сумеречная тишина. Незаметные днем кочки и бугорки  теперь  выдавали  себя
длинными резкими  тенями,  и  в  неглубоких  балках  тоже  копились  тени,
набухающие, крепнущие, наливающиеся густой чернотой... Скоро  тени  совсем
вырастут, разольются вокруг, затопят равнину мраком, и тогда придет ночь.
     Неужели Странный будет идти ночью?  Ведь  знает:  нельзя  бродить  по
равнине, когда темно. Нельзя, если хочешь увидеть рассвет, если  не  ищешь
смерти. Конечно, Духам клыки ночных убийц не страшны. А Людям?
     Что же делать?  Вернуться,  пока  светло?  Окликнуть?  Нет,  окликать
Странного Хромой не решался. Почему? Почему он не боялся Странного раньше,
когда  боялись  все?  Почему  боится   теперь?   Измученный   непониманием
происходящего, Хромой едва успел броситься в траву, когда  Странный  вновь
оглянулся.
     Что можно увидеть сквозь густые сочные стебли, когда лежишь, вжимаясь
в землю всем телом, досадуя на  это  самое  тело  за  то,  что  оно  такое
заметное? Что можно увидеть так? Ничего. Хромой не мог  видеть  Странного,
но  слышал  его  неторопливо  приближающиеся  шаги,   спокойное   глубокое
дыхание... А потом услышал и голос:
     - Ты решил стать ползучим? Не сможешь: ползучие не бывают хромыми. Им
нечем хромать, у них ног совсем нету - только  голова  и  хвост.  У  тебя,
конечно, тоже есть голова, но глупая. Не знает, что ходить ногами удобнее,
чем ползать животом по колючкам. Вставай! Или ты уже лег спать?
     Хромой приподнялся на четвереньки, опасливо глянул  вверх,  в  хмурое
лицо Странного. Тот мотнул подбородком:
     - Когда по мокрой траве ползал, тебе вода в уши не натекла? В  голове
у тебя не раскисло, не булькает? Нет?  Тогда  почему  забыл,  на  скольких
ногах Люди ходят? Совсем вставай, говорить будем.
     Хромой неохотно выпрямился. Странный  с  интересом  рассматривал  его
хмурое недовольное лицо, грязный исцарапанный нос, всклокоченные  космы  с
запутавшимися в них колючками... Потом спросил:
     - Почему боишься меня?
     - А почему ты вилял языком? - Хромой смотрел  исподлобья,  голос  его
дрожал от обиды. - Почему говорил, что ты - Дух? Давно, до прошлой зимы, у
Речного Жала, заставил меня поверить, что умер. Заставил плакать. А сам не
умирал, жил. И я ходил в долину Злых  один,  и  мне  там  было  страшно  и
больно. А ты не пошел со мной, обманул чтоб не идти...
     Странный закусил губу, прищурился:
     - Ты видел меня мертвым, нашел мой Нож. Значит, я умер  там,  где  ты
нашел мой череп и мой Нож...
     - Нет, - Хромой отчаянно замотал головой. -  Кто  видел  твой  череп,
пока ты был жив? Никто его не видел, потому что он тогда был  головой,  не
черепом. А ты отрезал свои волосы, прилепил  их  к  чужому  черепу,  не  к
своему. Потом убил Корнееда. Положил возле него  череп.  Нож  положил,  не
пожалел. Я увидел, подумал: "Корнеед убил Странного." А ты был живой.
     - Но ты видел: Каменные Плечи убивал меня, но не мог убить. Он ранил,
но раны заживали. Сразу заживали, как не  бывает.  Кто  может  так,  кроме
Духа?
     Хромой шмыгнул носом:
     - Ты. Ты смог так. Но ты не Дух,  ты  живой,  -  он  вздохнул,  будто
всхлипнул. - Тени. Когда Каменные Плечи бил тебя  копьем,  тень  копья  не
касалась твоей тени. И тень его копьеца не касалась  твоей  тени.  Значит,
Каменные Плечи не ранил тебя, бил мимо. Значит, ты заставил  всех  увидеть
то, чего не было. Как заставил меня там, на Речном Жале...
