оявлялась.  Я  решил  принять  приглашение
Маргарет (в том, что это приглашение, я не сомневался) и направился  к  углу
дома, где одно помещение было отведено под контору, второе - под раздевалку,
а  третье,  самое  удобное,  служило   для   приема   посетителей,   изредка
наведывавшихся в наши конюшни Мы называли его "комнатой владельцев".
   В конторе горел  свет,  казавшийся  очень  ярким  после  сумрачного  дня.
Горячий воздух с шумом вырывался из  калорифера,  имевшего  форму  гриба,  а
Маргарет уже успела скинуть дубленку и занять свое рабочее место.
   - Инструкции? - коротко спросила она.
   - Я еще не читал писем.
   Она бросила на меня быстрый взгляд.
   - Неприятности?
   Я рассказал ей о Лунном Камне и  Счастливчике  Линдсее.  Она  внимательно
выслушала, ничего не ответила и спросила, где я так сильно порезался.
   - Ударился о дверь.
   Она посмотрела на меня скептически, но промолчала.
   Своим поведением Маргарет  чем-то  напоминала  Этти,  несмотря  на  юбку,
красивую прическу и модную косметику. Ей было под сорок, она  три  года  как
овдовела и сейчас деятельно занималась воспитанием своих детей - мальчика  и
девочки. К тому же она отличалась незаурядным умом и  держала  весь  мир  на
расстоянии вытянутой руки от своего сердца.
   Маргарет появилась в Роули Лодж совсем недавно, заняв место  похожего  на
мышь  старого  Робинсона,  который  в  семьдесят  лет  с  большой   неохотой
отправился на пенсию. Старый Робинсон любил посплетничать в рабочее время и,
когда я был маленьким, подолгу рассказывал мне о тех временах, когда Карл II
лично принимал участие в скачках, сделав Ньюмаркет второй  столицей  Англии,
так  что  послам  приходилось  приезжать  туда  на  прием;  и  о  том,   как
принц-регент навсегда покинул город из-за расследования, которое началось по
делу его жеребца Побега, и отказался вернуться, когда Жокей-клуб извинялся и
умолял его о возвращении; и о том, как в 1905 году король  Эдуард  VII  имел
крупные неприятности в полиции за превышение скорости по дороге в Лондон: на
прямой - до сорока миль в час.
   Маргарет работала куда аккуратнее  и  в  два  раза  быстрее,  чем  старый
Робинсон,  и  уже  через  шесть  дней  я  понял,  почему  отец  считает   ее
незаменимой. Она не требовала к себе особого  подхода,  а  это  качество  он
ценил превыше всего. Ничто не  утомляло  его  больше,  чем  люди,  постоянно
навязывающие свои чувства; его ужасно раздражали даже  разговоры  о  погоде,
которыми принято начинать светские беседы. Так  что  они  с  Маргарет  сразу
нашли общий язык и прекрасно уживались.
   Я плюхнулся в конторское вертящееся кресло отца  и  попросил  ее  вскрыть
конверты. Мой отец никому этого не доверял, был у него  такой  пунктик.  Она
никак не прореагировала, ни словом,  ни  жестом,  и  сразу  взялась  задело.
Изумительно.
   Зазвонил телефон. Маргарет подошла.
   - Мистер Бредон? О  да.  Он  будет  очень  рад.  Передаю  трубку.  -  Она
пододвинула ко мне аппарат - Джон Бредон.
   - Спасибо.
   Еще вчера я был бы на седьмом  небе  от  счастья.  Три  дня  провел  я  в
мучительных поисках человека, который согласился бы освободиться от  текущих
дел и незамедлительно приехать в Роули Лодж тренером на время болезни  моего
отца, и наконец мои друзья порекомендовали мне обратиться к  Джону  Бредону,
который совсем недавно ушел по возрасту с тренерской работы, обладал большим
опытом и пользовался всеобщим уважением.
   Он попросил время на обдумывание и обещал позвонить,  как  только  примет
окончательное решение.
   Сейчас он сообщил, что будет счастлив воспользоваться моим  предложением.
Я поблагодарил и стал неловко извиняться:
   - Я все обдумал и решил сам остаться...
   Медленно кладя трубку, я поймал изумленный взгляд Маргарет. Я  ничего  не
стал объяснять. Она ни о чем не спросила. После короткой паузы она принялась
вскрывать оставшиеся письма.
   Вновь зазвонил телефон. На  сей  раз,  с  непроницаемым  лицом,  Маргарет
осведомилась, не угодно ли мне ответить мистеру Расселу Арлетти.
   Я молча протянул руку.
