послышалось воркованье сотен возвращающихся хэрило; вошел Згама со  своими
людьми, на бородах и  одежде  у  них  блестели  капельки  тумана.  Мужчины
уселись на пол и приступили к еде. Звенела  посуда,  клубился  пар,  из-за
резких запахов трудно было  дышать.  Лица  у  всех  были  мрачные,  голоса
звучали озлобленно: ведь уже не первый  день,  вернувшись  вечером  домой,
люди Згамы видели нечто жуткое - человек стоит в пламени, а огонь  его  не
берет.
     - Разжигайте снова костер! - заревел Згама и сунул в дрова, сложенные
у ног Роканнона, пылающее полено.
     Никто, однако, не поднялся.
     - Я съем твое сердце, Скиталец, когда оно зажарится у тебя в груди! А
твой синий камень я буду носить на кольце в носу! - Устремленный на  Згаму
немигающий взгляд, который он терпел уже больше двух дней, доводил его  до
безумия. - Я заставлю тебя закрыть глаза!
     И, схватив валявшуюся на полу тяжелую палку, он  с  силой  ударил  ею
Роканнона по голове и отскочил в сторону,  словно  испугавшись  того,  что
сделал. Палка упала концом в горящий костер и теперь оттуда торчала.
     Медленно-медленно Роканнон протянул правую руку, взялся  за  палку  и
выдернул ее из костра. Конец палки пылал.  Роканнон  поднял  ее,  направил
горящий конец Згаме в глаза и все так же медленно шагнул  вперед.  Цепи  с
него спали. Разбрасывая ногами пылающий костер, поднимая столбы  искр,  он
пошел вперед, прямо на Згаму.
     - Вон отсюда, - сказал Роканнон пятящемуся Згаме. - Ты  больше  здесь
не хозяин. Закон попирают рабы, жестоки - рабы и глупы - тоже рабы. Ты мой
раб, и я гоню тебя, как скотину. Убирайся прочь.
     Згама ухватился руками за косяк,  однако  пылающий  конец  палки  все
ближе придвигался к его глазам, и он,  съежившись  и  по-прежнему  пятясь,
переступил через порог наружу. Сторожа упали ничком в грунт. Сквозь  туман
пробивался свет двух смоляных факелов,  прикрепленных  к  внешней  стороне
ворот. Если не считать бормотанья хэрило в хлевах  и  шипенья  прибоя  под
обрывом, царило безмолвие. Згама продолжал пятиться и наконец  оказался  в
проеме узких ворот, между двумя факелами.  Его  лицо,  похожее  теперь  на
черно-белую маску, смотрело как  завороженное  на  приближавшуюся  горящую
палку. Уже ничего не соображая от страха, Згама вцепился в один из столбов
ворот, загородив их коренастым телом. Собрав все  силы,  Роканнон  толкнул
Згаму пылающим концом палки в грудь, и Згама упал, а Роканнон,  перешагнув
через  него,  исчез  в  густом  плывущем  тумане  за  воротами.  С  трудом
передвигая ноги, он прошел в сумраке шагов пятьдесят, споткнулся, упал - и
обнаружил, что подняться не в состоянии.
     Никто его не преследовал. Он лежал в траве, и ему  казалось,  что  он
вот-вот потеряет сознание. Наконец факелы на  воротах  погасли  (а  может,
кто-то их намеренно погасил), и стало совсем темно. В  траве  многоголосно
свистел ветер, а далеко внизу по-прежнему шипел прибой.