     Странный криво усмехнулся, спросил:
     - Кто, кроме Духа, умеет заставлять всех видеть то, чего не было?
     Хромой искоса глянул на него:
     - Кто, кроме тебя, умел делать из грязи горшки? А  ловить  рогатых  в
хитрые ямы? А убивать маленьким копьецом, далеко убивать - кто  это  умел?
Кроме тебя - кто? Никто.  Только  ты  умел,  учил  всех.  И  старый  Шаман
подумал: "Странный не человек - Дух". И принес тебе жертву - голову немого
принес. А ты взял эту голову - вот  так  взял  и  ударил  Шамана.  Головой
немого ударил. Много зубов ему выбил - совсем мало потом осталось у Шамана
зубов. И ты сказал: "Я - человек. Как вы, только  умнее".  Было  так?  Или
скажешь: "Хромой - глупый, забыл"?
     - Нет, не скажу. Так было.
     Странный помолчал, потом неожиданно произнес:
     - Можешь перегрызть мне шею, если про тени догадалась не Кошка.
     - Не стану грызть, - Хромой потупился. - Кошка догадалась.
     - Умная... - Странный вздохнул. - Пусть так. Пусть  я  плохой,  вилял
языком, заставил тебя плакать. Тогда зачем ты крался за мной?
     Хромой затряс головой, часто-часто зашмыгал носом:
     - Ты не плохой. Делал плохо, очень плохо делал - пусть... Я  знаю,  и
Кошка знает - Странный хороший, добрый. Не могу сказать...  Слова  глупые,
нет таких, какие нужны сейчас...
     Странный слушал, молчал. А потом сделал непонятное: протянул  руку  и
потрепал Хромого за волосы. Хромой шарахнулся было, заморгал растерянно, и
вдруг заскулил, уткнулся лицом в грудь Странного.
     Они недолго стояли так. Хромой опомнился первым,  отстранился,  обтер
ладонями мокрое лицо. Потом глянул на Странного  и  отвернулся,  чтобы  не
видеть его глаз. Они смущали его, эти глаза, он не понимал их. До сих  пор
только Кошка умела так смотреть на него. И еще - давно, очень давно, много
зим назад - так смотрела на него жилистая седая  женщина,  которую  Хромой
почти забыл, которую боялся вспоминать из-за безысходной тоски,  таившейся
там, во мгле полузабытого.
     А потом Странный тряхнул головой и стал прежним.  И  голос  его  стал
прежним - твердым, жестким:
     - Ты не сказал, почему побежал меня догонять,  Хромой.  Ведь  не  для
того, чтобы рассказывать, какой я плохой и хороший сразу?
     - Нет, - Хромой все еще боялся заглянуть в глаза Странного.  -  Хотел
спросить. Как ты узнал, что твой нож украл Каменные Плечи?
     Странный пожал плечами:
     - Тот, кто взял Нож, был умный. Сумел украсть не  своими  руками.  Не
только украсть сумел, сумел узнать, что будет потом, сумел сделать,  чтобы
потом было так, как нужно ему... Кто в Племени мог все это? Ты? Кошка?  Вы
не умеете делать зло. Кто еще?
     - Каменные Плечи... И Хранитель.
     - Хранитель... - Странный усмехнулся. - Хранитель не  мог.  Хранитель
не знал, что Голова Колом уйдет следить за  немыми,  не  знал,  что  будет
след, который прятали.  И  еще...  Стал  бы  Безносый  слушать  Хранителя,
делать, что тот сказал?
     Хромой помотал головой:
     - Нет. Безносый был воин. А Хранитель  не  для  воинов  говорил,  для
женщин. Какую траву есть, когда болит в животе, какую воду нельзя  пить  -
такое говорил. Маленьких рожать помогал... А воины не рожают. Было:  когда
стал Хранителем, хотел говорить и воинам. И  были  такие  воины  -  хотели
слушать. А потом Каменные Плечи сказал: "Хранитель умеет  прогонять  Злых.
