еданная кляча
старалась из последних лошадиных сил угодить хозяину,  понимая,
что в этой жизни каждый должен тянуть свою лямку.
     Какое  к  черту  оружие  возмездия,  а  как  же Создатель,
который  не  позволит?  --  продолжал   спорить   с   невидимым
оппонентом  Вениамин  Семенович.  Ладно, лишь бы они там были в
целости и сохранности.
     Но на платформе Щегловых не было, не  было  и  по  адресу,
указанному  в  паспорте  Дарьи Николаевны. Он даже сгоряча стал
звонить в ЖЭК, чтобы пришли взломали  дверь,  но  тут  появился
Петька.   Он,   пыхтя,   тащил  в  руках  здоровенный  пакет  с
продуктами.
     -- А где Даша? -- нервно спросил Воропаев
     -- Пошла с родителями за картошкой.
     -- Как с родителями! Разве они живы?  --  Воропаев  вращал
красными белками.
     --  Нет,  конечно  с  суфийской  точки  зрения... -- начал
Петька, но Вениамин Семенович сейчас не был расположен.
     --  Живы  или  нет,  я  тебя  спрашиваю?  --   раскричался
Воропаев.
     -- Да живы, я же говорил, поехали картошку копать. Обратно
соседской машиной везут и скоро домой притащат.
     --  Ты  ж  говорил,  по  местам  студенческой  юности,  --
изнемогал Воропаев.
     -- Ну да, их в студенческие  времена  всегда  на  картошку
посылали. -- обиделся Петька, -- Что же вы думали, мы и вправду
сироты, беспризорниками милостыню просим на платформе?
     -- Чего? -- Воропаева стал душить нервный смех.
     --  Чего,  чего,  мы  с  Дашкой  в школьном театре играем,
ставим "Преступление  и  наказание",  а  на  платформе  в  роль
вживаемся,  система  Станиславского  называется...  Что с вами,
дядя?
     Мальчик испугался, видя, как дядя бледнеет и хватается  за
сердце.
     -- Может, врача вызвать по мобильному?
     --  Нет, спасибо, малыш, ничего. -- Воропаев тяжело присел
на лестницу.
     -- Ты иди, я здесь посижу, -- Воропаев уже ничему не верил
и решил дождаться Щегловых-старших.
     Мальчишка поставил перед дверью пакет, из  которого  через
дырочку вытекала свекольная струйка и присел рядышком.
     -- Кришнамурти-то нашелся?
     -- Нет пока.
     -- Если найдете, то скажите: деньги его пошли на реквизит.
     --  Обязательно,  -- пообещал Воропаев и не стал уточнять,
на какой именно.
     Снизу послышались пыхтение и шаги. Вскоре появилась Даша с
увесистой сумкой, а за ней мужчина и женщина  с  явной  печатью
высшего  образования на челе и пузатым бугристым мешком в руках
и очевидно, с картошкой. Воропаев на ходу  перехватил  мешочные
уши у женщины.
     Пока  они  затаскивали  картошку в квартиру, мальчишка все
лез в глаза гостю  и  намекал,  чтобы  тот  молчал.  Воропаева,
впрочем,  уже  ни  на какие разговоры не тянуло, и он с ворохом
благодарностей удалился из Щегловской квартиры.

     18

     Когда Андрей проснулся, пустота ушла под  поверхность,  но
ощущение  будто  он  стоит  на  краю  пропасти  осталось. Молча
позавтракав,  он  отделался  двумя-тремя   ничего   незначащими
фразами  и,  сославшись на занятия, ушел из дому. Ему казалось,
что так станет полегче.  Но  когда  мамино  встревоженное  лицо
скрылось  за дубовой дверью, стало еще хуже. Он шел, специально
не поднимая головы, чтобы, не дай Бог, не столкнуться с людьми,
знающими его.  Коридор  этажа  показался  ему  бесконечным,  но
все-таки он не остановился у лифтов, а пошел в следующее крыло,
что бы сойти из главного здания по лестнице.
