ами.
Перед отъездом в Газарру, где он должен был принять из рук царицы Аммаласуны
золотой раллоден таленара,
   (Я еще не успел привыкнуть к тому, что Уна не моя сестра,  не  дочь  моих
родителей, а дитя Баадера Айехорна и Сиринил Кайнен, как она становится  еще
и полновластной правительницей и моей госпожой. И теперь она еще  дальше  от
меня,  чем  тогда,  когда  уезжала  из  Каина,  чтобы   вступить   в   права
наследования...)
   Аддон Кайнен настойчиво советовал сыну держать ухо востро, смотреть в оба
- и сумел произнести все соответствующие банальности,  прежде  чем  неохотно
признал, что грядет война. И война эта может стать последней  для  нынешнего
поколения людей, как некогда покончила с целым миром долгая и кровопролитная
война людей с чудовищами.
   Тем самым Аддон признал, что старые легенды суть правда,  просто  правда,
случившаяся так давно, что ее почти никто не воспринимает всерьез.  Мало  ли
что было в начале времен?
   Кайнен был немногословен и крайне осторожен в выборе слов. Будто и сам до
конца не верил в происходящее.
   Но Килиан, видевший побоище в лагере палчелоров собственными  глазами,  в
предостережениях и наставлениях более не нуждался.  Он  был  словно  стрела,
выпущенная из тезасиу прямо в облака: как бы высоко она ни  взмыла,  однажды
достигнет крайней точки и после этого устремится вниз. Еще ни одна стрела не
задержалась в небесах.
   Килиан Кайнен, хранитель Южного рубежа, достиг крайней точки  напряжения.
Каждую тексель, каждый литал он ждал нашествия. Нет, не так.
   НАШЕСТВИЯ.
   И он не знал, как противостоять этому врагу. То же чувствовал и его отец.
Именно поэтому  таленар  Аддон  Кайнен  -  вопреки  собственным  убеждениям,
вопреки нежеланию проливать кровь братьев и  вести  захватнические  войны  -
готовился к походу на Ирруан, который был первым в длинном списке  раморских
городов только лишь потому, что дал формальный повод к войне.
   Килиан  знал,  что  следующим  станет  Шэнн,  а  за  ним  наступит  черед
непокорной и могущественной Ардалы с ее непобедимым флотом.
   И новый хозяин Каина уже испытывал ненависть и к жителям этих государств,
буде они не покорятся царице Аммаласуне, и к тем, кто явится из тьмы небытия
и самим фактом своего существования будет угрожать людям. Он  ненавидел  их,
хотя плохо представлял, как же они выглядят - чудовища, порожденные чернотой
ночного неба. Все, что он знал о них, - это то, что они способны  переру6ить
человека пополам или разорвать его на части  а еще - изображение на  перстне
отца и череп, хранящийся в храме Суфадонексы и воспринимающийся как еще одно
причудливое украшение в обители грозного бога.
   Он не понимал их и не желал понимать, он не встречал ни одного из  них  и
не желал встретить. Он только  догадывался,  что  кровь  у  них  голубая.  И
все-таки этого было  достаточно  для  того,  чтобы  Килиан  Кайнен  тонул  и
захлебывался в ненависти.
   Потому что в мире не существует пустоты.  Там,  где  нет  любви,  пускает
корни ненависть. Там, где нет добра, поднимает голову зло. Отсутствие  света
- это не ничто, но мрак...