Пусть прогоняет зло  из  воинов,  делавших  плохо.  Пусть  наказывает".  И
Хранитель стал наказывать. Стал для воинов  хуже  немого.  Кто  из  воинов
забудет боль, за которую нельзя отомстить? Таких воинов нет. Кто из воинов
ни разу не делал плохо? И таких тоже нет. Все воины злились на  Хранителя.
Очень злились...
     - Вот видишь, ты все понял сам.
     Странный помолчал, потом заговорил снова - тихо, печально:
     - Знаешь, как жалко было убивать Каменные Плечи?  Очень  жалко  было.
Очень  умный  был,  далеко  видеть  умел.  Ведь  нарочно  придумал,  чтобы
Хранитель наказывал воинов. Боялся, что воины станут слушать  Хранителя  -
сделал, чтоб ненавидели... Жалко было убивать, но не мог  я  его  оставить
живым.
     Он очень плохой был, много зла мог сделать  Племени.  Он  уже  сделал
большое зло, не своими руками сделал - чужими. Ты  запомни,  Хромой:  если
делает не своими руками, значит - плохой, очень плохой,  самый  плохой.  И
еще запомни: когда дерутся такие, как  Каменные  Плечи,  больно  Щенкам  и
Безносым. Потому, что  Каменные  Плечи  дерутся  не  руками  -  Щенками  и
Безносыми они дерутся. И Хромыми - тоже. Ты помни это, помни всегда!
     Он замолчал, поднял  воспаленный  взгляд  к  воспаляющемуся  закатным
заревом небу. И Хромой тоже запрокинул к небу хмурое лицо, завыл  тоскливо
и тихо. Там было пусто, в небе. Там не было ни туч, ни крылатых  -  только
щемящая песня прозрачных неярких красок,  только  беспредельная  бездонная
пустота. Страшно... От этой пустоты, от  одиночества,  ею  рожденного,  от
слов Странного - тоска и страх...
     А потом Странный сильно толкнул в плечо - раз, другой:
     - Перестань выть, воин!
     Хромой перестал. Он с силой растер лицо, глубоко  вздохнул  -  резкий
холодный воздух обжег в груди. И страх ушел. Ушел так же непонятно, как  и
нахлынул.
     Странный улыбнулся, спросил:
     - О чем еще ты хотел говорить?
     - Не говорить, - Хромой помялся. - Просить  хотел.  Научи  показывать
то, чего нет. Научи делать так, как ты делал сегодня. Научишь?
     Странный медленно покачал головой. Хромой заморгал, обиженно  скривил
рот:
     - Почему не хочешь учить? Почему боишься стать совсем добрым?  Всегда
учил, теперь не хочешь... Почему?
     Он смотрел на Странного, ждал  ответа.  Но  Странный  молчал.  Хромой
досадливо дернул плечом:
     - Не понимаю. Ты - Странный, делаешь только странное. Учил, теперь не
хочешь учить. Говорил: "Вилять языком  плохо."  Потом  сам  вилял  языком.
Говорил: "Отведу тебя в Долину Звенящих Камней". Потом сделал так,  что  я
один пошел. Хитро сделал - Звенящего Ножа  не  пожалел.  Зачем?  Не  хотел
идти? Тогда зачем говорил: "Пойду"? Я не просил. Не понимаю. Не  люблю  не
понимать, плохо, не хочу...
     Странный  слушал  его,  хмурился,  кусал  губы.  Потом  заговорил   -
неторопливо, задумчиво:
     - Понять хочешь? Хорошо. Слушай, я попытаюсь рассказать тебе.  Может,
поймешь... Ты был в Долине Звенящих Камней, ты видел Злых - тех, странных,
облитых серым. Ты помнишь их? Помнишь, я говорил тебе: "Они не люди - тени
людей, которые не здесь"? Давно, очень давно я был тенью одного  из  Людей
Звенящих Камней. Он думал вместо меня, я делал вместо  него,  и  так  было
долго. Но потом он умер, и я перестал быть тенью. Я стал человеком и  смог
думать сам. И я думал. Я понял: Люди Звенящих Камней - трупоеды.