     Кто-то его все-таки узнавал, пытался приветствовать, но он
никого  не  замечал.  Ему казалось, главное вырваться наружу, и
там, на чистом воздухе, он останется в одиночестве и ему  будет
полегче.  Но  когда  он  вышел  из  парадного входа, на широкую
полосу,  обрывавшуюся  на  краю  Воробьевой  горы,  коридор  не
кончился.  Это  не был узкий мрачный подземный туннель, это был
именно коридор с десятками и тысячами дверей, готовых  в  любую
секунду   открыться  и  выпустить  ему  навстречу  какое-нибудь
знакомое лицо. Но главное, главное он точно знал, чем кончается
этот коридор. Вовсе не обрывом. Он доподлинно знал теперь,  что
коридор  упрется  в  кирпичную еле освещаемую зудящей лампочкой
арку. И снова будет только одно --  темная  хлюпающая  мешочным
звуком  подворотня.  Страшно  было  бы кого-нибудь встретить на
этом пути.
     Все-таки ему казалась, что кто-то идет за ним по коридору,
но обернуться не хватало духу.  Удаленный  наблюдатель  мог  бы
подумать,  что  молодежь  в лице Андрея потянулась к достойному
подражания идеалу в лице академика Сахарова. Во  всяком  случае
сегодня  Андрей уже не прятался на Воропаевском спуске, а стоял
прямо  у  мемориальной  доски,  с  трудом  разбирая  непонятную
аллегорию.  Впрочем  загадочный  образ не долго мучил студента,
потому  что  вскоре  появилась  Катерина  Юрьевна.  Когда   они
встретились  взглядами, что-то нервно зашуршало на Воропаевском
спуске.
     -- Не бойтесь меня, -- попросил Андрей
     -- По крайней мере, сейчас.
     -- Я не боюсь, -- честно ответила Катя, -- Я  и  вчера  не
испугалась, просто мне сразу припомнилось все.
     -- Что? -- не понимая, спросил Андрей.
     Катерина  сегодня  была  в  легком  плаще, застегнутом под
горло, и это придавало ей особую  законченность  и  очарование,
особенно на фоне ее ночной хореографии в саду камней.
     -- Электричку вспомнила и очки эти. Мне стало так мерзко и
отвратительно,  как  будто  я  грязная липкая тварь. И мне даже
хотелось умереть в какую-то минуту.
     -- Я не знаю что со мной было.
     -- Я знаю, -- твердо сказала Катя.
     В этот момент к дому  подали  мерседес.  Катерина  развела
руками,  будто  ей  было  неудобно,  что  за ней приехала такая
чудесная  машина   или   потому   что   нужно   было   внезапно
расстаться...
     -- У меня сейчас деловая встреча, мне пора.
     --  Мне  надо  было  вам сказать... -- неуверенно вымолвил
Андрей.
     -- Встретимся может быть еще. -- Пообещала Катя ничего  не
обещающим голосом.
     Когда Катя села в авто, вместо нее появился Воропаев.
     --  Ну  что  Умка,  видишь  и тебе какой-никакой транспорт
подан.
     -- Хорошо, я вас хотел  найти  сегодня,  только  мне  надо
было...
     -- Ну, ну.
     Воропаев заметил, как Катя вышла из машины и направилась к
ним. Она  поздоровалась  с Вениамином Семеновичем, так ласково,
что тот даже снял кепку и  обнажив  пред  ее  очи  свою  плешь,
поцеловал  ручку.  Катерина  предупредительно задержала ручку и
обратилась к Андрею.
     -- Водитель спрашивает, не ты ли вчера переходил Ленинский
проспект у улицы Строителей?
     -- Нет, -- вставил Воропаев, и потащил Андрея в жигули.
     Перед машиной Андрей уперся.