   - Нейл? - гаркнул знакомый голос. - Куда ты запропастился?  Я  еще  вчера
сообщил фирме "Грей и Кокс", что ты должен приехать. Они там с  ума  сходят.
Сколько времени у тебя займет дорога?
   "Грей  и  Кокс"  в  Хаддерсфилде  с  нетерпением  ждали,   что   "Арлетти
Инкорпорейтед" поможет им разобраться, почему их когда-то процветающая фирма
оказалась на грани краха. А главный  советник  "Арлетти  Инкорпорейтед"  тем
временем сидел в конторе Ньюмаркетских конюшен, проклиная все на свете.
   - Передай им, что я не смогу приехать.
   - Что?
   - Рассел..,  послушай,  тебе  сейчас  придется  обойтись  без  меня.  Мне
необходимо остаться здесь.
   - Ради всего святого, зачем?
   - Больше некому.
   - Ты говорил, что подыщешь замену от силы за неделю.
   - Не вышло. Нет подходящей кандидатуры. Я не могу помогать "Грею и Коксу"
за счет Роули Лодж. Сюда все-таки вложено шесть миллионов. Хочешь не хочешь,
а я должен остаться.
   - Но, черт возьми, Нейл...
   - Извини, так получилось.
   - "Грей и Кокс" будут в ярости.
   - Поезжай туда сам. Ситуация  самая  обычная.  Планируя  выпуск  товаров,
занижают цены.  Потом  выясняется,  что  производство  обходится  дороже,  и
образуется дефицит. Плохое финансирование.
   Он вздохнул.
   - У меня нет твоего таланта выискивать  первопричину.  Других  -  сколько
угодно. - Он задумался. - Придется просить Джеймса,  когда  он  вернется  из
Шорхэма. Но ты точно не сможешь?
   - Не рассчитывай на меня месяца три.
   - Нейл!
   - А еще лучше, пока не кончатся скачки в дерби...
   - Не может перелом так долго срастаться, - возразил он.
   - Этот - может. Раздробленные кости вышли наружу, и  врачи  долгое  время
предполагали, что ногу вообще придется ампутировать.
   - А, черт!
   - Я тебе позвоню, - сказал я, - дай только освободиться.
   Когда нас разъединили, я долгое время сидел, уставившись в  пространство,
потом медленно положил трубку.
   Маргарет слушала наш разговор с бесстрастным лицом, опустив  глаза  долу.
Она никак не отреагировала на мое вранье.
   "Не в последний раз", - подумал я.

Глава 3

   День плохо начался и в дальнейшем не принес ничего хорошего. Я отправился
на Пустошь понаблюдать за вечерней проездкой, и там мое тело стало болеть  в
самых неожиданных местах. Этти спросила, что у меня с зубами. Судя по  моему
лицу, пояснила она, я, должно быть, сильно мучаюсь.
   Я ответил, что с зубами полный порядок и  вообще,  не  пора  ли  заняться
делом. Мы стали обсуждать достоинства и недостатки каждой  лошади,  оценивая
их потенциальные возможности. Этти сказала, что Архангел обретет необходимую
форму к скачкам на приз в две тысячи гиней.
   Когда я поставил ее в известность, что временно остаюсь  за  тренера,  на
лице ее отразился неподдельный ужас.
   - Это невозможно!
   - Не очень-то у вас лестное обо мне мнение, Этти.
   - Да нет, просто... Вы же совсем не знаете лошадей... - Она  запнулась  и
решила подойти к решению вопроса с другой стороны:
   - Вас никогда не интересовали скачки. Вы и маленьким не любили ходить  на
ипподром и плохо себе представляете, что к чему.
   - Справлюсь, - ответил я. - С вашей помощью, конечно.
   По-моему, мне не удалось ее убедить. Этти вообще не страдала тщеславием и
никогда не переоценивала своих возможностей.  Она  прекрасно  понимала,  что
тренировать лошадей - дело сложное и что сама она  еще  недостаточно  хорошо
разбирается во всех его  тонкостях.  Редко  у  кого  можно  встретить  такую
самокритичность, особенно в  спорте.  На  трибунах  всегда  толпятся  тысячи
знатоков, которые все знают лучше всех.
   - Кто займется составлением заявочных списков?  -  сурово  спросила  она,
явно давая понять, что я на это не способен.
   - Отец, как только  ему  станет  легче.  У  него  будет  куча  свободного
времени.