     Когда туман поредел и стал виден свет лун, Яхан нашел Роканнона;  тот
лежал в двух шагах от обрыва. Он помог Роканнону встать, и они двинулись в
путь. Иногда на ощупь, спотыкаясь, а то и на  четвереньках  (когда  бывало
совсем темно или грунт оказывался особенно неровным) шли они на юго-восток
от моря, в глубь суши. Раза два или три, чтобы  отдышаться  и  оглядеться,
они останавливались, и Роканнон тогда сразу же засыпал. Яхан будил  его  и
заставлял идти снова, и наконец  уже  перед  рассветом  они,  двигаясь  по
течению какого-то ручья, пришли к лесу с невероятно высокими деревьями.  В
темноте деревья  казались  чернее  ночи.  Держась  берега  ручья,  Яхан  и
Роканнон вступили под сень  деревьев,  но  прошли  совсем  немного,  когда
Роканнон остановился и на своем родном языке сказал:
     - Я больше идти не могу.
     Яхан нашел под нависшим берегом, у самой воды, полоску сухого  песка;
того,  кто  там  спрятался,  обнаружить,  по  крайней  мере  сверху,  было
невозможно; и Роканнон заполз туда, как животное в логово, и тут же уснул.
     Когда,  пятнадцатью  часами  позже,  уже  в  вечерние   сумерки,   он
проснулся, то увидел Яхана, а  около  него  -  небольшую  кучку  съедобных
зеленых побегов и кореньев.
     - Плодов пока еще нет, не созрели, - сказал сокрушенно Яхан, - а  лук
и стрелы у меня отобрали дураки в  Замке  Дураков.  Я  поставил  несколько
ловушек, но до вечера в них ничего не поймается.
     Роканнон в два приема проглотил  зелень,  напился  воды  из  ручья  и
почувствовал, что в состоянии думать снова.
     - Яхан, как ты оказался в этом... Замке Дураков?
     Молодой ольгьо зарыл в песок несъедобные остатки кореньев и уже после
этого посмотрел на Роканнона.
     - Ты ведь знаешь, Повелитель, я... не повиновался  своему  Повелителю
Могиену. И после этого подумал: а не пристать ли мне к Тем, Кто Живет  Без
Хозяев?
     - Ты о них слышал раньше?
     - Дома рассказывали иногда о местах, где и  повелители  и  слуги  мы,
ольгьо. Говорили даже, будто в давние времена в Ангьене  жили  только  мы,
"среднерослые", что мы охотились в лесах и никаких хозяев у нас  не  было;
уже потом с юга приплыли ангья в лодках, на носу у которых  была  драконья
голова... Так я попал к людям  Згамы,  а  они  решили,  что  я  убежал  из
какого-нибудь замка дальше по берегу. Отобрали у меня лук, поставили пасти
хэрило, а спрашивать ни о чем не стали. И у них я тебя  увидел.  Но  и  не
окажись тебя там, я бы все равно  убежал  от  них.  Не  хотел  бы  я  быть
повелителем таких дураков.
     - Ты не знаешь, где наши товарищи?
     - Не знаю. Ты хочешь их разыскать, Повелитель?
     - Называй меня просто по имени. Да, если есть хоть  какая-то  надежда
найти их, я буду их искать. Одни, пешком, без одежды и оружия, мы с  тобой
континент не пересечем.
     Молча глядя в темную, но чистую воду ручья, уносившуюся  под  тяжелые
ветви деревьев, Яхан заглаживал песок.
     - Ты не согласен?
     - Если  мой  Повелитель  Могиен  меня  встретит,  он  убьет  меня  за
непослушание. Это его право.
     Да, именно этого требовал кодекс поведения ангья;  и  уж  кто-кто,  а
Могиен требования кодекса выполнил бы наверняка.
     - Если ты найдешь себе нового  хозяина,  прежний  теряет  право  тебя
наказывать - ты это знаешь, Яхан?
     - Но ведь никто не захочет  стать  хозяином  непослушного,  -  кивнув
утвердительно, сказал тот.
     - Ты можешь поклясться в верности мне,  и  я  отвечу  за  тебя  перед
Могиеном - если мы его найдем. Я не знаю, что вы говорите в таких случаях.
