а  и  загнуться
могу.
     Толик не ответил. Он расслабленно повалился на траву, замер, глядя  в
небо.
     А на небо плавно и  неотвратимо  опускался  занавес  вечера,  занавес
зыбкой, неуловимо изменчивой синевы. Полупрозрачная,  радостно-шелковая  в
начале,  все  ощутимее  наливалась  она  чопорной  надменностью  парадного
бархата. И золотое шитье заката червонело и гасло на грани темнеющей земли
и меркнущего неба, оборачивалось обветшалой парчой...
     Толик прикрыл ладонью глаза, задышал глубоко и ровно, будто заснул. И
вдруг заговорил, и голос его был высок и непривычен:
     - А ведь я действительно видел там привидение. То-есть даже  не  само
привидение, а работу его. Понимаете, я сначала не  заметил  ничего,  очень
занят был - знаки снимал...
     Толик вдруг сел, глянул на Антона  круглыми,  побелевшими  от  страха
глазами:
     - Слушай, Зеленый... В среднем  кармане  рюкзака  -  "Конкорд".  Будь
человеком, достань. Только так, чтоб сам рюкзак, упаси боже, не пошевелить
- только ты сможешь.
     - Сказал бы я тебе, - Антон  запустил  в  Толика  кузнечиком,  тяжело
поднялся. - Да неохота перлы своего красноречия на тебя транжирить.
     Он пристроился рядом с Толиковым рюкзаком, осторожно взялся за пряжку
кармана. Наташа, не  сводя  глаз  с  его  неожиданно  аккуратных  пальцев,
придвинулась к уху Виктора:
     - А почему только он сможет?
     - А он у нас сапер-самоучка. В раннем детстве нашел на даче  немецкую
гранату и запрятал ее у соседа в куче навоза. А она там полежала маленько,
а потом - соскучилась, что-ли? - взяла да и рванула ни с того ни  с  сего.
При чем выбрала же, зараза  фашистская,  момент,  когда  сосед  гостей  по
участку водил - клубникой хвастамшись. Представляешь?  Бабах  -  и  все  в
навозе с ног до головы.
     Вот этот случай на впечатлительного  Тошеньку  так  повлиял,  что  не
корми ты его, не пои, спать не давай, а дай только взорвать чего-нибудь  -
благодетелем станешь. Он и в химики по этой причине подался. И достиг  же,
негодяй, таких вершин мастерства в этом своем увлечении, что  когда-нибудь
нас всех загребут за соучастие.
     Антон между тем ловко выудил из недр рюкзака  Толиков  фотоаппарат  -
"Конкорд-автомат" со встроенной  вспышкой  и  какими-то  там  еще  воплями
современной фототехники. Появление у Толика этой  недешевой  игрушки  было
покрыто мраком неизвестности (Антон утверждал, что это плата за  два  года
безупречной работы на иракскую разведку).
     Впрочем, не  менее  таинственным  было  происхождение  многих  вещей,
принадлежащих  Толику,  и  разрешить   эту   загадку   не   представлялось
возможности. Обвинение в фарцовке он с негодованием опроверг,  а  достаток
его матери и собственная зарплата были весьма скромны. Так  что  есть  еще
тайны на свете.
     Антон сунул "Конкорд" в нетерпеливые руки владельца, снова  присел  к
костру, буркнул:
     - Ну, давай, археолог, излагай.
     Толик помотал головой, подергал себя за нос:
     - Вот пристал... Репей бородатый... Ну, в общем, отснял  я  знаки,  и
вдруг обнаружил, что пещера звучит. Тихий такой шорох, будто щебень мелкий
осыпается. Ну и перепугался же я - решил, что это завал плыть собрался.  А
потом заметил, что  камушки  не  из  завала  -  со  стены  сыплются,  вот.
Понимаете? С совершенно ровной стены  -  ни  единой  трещинки,  ни  единой
выбоины на ней - сами собой отслаиваются камушки. И не просто так, не  как
попало... В общем, прямо у меня на глазах возник еще один  знак,  при  чем
знак этот совершенно на прочие  не  похож.  Остальные  знаки,  несомненно,
буквенное либо слоговое письмо, это сразу видно. А этот - явный петроглиф,
рисунок то-есть.
     - Толик, ты лучше нам голову не морочь,  -  Виктор  сломал  несколько
спичек, прежде, чем сумел прикурить. - Слоговое письмо,  петроглифы...  Ты
прямо суть давай, ладно?