   На сей раз  она  удовлетворенно  кивнула  головой.  Составить  заявки  на
лошадей, способных выступить наиболее удачно, - большое  искусство,  которое
под силу не каждому тренеру. От правильно поданных заявок зависит престиж  и
успех конюшен: нельзя включать сильную лошадь в слабый  состав  и  наоборот.
Мой отец сделал себе имя в основном на том, что почти  всегда  верно  решал,
какая лошадь должна участвовать в тех или иных скачках.
   Жеребец-двухлетка встал на  дыбы  и  передними  копытами  лягнул  другого
жеребца прямо в колено. Наездники просто  не  успели  вовремя  развести  их,
второй жеребец захромал. Этти отругала наездников ледяным голосом  и  велела
одному из них спешиться и отвести лошадь в конюшни.
   Я смотрел, как тот  понуро  бредет,  ведя  жеребца  в  поводу.  С  каждым
неуверенным шагом  голова  лошади  кивком  опускалась  вниз.  Теперь  колено
жеребца распухнет, воспалится и станет горячим на ощупь, но,  если  повезет,
придет в норму дня через три. А если нет - придется  сообщить  владельцу.  И
сделать это надо будет тренеру, то есть - мне.
   Итак, за сегодняшнее утро одна лошадь околела и две получили травмы. Если
так пойдет дальше, толстяку некого будет разорять.
   Когда мы вернулись в манеж, у подъезда дома стояла полицейская машина,  а
в конторе нас ждал полисмен.  Он  сидел  в  моем  кресле,  разглядывая  свои
ботинки, и очень решительно поднялся, когда я вошел.
   - Мистер Гриффон?
   - Да.
   Он не стал тратить времени на формальности.
   - К нам поступила жалоба, сэр, что сегодня утром одна  из  ваших  лошадей
сбила  велосипедиста  на  Моултон  Роуд.  Молодая  женщина  тоже  предъявила
претензии по поводу той же лошади,  которая  подвергла  опасности  жизнь  ее
ребенка.
   Полисмен был в  форме  с  сержантскими  погонами  -  молодой  парень  лет
тридцати, коренастый и уверенный  в  себе.  Разговаривал  он  так  вызывающе
вежливо, что можно было расценить это как своего рода хамство, и,  насколько
я понял, он целиком и полностью был на стороне жалобщиков.
   - Скажите, сержант, велосипедист получил увечья?
   - Он весь в синяках, сэр.
   - А что с велосипедом?
   - Не могу знать, сэр.
   - Как вы думаете.., э-э-э.., возможно джентльменское соглашение?
   - Не могу знать, сэр, - упрямо повторил он.  Его  суровое  лицо  выражало
явное  неодобрение,  и  я  невольно  вспомнил  одну   из   аксиом,   которую
проповедовал Рассел Арлетти: когда имеешь дело с  журналистами  и  полицией,
никогда не пытайся навязывать им своего мнения. И  не  шути:  они  ненавидят
чужие шутки.
   Я посмотрел на сержанта отсутствующим взглядом и спросил, нет ли у него с
собой адреса и фамилии велосипедиста. После  совсем  недолгих  колебаний  он
перелистнул страницу-другую своего  блокнота  и  прочитал  данные.  Маргарет
записала.
   - А молодой женщины?
   Он вновь принялся листать блокнот, затем осведомился,  позволено  ли  ему
будет снять свидетельские показания  с  мисс  Крэйг,  и,  когда  я  ответил:
"Естественно, сержант", прошел в манеж.
   Этти окинула его с ног до  головы  оценивающим  взглядом,  после  чего  с
каменным лицом стала отвечать на вопросы.
   Я оставил их разбираться и вернулся в контору,  желая  закончить  текущие
дела  и  просмотреть  документы  вместе  с  Маргарет,  которая  предпочитала
работать без перерыва на обед и уходить  ровно  в  три  часа,  чтобы  успеть
забрать детей из школы.
   - Не хватает нескольких бухгалтерских книг, - заметила она.
   - Я просматривал их вчера вечером... Сейчас принесу.
   В кабинете, обшитом дубовыми панелями, было тихо и пусто.  "Интересно,  -
подумал я. - что скажет сержант, если я  приведу  его  сюда  и  сообщу,  что
прошлой ночью два человека в масках напали и  г  меня,  оглушили,  принудили
покинуть собственный дом, угрожали убить и усыпили перед тем,  как  привезти
обратно?"
   Я усмехнулся. Очень весело. Сержант всем своим  видом  покажет,  какой  я
лжец, и его не в  чем  будет  упрекнуть.  Если  бы  не  разбитый  телефон  и
отвратительное самочувствие, я бы и сам решил, что  события  вчерашней  ночи
мне приснились.