     - Мы говорим, - сказал Яхан почти шепотом, - своему повелителю  отдаю
я часы своей жизни и пользу от своей смерти.
     - Принимаю от тебя и то и другое. А  также  собственную  свою  жизнь,
которую ты мне спас.
     Ручей, шумно журча, сбегал  по  склону  горы,  а  сумерки  между  тем
сгущались. Роканнон стянул с себя герметитовый костюм и лег в ручей, чтобы
холодная вода смыла с него пот и усталость, страх и  воспоминание  о  том,
как пламя  лизало  его  глаза.  Снятый  костюм  представлял  собой  горсть
прозрачной ткани и еле видимых, в волос толщиной трубок и проводов с двумя
полупрозрачными кубиками, каждый из которых легко уместился бы  на  ногте.
Яхан с изумлением наблюдал, как Роканнон снова  надевает  на  себя  костюм
(другой одежды у Роканнона не осталось).
     - Повелитель Скиталец, - спросил Яхан, - эта кожа... это она защитила
тебя от огня? Или... или тебя защитил синий камень?
     Ожерелье было спрятано целиком в его,  Яхана,  мешочке  для  амулета,
висевшем теперь на шее Роканнона.
     - Защитила эта кожа. Никакого  волшебства  тут  нет.  Она  как  очень
прочные латы.
     - А белая палка?..
     Роканнон посмотрел на все ту же выброшенную  морем  на  берег  палку,
конец которой теперь был обуглен; Яхан подобрал ее  в  траве  над  обрывом
накануне вечером; похоже, и Яхан  и  люди  Згамы  считали,  что  Роканнона
разлучать с посохом нельзя.
     - Это, - ответил Роканнон, - всего лишь хорошая трость для ходьбы.
     Он снова потянулся и, поскольку есть все равно  было  больше  нечего,
еще попил из темного, холодного, громко журчащего ручья.
     Проснувшись поздним утром, он почувствовал себя отдохнувшим и страшно
голодным. Яхана не было: он ушел еще на рассвете проверить ловушки,  да  и
слишком холодно и сыро было в логове.  Вскоре  Яхан  вернулся,  он  принес
только жалкий пучочек съедобных трав и  дурную  весть.  Оказывается,  пока
Роканнон спал, он поднялся по лесистому склону на  гребень  хребта,  вдоль
которого они шли, и оттуда увидел, что и по другую сторону хребта, на юге,
простирается море.
     - Неужели эти жалкие толенские рыбоеды оставили  нас  на  острове?  -
сказал Яхан; обычная для него уверенность в том,  что  все  будет  хорошо,
была явно подорвана голодом и холодом.
     Роканнон попытался вспомнить  контур  морского  берега  на  утонувших
картах. С запада на восток течет река, в  море  она  впадает  на  северной
стороне длинного языка  суши,  на  котором  продолжается  тянущаяся  вдоль
морского берега, тоже с запада на восток, горная цепь; язык  суши  отделен
от континента заливом, достаточно  длинным  и  широким,  ясно  видимым  на
картах и хорошо ему запомнившимся. Какой,  интересно,  длины  этот  залив?
Километров сто, двести?
     - Залив широкий? - спросил Роканнон.
     - Очень широкий, - мрачно ответил  Яхан.  -  А  плавать  я  не  умею,
Повелитель.
     - Мы можем идти пешком - этот хребет к западу  отсюда  соединяется  с
материком. Где-нибудь на этом пути нас, наверно, и ждет Могиен.
     Руководить  дальнейшими  действиями  предстояло,   разумеется,   ему,
Роканнону (Яхан и так сделал больше, чем он был вправе от  него  ожидать),
но, сказать по совести, мысль о долгом  пути  по  неизвестным  местам  его
совсем не радовала. Как выяснилось, Яхан во время своей утренней  прогулки
никого не встретил, однако пересек несколько тропинок,  дичь  видел  очень
редко, и она была пугливой, следовательно, люди  в  этих  лесах  наверняка
появляются.