     Они делают плохо всем: Настоящим Людям и немым, и тем,  кто  живет  у
Горькой Воды, и тем, кто живет еще  дальше,  о  ком  ты  не  знаешь,  кого
никогда не увидишь - всем, даже Злым из Долины Злых, своим теням. Это они,
Люди Звенящих Камней, сделали этот мир - Горькую Воду, Синие  Холмы,  ваше
Озеро, Реку, Долину Злых, и много-много других рек, озер, долин и  холмов.
А потом они сделали тех, кто  стал  теперь  Настоящими  Людьми,  немыми  и
остальными, и поселили их в этом мире. А потом они  сделали  свои  тени  и
поселили их в Долине Злых, чтобы делать этому миру зло.  Потому  что  Люди
Звенящих Камней могут жить хорошо, только когда плохо другим. Потому,  что
они - трупоеды.
     Я понял: можно помочь вам - Людям, немым,  всем.  И  для  этого  стал
выбивать знаки в пещере. Я думал: потом, через много-много зим,  когда  ты
станешь стариком и умрешь, и дети  детей  твоих  детей  станут  старыми  и
умрут, и дети детей их детей - тоже, когда  живущие  в  этом  мире  станут
умными и сильными, они найдут мою пещеру, увидят мои знаки и узнают все  о
Людях Звенящих Камней. Узнают все, чтобы суметь уничтожить  трупоедов,  не
дать им снова украсть у этого мира его силу и ум. Так я думал. Но  мне  не
везло. Тени, которые не стали людьми,  нашли  мою  пещеру,  стерли  знаки,
пытались убить меня. Я успел убежать, пришел в Племя... Дальше ты знаешь.
     Да, я вилял языком, заставил тебя думать: "Странный мертв".  Я  знал:
ты придешь в Долину, и Злые узнают все, что знаешь ты  -  они  умеют  это.
Узнают, что я умер, перестанут искать. И я смогу закончить то, что  начал.
И снова мне не повезло. Ты узнал, что я жив. Теперь узнают и Люди Звенящих
Камней...
     Странный  замолчал,  отвернулся.  Хромой  энергично  скреб   затылок,
пытаясь понять:
     - Почему Злые узнают, что ты живой? Я не скажу.
     Он осекся, услышав горький смешок Странного:
     - Ты не понял, Хромой. Ничего не понял.  Злые  не  станут  спрашивать
тебя. Они заглянут в твою голову, узнают все,  что  ты  помнишь.  Они  уже
сделали так - тогда, в Долине Злых. С тобой сделали, с Кошкой...
     - Больше не смогут! Со мной, с Кошкой -  не  смогут  сделать  так,  -
Хромой схватил Странного за руку, заглянул в глаза. - Мы больше не  пойдем
в Долину Злых. Я не пойду, Кошка не пойдет. Как Злые  смогут  заглянуть  в
голову, которая далеко?
     - Смогут... - глаза Странного были тусклыми,  усталыми.  -  Тогда,  в
Долине, Злые сделали так, что  теперь  могут  отличить  тебя  и  Кошку  от
прочих, могут следить. Даже когда вы далеко. Они не станут ждать -  придут
к вам сами.
     Хромой грыз палец, тихонько поскуливал. Он хотел, очень хотел  понять
то, что говорил Странный. Хотел, но не мог. Он понял только, что Странному
плохо и страшно сейчас, что ему нужно помочь... Как помочь?
     А Странный все говорил:
     - Я устал, Хромой. Я не смогу снова начать то, что делал  так  долго,
так тяжело. Я устал делать бесполезное. Я устал бороться с Людьми Звенящих
Камней. Их множество - я один. Они могучи - я слаб. Каждый из них мудр,  и
они умеют соединять свою мудрость, а я... Я, наверное, совсем глупый...