     - Так это и есть самая суть, -  Толик  отобрал  у  Виктора  сигарету,
глубоко, с  присвистом,  затянулся.  -  В  общем,  там  изобразился  очень
реалистичный  рисунок:  лук  с  натянутой  тетивой  и  вложенной  стрелой,
направленной вниз. Вот... И рядом - шесть одинаковых изображений стрел.
     - И что же это такое,  по-твоему?  -  Антон  запустил  в  бороду  обе
пятерни.
     Толик поперхнулся дымом,  прокашлялся.  Снова  заговорил  -  морщась,
вздрагивая всем телом:
     - Да я так подумал: что-то  под  этим  знаком  закопано.  На  глубину
шестикратной длины изображения стрелы.
     Он снова замолчал.
     - Ну? - Антон нетерпеливо заерзал.
     - Ну, и не ошибся я...
     - Да что там было, хрен тебе  поперек  фотокарточки  и  нехорошего  в
рот?!
     - Кость, - Толик  испуганно  оглядел  слушателей.  -  Большая  такая.
Может, мелковатого медведя, а может - крупноватого человека.
     Он помолчал, глядя на гаснущую в дрожащих пальцах  сигарету,  добавил
тихонько:
     - Пищит она.
     - Кость  пищит?!  -  Антон  растерялся.  Это  было  весьма  редкое  и
небезынтересное зрелище - растерявшийся Антон.
     - Как это - пищит?!
     - Тихонько так: "и-и-и"... Да вон, достань,  сам  услышишь,  -  Толик
мотнул подбородком в сторону рюкзака. - Осторожно  только.  А  то  бог  ее
знает, чего ей надо...
     Антон отошел к рюкзаку, стал возле него на колени, медленно  просунул
внутрь цепенеющие от  напряжения  руки,  осторожно  извлек  что-то  серое,
внушительных размеров. Все замерли, вслушиваясь, но тишину нарушали только
рокот потока да исступленное стрекотание кузнечиков. Антон встал, вернулся
вразвалочку, навис над Толиком:
     - Так говоришь, пищит? Шутки шутить затеял, археолог?  Он  перехватил
кость, как дубинку, широко и картинно размахнулся,  не  сводя  прищуренных
глаз с курчавящейся темными волосами толиковой макушки:
     - Ты у меня сейчас сам запищишь...
     И вдруг шарахнулся, отбросил кость, напуганный ее внезапным взвизгом.
     Некоторое время все (и застывший  в  нелепой  позе  Антон,  и  шустро
отбежавший на четвереньках Толик, и  Виктор,  изо  всех  сил  выпячивающий
грудь, и выглядывающая у него из-под мышки Наташа) не сводили  напряженных
взглядов со смутно сереющей  в  вечерних  сумерках  кости.  Но  ничего  не
происходило.
     А  потом  Антон  осторожно  поднял  ее,  повертел  в   руках.   Тихий
надоедливый писк возник, заставив  всех  вздрогнуть,  прервался,  зазвучал
вновь.
     - Так, - Антон аккуратно положил  кость  на  траву.  -  Информация  к
размышлению: эта пакость пищит, будучи ориентирована  строго  определенным
образом, вот так.
     Подошла Наташа, осторожно потрогала кость кончиками пальцев:
     - Знаешь, Толик... Прости меня, пожалуйста, но это не медвежья  кость
и не человеческая. Это от коровы кость. Или от предка ее какого-то...
     Толик поморщился:
     - Ты, Наталья, конечно, биолог. Только я все-таки в этих вещах  лучше
разбираюсь.
     - Биолог, биолог... - передразнила Наташа. - Понимаешь, Толик, я ведь
и хозяйка еще. И костей таких я много-много видала. И  если  ты  прав,  то
значит борщи я из медвежатины варю. Или, может, из человечины?
     - М-да... - Виктор поскреб ногтями макушку.  -  Веселые  дела  у  нас
происходят. Кости пищат, знаки на скалах сами себя рисуют...
     Толик рассеяно  глянул  на  свои  пальцы,  увидел  окурок,  брезгливо
отбросил его, заговорил, кривясь:
     - Про знак я более или менее понял. Его давно выбили, примерно  в  то
же время, что и прочие. Только он был затерт какой-то замазкой (я  отобрал
немножко в коробочку, дома разберусь). Последний взрыв,  наверное,  как-то
изменил условия в  пещере,  вот  замазка  и  осыпалась.  Может,  влажность
увеличилась, или от сотрясения, что ли... Ну а  то,  что  в  это  время  в
пещере оказался я - случайность. Вот... А кость... Бог ее знает,  наверное
внутри что-то спрятано. У  нас  на  работе  есть  очень  хороший  рентген,
посмотрю... Тот ее конец, в котором должно было быть отверстие  -  ну,  не
где сустав, а другой - он, кажется, спилен и заделан чем-то. На обожженную
глину похоже.
