роил невинную рожицу. Всадники упорно двигались  на  запад,
поднимаясь все выше и выше по хребту Чегушхе. До этого они миновали  Газарру
и Шэнн, завернули непонятно зачем в  Ирруан,  где  Каббад  провел  несколько
ночей в храме Эрби - богини плодородия и милосердия.
   Сам Ирруан был светлым и просторным городом с широкими улицами и  домами,
сложенными из обоженных кирпичей.  Многочисленные  обители  богов  и  дворцы
местной знати должны были существовать вечно  и  явно  возводились  с  таким
расчетом.  Их  строили  из  тесаных  каменных  глыб,   украшали   затейливым
орнаментом и расписывали яркими красками.  От  этого  Ирруан  был  похож  на
цветущий каменный сад.
   В светлых бассейнах плескалась вода. На площадях стояли  статуи  царей  и
героев, прославивших родной город.
   Газарра была величественней, но  Ирруан  (где  Аддону  довелось  побывать
впервые) оказался красивее и изысканнее. Суровый воин, возможно,  впервые  в
жизни пожалел о том, что в Каине нет ничего подобного. Стоило  бы,  конечно,
вызвать ваятелей и заказать им что-нибудь эдакое, но в цитадели слишком мало
места. Статуи будут мешать во время боя, а швырять их на головы  нападающим,
разбивать на осколки или переплавлять на металл не поднимется  рука  даже  у
самого  практичного  человека.  Лучше  уж  не  подвергать  это   великолепие
превратностям судьбы, а любоваться им там, где это возможно.
   Кайнен беззаботно наслаждался созерцанием скульптуры из черного  металла,
когда его взору открылась совсем другая картина.
   (Расколотые статуи ирруанских  героев,  бассейн  с  застоявшейся  вонючей
водой, в котором плавал кверху лицом раздутый посиневший труп со  стрелой  в
груди, зарево пожара где-то там, за спиной, где сейчас  возвышается  царский
дворец с расписными колоннами, толпы хохочущих бойцов - и над всем  этим  он
сам, на коне, с окровавленным раллоденом, командует...)
   Он потряс головой.
   Что-то случилось с ним после смерти Либины и Руфа. Он хотел бы надеяться,
что это не безумие, ведь видения, которые  все  чаще  посещают  его,  больше
походят на страшные сны...
   Ирруан процветал, тем страннее смотрелось темно-серое обшарпанное  здание
в западной части города,  к  которому  так  уверенно  направил  своего  коня
Каббад.
   Храм давно пришел в упадок, и немногочисленные жрецы  были  необыкновенно
рады случайным посетителям. Аддону было больно и горько и  отчего-то  стыдно
видеть, как бессмысленно они суетятся, как бестолково предлагают  совершенно
ненужные безделицы: амулетики, обереги, глиняные и  каменные  фигурки  самой
богини и ее великого супруга.
   Впрочем, в этом месте они становились невнятными и утверждали, что  имени
этого второго божества никто не знает. Конечно, супруг должен был быть, если
благодатная Эрби породила бога Судьбы - слепого Данна.
   Аддона Кайнена поразило многое.
   Во-первых, он никак не мог взять в толк, отчего в государстве, где добрая
половина жителей работает на полях и в садах, где  сеют  хлеб  и  выращивают
фрукты и овощи, так небрежно относятся к покровительнице плодородной  земли.
Да здесь должны быть толпы молящихся о богатом урожае.
   Но стройные колонны потемнели от времени, деревянные карнизы  рассохлись,
от резных капителей пооткалывались крупные фрагменты. Каменная чаша круглого
бассейна, что находился в самом центре  внутреннего  двора,  была  разъедена
зеленью, и вода в  ней  застоялась.  Между  мозаичными  плитами  пробивалась
высокая трава. Теперь она высохла и шелестела на ветру, изливая свою печаль.
   Блюдо для пожертвований было щедро притрушено серой пылью.
   Храм казался  очень  грустным,  словно  собака,  несправедливо  покинутая
хозяевами. Аддон Кайнен никак не мог быть виновен в том, что сюда  никто  не
хочет ходить, но отчего-то испытывал острое чувство вины.
   Трое  стареньких  жрецов,  милых  и  приветливых,   охотно   предоставили
странникам кров и готовы были разделить с ними ужин,  но  смогли  предложить
своим  гостям  всего  лишь  несколько  кусков  серого  безвкусного  хлеба  и
окаменевшие  остатки  козьего  сыра,  считавшегося,   по   всей   видимости,
лакомством.