4

   - Здравствуй, сын Шисансанома.
   - Здравствуй, друг моего отца. Зачем ты пришел?
   - Хочу просить тебя пощадить людей. Не убивай их. После этой войны  снова
не останется никого живого.
   - Не меня надо просить, но иных. Для меня ценность  каждой  жизни,  пусть
даже крохотной и незначительной, абсолютно очевидна. Я не собираюсь начинать
войну. Я жажду мира, так же как и мой отец. Ты помнишь...
   - Помню. Когда-то я приходил к твоему отцу, чтобы  убедить  его  покинуть
наш мир. Здесь вам нечего делать, здесь вы чужие. Боги Рамора не успокоятся,
пока не уничтожат вас. Уходи, Шигауханам, и ты сохранишь  жизнь.  Отчего  бы
тебе не подыскать иную землю и уже там  создать  новое  поколение  аухканов,
возвести города и вырастить сады? Ах, какие сады я увидел по дороге сюда!  Я
желал бы жить среди них...
   - Так почему я не могу оставаться тут и жить в мире с  остальными?  Я  не
посягаю на их власть, я не жажду  чрезмерного...  Ведь  я  родился  на  этой
земле, и она настолько же моя,  насколько  и  ваша.  Отчего  мне  навязывают
войну? Не потому ли, что твои боги не желают мира ни  с  кем  -  ни  друг  с
другом, ни с иными. Посмотри, что они сделали с Данном, с Каббадаем и  Эрби.
Погляди, что стало с тобой! И потом, как я оставлю свой народ?
   - Ты выживешь без него. Ты же бессмертен.
   - Выжить и продолжить свое  существование  -  еще  не  значит  жить.  Бог
остается богом только тогда, когда продолжает созидать. Иначе он  ничего  не
стоит. Бессмертие без созидания и любви - это мука и наказание, а  вовсе  не
счастье.
   - Смешно.
   - Что, друг моего отца?
   - Смешно, что мне это рассказывает существо, по определению свободное  от
чувств, лишенное эмоций, живущее только холодным разумом.
   - Я уже не таков. Я сын любящего Шисансанома.
   - Я понимаю, многорукий. Но другие... другие не захотят понимать.
   - В этом вся беда. Они не хотят, и ничего не изменить. Скажи, если  я  не
двину войска против них, что станет с моими детьми?
   - Их уничтожат.
   - Так зачем мне соглашаться на твое предложение?
   - Чтобы спастись. Впрочем, ни твой отец, ни ты не  способны  думать,  как
мы. Я сужу по себе - старый жалкий бог, лишенный всего, кроме бессмертия.  И
я хватаюсь за него, как за соломинку, потому что я неистово хочу жить, Шигау
ханам.
   - Я тоже. Но я хочу жить достойно.  В  отличие  от  моего  отца,  который
действительно был чужим здесь, я - дитя этого мира. Я пробовал на вкус  воду
из раморских ручьев. Я бывал на дне океана. Я поднимался  к  нашему  солнцу.
Это все - мой дом. И я не хочу другого.
   - Красивый ответ. Но жизнь некрасива, мечтатель.
   - Я не умею мечтать.
   - Это тебе только кажется.
   - Как твои сады, друг моего отца?
   - Прекрасно. Они моя единственная подлинная радость и гордость.
   - В том краю, - внезапно произнес Шигауха-нам,  -  где  старик  без  меча
оживляет цветы, где слепой прозорлив и ему даже жребий не нужен, в том краю,
где влюбленным даруют счастливые сны, мы  сойдемся  однажды  все  вместе  на
дружеский ужин...
   - Я уже слышал эти строки. Для каждого они означают что-то  свое,  каждый
произносит их по-своему. Ты сам мог бы придумать что-либо подобное?
   - Нет. Но я бы хотел...
   - Круг замыкается, Шигауханам,  и  мне  горько,  что  ничего  не  удалось
изменить.
   - Кто знает, друг моего отца. Возможно, не все так безысходно и страшно.
   - Люди говорят, что  надежда  умирает  последней.  Будем  надеяться,  что
строки  эти  окажутся  пророческими,  так  и  случится:  однажды  мы  сможем
собраться все вместе. За дружеской беседой.
   - Приход сюда грозит тебе бедой?
   - Думаю, нет. У меня больше нечего отбирать.
   - Кроме бессмертия.
   - Ты только что сам сказал: бессмертие без созидания - это мука. Иногда я
хочу отмучиться и успокоиться навеки.
   Прощай, многорукий. Я желаю тебе удачи.

***

   Старик легко прикоснулся к руке слепого юноши, приглашая его следовать за
собой.  Тот  улыбнулся  светло  и  радостно,  обратив   незрячие   глаза   к
восседавшему перед ним  исполинскому  существу,  которое  на  первый  взгляд
казалось смертоносным, чудовищным и безжалостным. Но юноша был слеп и потому
видел нечто совсем другое.
   Они со стариком сели в серебристую ладью, и она отправилась  в  неспешное
плавание по изумрудно-зеленой реке, протекающей между плетущих берегов.
   Была ли та река, или она существовала только для того, чтобы по ней могла
проплыть ладья?.. В любом случае на зеркальной глади воды плясали  солнечные
зайчики.
   А Великий Аухкан сидел под ночным небом. И черная бездна глазами  золотых
звезд заглядывала в алые звезды его глаз.
   Он не стремился туда.
   Он был дома.