     Хромой беззвучно пошевелил губами, потом спросил:
     - А могут Злые заглядывать в головы трупам?
     Странный изумился:
     - Нет... А зачем?..
     - Тогда я знаю, - Хромой радостно захихикал. - Знаю, как  помочь.  Ты
меня убьешь. И Злые не смогут смотреть у меня в голове, не узнают, что  ты
живой... Только ты быстро меня убивай, не больно...
     Он  замолчал,  испуганно  уставился  на  слезу,  сползающую  по  щеке
Странного. Странный умеет плакать?!  Неужели  он  так  боится  Злых?!  Он,
сильный, умеющий убивать быстро и много, - он плачет  от  страха!  Значит,
Злые очень-очень страшные...
     - Ты хороший, Хромой... - Странный отвернулся,  голос  его  непонятно
дрогнул. - Но твой язык проворнее головы. Меня видел не только  ты.  Кошка
видела, все Настоящие Люди видели... Убивать всех? Чтобы  немые  заскакали
от радости - этого хочешь?
     Хромой наморщил лоб, протянул задумчиво:
     - Немые обрадуются - плохо... Не хочу такого.
     Странный улыбнулся,  посмотрел  так,  что  Хромому  снова  захотелось
уткнуться ему в грудь:
     - Не хочу тебя убивать, Хромой, не буду убивать.  И  не  вздумай  сам
убить себя. Ты - хороший, а смерть  хорошего  не  приносит  добра.  Смерть
хорошего - это радость Злых. Он глянул на Слепящее, уже окунувшее  край  в
Озеро, вздохнул:
     - Я слишком долго жил, Хромой. Я устал жить. Устал,  потому  что  моя
жизнь не принесла добра вашему миру.  И  не  принесет.  Потому,  что  Люди
Звенящих Камней и их тени сильнее  меня.  Там,  в  пещере,  в  которой  ты
разыскал меня, я успел выбить все знаки, какие хотел. Может быть, Злые  не
найдут их, эти знаки... Буду думать, что не найдут, потому что на  большее
у меня не осталось силы. Я устал, Хромой, я слишком устал. Пойдем...
     И они пошли.  Странный  торопился,  шарил  нетерпеливым  взглядом  по
быстро темнеющим травам. Хромой едва  поспевал  за  ним,  пытался  понять.
Странный сказал: "Я устал". Что он ищет теперь? Место, где можно спать? Он
не найдет, не здесь надо искать. Надо  идти  к  Плоской  Гриве.  Там  есть
пещеры. Сказать?
     Хромой не успел заговорить. Странный остановился, он  нашел  то,  что
искал - маленький ручеек, на глинистых берегах которого не росла трава.
     Хромой недоуменно  глянул  на  рыжую,  истоптанную  копытами  рогатых
землю, на длинные четкие тени - свою  и  Странного  -  чернеющие  на  этой
земле... Зачем Странный пришел сюда?
     - Пусть Злые радуются: они победили,  -  Странный  говорил  тихо,  во
влажных глазах его дрожали отблески  закатного  зарева.  -  Мой  путь  был
слишком долгим, Хромой. Здесь он закончился. А чтобы ты не подумал,  будто
я снова хочу заставить тебя плакать зря... Вот моя тень Хромой. Смотри  на
нее, смотри хорошо.
     Хромой пожал плечами. Тень... Обычная тень, длинная, вечерняя.  Зачем
смотреть? Уже много раз  видел...  Вот  она  шевельнулась,  подняла  руку,
коснулась шеи... Повторяет движения Странного? Ну и что? Это - тень,  тени
всегда повторяют движения, они ничего не умеют сами...
