Дик ФРЭНСИС
   ПЕРЕЛОМ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Глава 1

   На них были резиновые маски. Одинаковые. В полном недоумении я  уставился
на безликие лица, ведь меня никак нельзя отнести к  числу  тех  людей,  кого
гангстеры похищают за двадцать минут до полуночи.  В  свои  тридцать  четыре
года я был вполне трезвомыслящим  деловым  человеком  и  в  настоящее  время
приводил  в  порядок  бухгалтерские  книги   отца,   которому   принадлежали
тренерские конюшни в Ньюмаркете.
   Свет настольной лампы падал вниз, оставляя комнату в полумраке  Резиновые
лица белели на фоне почти черной стены и приближались ко мне, подобно хищным
лунам, нацелившимся затмить солнце. Я заметил их, как только услышал  щелчок
замка: две размытые фигуры спокойно направлялись ко мне из холла. Они шли по
натертому  до  блеска  паркету  совершенно  бесшумно  и,  если  не   считать
лунообразных лиц, были с ног до головы во всем черном.
   Я поднял телефонную трубку и набрал первую девятку из трех.
   Один из гостей ускорил шаг и,  подойдя  почти  вплотную,  резко  взмахнул
рукой Я только набрал вторую девятку и едва успел отдернуть палец  -  третью
по этому аппарату уже не суждено было набрать никому. Рука в черной перчатке
медленно подняла тяжелую полицейскую  дубинку,  разворошив  бренные  останки
собственности Министерства почт.
   - Красть здесь нечего, - заметил я.
   Второй человек тоже подошел к столу. Он остановился  напротив  кресла,  в
котором я все еще сидел, достал пистолет и, не колеблясь, прицелился  мне  в
лоб.
   - Пойдем, - сказал он ровным голосом, без выражения и  ощутимою  акцента,
хотя сразу чувствовалось, что он - не англичанин.
   - Зачем?
   - Пойдем.
   - Знаете, мне что-то не хочется, -  вежливо  ответил  я  и,  наклонившись
вперед, нажал на выключатель настольной лампы.
   Внезапно наступившая темнота дала мне секунды  две  форы,  которой  я  не
преминул воспользоваться. Быстро поднявшись на ноги, я схватил тяжелую лампу
и, размахнувшись, нанес удар ее основанием в направлении говорившей со  мной
маски.
   Вслед за глухим звуком послышалось нечто похожее на ворчание. "Попадание,
- подумал я, - но не нокаут".
   Не забывая о полицейской  дубинке,  угрожающей  мне  слева,  я  осторожно
выбрался из-за стола и кинулся к двери. Но маски не стали терять времени  на
прочесывание темноты. Яркий луч фонаря описал полукруг  и  ослепил  меня.  Я
рванулся в сторону, пытаясь выскользнуть из луча, но замешкался и неожиданно
увидел сбоку от себя резиновую маску, которую ударил лампой.
   Луч фонаря заплясал по стенам и остановился на выключателе у дверей. Я не
успел помешать - рука в черной перчатке скользнула вниз, раздался щелчок,  и
квадратный, отделанный дубовыми панелями кабинет осветился пятью  настенными
бра, по две лампочки в каждом.
   В кабинете было два окна, занавешенных зелеными, до полу,  шторами.  Один
ковер из Стамбула. Три кресла. Один дубовый  сундук  шестнадцатого  века.  И
больше ничего. Строгая обстановка, отражающая спартанский образ жизни  моего
отца.
   Я  всегда  считал,  что,  когда  тебя  похищают,  сопротивление   следует
оказывать с первой минуты. Ведь похитителям нужен ты сам, а не твой труп,  а
раз риска для жизни нет, глупо сдаваться, как следует не подравшись.
   Я поступил согласно своим убеждениям.
   Хватило меня  минуты  на  полторы,  в  течение  которых  мне  не  удалось
выключить свет, пробиться к двери или выпрыгнуть из окна. Я  ничего  не  мог
противопоставить резиновой дубинке и пуле, которые  в  любую  секунду  могли
меня искалечить. Бесстрастные, обтянутые резиной лица подступили ко мне,  и,
когда я попытался, довольно неразумно, сорвать одну  из  масок,  пальцы  мои
беспомощно скользнули по тугой поверхности Маски предпочитали ближний бой  и
явно были специалистами своего дела. За  полторы  минуты,  показавшиеся  мне
целой вечностью, я был прижат к стенке и получил такую взбучку,  что  втайне
пожалел о решении проверить свои теории на практике.