ГЛАВА 8

1

   Покажи мне свой Город, - попросил Вувахон.
   Шетшироциор изъявил полное согласие с просьбой  своего  брата.  Ему  тоже
было интересно, как выглядят города людей.
   Руф задумался: что вспоминать?
   Убогие,  по  сравнению  с  виденными  здесь,  дома,  сложенные  из   глыб
песчаника? Прямые углы, плоские  кровли,  никакой  зелени.  Это  в  Газарре,
говорят, вокруг храмов и дворцов растут фруктовые  деревья,  одаривая  своей
благодатной тенью прохожих. Собственно, ему полагалось бы и самому это знать
и помнить, ведь он учился в храме Ягмы, однако  не  помнил.  И  это  его  не
смущало.
   Так что же показать?
   Высокие и толстые крепостные стены, служащие надежной
   (надежной ли?)
   Защитой обитателям Каина. Грязно-рыжую дорогу,  выбитую  копытами  коней.
Небольшой  храм  с  алтарями  всех  богов,   в   котором   совершал   обряды
жертвоприношения прорицатель Каббад. Золотые и серебряные чаши,  драгоценные
камни, полновесные газарратские монеты с гордым профилем Баадера Айехорна  -
жалкие человеческие игрушки, не идущие  ни  в  какое  сравнение  с  камнями,
раковинами, корягами и растениями, которые так украшают Город аухканов.
   И Руф  Кайнен  подумал,  что  единственное  сокровище  Каина  -  это  его
обитатели.
   Он закрыл глаза и принялся вспоминать
   (Либина несет большой кувшин с водой. Ее фигура по-прежнему стройна,  как
в девичестве, и голубой хонедим с красным вышитым узором по  подолу  мягкими
складками спадает с округлых плеч. Сверкает  на  солнце  брошь,  скрепляющая
легкую ткань. Либина обращается к нему, Руфу, и улыбка озаряет ее милое лии,
о...
   Смеется Уна... Он не помнил, над чем, но она хохотала так, что села прямо
в ручей, в воду у берега, и ее одеяние намокло... Она махала на него  рукой,
требовала, чтобы он немедленно замолчал и дал ей хоть немного прийти в себя,
дышала глубоко и делала строгое лии, о, а потом снова обрывалась в смех, как
в пропасть. У-ух!
   Улыбается Аддон Кайнен, глядя, как его дети вскакивают  на  коней,  чтобы
прогуляться в окрестностях цитадели. Требует не устраивать  гонки  и  ездить
осторожно,  но  сам  не  верит,  что  кто-то  прислушается  к  его  разумным
требованиям. Они, трое, смеются, предвкушая радость неистовой скачки.
   Кроткая улыбка освещает лицо прорицателя Каббада и малой птахой таится  в
его глубоких глазах. И кажется, что нужно быть очень осторожным, потому  что
легко вспугнуть ее - раз, и упорхнула. А потом когда еще приманишь назад...)
   Близких людей и  их  улыбки:  улыбку  спасенного  им  топорника  Лиала  -
недоверчивую,  несмелую   сияющую  сквозь  слезы  -  его  благодарной  жены
смущенную  -  милдедина   Олькоя,   который   только-только   примирился   с
поколотившей его супругой веселую и задорную - Килиана...
   О Килиане Руф думать не хотел.
   - Мне не слишком понятно, - признался Садеон,  -  отчего  возможна  война
между двурукими и нами. Ты так тепло вспоминаешь о них. Они хорошие?
   -  Многие,  -  осторожно  отвечал  Руф.  -  Почти  всегда.   Зависит   от
обстоятельств.
   - Они боятся нас, потому что чувствуют себя  слабыми  и  беззащитными?  -
спросил Вувахон.
   Кайнен представил себе, что  цитадель,  охраняющую  Южный  рубеж,  станут
атаковать войска аухканов, и содрогнулся. Он  уже  размышлял  над  возможным
противостоянием не один раз  и  всякий  раз  приходил  к  выводу,  что  люди
обречены. И аухканы с их непонятными  людям  законами  и  правилами  -  тоже