   Толстяк зря старался, пугая меня полицией. У сержанта это получилось куда
более убедительно.
   Когда я отдавал бухгалтерские книги Маргарет, Этти влетела в контору, вне
себя от возмущения - Этот напыщенный индюк посмел...
   - Часто происходят подобные инциденты? - спросил я.
   - Конечно, нет, - с горячностью ответила Этти. - Лошади иногда вырываются
на свободу, но все обходится без шума. Сказала  же  я  этому  старикашке  на
велосипеде, что мы с ним разберемся и внакладе он не останется. С  чего  ему
вздумалось обращаться в полицию, ума не приложу.
   - Зайду к нему сегодня вечером, - пообещал я.
   - Прежний полисмен, сержант Чабб, - страстно заявила Этти, - сам  бы  все
уладил. Он бы не стал шляться попусту для снятия свидетельских показаний.  А
этот - просто новичок. Его прислали к нам из Ипсвича, и вроде ему  здесь  не
нравится. Не удивлюсь, если его  только  что  повысили.  Так  и  пыжится  от
сознания собственной важности.
   - Нашивки совсем новые, - пробормотала Маргарет, соглашаясь.
   - Мы всегда поддерживали хорошие отношения с полицией, -  гневно  сказала
Этти. - Не понимаю, о чем они  думали,  взяв  на  службу  человека,  который
абсолютно не разбирается в лошадях. - Выпустив в нас весь заряд энергии, она
сделала несколько глубоких вдохов  носом,  пожала  плечами  и  примирительно
улыбнулась. - А, ладно... Бывает и хуже.
   Глаза  у  нее  были  ярко-голубыми,  а   каштановые   волосы   завивались
кудряшками. С возрастом лицо ее погрубело, но морщины его  не  тронули,  оно
только приобрело некоторые мужские черты, как лицо каждой одинокой  женщины.
Глядя на  ее  тонкие  губы  и  мохнатые  неухоженные  брови,  я  всякий  раз
припоминал, что в молодости она была очень красива. Людям, мало ее  знавшим,
Этти казалась печальной, никому не нужной женщиной, но сама она считала, что
нашла дело по душе и заполнила им всю свою жизнь.
   Она вышла - на ней, как всегда, были сапоги и брюки для верховой езды,  -
и мы услышали, как, повысив голос, она принялась отчитывать  подвернувшегося
ей под руку бедолагу, совершившего какой-то проступок.
   Роули Лодж не мог обойтись без Этти Крэйг. А вот Алессандро Ривера  нужен
был ему примерно как пуля в лоб.
   Он появился далеко за полдень.
   Я совершал вечерний обход, осматривая лошадей. Мы с Этти добрались уже до
пятой конюшни, после чего оставалось обойти малый манеж и по противоположной
его стороне двинуться к дому.
   Один из наших пятнадцатилетних учеников неуверенно  приблизился  ко  мне,
когда мы вышли из очередного денника.
   - К вам пришли, сэр.
   - Кто?
   - Не знаю, сэр.
   - Владелец?
   - Не знаю, сэр.
   - Где он?
   - У подъезда, сэр.
   Я посмотрел поверх его головы. С  другой  стороны  манежа,  на  площадке,
посыпанной гравием, виднелся большой белый "Мерседес". Шофер в форме стоял у
капота.
   - Заканчивайте без меня, Этти, ладно? - сказал я.
   Чтобы выйти  к  подъезду,  мне  пришлось  пересечь  манеж.  Шофер  стоял,
скрестив руки на груди и поджав губы, явно давая понять, что он -  противник
панибратства. Я остановился в нескольких шагах от машины и заглянул внутрь.
   Задняя дверь, ближняя ко  мне,  открылась,  и  из  нее  высунулся  черный
полуботинок небольшого размера, а за ним -  нога  в  темной  брючине.  Потом
появился хозяин ботинка и брюк.
   Ошибиться  было  невозможно,  хотя  сходство   с   отцом   начиналось   и
заканчивалось диктаторским крючковатым носом и  немигающим  взглядом  черных
глаз. Сын был меньше ростом  и  выглядел  самым  настоящим  дохлятиком.  Его
густые черные волосы завивались с боков, а изжелта-бледная, болезненная кожа
лица, казалось, давно уже не видела солнца.
   Помимо всего прочего, в нем угадывалось возрастное беспокойство  полового
созревания - он так решительно выставил вперед нижнюю челюсть, что  послужил
бы прекрасной рекламой при распродаже мышеловок.
   Может, ему и исполнилось  восемнадцать,  но,  во  всяком  случае,  прошло
много-много лет с тех пор, как он был ребенком.