   Напоследок мне здорово заехали кулаком в живот, и дуло пистолета уперлось
в мой лоб Я стукнулся затылком  о  стену;  дубинка  просвистела  где-то  над
правым ухом. Затем я вообще  перестал  ощущать  ход  времени,  а  очнувшись,
понял, что лежу на заднем сиденье автомобиля лицом вниз, с  туго  связанными
за спиной руками.
   Довольно долго я надеялся, что  просто  сплю.  Постепенно  возвращающееся
сознание дало мне понять, что это не так. Мне было ужасно неудобно  и  очень
холодно тонкий свитер отнюдь не защищал от ночных заморозков.
   В голове моей стучал паровой молот. Бум, бум, бум.
   Будь у меня побольше душевных сил, я бы ужасно разозлился на себя за  то,
что оказался таким растяпой. Но мысли текли вяло,  как  в  тумане,  -  помню
только смутное удивление, что именно я оказался объектом похищения: из  всех
возможных кандидатов я бы поставил себя на последнее место.
   "Нездоровый дух в нездоровом теле..." - машинально подумал я и  попытался
улыбнуться, но губы мои,  плотно  прижатые  к  чехлу  из  кожзаменителя,  от
которого несло псиной, отказались повиноваться.
   Говорят, что многие люди в момент мучительной агонии призывают на  помощь
мать, а затем бога, но я потерял мать, когда мне исполнилось два года, и лет
до семи был глубоко убежден, что она сбежала из дому вместе с богом,  и  они
живут себе припеваючи в каком-нибудь другом месте. ("Бог забрал твою маму  к
себе, мой дорогой, потому что она нужна ему  больше,  чем  тебе".)  По  этой
вполне понятной причине я не испытывал к нему особой любви,  да  к  тому  же
сейчас речь шла не о мучительной агонии, а  скорее  о  небольшом  сотрясении
мозга, куче синяков и неизвестном будущем, которое ждало в конце  пути.  Тем
временем машина продолжала  нестись  вперед.  Лучше  мне  не  стало.  Прошло
всего.., несколько лет, мы резко затормозили, и я чуть было  не  свалился  с
сиденья. Оцепенение, сковывавшее мозг,  пропало,  но  в  результате  я  стал
чувствовать себя еще хуже.
   Резиновые лица наклонились  ко  мне,  выволокли  из  машины  и  буквально
втащили по ступенькам в какой-то дом. Один из гангстеров  обхватил  меня  за
плечи, другой - за ноги. Незаметно было, чтобы они  испытывали  затруднения,
ворочая сто шестьдесят фунтов моего полуживого тела.
   Яркий свет помещения заставил меня зажмуриться. Паровой  молот  никак  не
унимался.
   Через некоторое время меня довольно бесцеремонно  бросили  на  деревянный
пол, и я упал на бок. Пахло  ароматической  мастикой.  Ужасно  неприятно.  Я
чуть-чуть приоткрыл глаза и удостоверился в  своей  правоте.  Самый  обычный
современный паркет. Тонкая фанеровка березой. Ничего  особенного.  Голос,  в
котором слышалась едва сдерживаемая ярость, произнес откуда-то сверху:
   - Это еще кто такой?
   В наступившем гробовом молчании я рассмеялся бы, если  б  мог.  Резиновые
маски не сумели даже похитить кого нужно. Мало того, что  меня  избили,  так
наверняка им и в голову  не  придет  извиниться  и  любезно  доставить  меня
обратно домой.
   Я чуть приподнял голову, щурясь от яркого  света  и  пытаясь  рассмотреть
человека, который сидел в кожаном кресле с прямой спинкой, сцепив пальцы  на
толстом животе. Хотя он, как и бандит в резиновой маске, говорил  почти  без
акцента, в нем нетрудно было угадать иностранца.  Лучше  всего,  конечно,  я
видел его ботинки, находившиеся со мной на одном уровне: ручной  работы,  из
мягкой генуэзской кожи. Фирма итальянская,  но  это  ничего  не  доказывает:
итальянская обувь продается повсеместно, от Сингапура до Сан-Франциско.
   Один из гангстеров откашлялся.
   - Это - Гриффон.
   Мне больше не хотелось смеяться.  Он  назвал  мою  фамилию.  И  если  они
ошиблись, значит, им необходим был мой отец. Тоже невероятно: как и я, он не
принадлежал к числу тех, кого выгодно похищать.
   Человек в кресле с той же едва сдерживаемой яростью процедил сквозь зубы:
   - Это не Гриффон.
