РЕАЛИЮ, А ИЗОБРАЖЕНИЕ РЕАЛИИ.
     РЕПРОДУКТИВНЫЙ ИНСТИНКТ НЕСКОЛЬКО ОСЛАБЛЕН.
     МАКСИМАЛЬНЫЙ ЭНЕРГОИМПУЛЬС - 3,3  НОРМЫ  ПРИ  АКТИВАЦИИ  НЕЙРОЦЕНТРОВ
НЕГАТИВНЫХ ЭМОЦИЙ.

     РЕКОМЕНДАЦИИ:
     1.1. КОРРЕКЦИЯ ИНТЕНСИВНОСТИ РЕПРОДУКТИВНОГО ИНСТИНКТА.
     1.2. ВНЕДРЕНИЕ В УСТОЙЧИВУЮ ПАРУ ЭЛИТНЫХ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ.
     1.3. АССИМИЛЯЦИЯ ПАРЫ В ЕСТЕСТВЕННЫХ УСЛОВИЯХ.
     САМКИ, РЕКОМЕНДУЕМЫЕ ДЛЯ СПАРИВАНИЯ:
     1. СЕРИЯ "С", КОД - "СТУПЕНЬ".
     2. СЕРИЯ "Ж", КОД - "ЖАЛОСТЬ".
     3. СЕРИЯ "Ж", КОД - "ЖЕРТВА".
     НАИБОЛЕЕ БЛАГОПРИЯТНОЕ СОЧЕТАНИЕ ОСОБЕННОСТЕЙ ШТАММА - СЕРИЯ "С", КОД
- "СТУПЕНЬ".
     СЧИТЫВАНИЕ   ПАМЯТИ   ОБЯЗАТЕЛЬНО,   ПОСКОЛЬКУ    ДАННЫЙ    ЭКЗЕМПЛЯР
АНАТОМИЧЕСКИ СООТВЕТСТВУЕТ ШТАММАМ ВОСТОЧНОГО  АРЕАЛА  -  ЗОНЫ  ПОСЛЕДНЕГО
ПРОЯВЛЕНИЯ ОТСТУПНИКА. В ЭТОЙ СВЯЗИ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ИНТЕРЕС ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ
ДАННОГО ЭКЗЕМПЛЯРА НА БЛИЖНИХ ПОДСТУПАХ.
     НЕОБХОДИМО ТАКЖЕ УСТАНОВИТЬ,  КАКИМ  ОБРАЗОМ  ДАННЫЙ  ЭКЗЕМПЛЯР  СТАЛ
ОБЛАДАТЕЛЕМ МЕЧА,  ОДНОТИПНОГО  С  ОБРАЗЦАМИ,  ВЫДАВАЕМЫМИ  ДРЕССИРОВАННЫМ
АБОРИГЕНАМ.


     Запах. Чужой, незнакомый. И шум. Шум мыслей. Не  своих.  Так  бывает?
Видения, видения... Дикие, странные, им нет конца, в них нет  смысла,  они
не свои. Растут, множатся. В темноте, в темноте... Спать...
     Боль. Резкая страшная боль - в голове, в груди, в глазах...
     Свет. Белый,  спокойный.  Небо.  Белое,  плоское,  рядом.  В  небе  -
Слепящее. Почему оно с углами?! Страшно, страшно. Больно. Не хочу!
     Близко - тот, с ледяными глазами. И еще один. И еще. Одинаковые?  Как
дочери Длиннорукой? Шаман сказал: "Нельзя. Одинаковые -  плохо".  Зарезал.
Странный сказал: "Плохо". Убил Шамана. Странный,  Странный...  И  темнота,
темнота, и Странный, и темнота... Опять свет. Потому, что опять боль, боль
в голове и глазах. Страшно, страшно! И Одинаковые рядом.  Почему  они  так
странно стоят? Потому, что Хромой лежит. А они  стоят,  спокойные,  им  не
больно, больно, больно...
     Встать. Надо. Боли не будет. Не лежать, не спать - больно. Встать.