     - А  самая  закавыческая  закавыка  заключается  в  том,  что  Витька
оказался прав, - Антон озадаченно подергал себя за ухо. -  В  этой  пещере
действительно хреновина какая-то запрятана...
     Виктор откашлялся, хлопнул себя по коленям:
     - Не я - Глеб прав оказался. И Наташа... Ну,  да  ладненько.  Господа
пристяжные заседатели, я имею высказать предложение.  Давайте-ка  мы  пока
словопрения прекратим. Давайте вернемся, Толик пусть с замазкой  и  костью
разберется. Вот тогда снова соберемся вместе и все обсудим. А до  тех  пор
пусть каждый отдельно, сам для себя решит два вопроса.
     Во-первых,  можно  ли  считать  реальностью  предположения  Глеба.  И
во-вторых (в случае положительного ответа на первый вопрос, конечно),  что
мы в сложившейся ситуации можем сделать, чтобы  помешать  упырям  устроить
конец света, или, как Глеб писал, Рагнаради для человечества. А  пока  еще
раз предлагаю прения по данным вопросам  временно  прекратить.  Все  равно
ведь пользы не будет - один гам да гадания на кофейной гуще.
     - Насчет прекратить преть по данным вопросам - так это я за, руками и
ногами, - Антон говорил вдумчиво и рассудительно, как  никогда.  -  Только
есть еще  одна  хреновина  на  предмет  обмозговывания:  можно  ли  верить
Странному, ежели он существовал? Уж очень он средствами не брезговал,  как
для радетеля за светлое будущее.
     Половину племени перебил, когда пришел... Мог же и гипнозом им  мозги
запудрить, как во время драки с этим... Каменные Зубы, что  ли?  Так  нет,
сразу за нож ухватился и давай всех мочить. А потом череп какой-то Хромому
под видом своего подсунул. Спрашивается: где взял?  Отвечается:  опять  же
замочил кого-то.
     - Ну, череп он мог и сделать,  -  Толик  пожал  плечами.  -  При  его
возможностях...
     Антон энергично замотал головой:
     - Были бы у него такие офигенные возможности, так не рубил бы он свои
знаки кремушком. И зачем сложно, если  можно  просто?  Мало  ли  немых  по
равнине шляется... Так о чем это я? А, так  вот:  может  он  и  был  самый
злобный хмырь и клепал на добреньких славненьких упырей чернуху напрасную,
а?
     Виктор глянул на Наташу. Та кивнула:
     - Точка зрения ясна. Вопрос принят.
     - И еще вопрос... - Толик кривился, говорил,  будто  нехотя.  -  Если
ситуация такова, как представлял ее себе  Глеб,  нужно  ли  вообще  что-то
делать?
     Он  вгляделся  в  обернувшиеся  к  нему  лица,   задиристо   вздернул
подбородок:
     - Я повторяю вопрос, ребята:  нужно  ли  спасать  этот  мир?  Вот  вы
подумайте. Не сердцем подумайте - головой.
     - Да че тут думать?! - Антон отмахнулся от него, как от насекомого. -
Такую хреновенищу спорол - слушать тошно...
     Толик хмыкнул, глянул на часы. Потом  торопливо  сунулся  в  палатку,
извлек транзистор -  маленький,  изящный,  иноземный,  как  и  большинство
толиковых  вещей.  Тихонько  щелкнул  выключатель;  сквозь   астматическое
сипение помех крепко пророс бездушно-отполированный голос диктора:
     "...нанесен      значительный      ущерб      ряду      жилых       и
административно-хозяйственных построек. Данные о  количестве  человеческих
жертв  уточняются.  Как  сообщил   нашему   корреспонденту   представитель
прокуратуры, имеются сведения  о  причастности  к  террористическому  акту
боевиков из числа так называемых "Сталинских соколов".
     В Министерстве Внутренних Дел Союза разработан ряд мер  по  борьбе  с
детской проституцией, которая за последнее время достигла  беспрецедентных
масштабов. По оценкам МВД в целом по Союзу более  полумиллиона  девочек  и
мальчиков вовлечено сейчас в преступный промысел.
     Переходим  к  международным  сообщениям.  Как  сообщают   из   Ирака,
партизанские формирования Фронта национального освобождения имени  Саддама
Хусейна  подвергли  прошлой  ночью  интенсивному   ракетно-артиллерийскому
обстрелу пригороды Багдада. Семьдесят  восемь  человек  получили  ранения.