     Но для того, чтобы, как ни маловероятно это  было,  Могиен  их  нашел
(если вообще он жив, свободен  и  у  него  есть  еще  крылатые  кони),  им
придется  идти   на   юг   и,   если   возможно,   по   открытым,   хорошо
просматривающимся сверху местам. Могиен наверняка будет ожидать,  что  они
движутся на юг: ведь именно на юге то, ради чего они отправились в путь.
     - Пойдем, - сказал Роканнон.
     И они пошли.
     Было совсем немного за полдень, когда, стоя  на  гребне  хребта,  они
увидели  широкий  залив;  свинцово-серый  под  низко  нависшим  небом,  он
простирался, куда хватал глаз, на запад  и  на  восток.  На  южном  берегу
только с трудом можно было разглядеть гряду низких холмов.  Спустившись  к
берегу, Роканнон и Яхан двинулись вдоль него на запад, и ветер,  дувший  с
востока, в глубь залива, обжигал  им  холодом  спину.  Яхан  посмотрел  на
облака, поежился и грустно сказал:
     - Сейчас пойдет снег.
     И действительно, вскоре пошел снег, мокрый, весенний, гонимый ветром,
и он таял на мокром грунте так же быстро, как на  темной  воде  залива.  В
герметитовом костюме было тепло, однако от напряжения  и  голода  Роканнон
испытывал страшную усталость; Яхан тоже устал, но ему вдобавок было  очень
холодно. С трудом передвигая ноги, они шли вперед - ничего другого им  все
равно не  оставалось.  Они  перешли  вброд  ручей,  через  жесткую  траву,
наперекор дующему в лицо ветру  со  снегом,  стали  карабкаться  вверх  по
крутому склону - и столкнулись нос к носу с человеком.
     - Хоуф! - сказал тот и удивленно на них уставился.
     Он видел перед собой двух бредущих сквозь снег и ветер людей; один, в
рваных шкурах, дрожал, и губы у него посинели от холода, зато  другой  был
совсем голый.
     - Ха, хоуф! - сказал он изумленно. Он был высокий, худой, как скелет,
сутулый, бородатый, а темные глаза его были глазами дикаря. -  Ха,  вы  же
умрете от холода, - продолжал он на диалекте ольгьо.
     - Наша лодка затонула, и нам пришлось добираться до берега вплавь,  -
мигом нашелся Яхан. - Нет ли у тебя дома с очагом, охотник за пеллиунами?
     - Вы плыли с юга? - спросил тот настороженно.
     - Да, - ответил Яхан, неопределенно махнул рукой, - плыли  к  вам  за
шкурами пеллиунов, но все, что мы везли  для  обмена,  потонуло  вместе  с
лодкой.
     - Ханк, ханк,  -  по-прежнему  настороженно  сказал  человек,  однако
великодушие в нем пересилило. - Пойдемте, у меня есть очаг и пища, - и  он
нырнул в редкий, порывистый снегопад.
     Они заспешили за ним, и вскоре он привел Роканнона и  Яхана  к  своей
хижине, прилепившейся к лесистому склону на полпути между гребнем хребта и
водами залива. И внутри и снаружи хижина была такая же, как зимние  хижины
ольгьо в  лесах  и  на  холмах  Ангьена,  и  Яхан,  присев  перед  очагом,
облегченно вздохнул - у него было чувство, будто он оказался вдруг у  себя
дома. Это развеяло опасения хозяина лучше, чем их могли бы развеять  любые
подробные объяснения.
     - Разожги огонь, юноша, - сказал он Яхану, а Роканнону дал домотканый
плащ, чтобы тот в него закутался.
     С себя плащ он сбросил и поставил разогреваться на тлеющие угли очага
глиняный горшок с  мясной  похлебкой  и,  присев,  как  и  его  гости,  на
корточки, дружелюбно посмотрел сначала на одного, а потом на другого.