   Каббад сжевал  черствую  краюху,  кажется  не  заметив,  что  ест.  Аддон
поделился со жрецами своими дорожными запасами.
   На следующее утро прорицатель покинул своего друга и гостеприимных хозяев
и ушел к алтарю, где и провел всю первую половину дня.  Вторую  он  посвятил
разговорам с тремя стариками.
   Пока Каббад беседовал со жрецами на философские темы,  Кайнен  уселся  на
коня, вооружился луком и отправился на охоту. Он не привык долго сидеть  без
дела, и ему обязательно надо было  о  ком-то  заботиться,  особенно  теперь,
когда каждое свободное мгновение он помнил, что Либины и Руфа...
   Словом, охота - это было то, что нужно.
   Кайнен только-только покинул городскую черту, как ему на  глаза  попалась
молоденькая, судя по ее крохотным блестящим рожкам, упитанная  хинхи.  Аддон
безо всякого труда подстрелил ее и, погрузив  на  коня,  отвез  в  храм.  На
улицах Ирруана его сопровождали косые  и  неодобрительные  взгляды  горожан.
Впрочем, вслух никто высказаться не посмел. Слишком уж суров был воин.
   Увидев,  с  каким  поистине  детским  восторгом  старички  жрецы  приняли
подношение,  он  нашел  себе  занятие  на  ближайшие  дни   и,   предоставив
прорицателю заниматься  своими  загадочными  делами,  с  энтузиазмом  взялся
снабжать храм запасами мяса.
   Второй странностью,  которая  бросалась  в  глаза  Аддону  Кайнену,  было
постепенное перевоплощение Каббада. Сперва глава клана думал,  что  это  ему
грезится, затем стал объяснять изменения  во  внешности  своего  старого  (в
обоих, между прочим, смыслах) друга несомненной  пользой,  которую  приносят
отдых и путешествие по  новым  местам,  -  однако  вскоре  Кайнену  пришлось
признать невозможное.  Каббад  стал  молодеть  буквально  на  глазах.  Плечи
распрямились, волосы заметно погустели, кожа  посвежела.  Прежними  остались
только глаза - они-то никогда не были стариковскими.
   Уезжая, они купили несколько оберегов и - Аддона  удивило,  как  серьезно
отнесся к приобретению Каббад, бережно заворачивая его  в  мягкую  шерстяную
ткань, - фигурку Эрби высотой в ладонь. Правда, она была  прелестна.  Кайнен
не знал, как называется  солнечный,  полупрозрачный,  шелковистый  на  ощупь
камень, из которого она была высечена, но ему внезапно захотелось такую  же.
Да и старики были счастливы оттого, что кто-то заинтересовался  их  нехитрым
товаром.
   Неожиданно для самого себя Аддон выбрал не статуэтку, а крохотный  амулет
на шею, изображавший супружескую пару - Эрби и ее неведомого  супруга.  Если
приглядеться внимательно, то можно было увидеть, что лица богов  вырезаны  в
мельчайших подробностях, сами фигуры  пропорциональны,  и  вообще  -  вещица
оказалась гораздо более ценной, чем он думал вначале.
   (Либине подарю. Можно продеть шнурок вот сюда, и получится очень красивое
украшение... О боги! Когда же я привыкну?)
   - Никогда, - ответил Каббад глухим голосом,  но  поглощенный  собственным
горем Кайнен не придал этому значения. Скорее  всего  сам  не  заметил,  как
заговорил вслух. В последнее время с ним это случалось.
   Желая уйти от печальной темы, Кайнен с преувеличенным вниманием  принялся
разглядывать обретенный предмет.
   - О! - изрек он наконец, поднимая указательный палец. - А супруг-то  Эрби
наверняка приходится тебе  каким-нибудь  дальним  родственником.  Нос  твой,
взгляд - тоже.
   - Как ты это умудрился разглядеть? - усмехнулся прорицатель.
   - Меня глаза еще не подводят, - важно молвил Аддон.
   Странно, что жрецы Эрби,  просившие  сущие  пустяки  за  выставленные  на
продажу предметы и откровенно радовавшиеся каждому  лишнему  медяку,  отдали
вещицу даром. И даже слышать ничего не захотели о деньгах.
   Аддон положил несколько монет на блюдо для пожертвований.  Они  выглядели
на нем так сиротливо, что Кайнен снова  испытал  острый  приступ  жалости  к
обитателям храма.
   Покинув Ирруан, они двинулись в сторону гор. Сперва ехали  по  оживленной
дороге, затем свернули налево, проехали вдоль изрядно обмелевшего Тергера  и
перешли его вброд у Белых камней, где в обычные - не такие засушливые годы -
можно было с успехом утопить целую армию.