     Он понял, что происходит,  только  когда  услышал  глухой  булькающий
звук, и тень Странного стала медленно укорачиваться,  расплываться  терять
форму... С  отчаянным  воплем  Хромой  обернулся,  метнулся  к  Странному:
остановить, помешать, отобрать Нож...
     Поздно. Он успел только подхватить оседающее тело,  бережно  положить
его на холодную осклизлую глину.
     Несколько  мгновений  Хромой  стоял  на  коленях,  тупо  глядя,   как
вспоротая шея  Странного  заплывает  темной  дымящейся  кровью.  Потом  со
внезапной надеждой припал к залитой липким груди: может быть...
     Нет. Странный сумел убить себя не  хуже,  чем  умел  убивать  других.
Хромой выпрямился, постоял, сжав ладонями мокрое от  слез  лицо,  поскулил
тоскливо и тихо. Потом нагнулся вновь,  с  трудом  вынул  из  неподатливых
мертвых пальцев Звенящий Нож, потянул  из-за  пояса  Странного  непонятную
дубинку.
     Ручей был совсем рядом. Грязная  медленная  вода  с  тяжелым  плеском
приняла брошенное, всколыхнулась ленивыми кругами  и  успокоилась.  Хромой
пусто и слепо смотрел,  как  неторопливо  вытягиваются  по  течению  клубы
поднявшейся мути...
     Странный не хотел оставлять свое оружие Настоящим Людям,  он  сказал:
"Рано". Хромой сделал так, как хотел Странный.



                              4. ПРОБЛЕСКИ

     Из-за дальних лесов медленно и невесомо выплывала луна. Костер потух,
только алые огоньки дотлевали в остывающем пепле. И чем слабее становилась
агония  умирающего  огня,  тем  плотнее  придвигалась  наглеющая  темнота,
странным образом уживающаяся и со звездным  множеством,  ярко  роящимся  в
небе, и с наливающимся недоброй силой лунным сиянием. Оно  было  холодным,
это сияние, оно щемило сердца муторной  беспричинной  тоской,  навязчивой,
как зубная боль.
     Виктор зябко передернул плечами:
     - В старину луну  называли  волчьим  солнышком.  Правильно  называли.
Другие мнения есть?
     Никто не ответил. Думать о луне и о меткости  старинных  названий  не
хотелось - и без этого было о чем подумать.
     Они  долго  сидели  молча,  силясь   осознать,   уяснить   для   себя
рассказанное. Потом Наташа тихо спросила:
     - Вить, а в папке Глеба... Там про все это написано? Про все,  что  я
рассказала?
     Виктор помотал головой:
     - Не про все. Там нет истории с пропавшим ножом. И  вообще...  Там  у
Глеба в основном его  мысли.  А  о  самих  проникновениях  там  мало.  Про
Петровские времена и монахов -  тоже  не  все.  Только  самый  конец,  как
взрывали пещеру...
     Антон швырнул на угли сухую сосновую лапу  -  она  закурилась  легким
дымком и вдруг взметнулась высоким гудящим пламенем и  суетливой  россыпью
искр. Яркие алые блики легли на лица, исказили их нелепо и странно.  Может
быть поэтому в голосе Антона почудилась непривычная, такая  несвойственная
ему резкость:
     - Знаете что, голуби, кончайте пудрить нам извилины!  Или  немедленно
выкладывайте все, что знаете, или я  пошел  спать.  А  то  ваше  поведение
подозрительно смахивает на издевательство. Витька, ты кончай скалить зубы,
трупоед несчастный! Нехорошего тебе в рот...
     Наташа тяжело поднялась на ноги, отступила на пару шагов  от  костра.
Виктор встревоженно смотрел на нее:
     - Ты куда?
     - К обрыву. Там сейчас красиво,  наверное:  луна,  скалы,  река...  -
Наташа говорила естественно и спокойно, вот только голос ее  едва  заметно
подрагивал. - Не бойся, глупый, это же близко совсем... А ты  им  расскажи
пока. Ты им все-все расскажи...
     И Виктор рассказал. Рассказал про Глеба,  и