     - В это время года, - заговорил он, - всегда идет снег, скоро  пойдет
еще сильнее, места для вас хватит,  мы  тут  втроем  зимуем.  Другие  двое
вернутся скоро - вечером или завтра; наверно, буря застала  их  на  гребне
хребта, где они охотились: там они ее и пережидают, ведь  мы  охотники  за
пеллиунами - ты, наверно, и так уже понял это по моим дудкам, а, юноша?
     И, погладив рукой тяжелую деревянную  свирель,  висевшую  у  него  на
поясе, он широко улыбнулся - лицо у него было свирепое и  в  то  же  время
глуповатое, но чувствовалось, что  он  искренне  гостеприимен.  Он  досыта
накормил их похлебкой, а когда  стало  совсем  темно,  сказал,  чтобы  они
укладывались спать. Упрашивать их не пришлось, оба  тут  же  закутались  в
вонючие шкуры в углу и уснули сном младенца.
     Когда Яхан проснулся утром, снег шел по-прежнему и грунт стал белым и
ровным. Товарищей их хозяина все еще не было.
     - Должно быть, заночевали в деревне Тимаш, - сказал хозяин, -  по  ту
сторону хребта. Придут, когда прояснится. Вы из  каких  мест?  Ты,  юноша,
говоришь, как мы, но твой дядя - по-другому.
     Яхан бросил извиняющийся взгляд на Роканнона, который крепко спал, не
подозревая, что у него вдруг появился племянник, и ответил:
     - О, он из глухих мест, там говорят  по-другому.  Как  бы  нам  найти
кого-нибудь, у кого есть лодка, кто перевез бы нас на ту сторону залива?
     - На южный берег?
     - Ведь теперь, когда весь наш товар пропал, мы  нищие,  и  нам  лучше
вернуться домой.
     - Дальше по берегу есть лодка. Когда буран кончится, мы  сможем  туда
пойти. Сказать честно, юноша, у  меня  кровь  стынет  в  жилах,  когда  ты
говоришь так спокойно, что вы отправитесь на юг. Между заливом и  высокими
горами, я слышал, не живет ни души  -  если  не  считать  Тех,  О  Ком  Не
Говорят. Но все это россказни, кто может знать точно хотя бы  о  том,  что
там есть горы? Сам я бывал  на  южном  берегу  -  похвалиться  этим  могут
немногие. Охотился. Пеллиунов там у воды великое  множество.  Но  деревень
нет. Людей нет. Ни одного. И на ночь бы я там не остался.
     - Мы пойдем по южному берегу на восток, только и всего, - сказал Яхан
с напускным спокойствием, хотя выражение лица выдавало его  озабоченность:
ведь каждый новый  вопрос,  заданный  хозяином,  заставлял  дополнять  уже
сказанное все новыми и новыми выдуманными подробностями.
     Однако он тут же убедился в том, что был прав, когда с самого  начала
решил скрыть от Пиаи (так звали их хозяина) истину.
     - Но хоть, по крайней мере, вы приплыли  не  с  севера,  -  продолжал
говорить тот, одновременно оттачивая на камне длинный нож с  расширяющимся
посредине лезвием. - На юге, по ту сторону залива, не  увидишь  ни  одного
человека,  а  за  морем,  на  севере  -  только  несчастные  в  рабстве  у
желтоголовых. У вас о них слышали? В стране на севере живет порода людей с
желтыми волосами. Правда.  И  говорят,  будто  дома  у  них  высокие,  как
деревья, а ходят они с блестящими мечами и летают на крылатых  конях!  Ну,
уж в это я поверю только, когда увижу своими глазами. На  берегу  моря  за
шкуру крылатого коня платят очень хорошо, но на коней этих даже  охотиться
опасно, так разве может кто-нибудь на них лететь? Нельзя верить всему, что
болтают люди. Я только одно скажу: добывая шкуры пеллиунов, я живу  совсем
неплохо. Умею приманивать даже тех, кто от меня в целом дне  полета.  Вот,
послушай!