     -- Это арест?
     -- А ты что у нас, преступление совершил?
     -- Я же человека чуть не убил.
     -- Чем это?
     -- Микроскопом.
     -- Не было никакого микроскопа, ты сам сообрази, откуда на
вашем  факультете  микроскопы?  Вот  если  бы  ты   учился   на
химическом или биологическом... -- Воропаев на минуту задумался
над  своими  же словами -- Нда... В общем, коробка была пустая,
из-под микросхемы, граммов сто, может, и весила.
     -- Вы же спросили: где я взял микроскоп?
     -- Я спросил где ты взял микросхему, думал  ей  кранты,  а
коробка пустая оказалась.
     --   Правда!?  --  вначале  обрадовался  Андрей,  а  потом
задумался, -- Но мог бы не пустую, с дисководом например.
     -- Да  чего  уж  там  с  дисководом,  что  за,  понимаешь,
чистоплюйство,  голубая  кровь,  белая  кость,  взял  бы ржавую
арматурину, старую, советскую, и по затылку... .
        Воропаев уперся взглядом в Андрея.
     -- Ладно, извини, студент. Чего мы  действительно,  пойдем
на   бульвар  посидим  по-стариковски.  Видишь,  денечки  какие
славные пошли, такое впечатление, что время вспять  покатилось.
Все  лето  как  из  ведра,  помидоры даже на даче не вызрели...
Пойдем, просто вместе, как будто мы с тобой старые  друзья,  да
мы  и  так  с тобой уже не чужие. Смотри, я по тебе уже скучать
стал, думаю по ночам, где ты, как ты... Кстати ведь мы  земляки
с тобой, пермяк солены уши.
     -- Правда?
     --  А  то,  я и сам думал бывают же такие совпадения, -- В
этот момент до Воропаева как  раз  и  дошло,  что  и  тут  дело
нечисто.
     Они  присели  на  старом кривом бульваре, с новой чугунной
оградкой. Близкое, неработающее население, в лице молодых мам с
колясками, бабушек и собак, мирно грелось на  солнышке.  Мягко,
как  фильмах  Тарковского,  шуршала  опавшая  листва. Несильный
ветерок будто приглашал листья отправиться в далекие  края,  но
те патриотически ложились на родную московскую почву.
     -- Черт его знает, как хочется жить, -- подставив небритое
лицо под солнечные лучи, рассуждал Воропаев, -- Правда, хорошо?
     --  Хорошо,  --  односложно  ответил Андрей и почувствовал
себя карасиком.
     -- Да чего ты напрягся, расслабься...
     -- Будь легким и текучим, -- добавил Андрей.
     -- Зачем текучим? -- удивился Воропаев, -- Ты же  человек,
а  не фазовое состояние вещества. Ты думать должен, соображать,
ну и, конечно, чувствовать.
     -- Слушай, почему  я,  солдат  невидимого  фронта,  должен
тебя, человека с воробьевых вершин, уговаривать? Сон разума сам
знаешь,  что  рождает.  Впрочем, господин Фейхтвангер любил это
повторять,  да  сам  и  попался  усатому  таракану  в  кирзовых
сапожищах.  -Воропаев помолчал, чувствуя, что заехал не туда, а
потом будто на него накатило.
     -- Ну, Андрей Алексеевич,  все  эти  красивые  фразочки  и
словески  яйца выеденного не стоят, вся эта красота знаешь, чем
кончается?
     -- Чем?
     -- Ради красного словца, -- начал  Воропаев  и  специально
подправил  поговорку, -- не пожалеешь и собственной матери. Все
эти  красоты  симметрические,  все  эти  прелести   полетов   в
бездушном  пространстве,  все  настолько бледно перед настоящим
чудом жизни. Когда все внутри рухнуло, когда кажется, что  ниже
некуда  и  дальше тупик, ты находишь человека, не себя, заметь,
совсем другого человека, и этот человек  обнимает  тебя,  и  вы
вместе,  просто вместе как сын и мать. Только животное не может
понимать какое это настоящее чудо. Блин, ты посмотри, -Воропаев
махнул куда-то в пространство, -- знаешь чего там, за облаками?