   Здесь же Каббад велел остановиться, запастись  водой  и  отдохнуть  перед
завтрашним днем.
   Странным образом, командовал именно он,  и  Аддон  безропотно  подчинялся
кроткому прорицателю. Кайнен вообще  странно  себя  чувствовал,  впервые  за
многие годы сняв шлем и доспехи со знаками отличия. Сейчас он был не  главой
клана Кай-ненов, не командиром крепости,  не  хранителем  Южного  рубежа,  а
всего лишь воином, странствующим в компании жреца.
   На нем были добротные, но ничем не примечательные доспехи. Его  плащ  был
прочен, но не красив, а шлем, сделанный еще кузнецом Ансеном,  -  сидел  как
влитой, но ни плюмажа, ни металлического гребня, ни причудливых украшений на
нем не было. Словом, никто не мог узнать  в  этом  воине  Аддона  Кайнена  -
одного из самых известных воителей Рамора.
   Наступила ночь. Было по-прежнему  жарко,  хотя  накануне  прошли  наконец
спасительные дожди и земля немного ожила. Застрекотали ночные  насекомые,  и
зашелестели невидимые в темноте мелкие животные.
   Странники развели небольшой костер на берегу Тергера, но  сами  старались
держаться подальше от огня. Лиц их почти не было  видно,  и  только  изредка
причудливые тени карабкались по людям,  уродуя  их  и  нарушая  естественные
пропорции.
   - О чем молчишь? - спросил Каббад.
   - Думаю...
   - Не секрет?
   - Вовсе нет.  Думаю  о  несправедливости.  О  трех  одиноких  стариках  в
заброшенном храме и о том, что я тоже, наверное, старею.  Понимаешь,  ритофо
двадцать тому назад я участвовал в сражении при Паднату  может, слышал - был
такой городок на берегу Тергера? Выше по течению.
   Прорицатель помотал головой. Нет, не слышал.
   - Ну теперь уже и не услышишь - стерли мы его с лица земли  в  первом  же
бою. Командовал нами некий Рия.  Молодой  еще  человек,  но  голова  у  него
блестела, как надраенный парадный щит, ни одного волоска. И не то  чтобы  он
был  такой  жестокий,  и  городишко  сопротивлялся  совсем  недолго,  мы   и
рассвирепеть как следует не успели... Только  вот  в  живых  там  никого  не
осталось. И храм. Я даже не помню сейчас, что это был за храм, но в нем  вот
точно так же никого не было. Стоял  он  на  самой  окраине,  и  служили  там
старики жрецы. Двое. По-моему.
   Каббад  молчал,  и  молчание   у   него,   по   обыкновению,   получалось
сочувственным, что располагало к дальнейшему откровению.
   - Какие-то они были всеми покинутые и  несчастные,  мне  бы  остановиться
хоть на мгновение, подумать. Но один из них цеплялся за дилорн  ах,  Каббад,
он ведь даже поднять его толком не мог, и руки тряслись от слабости, но я не
остановился... И совесть меня не мучила до вчерашнего дня. А теперь вот сижу
маюсь и никак не могу вспомнить, кому же был посвящен этот храм.
   (Зарево пожара. Тела, тела,  тела...  В  неестественных  позах,  в  самых
неожиданных местах - нанизанные на копья, пронзенные  стрелами,  обгоревшие,
разбившиеся, свисающие безвольно со стен. Среди мертвых - женщины,  старики.
Дети?! Разграбленный город, свалка бездомных вещей,  у  которых  больше  нет
хозяев. Глиняная игрушка  -  ярко  раскрашенная  рыбка  с  глуповато-веселой
мордочкой валяется у закопченной стены.  Чья-то  рука  в  бурых  и  засохших
потеках крови подбирает ее...
   Да что же это за наваждение?!)
   - Грезятся мне все время сожженные города, - сказал Аддон внезапно. - А я
даже боюсь тебя спрашивать,  к  чему  это.  Уже  рассказал  про  сны.  А  ты
истолковал. Мне бы тебя внимательно послушать, а  я,  дурак,  все  к  смерти
готовился, письма прощальные писал. Нет чтобы о жене подумать...
   Лучше давай поговорим о чем-нибудь другом.
   - Давай, - согласился прорицатель.
   - Иногда мне кажется... - начал Аддон.
   - Последнее время тебе все чаще что-то  кажется,  -  невозмутимо  заметил
Каббад, устраиваясь поудобнее на своем плаще.