     Хромой  рванулся:  встать!  Не  вышло.  Голову  что-то  удержало.  Он
рванулся сильнее, и это "что-то" с легким треском порвалось, отпустило.  И
боль отпустила тоже. И вернулись силы. Хромой сел, упираясь руками.
     Пещера. Ровные плоские стены. Белые.  Белый  свод.  Нет,  не  свод  -
плоский. И ослепительное, угловатое на нем - не Слепящее, а вроде  костра,
но ни тепла от него, ни дыма...  А  одинаковые  стоят  под  стеной,  возле
огромной глыбы звенящего камня, смотрят на нее - не на Хромого. А по глыбе
бегают разноцветные огоньки, и она тихо урчит. Живая?!
     А  под  другой  стеной  стоят  еще  двое.  Не   Одинаковые.   Разные.
Коренастые, волосатые, сильные. Как Люди. Как немые. Голые. Не  шевелятся,
глаза закрыты. Умерли? Тогда почему не падают?  Дышат.  Медленно,  как  во
сне. Спят? Почему стоя? А из лбов... Из лбов их торчат иглы, длинные  иглы
из Звенящего Камня, и от этих игл тянутся тонкие разноцветные стебельки  -
желтые, красные, черные. Вьются, тянутся к глыбе. Растут из глыбы.  И  еще
стебельки, синие, тоже растут из глыбы,  но  они  оборваны,  лежат  рядом.
Стебельки не пускали встать? В  голове  -  иглы?!  Хромой  поднял  руку  -
пощупать голову, и в этот миг один  из  одинаковых  обернулся  к  нему.  И
остальные Одинаковые  -  тоже.  Все  сразу.  Одинаково.  Они  смотрели  на
Хромого, а Хромой - на них. Нет, они не очень одинаковые. Просто настолько
другие, что кажутся одинаковыми. Просто Одинаково  Странные,  вот.  Так  -
правильно.
     Один из них медленно пошел к Хромому. Остальные  отступили  к  стене.
Освобождают место для драки. Хромой вскочил. Этот,  который  подходит,  он
без оружия. Щуплый. Слабый. Хромой - сильный. Справится.  И  не  только  с
одним - со всеми.
     Хромой выставил перед собой  полусогнутые  руки,  пальцы  напряглись,
готовые хватать, ломать,  рвать.  Верхняя  губа  задрожала,  приподнялась,
обнажила крепкие желтые клыки, в горле забилось, заклокотало  сдерживаемое
тихое рычание, и ярости в нем было больше, чем в  оглушительном  вопле.  А
взгляд налившихся кровью глаз уже  шарил,  искал  взгляда  этого,  который
подходит - напугать, победить до боя...  Нашел.  Тяжело,  остро  впился  в
прозрачные голубоватые ледышки,  притаившиеся  под  тонкими,  нахмуренными
бровями.
     Впился. Тяжело.  Остро.  Безжалостно.  Кто  в  кого?  Взмокла  спина,
трясутся колени, пересохло во рту... Не ледышки там, под  тонкими  хмурыми
бровями - черные омуты  неподвижных  зрачков,  жадная  трясина,  пропасть.
Манят, тянут, сливаются, вбирают в себя стены, свет, воздух,  силы,  волю,
жизнь, все, все. И - темнота, темнота...
     Хромой ощутил слабый удар в плечо, в лицо, угасающим сознанием понял:
это падение. Падение на твердый каменный пол.  Он  шевельнул  непослушными
руками, пытаясь встать, но темнота сомкнулась и не пустила.


     ...Тихий, теплый вечер. Хромой торопливо  поднимается  по  каменистой
тропинке, несет в горсти перед собой лужицу прозрачной  холодной  воды,  и
вода просачивается сквозь  плотно  сжатые  напряженные  пальцы,  срывается
тяжелыми каплями на тропинку, на грязные, исцарапанные ноги Хромого.
     Он старается идти быстрее, он весь поглощен своей ускользающей  ношей
и тропинкой. И когда в поле его зрения попадают  чьи-то  стоящие  на  этой
тропинке чужие ноги, он некоторое время тупо смотрит на них, обдумывая как
обойти.