Пустота, холодная, бесконечная пустота, нет, конечно, там может
быть тоже  что-то  происходит,  но  я  не  об  этом,  пожалуйте
изучайте,  я  и  сам  люблю про это знать, но тепла, понимаешь,
человеческого так мало, я даже  иногда  удивляюсь,  откуда  оно
здесь-то  завелось?  Вот  Юрий  Гагарин,  знаешь,  какая хитрая
штука, ведь черт с ним с космосом, пусть он бы не  первый  был,
пусть   хоть   вообще  не  летал  никогда,  но  добрая  улыбка,
понимаешь, мне кажется человечество именно через эту  улыбку  и
восторгалось.  Не  через  американскую или французскую, а через
русскую... А без его улыбки никуда бы оно  не  взлетело.  Жаль,
правда, редко мы улыбаемся...
     -- Банально, -- отрезал Андрей.
     --  Дурак  ты, студент. -- необидно сказал Воропаев, -- Не
умею я красиво говорить.
     -- Вот именно не умеете, не  умеете  убедить.  Потому  что
словами  никого  ни  в чем не убедишь, обычными словами. Вот вы
говорите: тепло или душа,  но  они  воспринимаются  как  пустой
звук,  а можно -- Андрей прикрыл глаза, будто что-то вспоминал,
-- сказать Пустота, и в ней будет все золото мира.
     -- Золото мира, говоришь, интересно. Ну-ка растолкуй,  как
же это из пустоты сделать все золото мира?
         Андрей и не думал скрывать.
     --  Про Пустоту я пока не могу, но вот про Гагарина можно.
Если бы вместо этих заезженных  слов  вы  вытащили  из  кармана
точную  копию космического корабля Восток-1, с точной маленькой
копией Гагарина внутри в масштабе один к ста и сказали бы: вот,
Андрей, посмотри на того  бесстрашного  человечка  --  это  ты.
Представь  себе,  Умка,  тебя  замуровали  в  нем для покорения
внеземного пространства, в результате которого зло  мира  будет
разрушено  раз  и  навсегда,  и  ты сейчас взлетишь, то есть ты
сейчас взлетишь, если поверишь, что там это ты.
     И даже если бы вы сказали мне, что через  несколько  минут
полета  вы своим ботинком сорок пятого размера, наступили бы на
этот шарик и растоптали его, как докуренную сигарету, то я  вас
уверяю,  я  бы поверил и сегодняшним же днем все радиостанции и
центральное  телевидение  Советского  Союза,  если  бы  он  еще
существовал, объявили о покорении космоса.
     -- Неужто поверил бы? -- засомневался Воропаев.
     --  И  знаете  почему?  Потому  что я действительно мог бы
погибнуть там внутри.
     -- Погоди. -- Воропаев даже испугался,  будто  Андрей  уже
забрался внутрь аппарата.
     -- Потому что я бы доказал это на деле, а не на словах.
     --  Так  ты  что,  и на Ленинском доказывал? Постой, уж не
золото ли мира?
       Андрей будто спохватился, замолк, а потом признался:
     -- Ведь я наоборот хотел, чтобы зла было поменьше, мне все
кажется, что есть такой способ, что-то поменять в этом мире...
     Ведь не ради интереса поперек Ленинского проспекта ходил.
     -- Да кто же тебя надоумил-то, такой ерунде?  Хотел  бы  я
ему  в душу заглянуть, да спросить, отчего в ней один сквозняк?
Андрей молчал.