   Я почему-то подумал, что у них с отцом одинаковый  голос  -  четкий,  без
акцента, со старательным выговором.
   Я оказался прав.
   - Меня зовут Ривера, - заявил он. - Алессандро.
   - Добрый вечер,  -  сказал  я,  стараясь  говорить  вежливо,  спокойно  и
безразлично. Он моргнул.
   - Ривера. - повторил он. - Меня зовут Ривера.
   - Да, - согласился я.  -  Добрый  вечер.  -  Глаза  его  сузились,  и  он
посмотрел на меня более внимательно. Если он думал, что  я  буду  перед  ним
пресмыкаться,  то  его  ждало  горькое  разочарование.  И,  видимо,  он  это
почувствовал, потому что на его лице появилось слегка удивленное и  довольно
надменное выражение.
   - Насколько я понял, вы хотите стать жокеем, - сказал я.
   - Так будет.
   Я одобрительно кивнул головой.
   - Чтобы добиться успеха, надо сильно  к  нему  стремиться.  -  Голос  мой
звучал снисходительно.
   Он  мгновенно  оценил  обстановку,  и  она  пришлась  ему  не  по  вкусу.
"Здорово", - подумал я. Хотя, с другой стороны, мне  ничего  не  оставалось,
кроме таких вот булавочных уколов, иначе не  назовешь,  и  на  его  месте  я
воспринимал бы их как верный признак моей капитуляции.
   - Я привык добиваться всего, чего захочу, - сказал он.
   - Прекрасно, - сухо ответил я.
   Теперь мы  определенно  расположились  по  разные  стороны  баррикады.  Я
чувствовал, что он  старается  перестроиться,  собирается  с  силами,  чтобы
самому принять участие в сражении, которое - в чем он не сомневался -  давно
уже выиграл его отец.
   - Я приступлю немедленно, - заявил он.
   - В данный момент, - небрежно  пояснил  я,  -  мне  необходимо  завершить
вечерний обход. Если вас не затруднит подождать, то по окончании  обхода  мы
обсудим ваше положение  в  конюшнях.  -  Вежливо  поклонившись,  совсем  как
постороннему, и не  дожидаясь,  пока  он  снова  ринется  в  бой,  я  плавно
развернулся и, не торопясь, отправился к Этти.
   Мы методично обошли все конюшни, коротко делясь замечаниями о резвости  и
скоростной  выносливости  лошадей  и  составляя  программу   тренировок   на
следующее утро, а затем остановились у четырех наружных  денников,  один  из
которых пустовал, молчаливо напоминая об утрате Лунного Камня.
   "Мерседес" все еще стоял  на  прежнем  месте.  Ривера  с  шофером  сидели
внутри. Этти, с вполне объяснимым любопытством, посмотрела в  их  сторону  и
поинтересовалась, кто это приехал.
   - Новый клиент, - лаконично ответил я. Она удивленно нахмурилась.
   - Как же вы могли заставить его ждать?
   - Не бойтесь, - с горькой, понятной лишь мне иронией ответил я. -  Никуда
он не денется.
   Но Этти не впервой приходилось принимать новых  клиентов,  и  она  твердо
знала, что их нельзя заставлять ждать в машине. Она метеором  промчалась  со
мной по трем последним денникам. Я подумал, что  завтра  она  уже  не  будет
проявлять подобного рвения.
   Открыв заднюю дверь "Мерседеса", я коротко сказал:
   - Пройдемте в контору.
   Алессандро пошел вслед за мной без единого  слова.  Я  включил  радиатор,
уселся на место Маргарет за столом и указал ему на вертящееся кресло. Он  не
стал спорить по пустякам и также молча опустился на сиденье.
   -  Итак,  -  заговорил  я  голосом   журналиста-профессионала,   берущего
интервью, - вы желаете приступить к работе завтра.
   - Да.
   - Простите, а кем вы хотите работать? Он замялся.
   - Жокеем.
   - Как же так? - резонно возразил я.  -  Скачки  еще  не  начались.  Сезон
открывается примерно через четыре недели.
   - Знаю, - сдержанно ответил он.
   - Я имел в виду совсем другое. Хотите работать в конюшнях,  ухаживать  за
двумя лошадьми, как все наши ребята?
   - Конечно, нет.
   - Что тогда?
   - Я буду ездить верхом и тренироваться, два-три раза в день. Ежедневно. Я
не буду чистить денник и таскать сено. Я хочу ездить верхом.
   Да. Похоже, наши наездники во  главе  с  Этти  будут  от  него  в  полном
во