   - Возможно, - еще невозмутимее согласился Кайнен. - Так вот, мне кажется,
что ты не только, в отличие от Баадера, веришь в существование Глагирия,  но
и, в отличие от меня, знаешь, где он живет.
   Ответа он так и не дождался.
   Прорицатель уже крепко спал, выводя носом сложные рулады.
   Или делал вид, что крепко спал.

2

   В горах было прохладнее, и кони бодрее цокали копытами по тропе,  выбитой
в камнях в незапамятные времена.
   - Мы как-то странно едем.
   - Не сворачивай с тропинки.
   - Здесь развилка.
   - Нам - прямо.
   - Вчера ты заснул, так и не ответив мне: ты знаешь, куда мы едем?
   - Лучше следи за дорогой. Очень узенькая тропинка, и камни так и  норовят
осыпаться. Видимо, недавно был обвал.
   - Когда я заговаривал с тобой  об  Эрвоссе  Глагирии,  ты  даже  виду  не
подавал, что тебе известно о нем  нечто  большее,  чем  просто  легенды  или
слухи.
   - Здесь нужно повернуть налево и вверх, вон до того обломка скалы.
   - Не заговаривай мне зубы, я жду объяснений.
   - Мы  не  в  крепости,  Кайнен.  Здесь  я  твой  спутник  и  друг,  а  не
подчиненный. И ты услышишь только то, что я сочту нужным тебе рассказать.  И
только тогда, когда сочту нужным.  Теперь  сворачивай  направо.  И  придержи
коня. Тут очень сложный и опасный участок.
   (Время пришло, и Он знает об этом. Остальные суетятся, им не  до  прошлых
распрей, оттого так легко дышать и двигаться. Забытые  ощущения,  прекрасные
ощущения. А может, у них просто не хватает сил? Страх губит, а на их месте я
бы сейчас очень боялся.  Кто  знает,  как  поведет  себя  Мститель?  Они  не
застигнут его врасплох - он предупрежден,  а  значит,  вооружен.  Предыдущий
опыт весьма печален, но это очень полезный опыт. Понимают ли они, что в мире
все переменилось?
   Их потрясла гибель Нулагана-Кровососа, но  ведь  ничего  не  слышно  и  о
Падальщике. А это только начало...)
   - Все рушится, - глухо сказал Аддон. - Все не  так.  Либина  умерла,  Руф
погиб, Уна уехала. Я не верю Килиану, хотя и не имею права осуждать  его.  И
все же не могу представить, что на самом деле произошло  тогда  между  моими
мальчиками, что один из них не вернулся домой.
   - Между твоим мальчиком и тем, кого ты  назвал  Руфом,  -  жестко  сказал
Каббад. Аддон вздрогнул.
   - Кстати, теперь уже можно спросить, почему ты выбрал для него это имя?
   - Отец всегда говорил, что хотел бы назвать меня Руфом, но мать  настояла
на имени Аддон. Мечтал сделать ему приятное и назвать Руфом своего сына,  но
Либина умолила дать мальчику имя Килиан. Такая вот хорошая семейная традиция
не называть сыновей... А когда мы увидели Его, то - ты помнишь -  я  взгляда
не мог отвести: так хорош, так силен, так  красив.  Имя  напрашивалось  само
собой.
   - Теперь понятно. - В голосе Каббада послышалась улыбка.
   Он помолчал, затем заговорил тихо и серьезно, и Аддон удивился тому,  что
прорицатель едет впереди него, а  слова  так  отчетливо  слышны  в  замершем
воздухе.
   - Я веду себя непривычно, иначе, и тебе это  неприятно,  друг  Кайнен.  Я
меняюсь слишком внезапно, и ты подспудно боишься, что я изменюсь  настолько,
что ты потеряешь и меня. А я последний из твоих родных и близких.
   Поверь, Аддон, мне искренне жаль - но ты прав. Со смертью Либины  и  Руфа
изменились мы все. Никогда больше не  будет  прежнего  Килиана,  и  неважно,
виновен он в смерти того, кого считал братом, или не виновен. Не вернется  к
нам влюбленная, веселая  девочка  Уна:  в  скором  времени  мы  будем  низко
кланяться великой царице Газарры, и у этой царицы  будут  холодные  глаза  и
опустошенная душа. Не останется и хорошо знакомого и  любимого  мною  Аддона
Кайнена - счастливого мужа и отца, который хотел, чтобы весь мир вокруг него
был таким же радостным и  светлым,  как  его  жизнь.  Не  отыщется  места  и
прорицателю  Каббаду  -  самому  плохому  прорицателю,  что   всегда   жалел
жертвенных ягнят и не слишком верил в милосердие богов, которым служил.  Это
очень печально, но мы не в силах изменить грядущее.