   - Не может  быть,  -  с  определенной  долей  нерешительности  продолжала
настаивать резиновая маска.
   Человек встал с кресла и носком элегантного ботинка  перевернул  меня  на
спину.
   - Гриффон - старик,  -  сказал  он.  Его  резкий  голос  подействовал  на
гангстеров, как удар хлыста: оба отступили на шаг.
   - Вы нам этого не говорили.
   Второй гангстер пришел на помощь первому и произнес с явным  американским
акцентом:
   - Но мы наблюдали за ним  весь  вечер.  Он  обходил  конюшни,  осматривая
каждую лошадь, давал указания. Это - Гриффон, тренер.
   - Помощник Гриффона! -  Человек  вновь  уселся  в  кресло,  вцепившись  в
подлокотники с тем же усилием, с которым,  по-видимому,  сдерживал  гнев.  -
Встать! - резко сказал он.
   Я попытался подняться на четвереньки, но это было так утомительно - да  и
с какой стати? - что я вновь осторожно улегся на пол.  Атмосфера  в  комнате
при этом не стала менее напряженной.
   - Встать! - в бешенстве повторил он. Я почувствовал тупую боль  в  бедре,
открыл  глаза  и  увидел  занесенную  для  второго  удара  ногу   гангстера,
говорившего с американским акцентом. Меня почему-то удивило, что он  обут  в
ботинки, а не в сапоги.
   - Хватит. - При звуке резкого голоса он так и застыл в  нелепой  позе.  -
Посадите его на стул.
   Американец взял стул и поставил  его  напротив  кресла,  футах  в  шести.
"Середина викторианской эпохи, - машинально отметил  я.  -  Красное  дерево.
Сиденье, вероятно, было прежде тростниковым, а сейчас его обтянули ситцем  в
цветочек".
   Резиновые маски подняли меня и опустили на стул, так что  связанные  руки
оказались за спинкой. Затем, отступив на шаг, они замерли на месте.
   С высоты моего положения мне стал лучше виден их  хозяин,  хотя  ситуация
оставалась столь же загадочной.
   - Помощник Гриффона, - повторил он. Злобы в его голосе поуменьшилось, она
как бы отошла  на  задний  план:  смирившись  с  ошибкой,  он  искал  теперь
приемлемый выход из положения. Правда, недолго.
   - Пистолет, - сказал он, и резиновая маска тут же повиновалась.
   Хозяин был толст и лыс и вряд ли, глядя на свои старые  фотокарточки,  он
остался  бы  доволен  сопоставлением.  Жирные  щеки,   тяжелый   подбородок,
набрякшие веки не могли до конца скрыть его когда-то изящных  черт,  которые
еще можно было различить в линии носа и дугах бровей. В принципе он имел все
данные для того, чтобы быть очень  красивым  человеком,  и  выглядел,  начал
фантазировать я, как если бы Цезарь неожиданно  предался  обжорству.  Как  и
всякого толстого человека, его можно было бы принять за добряка, если бы  не
глаза, в прищуре которых безошибочно угадывалась злая воля.
   -  Глушитель,  -  ледяным  тоном  произнес  он.   В   его   раздраженном,
презрительном голосе слышалось  явное  наплевательство  на  двух  дураков  в
резиновых масках.
   Один  из  них  вытащил  глушитель  из  кармана  брюк,  и   Цезарь   начал
привинчивать его на дуло. Это уже становилось серьезным. Кажется, он  просто
решил похоронить ту ошибку, которую допустили его громилы.
   - Я не помощник Гриффона, - сказал я. - Я его сын.
   Он закончил привинчивать глушитель и начал поднимать пистолет.
   - Я - сын Гриффона, - повторил я. - И в чем, собственно дело?
   Глушитель завис в воздухе, где-то на уровне моего сердца.
   - Если вы собираетесь меня убить, - продолжал я, -  то  по  крайней  мере
скажите, за что?
   Голос мой звучал более или менее нормально. Хорошо, что он не мог видеть,
как по моей спине и груди ручьями течет пот.
   Прошла вечность. Я уставился на него, он - на меня. Я ждал.  Казалось,  в
голове у него завертелись  колесики  и  защелкали  пружинки,  совсем  как  в
игральных автоматах.
   Через некоторое время, в течение которого пистолет  не  опустился  ни  на
миллиметр, он произнес:
   - Где твой отец?
   - В больнице. Еще одна пауза.
   - Сколько он там пробудет?
   - Не знаю. Месяца два-три.
   - Он умирает?
   - Нет.