обречены. В этой войне победивших не будет.
   Разве что боги Рамора останутся в опустевшем мире  в  ожидании  тех,  кто
принесет им новые кровавые жертвы. И колесо Судьбы снова завертится.
   Но пока ты жив, у тебя есть выбор - так любит говорить Аддон Кайнен.
   Есть у него маленькая слабость:  излагать  свою  мысль  афоризмами.  Так,
чтобы каждое слово - как завет или назидание потомкам.
   - Знаешь, Рруфф, мне нравятся люди. Они  ужасно  нелепо  выглядят,  когда
улыбаются, но все равно это красиво. А подстилки они умеют делать?
   - Коврики? Да, умеют. Хотя обычный ткач работает гораздо дольше, чем  ты,
ведь он нуждается в инструментах.
   Разговор об инструментах возникал часто и затягивался надолго, потому что
аухканы никак не могли взять в  толк,  как  это  у  мастера  нет  простейших
приспособлений, чтобы создать какой-то предмет. Еще труднее было  объяснить,
что только что родившийся человек не знает, кем ему суждено стать.
   Руф твердил, что у человека есть право выбора
   Созидатели ужасались тому, сколько времени и сил тратится зря - на поиски
своего предназначения и места под солнцем.
   - А если человек не сможет открыть свой - как ты говоришь? - талант?  Что
тогда?
   Мысль о том, что большинство людей так и живут всю  жизнь,  довольствуясь
малым, либо - и это еще  не  худший  вариант  -  проводят  ее  в  постоянном
открытии и познании себя, была им абсолютно чужда. Они  слышали  и  понимали
Руфа, но не принимали ни слова.
   Пугало их и  то,  что  люди  не  умеют  обмениваться  мыслями,  и  потому
тончайшие нюансы настроения остаются от них скрытыми. Шрутарх  и  Шанаданха,
которые  тоже  много  времени  проводили  в  беседах  с  Руфом,  недоверчиво
уточняли: а как же на поле боя? А как же  командиры  раздают  приказы  своим
солдатам, если те далеко? Гонцы? А если гонец не доберется?
   Кайнен подумал, что один  гонец  на  его  памяти  точно  не  добрался  до
Газарры, и ощутил острый приступ жалости, но не к  Хималю,  а  к  управителю
Микхи. Хотя погиб-то Хималь, а старик жив.
   Только вот как ему жить - пережившему и сына, и внука?
   - Они несчастные, - внезапно заявил Вувахон.
   - Почему? - опешил Руф.
   - Они глухи, и до них никто не может докричаться.
   Никто и не хочет, потому что это очень трудно, иногда - почти невозможно.
И это может стоить жизни... Когда-нибудь среди людей появятся те, кто станет
стремиться разговаривать с душами в надежде на то,  что  души  потом  смогут
докричаться до своих людей.
   - Смертники, - буркнул Руф.
   - Обреченные, - возразил Шанаданха. - Но ведь они сами изберут этот путь.
   - Избранные, - уточнил Вувахон.
   - Нет, смертники.
   - Когда это ты стал  так  хорошо  разбираться  в  поведении  двуруких?  -
недоверчиво поинтересовался Садеон.
   - Я чувствую, - смутился вопоквая-артолу.
   -  Это  странные  мысли  для  того,  кто  является  сыном  Шигауханама  и
Созидателем, - сказал Шрутарх. - Эти мысли приличествуют скорее нашему брату
по крови Рруффу.
   И было неясно, осуждает он маленького пряху или восхищается им.
   - Надо попытаться объяснить им, что  к  чему,  и  они  все  сразу  станут
хорошими. Разумное существо не может быть злым, - настаивал  Вувахон.  -  Их
губит отчужденность и обособленность. Их никто не слышит, когда им больно  и
плохо. Это страшно, Рруффф! Но теперь у тебя есть мы  -  мы  всегда  услышим
тебя, как бы далеко ни были...
   "Пусть даже сам я себя не услышу", - подумал тогда Кайнен.