     Услышав голос Странного - рядом, над самым ухом, Хромой  вздрагивает,
расплескивая воду. Он поднимает взгляд  на  улыбающееся  лицо,  растерянно
хлопает глазами.
     - Что это, Хромой? - в голосе  Странного  веселое  недоумение.  Он  в
хорошем настроении, а это бывает редко.
     - Вода...
     - Зачем?
     - Поливать, - Хромой нетерпеливо переминается с ноги на  ногу.  -  Ты
сам рассказывал, что можно закопать, поливать и вырастет. Я закопал.
     - А зачем несешь воду в руках? У тебя нет горшка? И зачем не  закопал
ближе к воде?
     Это сложный вопрос. Хромой растерянно смотрит на  Странного;  думает,
приоткрыв рот. Пожимает плечами:
     - Закопал, где сделал...
     Странный округляет глаза, вскидывает брови:
     - Сделал... Что сделал?!
     Хромой снова пожимает плечами:
     - Топор. Маленький. Быстро сделал. Большой делать долго, трудно. Этот
- маленький. Вот такой. Совсем легко было делать. Закопал. Поливаю.  Пусть
вырастет...
     Странный смотрит, смотрит на него круглыми глазами, и вдруг  начинает
хохотать - громко,  весело.  Мотает  головой,  хлопает  себя  ладонями  по
бедрам, и хохочет, хохочет...
     А Хромой обиженно смотрит на него, он ничего не понимает, а вся  вода
вытекла, и теперь придется опять возвращаться к Реке...
     ...Хромой выкапывает из  влажного  песка  плоские  округлые  камушки,
морщит лоб, складывает. Четыре камушка ставит торчком - это стены. Камушки
не слушаются, норовят упасть, Хромой сопит  от  напряжения,  изловчившись,
накрывает их пятым - это крыша. Он смотрит на Странного снизу вверх:
     - Можно сделать так, но большое? И жить внутри?
     Странный смотрит на камушки, рот его коверкает судорога, он с размаху
бьет по ним ногой и в его взгляде - безумие...
     ...Красные отсветы играют на лице Странного,  влажно  блестят  в  его
усталых глазах:
     - Ты ведь видишь сны, Хромой. И бывает так, что во сне ты - не совсем
ты, и не здесь - далеко. Представь, что человек умер во сне.  Сразу  умер,
не успел проснуться. И тот он, который ему приснился - остался...
     ...Галька влажно блестит под лучами Слепящего, и ссорятся, кричат над
головой крылатые, и рука сжимает резную рукоять ножа из Звенящего Камня, а
в нос бьет густой трупный смрад, и сквозь жгучие слезы Хромой  смотрит  на
дохлого Корнееда, на  изгрызенный  череп  под  огромной  когтистой  лапой,
смотрит, давясь рыданиями, не в силах повернуться спиной, уйти...
     Странный. Странный. Странный сидит. Спит. Убивает Шамана.  Смотрит  в
лицо. Отвернулся. Нож  в  руке  Странного.  Черная  прядь  в  седой  гриве
Странного. Черная прядь, прилипшая к сплющенному  лапой  Корнееда  черепу.
Странный. Странный. Темнота.
     ...Хромой стоит у самой воды, крепко сжимает копье, зорко смотрит  по
сторонам. Там, в ослепительном мельтешении жидких бликов Слепящего,  почти
на середине Реки черное пятно -  голова  Кошки.  Долго  купается.  Опасно.
Хромой зовет.
     Кошка послушно плывет к берегу, выбирается на отмель, встает. На фоне
золотых бликов ее стройная фигурка кажется черной, только блестят в улыбке
ровные крепкие зубы, и лучатся смеющиеся глаза. И еще взблескивают крупные
капли, стекающие по ее груди, по животу, по бедрам... А  Кошка  смеется  и
встряхивает густой гривой черных волос,  и  фонтан  холодных  брызг  летит