   - Что с ним?
   - Автомобильная катастрофа. Неделю назад. Он сломал себе ногу.
   Еще одна пауза. Рука, державшая  пистолет,  не  шелохнулась.  "Это  будет
ужасно несправедливо, - подумал я, - если придется вот так взять и  умереть.
Но ведь смерть вообще - несправедливость. Возможно, всего лишь один  человек
на миллион заслуживает ее, да и то, если речь идет не об  убийстве  -  самой
несправедливой из всех форм смерти".
   В конце концов Цезарь заговорил более спокойным тоном:
   - Кто будет тренировать лошадей летом, если твой отец не поправится?
   Только большой опыт работы  с  хитрыми  промышленниками,  которые  громко
чертыхались направо и налево, а в самый разгар спора шли на  уступки,  чтобы
добиться желаемого, помог  мне  удержаться  на  краю  той  пропасти,  где  я
очутился. Испытав огромное облегчение от столь безобидного вопроса,  я  чуть
было не сказал ему правду: это еще не  решено.  Как  стало  известно  позже,
ответь я подобным образом, он бы выстрелил не задумываясь. Ему  нужно  было,
чтобы в Роули Лодж работал постоянный  тренер,  а  не  временно  исполняющий
тренерские обязанности человек, которого к тому же похитили  и  который  мог
натворить своей болтовней немало бед.
   Поэтому, повинуясь инстинкту, я  ответил:  "Тренировать  лошадей  буду  я
сам", - хотя до этого не имел ни малейшего  желания  оставаться  в  конюшнях
после того, как будет подыскан подходящий тренер.
   Видимо, вопрос этот для него действительно являлся критическим.  Страшный
черный круг глушителя дрогнул, описал дугу и опустился вниз. Толстяк положил
пистолет на колени.
   Судорожный всхлип вырвался из  моей  груди,  когда  я  понял,  что  самое
страшное позади. Меня затошнило. Впрочем, мое будущее продолжало  оставаться
неясным: я все еще находился в неизвестном доме,  связанный,  и  понятия  не
имел, по какой причине попал в заложники.
   Толстяк продолжал меня рассматривать. Он думал.  Я  попытался  расслабить
ноющие мускулы, чтобы хоть как-то унять ломоту в теле  и  гул  в  голове,  о
которых, кстати, совсем позабыл перед лицом более серьезной опасности.
   В комнате было холодно.  Гангстеров,  похоже,  грели  резиновые  маски  и
перчатки, а толстяка защищал слой жира,  но  я  чувствовал  себя  плохо.  На
мгновение мне  пришла  в  голову  мысль,  что  они  не  протопили  помещение
специально, с  целью  психологической  обработки  моего  престарелого  отца.
Впрочем, кто знает? Комната вообще выглядела неуютно.
   В  сущности,  она  представляла  собой   небольшую   гостиную   типичного
маленького  домика  постройки  тридцатых  годов  двадцатого  века.   Мебель,
расставленная вдоль стен  с  полосатыми  кремовыми  обоями  (благодаря  чему
толстяк получал пространство для  действий),  составляла  гарнитур  из  трех
предметов - стола с раздвижной столешницей, стандартного торшера с  бумажным
трехцветным  абажуром  и  застекленной  горки  для  демонстрации  предметов,
которых в ней не было. На блестящем паркете не лежали ковры, нигде  не  было
видно ни книг, ни журналов - словом, по  комнате  трудно  было  судить,  чем
занимается ее хозяин. Спартанская обстановка, которая  так  нравилась  моему
отцу, но только совсем не в его вкусе.
   - Я отпущу тебя, - произнес толстяк, - при одном условии.
   Я промолчал. Он продолжал смотреть на меня, все еще медля.
   - Если ты в точности не выполнишь моих указаний, я разорю твоего отца.
   Я почувствовал, как от изумления у меня отваливается нижняя  челюсть,  и,
спохватившись, захлопнул ее со стуком.
   - Я вижу, ты сомневаешься, что я на это способен. Напрасно. За свою жизнь
мне доводилось уничтожать кое-что посерьезнее каких-то скаковых конюшен.
   Я не стал бурно реагировать на его пренебрежительные слова.  Давным-давно
я усвоил, что возмущаться и спорить бессмысленно: сразу оказываешься в  роли
защищающегося, а это только на руку оппоненту. Восемьдесят  пять  владельцев
из аристократических семей тренировали в Роули  Лодж  своих  лошадей,  общая
стоимость которых превышала шесть миллионов фунтов стерлингов.