2

   В отличие от людей аухканы хорошо осведомлены о проблемах, которые  стоят
перед их правителями. Для них не существует подобных тайн, да, собственно, и
многочисленных правителей, занятых бесконечными интригами  и  заговорами,  у
клешне-руких нет. Всем распоряжается живой бог, Прародитель, и он никогда не
станет ничего скрывать от своих детей.
   Они вс„ переживают вместе.
   И потому  малыш  Вувахон  очень  хорошо  знал,  что  Шигауханам  озабочен
неизбежной войной с двурукими. Что он  не  хочет  ее  и  стремится  избежать
печальной участи  своего  отца  Шисансанома.  Однако  не  питает  иллюзий  и
полагает, что и его вынудят участвовать в кровавой бойне.  Он  должен  будет
защищать жизни доверившихся ему подданных, и это  значит  -  вынужден  будет
убивать врагов.
   И Руф - брат по крови Шигауханама - тоже опечален  этим  обстоятельством.
Ведь он был человеком и потому лучше других понимал,  как  могут  воспринять
люди появление чудовищ вблизи своих жилищ.
   Чудовища, порожденные чернотой ночного неба, именно так называли аухканов
в  древних  раморских  легендах.  Именно  такими,  чудовищными,   смертельно
опасными, отвратительными, и увидят их бывшие соплеменники Руфа.
   Им так легче.
   Они так привыкли.
   Но Вувахону казалось, что он нашел выход.
   Крохотный вопоквая-артолу был одним из самых искусных Созидателей города.
Он работал очень быстро, и его  творения  пригодились  многим.  Особенно  он
любил создавать мягкие подстилки для гнезд, на  которых  было  бы  удобно  и
тепло спать.
   Он сделал такую и для Двурукого брата, и тот очень обрадовался подарку. И
даже сравнил его с теми подстилками, что делают  люди.  Человеческая  работа
была менее искусной, нить - грубой, но зато  Вувахона  потрясла  сама  идея:
изображать на подстилке не хитросплетение ярких линий, а картинки.
   Те подстилки, которые Руф так  странно  называл  "хоффриххи",  изображали
битвы двуруких, их города и сады, окружающий мир и  даже  самых  совершенных
особей. Последнее вопоквая-артолу не вполне  понимал,  но  ему  понравилось,
поэтому он сделал такой хоффрихх для брата по крови. И даже начал плести еще
один, с интересным сюжетом. Ведь Вувахон был настоящим художником.
   А еще он точно знал, что любые разумные существа очень охраняют и берегут
своих детенышей. Именно им достается  лучший  кусок,  самое  уютное  гнездо,
безопасное место, теплая подстилка. Этим он решил воспользоваться.
   И однажды на рассвете пушистый кроха скатал в  трубочку  несколько  самых
удачных подстилок с яркими рисунками - маленьких, как раз для детенышей, чье
изображение он время от времени улавливал в сумбурных мыслях Руфа. Увесистый
сверток несколько других вопоквая-артолу  оплели  клейкой  нитью  и  помогли
прикрепить к нему на спину.
   Вувахон двинулся вниз, в  долину.  Туда,  где  лежала  крепость  Каин,  в
которой обитали соплеменники Руфа.
   Маленький пряха был  убежден  в  том,  что  люди  примут  его  подарки  и
согласятся выслушать. А если он не сумеет вразумительно объяснить  все  сам,
то в следующий раз принесет еще подарков и придет вместе с Руфом. А  уж  Руф
все-все расскажет двуруким: и про Город, и  про  водопады,  и  про  цветы  и
фруктовые деревья. И про то, что дороже и ценнее жизни ничего нет  под  этим
небом, и потому надо жить в мире и согласии.
   А вопоквая-артолу с радостью будут делать теплые подстилки для человечьих
детенышей. И могучий Шигауханам наверняка не откажет добрым соседям, если те
позовут на свои поля и в сады искусных такивах-ниан.
   Какой красивый мир по имени Рамор может получиться...

***

   Солдаты догнали Олькоя уже при выходе из долины.
   - Ты  опять  за  свое?  -  укоризненно  спросил  товарища  Лиал,  опытный
раллоден, служивший еще под началом Лива Кайнена. - Послушай, друг,  у  всех
нас есть свое горе, и мы с уважением относимся к твоему. Но это  не  значит,
что ты имеешь право самовольно покидать крепость и  отправляться  на  поиски
приключений. Слышал ведь, что наша крошка Аммаласуна собирается идти  войной
и против палчелоров? Погоди чуток, напьешься  вражьей  крови,  отплатишь  за
Ченьюр.
   А пока не доставляй нам забот. Только вот  не  хватало  гоняться  высунув
язык по всему Рамору за одним безумным топорником.
   - Я не верю, что они ушли, - отвечал  Олькой.  И  глаза  его  возбужденно
блестели. - Они наверняка где-то прячутся, подстерегают неосторожных.  Ждут.
Я чувствую, как они ждут удобного момента, чтобы снова напасть на Каин. Но я
настороже, как ночной хищник... Я хожу кругами возле своего логова, и  я  не
дам им застать нас врасплох!
   - Совсем повредился в уме, бедняга, - вполголоса заметил один  из  солдат
своему товарищу. - А ведь какая  была  вздорная  и  ругливая  баба.  Она  же
колотила его. Я сам видел. Во-оот такой вот палкой...
   - Колотила, было дело, - откликнулся рыжий топорник по имени Рюг. -. Но с
той же палкой и полезла на стены искать своего ненаглядного в  самый  разгар
сражения. И  погибла,  как  погибают  воины,  -  в  бою.  Вот  что  я  видел
собственными глазами.
   - Он очень любил ее, - вздохнул Лиал. Положил  тяжелую  ладонь  на  плечо
Олькою:
   - Пойдем. Эл