     -- Я, правда тоже, знаешь, иногда, черт его знает  почему,
искушаюсь.  Вот  гороскопы  эти  идиотские, такая дрянь, а ведь
пока  не  дослушаю  до  конца,  не  могу  оторваться.   Помнишь
астрологи были, муж и жена? Я их когда первый раз по телевизору
увидел,  подумал, как это они красиво в такт друг дружке врут и
не стыдятся. И так уж подпевают и в одну  дуду  дудят,  Юпитер,
понимаешь,  с  Венерой  чего то там образуют. Ну думаю, что они
больные, что ли, так нет,  это  ж  какая  вероятность  заболеть
сразу двоим, оно не заразное, значит, думаю, врут. И вдруг меня
осенило, обязательно, думаю он ее придушит когда-нибудь, потому
что  нельзя врать вдвоем понимаешь, долго нельзя... А через год
-- на тебе, разошлись по своим  зодиакам,  чего  ж  вы,  ребята
астрологи,   каким   местом   думали  и  о  чем  гадали,  когда
сходились-то?  Впрочем,  я  вздохнул   с   облегчением,   иначе
обязательно задушил бы.
     -- Есть хочется, -- глотая слюну сказал Андрей.
       Воропаев обрадовался.
     --  Конечно  хочется,  пойдем,  здесь  рядышком.  Я  когда
проезжаю, всегда вижу одно заведение.
     Они спустились по бульвару к старому особняку с  башенкой,
перетянутой  люминесцентной надписью "У Яузы". Чего у Яузы и не
расшифровывалось, но из подвала тянуло вкусным варевом,  сверху
доносился  веселый серебряный перезвон, а на пустыре притаилась
обойма мерседесов.
     Вход был какой-то странный. У наглухо  закрытой  двери  не
было  ни  ручки,  ни  звонка.  Воропаев  постучал и послышалось
жужжание. Под наличником ожила телекамера.
     -- Не ресторан, а обменник какой-то, -- Воропаев  уж  было
передумал,  скучно  пересчитывая  в  кармане скромные майорские
финансы.
     Но  дверь  с  мелодичным  звоном  раскрылась,  как  крышка
музыкальной  шкатулки  и  перед  ними  вырос  швейцар.  Верхняя
пуговица френча была расстегнута и оттуда поблескивала  золотая
цепь.  Детина,  оценив  статус  гостей  где-то  между бомжами и
преподавателями ПТУ, молча кивнул, мол, чего надо.
     -- Браток, пообедать желаем, -- скромно сказал Воропаев.
     Андрей рассматривал, как носок  его  кроссовки  елозит  по
асфальту.
     -- Ресторан на спецобслуживании.
     -- То есть только для специального обслуживания... Ага, --
он обратился  к  Андрею,  --  Не зря я сказал, что время вспять
покатилось, Андрей Алексеевич.
     Швейцар, видно, впервые услышал расшифрованный смысл своих
слов и насторожился.
     -- Какое совпадение:  мы  пришли  специально  покушать,  а
здесь специально кормят, -- обрадовался Воропаев.
     --  Везет мне в последнее время на невероятные совпадения?
Детина занервничал, но не отступал.
     -- У нас по специальным приглашениям.
     -- Ага, -- размышлял вслух Воропаев, -- Приглашения должны
быть тоже специальные, а оружие сдается  под  расписку?  Андрей
Алексеевич,  у  тебя  нет  приглашения,  а  то  я  свое куда то
подевал? -- спросил  не  оборачиваясь  Воропаев,  и  полез  под
мышку.
     В  это самое время ожил телефон в руке метрдотеля. Тот, не
отводя глаз от Воропаева, послушал и сказал с облегчением:
     -- Ладно, проходите, только сдайте оружие.
     -- А я и оружие забыл, --  Воропаев  поднял  обе  руки,  и
похлопал себя по бокам.
        Детина  тоже  похлопал  его  по  бока, залез куда-то за
спину и, убедившись в искренности клиентов,  пропустил  внутрь.