Постоянный представитель Совета  Безопасности  ООН  в  Ираке  доктор  Алан
Дакуотер заявил, что в  распоряжении  партизан  находится  до  двух  сотен
артиллерийских снарядов, содержащих нервно-паралитический газ.
     Зоной экологического бедствия объявлено Карибское море.
     Произошедшая  две  недели  назад  вблизи  берегов  Панамы  катастрофа
британского супертанкера "Северная Звезда"  поставила  под  угрозу  гибели
животный мир всего региона. По предварительным данным общая  сумма  затрат
на локализацию огромных нефтяных пятен, приближающихся в настоящее время к
колумбийскому побережью, оценивается в шестьдесят миллиардов долларов.
     Многотысячные демонстрации неофашистов прошли вчера в Берлине,  Бонне
и других  городах  Германии.  Участники  несли  лозунги:  "Аншлюсс  1937",
"Германия - для немцев", "Верните нам наши  земли".  В  своем  сегодняшнем
интервью журналу "Шпигель" канцлер Герман Шмидт подчеркнул,  что  основами
внешней политики объединенной Германии по-прежнему остаются принципы  мира
и добрососедства.
     По решению международного суда  в  Гааге  Франция  обязана  выплатить
Алжиру восемьсот  миллионов  франков  в  качестве  компенсации  за  ущерб,
причиненный этой стране незаконным ввозом на ее  территорию  радиоактивных
отходов. Французская сторона заявила о своем несогласии с  этим  решением,
которое назвала незаконным и абсурдным.
     Печально закончился  товарищеский  матч  по  футболу  между  сборными
Гондураса  и  Гватемалы,  состоявшийся  вчера  в  Тегусигальпе.  В  драке,
завязавшейся между болельщиками, погибло восемьдесят три  человека.  Более
шестисот зрителей получили увечья.
     Мы передавали последние  известия.  На  волне  Маяка  -  танцевальная
музыка..."
     Некоторое время Толик молча  вслушивался  в  разухабистое  улюлюканье
транзистора. Потом повернулся к Антону:
     - Понял, Зеленый? Танцевальная музыка! Спляши чего-нибудь, а?




                        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЕРОИ И БОГИ


                                 1. БЛИКИ

     Когда-то в этом дворике был фонтан. Когда-то этот дворик был уютным и
выспренним. Здесь, наверное, пахло левкоями, а по рыжим песчаным  дорожкам
скользили бесшумные солнечные блики,  шуршали  медленные  шаги  задумчивых
степенных людей, и прозрачное журчание фонтана не заглушало их. А огромные
липы, не изуродованные еще жадными зубьями  пил,  затеняли,  гладили  окна
невысоких домов, прихотливые фасады с колоннами и барельефами...
     Но это было давно.  Нынче  же  древесные  стволы  корячатся  гниющими
сучьями (вот и все, что осталось от загубленных  в  угоду  пыльному  свету
раскидистых веток), а центр дворика провалился  нелепой  ямой,  заваленной
битым камнем - вот и все, что осталось от фонтана.
     Да, тем, кто живет здесь теперь, фонтан не нужен.  Им  нужны  забитые
мусором ржавые баки и веревки для сушки белья.
     Скрипнула  дверь  одного  из  домов.  Высокая,  узкая,  встопорщенная
струпьями краски, потерявшей и цвет, и смысл, она бессильно повернулась на
дряхлых петлях, проныла безнадежную и скучную жалобу.
     Виктор встрепенулся было: Наташа?
     Нет.  Какая-то  старушка.  Вышла,  уставилась  на  Виктора  с  жадным
лихорадочным любопытством, давно уже ставшим целью  опустевшей  жизни,  ее
агонией. Виктор закурил, сгорбился, искоса  поглядывая  на  нее,  как  она
стоит, шевеля губами неодобрительно и беззвучно, как поковыляла через двор
- по-хозяйски неторопливая,  похожая  в  серой  своей  одежде  на  пожилую
вальяжную мышь. В облике ее ощущалась  смутная,  от  самой  себя  навсегда
скрытая скорбь. Быть может, тоска по тем временам, когда этот дворик тонул
в тени, настоянной на аромате левкоев?
     А Наташи все нет. Что ж, может это и к  лучшему.  Потому,  что  можно
просто сидеть - вот так, без суеты, расслабленно  и  дремотно  жмурясь  на
блики мягкого света, отдыхающие в теплой пыли. И  мысли,  которые  придут,
будут медленными и вроде бы праздными, но они очень нужны, эти мысли.  Они
давно  уже  копятся,  вызревают  подспудно,   но   надоедливость   суетной
повседневности вспугивает их, не дает  оформиться  в  смысл.  А  теперь  -
пусть...