   - Каким образом? - коротко спросил я. Он пожал плечами.
   - Тебя, скорее, должно интересовать, как предотвратить подобный исход.  В
сущности, это совсем несложно.
   - "Придерживать" лошадей на скачках?  -  спокойно  поинтересовался  я.  -
Проигрывать, когда вы этого потребуете?
   Его  жирное  лицо  вновь  исказилось  гневом,  и  дуло  пистолета  начало
поворачиваться в мою сторону. Но он быстро взял себя в руки.
   - Я не мелкий жулик, - с выражением проговорил он.
   "Но  ты  вспыхиваешь  как  порох  в  ответ  на  оскорбление,  хотя  и  не
намеренное, - подумал я, - и когда-нибудь я воспользуюсь твоей слабостью".
   - Прошу прощения, - без тени иронии ответил я, - но мне всегда  казалось,
что резиновые маски просто дешевка.
   Он окинул раздраженным взглядом двух гангстеров, стоящих за моей спиной.
   - Это не моя инициатива.  Они  чувствуют  себя  в  большей  безопасности,
оставаясь неузнанными.
   "Как разбойники с большой дороги, - подумал я, - которые рано или  поздно
попадают на виселицу".
   - Можешь выставлять  на  скачки  любых  лошадей,  каких  пожелаешь.  Тебе
предоставляется полная свобода действий.., за одним только исключением.
   Я промолчал. Он пожал плечами и пояснил:
   - Ты возьмешь к себе человека, которого я пришлю. - Нет. - сказал я.
   - Да. - Он уставился на меня не мигая. - Ты это сделаешь. Если  нет  -  я
уничтожу конюшни.
   - Но это же глупость. И совершенная бессмыслица.
   - Нет, - сказал он.  -  Более  того,  ты  никому  не  скажешь,  что  тебя
заставили принять этого человека. Ты  сделаешь  вид,  что  поступил  так  по
собственному  желанию.  Главным  образом  это  касается  полиции.  Если   ты
предпримешь малейший шаг, который вызовет недоверие к данному человеку,  или
попытаешься избавиться от него, я разорю конюшни. - На мгновение он умолк. -
Ты  меня  понял?  Если  ты  предпримешь  какие-либо  действия  против  моего
человека,  твоему  отцу  некуда  будет  возвращаться,  когда  он  выйдет  из
больницы.
   После короткого напряженного молчания я спросил:
   - В качестве кого он будет работать?
   - Ты предоставишь ему возможность  участвовать  в  скачках,  -  осторожно
ответил толстяк. - Он - жокей.
   Я почувствовал, как у меня задергался глаз, и  для  него  это  не  прошло
незамеченным. Первый раз в течение всего разговора ему удалось  выбить  меня
из колеи.
   Об этом не могло быть и речи. Ему даже не придется  говорить  мне,  какие
скачки проиграть, достаточно предупредить своего человека.
   - Нам не требуется жокей, - сказал я. - У нас есть Томми Хойлэйк.
   - Ваш новый жокей постепенно займет его место. Томми Хойлэйк  был  вторым
жокеем страны и входил в число лучших двенадцати в мире. Никто не мог занять
его места.
   - Владельцы никогда не согласятся, - сказал я.
   - Вам придется их уговорить.
   - Это невозможно.
   - Подумайте о будущем ваших конюшен. Наступило долгое молчание.  Одна  из
резиновых масок переступила с ноги на ногу и вздохнула, как бы от скуки,  но
толстяку, казалось, торопиться было некуда. Я попросил бы его развязать  мне
руки, но почему-то не сомневался, что он откажется и еще  получит  при  этом
огромное удовольствие.
   - Если я возьму на работу вашего жокея, конюшни в любом  случае  лишаются
будущего, - нарушил я затянувшуюся паузу.
   Он пожал плечами.
   - Возможно, у вас будут мелкие неприятности, но вы уцелеете.
   - Я не могу принять вашего предложения, - сказал  я.  Он  моргнул.  Рука,
державшая пистолет, дрогнула.
   - Я вижу, - произнес он, - ты просто меня не понял. Я ведь  говорил,  что
отпущу тебя при одном условии. -  Его  ровный,  спокойный  тон  не  оставлял
сомнений в серьезности этого безумного разговора. - Оно заключается  в  том,
что ты возьмешь жокея, которого я укажу, и при этом не будешь обращаться  за
помощью ни к кому, включая полицию. Если ты нарушишь это условие, я уничтожу
конюшни. Но... - тут он заговорил медленнее, делая ударение на ка