     Он поднес свирель к губам. Сперва еле слышный,  зазвучал  прерывистый
стон, он набирал силу и менялся, пульсировал  и  умолкал  и  наконец  стал
протяжной мелодией, время от времени переходящей в крик зверя. По спине  у
Роканнона поползли мурашки: этот  крик  он  уже  не  раз  слышал  в  лесах
Халлана. Яхан, который, несмотря на молодость, знал и умел все, что должен
знать и уметь охотник, заулыбался и азартно воскликнул, будто он на  охоте
и видит зверя:
     - Играй! Играй! Вон, он уже взлетает!
     Остаток дня Яхан и Пиаи провели,  наперебой  рассказывая  друг  другу
охотничьи истории; ветер стих, но снег по-прежнему шел.
     К  рассвету  следующего  дня   небо   очистилось.   Казалось,   будто
продолжается холодное время года: на покрытые снегом холмы в  красно-белом
сиянии  дневного  светила  больно  было  смотреть.  Незадолго  до  полудня
появились два охотника, про которых говорил Пиаи; они  принесли  несколько
пеллиуньих шкур с мягким серым мехом. Рослые, с густыми  черными  бровями,
как  все  эти   южные   ольгьо,   оба   охотника   оказались   еще   менее
цивилизованными, чем даже Пиаи, шарахались от Роканнона и Яхана как  дикие
звери и только поглядывали на них искоса.
     - Они называют моих сородичей рабами, - сказал Яхан Роканнону, улучив
минуту, когда они остались в хижине одни.  -  Но  лучше  служить  людям  и
самому быть человеком, чем, как они, будучи зверем, охотиться на зверей.
     Роканнон поднял предостерегающе руку: вошел, не произнося  ни  слова,
один из товарищей Пиаи.
     - Пойдем, - прошептал Роканнон на диалекте ольгьо.
     Он жалел, что они не ушли до прихода двух  охотников,  и  Яхану  тоже
было не по себе.
     Вошел Пиаи, и Яхан сказал ему:
     - Мы пойдем по суше: хорошая  погода  должна  продержаться,  пока  мы
будем огибать залив. Не приюти нас ты, нам бы никогда не пережить эти  две
холодные ночи. И мне бы никогда не услышать,  чтобы  кто-то  подражал  так
пению пеллиуна. Пусть всегда в охоте тебе сопутствует удача!
     Однако Пиаи стоял неподвижно и безмолвствовал. Потом плюнул в  огонь,
повращал глазами и заговорил отрывисто:
     - Решили обогнуть залив? Вы же хотели переправиться на  лодке.  Лодка
есть, мы вас на ней перевезем.
     - Сбережет вам шесть дней пути, - вступил в разговор Кармик,  тот  из
двоих товарищей Пиаи, который был поменьше ростом.
     - Да, шесть дней, - подхватил Пиаи. -  Лучше  мы  вас  переправим  на
лодке - можем прямо сейчас пойти.
     - Ладно, - сказал Яхан,  взглянув  на  Роканнона:  отказываться  было
опасно.
     - Тогда пошли, - проворчал Пиаи.
     Им не предложили даже  провизии  на  дорогу,  и  отправиться  в  путь
пришлось сразу; Пиаи пошел впереди, а двое  его  товарищей  -  сзади.  Дул
резкий ветер, небо было безоблачное,  снег  не  таял  только  на  северной
стороне, а вообще кругом блестело, текло  и  хлюпало.  Они  долго  шли  по
берегу на запад и наконец достигли небольшой бухточки, где среди камней  и
камыша покачивалась на воде лодка с веслами; солнце уже садилось. Небо  на
западе и вода в заливе от заката были красными; выше  заката  поблескивала
прибывающая Хелики