   Никто не в силах. Поэтому чаще  всего  стараются  переделать  собственное
прошлое...
   Позже Кайнен никак не мог понять, ехали они тогда или остановились,  день
это был или ночь, жара или холод, - да и неважно все это. То, что он услышал
от Каббада, перевернуло его сознание. Ему было бы гораздо проще считать, что
старый прорицатель разыгрывает его, либо окончательно обезумел, либо...
   Если бы он услышал все от кого-нибудь другого, то не поверил бы. От  кого
угодно, только не от Каббада - человека, не верившего в богов.
   Точнее - не доверявшего богам.
   Аддон знал, что  все  сказанное  Каббадом  -  правда,  от  первого  и  до
последнего слова.
   Это было страшно, неимоверно страшно - жить в мире,  где  возможна  такая
правда, но вместе с иссушающим душу страхом  Кайнен  почувствовал  внезапное
облегчение.

3

   - Ты никогда не задумывался о том, отчего  наши  легенды  так  отрывочны,
запутанны, сложны и противоречивы? Отчего рассказы жрецов Ягмы  зачастую  не
совпадают с историями, которые ты можешь услышать от служителей Суфадонексы?
Тебя не поразило,  что  в  центре  Ирруана  стоит  заброшенный  храм  богини
плодородия - богини,  которой  не  служат,  будто  бы  это  негласно  кем-то
запрещено?
   Все дело  в  том,  что  Эрби  не  только  дарует  урожаи,  она  еще  учит
милосердию. А ты не замечал, что именно милосердия маловато в наши дни?
   По порядку? Хорошо, я попытаюсь...
   Когда-то Рамор был велик и простирался далеко за  хребет  Чегушхе.  И  на
другом  берегу  моря  Лулан  тоже   лежали   земли   Рамора,   где   правили
многочисленные боги.
   Это были коварные и жестокие существа. Ведь нынешние легенды скрывают  от
людей правду об их происхождении и о том, как они жили и  как  распоряжались
миром, который так верил им.
   Говорят, что некогда сюда  обратил  свой  благосклонный  взор  всемогущий
Югран, повелевающий всеми пространствами, сколько их ни есть. И сверкающие в
ночном небе звезды - это вовсе не глаза небес, а солнца, которые Югран зажег
над теми мирами, что некогда создал. Ты не слышал о нем и не слышал о других
мирах? Ты не одинок, Аддон. Наши боги не любят упоминать о том, кто  во  сто
крат сильнее и мудрее их, а потому не слишком жалуют тех, кто помнит...
   Итак, Югран обратил свой взор в эту часть  бесконечного  пространства  и,
играя, забавы ради, создал нашу обитель. Он зажег над ней благодатное солнце
и населил мир малыми богами. Вот как началась эта история.
   Первыми в мир Рамора  вступили  бог  света  Луранудак  и  податель  жизни
Лафемос, появившийся на свет из дыхания Юграна уже мудрым  старцем.  Лафемос
взял в жены вылепленную Юграном прекрасную Лоэмаль - плоть земную, и  от  их
союза родились многочисленные сыновья и дочери: огненный  Ажданиока,  хозяин
вод Улькабал, бог земли Тетареоф, прелестная  Эрби,  грозный  Суфадонекса  и
мрачный Ягма. - . Но были и другие, несправедливо забытые, преданные  своими
возлюбленными, те, о которых нынче не поют песен и не слагают преданий.  Был
Ратам - мудрец и философ, давший первым людям знания
   Липерна - врачевавшая всех и не ведавшая вражды ни  к  кому   юная  Аоло,
знавшая все о любви и ненависти, и Аддонай - прекрасный, как утренняя  заря,
музыкант, прорицатель и воин. Это он сочинил первую  песню,  что  прозвучала
под нашим небом.
   Твое имя, Аддон, переводится с Забытого Языка  как  "маленький  Аддонай",
что означало прежде посвящение этому богу.
   И еще был Каббадай - бог справедливости и боли...
   Мир между богами существовал лишь до тех пор, пока  Ягма,  Суфадонекса  и
Каббадай не возжелали взять в жены благодатную Эрби. Она  давно  уже  любила
Каббадая,  и  они  заключили  брак,  который  освятил  своим  благословением
Лафемос.
   Разгневанный Ягма удалился в подз