     Виктор  пошевелился,  устраиваясь  поудобнее.  Расхлябанная   садовая
лавочка качнулась с коротким скрипом, похожим на едкий смешок.
     Какими странными бывают иногда приходящие образы... Почему он  решил,
что в этом дворике когда-то цвели левкои? Несколько странно для  человека,
не  имеющего  об  этих  самых  левкоях  ни  малейшего  представления,  для
человека, вообще не способного отличить рододендрон от одуванчика.
     Может быть, ему просто  захотелось,  чтоб  было  именно  так?  Может,
причина в самой мелодии  слова,  в  щемящей  и  притягательной  нечеткости
образа? Это важно?
     Он вздохнул свободно и  глубоко,  скользнул  рассеянным  взглядом  по
ветшающей изысканности старинных стен, плотно обнимающих дворик.
     Это хорошо, что Наташе потребовалось зайти  к  подруге,  хорошо,  что
подруга ее  живет  именно  здесь,  в  одном  из  этих  особняков,  некогда
пригородных,  а  нынче  -  канувших  в  безликую  урбанистическую  трясину
стремительно расплодившихся панельных  многоэтажек.  Нужно  бывать  здесь,
нужно приходить еще и еще - теплыми тихими днями,  когда  некуда  спешить.
Приходить, чтобы думать о прошлом, вникать в  его  душу.  Это  ведь  очень
важно - вникнуть в душу прошлого. Это очень важно - понять, почему еще сто
лет назад человек был более человеком, чем теперь.
     Да, тем, кто разводил в этом  дворике  левкои,  кто  трогал  пальцами
хрустально-искристую струю ныне скончавшегося фонтана, жить было, конечно,
много сложнее, чем нам.
     Расстояния, ничтожные для нас,  ужасали  их  своей  непреодолимостью;
информацию, приносимую к нам радиоволнами в доли секунды, несли к ним  так
медленно спешащие почтовые лошади - несли неделями, месяцами...
     Многое, немыслимое в те времена, стало нынче надоевшей  обыденностью.
И все же... Все же те времена были человечнее нынешних. Почему?
     Откуда-то из-за мусорных баков  выскользнула  большая  серая  собака,
замерла, взглянула в глаза  с  непонятной  укоризной.  Потом  отвернулась,
улеглась, не сводя  пристальных  глаз  с  плотно  закрытой  двери.  Виктор
неторопливо затягивался, щурясь от сигаретного  дыма,  рассматривал  ее  -
настороженную, внимательную... Тоже ждет кого-то? Ну, пусть...
     Наверное, мы просто  не  доросли  до  своей  техники.  Наверное,  нас
измотал, измочалил сумасшедший темп  нашей  жизни,  лавина  захлестывающей
мозг информации - так говорят все. Но может быть,  дело  не  в  количестве
информации, а в ее  качестве?  Может  быть,  если  бы  на  нас  с  той  же
интенсивностью  рушились  добрые  новости,  а  не  сообщения   о   детской
проституции, экологических катастрофах и изувеченных людях,  все  было  бы
иначе? А может быть, информация - не причина, а следствие?
     Что было раньше - курица или яйцо?  Человек  ли  становится  хуже  от
переизбытка негативной информации, информация ли такова из-за нравственной
деградации человека?
     Деградации? Да  нет.  Человек  просто  остается  прежним.  Это  дико,
нелепо, но за тысячи лет мы практически  не  изменились.  Да,  мы  создали
могучую технику, и с каждым годом наша техническая мощь все  больше...  Но
это голова и руки. А сердце? А душа?  Увы...  Мы  пыжимся,  выворачиваемся
наизнанку, пытаясь создать нетленные духовные ценности, и что?  Художники,
потом и кровью пробивающие путь  к  туманному,  не  ясному  еще  им  самим
идеалу,  нередко  с  ужасом  обнаруживают  воплощение  того,  что  они   и
сформулировать-то еще не могут,  в  лубке  столетней  давности,  в  иконах
Рублева, а то  и  в  петроглифах  неолита,  где  умудрялись  соседствовать
архиреализм и архиабстракция...
     А мораль? Да, еще на заре нашей истории  мы  создали  высокоморальные
заповеди, но разве стали они необходимостью нашей жизни? Куда там... Стоит
только ослабнуть вере в неотвратим