Дверь  тяжело  захлопнулась,  и они стали подниматься наверх по
винтовой лестнице.
     -- Ты когда последний раз  был  в  ресторане?  --  спросил
Ворпаев.
     -- Никогда.
     -- Вот тебе и новый мир откроется.
        Наверху   Воропаев   вспомнил  фильм  "Запах  женщины",
точнее, сцену, когда Альпачино слепо танцует с героиней.  Потом
вспомнил  маленький  ресторанчик  в  Анаполисе,  куда  он часто
захаживал по работе. Он  оглянулся  и  увидел  сидящую  к  нему
спиной  девушку  и дал себе слово обязательно здесь потанцевать
если будет музыка. Появился вежливый официант  и  провел  их  к
столику на двоих.
     -- Чего изволите господа?
     --  Меню, -- Воропаев с достоинством выложил на стол пачку
"Петр -I".
     Андрей  прочел  на  пачке:  "...и  способны  удовлетворить
самого требовательного знатока, верящего в возрождение традиций
и величие земли русской" и довольно спокойно сказал:
     --  Не  велика  храбрость  с  вашим удостоверением комедию
разыгрывать.
     -- Дык, сынок, я и удостоверение тоже забыл, у  доктора  в
палатах, впрочем, это не важно.
       Воропаев подморгнул Андрею и добавил:
     -- Ну, читай, есть тоже хочется, ужас как, только много не
накручивай, у меня всего сто тысяч.
     -- Тогда нам тут только первого съесть, и то без хлебу.
     Воропаев  выхватил  у  Андрея  меню  и впился в витиеватые
блюда на двух языках. Андрею же здесь нравилось  все  больше  и
больше. Сначала он ожидал увидеть типичную малину, с нахальными
полупьяными   мордоворотами,   но   здесь  все  было  строго  и
элегантно,  как  внутри  новенького  персонального   компьютера
европейской   сборки.   Даже   пресловутая  пальма  не  портила
ресторанный  интерьер  --  она  прикрывала  дверь-вертушку,  по
видимому  на  кухню.  Занес  черт,  про  себя  ругался Вениамин
Семенович.
     Едва  он  стал  продумывать  более  менее  достойные  пути
отступления,   как   появился   официант  с  подносом  и  белый
"Steinwein" откликнулся фантазией  на  темы  Веберовских  опер.
Большой  серебряный  поднос,  заставленный блюдами и бутылками,
напоминал деловую часть Нью-Йорка, когда  смотришь  со  стороны
статуи свободы.
     --  За  счет заведения, -- предупредил официант и спросил:
-- Вино будете белое или красное?
     -- Я не пью, -- предупредил студент.
     -- Красное, конечно, -- сказал Воропаев.
     Официант открыл при них  бутылочку  Кьянти,  и  налил  для
пробы  Вениамину  Семеновичу.  Тот  с  видом  знатока пригубил,
посмотрел куда-то под потолок и одобрил напиток.
     -- Слушай давай покушаем, а там видно будет.
     -- Я так не могу, -- сопротивлялся Андрей.
     -- А ты через не могу, тебе же сказали, за счет заведения.
-- он виртуозно поддел оливу и та  исчезла  навсегда  из  этого
мира.
     --  Вот  ты  математик,  Андрей  Алексеевич, подсчитай мне
вероятность встречи двух пермяков на Ленинском.
     Андрей неуверенно ковырял  в  своей  тарелке,  а  потом  с
жадностью набросился на салаты.
     --  Маленькая  вероятность, Вениамин Семенович, но это уже
апостериорная вероятность, встретились и встретились.  --  едва
успевая пережевывать, говорил Андрей.
     --  Ага,  апостериорная,  это понятно, то есть как бы чего
говорить, когда уже поезд ушел, кстати о поездах, заметь, в тот
самый день случилось происшествие в электричке...
     -- Ну и что, -- Андрей запивал