и  разрешения   проповедовать-то   нет!   Обычный
самозванец, каких в горах великое множество. Ходят, народ  морочат.  А
свои хрустальные четки он украл у такого же  несчастного,  как  бедный
гадальщик.

    - Я тоже подумал было, что это - сюгэндзя,  -  сказал  Юкинари.  -
Свалился с горы, да еще...

    Юноша замолчал - сообразил, что незачем посторонним  знать,  монах
решал недоразумение с оборотнем, принявшим облик госпожи  кошки.  Этот
приятный старый господин Отомо Мунэюки с  внуком  и  внучкой  приехали
сюда из Хэйана провести дни удаления,  потому  что  трудно  найти  для
очистительного затворничества более  подходящее  место.  И  ничуть  не
огорчился, когда в последний день уединения целая компания попросилась
на ночлег. История с оборотнем  ему  вряд  ли  понравилась  бы.  Да  и
неизвестно, кому он мог бы по секрету рассказать ее в Хэйане.

    Юкинари уже успел обменяться с внучкой господина Отомо стихами - и
стихи внушали надежду на более близкое знакомство.

    - Вполне может статься, что этот монах  -  сюгендзя,  господин,  -
поняв, почему замолчал Юкинари, вставил Кэнске. - Полюбуйтесь, как  он
расхаживает - с голыми руками! Не иначе, горные отшельники научили его
стоять под ледяным водопадом! Встречал я таких...

    - Скажи лучше - охотился  ты  за  такими,  -  усмехнулся  господин
Отомо. - Ты ведь старый воин - и вполне может оказаться, что ты был  в
тех  отрядах,  которые  охотились  за  ямабуси.  Ведь  и  они,  и   их
разлюбезные ученики сюгэндзя - вне закона, было бы вам  это  известно,
молодые люди. Время от времени  государственный  совет  вспоминает  об
этом. Но вам лучше знать, как сейчас настроены во дворце по  отношению
к горным отшельникам, господин Фудзивара, поскольку вы - придворный...

    - Я ничего плохого не скажу о Спящих-в-горах, - отвечал  Нарихира,
- хотя бы потому, что мой предок,  Фудзивара  Накаморо,  вынужден  был
скрываться со своими людьми как раз в скитах горных  отшельников...  И
было бы непристойно с моей стороны проявлять неблагодарность.

    -  Примите  мои  извинения,  господин  Фудзивара,  -  сухо  сказал
господин  Отомо.  Действительно   -   нехорошо   было   напоминать   о
высокородном мятежнике.

    Бэнкей тем временем мысленно взывал к отцу-настоятелю.

    Очевидно,  старенький  настоятель,  которого   посещали   странные
озарения, в эту минуту мирно дремал - что случалось с ним  среди  бела
дня все чаще и чаще. И не мог подтвердить  Бэнкею,  что  это  странное
приключение - действительно один из шагов на том самом  Пути,  который
он пообещал монаху.

    Старший кэрай неодобрительно взглянул на господина Отомо.  Молодой
приятель Минамото Юкинари старшему кэраю нравился,  а  этот  старик  -
нет.

    - И давно прошли те времена, когда можно было послать  вооруженный
отряд и выловить всех сюгэндзя в окрестностях, господин,  -  обратился
он к Отомо Мунэюки, не вставая с корточек. -  Они  живут  общинами,  а
командуют ими старые и опытные ямабуси. Спящие-в-горах знают  и  умеют
такое, что нам и не снилось. И еще старики говорят, что их учат  своим
хитрым штучкам тэнгу.

    - Перестань, Кэнске, - одернул его  Юкинари,  довольный,  впрочем,
что кэрай  возразил  господину  Отомо.  Тот  был  всего-навсего  дедом
хорошенькой внучки, а Нарихира - давним приятелем, обещавшем к тому же
позаботиться о карьере Юкинари. - Послушать деревенских стариков - так
все ямабуси на самом деле люди-вороны.

    - Простите, господин, мою глупую болтовню, - отвечал Кэнске.  -  А
все-таки тэнгу с горными отшельниками заодно.

    Молодой человек, внук  господина  Отомо,  лишь  молча  смотрел  на
Бэнкея. Меча при нем не было, да и сомневался  монах,  что  изнеженный
горожанин сможет нанести хороший удар.

    - Плесни ему в лицо водой, Кэнске, - приказал Фудзивара  Нарихира.
- Мы так все утро простоим, охраняя этого негодного монаха.

    - Фальшивого монаха! - поправил  господин  Отомо.  -  Не  понимаю,
зачем эти нежности с гнусным убийцей!

    - По-моему, он уже пришел в себя, господа! - воскликнул Кэнске.  -
Его ресницы и веки вздрагивают!

    - Так помоги ему подняться на ноги, - велел Нарихира. - Пусть  сам
идет к повозке!

    Кэнске махнул рукой одному из кэраев,  что  почтительно  стояли  в
стороне, и вдвоем они подняли Бэнкея.

    Едва оказавшись на ногах, он чуть было не  полетел  носом  вперед.
Тогда Бэнкей наконец посмотрел, что за тяжесть  болтается  у  него  на
груди.

    И монаху чуть не сделалось дурно.

    На него смотрели злобные глаза желтобрового гадальщика.

    Прошло страшное мгновение, прежде  чем  Бэнкей  сообразил,  в  чем
дело.

    Голова Рокуро-Куби вцепилась зубами в монашеское оплечье  -  кэса.
То ли гадальщик целил в горло, да промахнулся,  то  ли  это  случилось
как-то иначе - Бэнкей вспомнить не мог. Страшная голова,  чьи  челюсти
сомкнулись намертво, повисла на холщовом  кэса,  как  тяжелый  камень,
прихватив сквозь холст еще и рясу.

    Как ни странно, эта встряска многое прояснила.

    Бэнкей понял: его обвинили в убийстве гадальщика - с точки  зрения
молодых  господ,  вполне  безобидного  старого  бродячего  гадальшика,
благодаря которому они провели ночь в такой приятной усадьбе.

    Кто-то из кэраев мог, обнаружив  утром,  что  снег  поблизости  от
усадьбы  истоптан  и  окровавлен,  обойти  окрестности  дозором  -   и
обнаружить обезглавленный труп в  яме.  А  потом  нашли  лежащего  без
чувств и памяти монаха, на кэса у которого повисла мертвая голова. Что
еще могли предположить эти люди? Да только то, что монах с гадальщиком
чего-то не поделили, и монах, как более сильный и  ловкий,  исхитрился
снести гадальщику голову с плеч. Или  же  гадальщик  знал  про  монаха
что-то скверное и пообещал рассказать это молодым господам...

    Конечно, разумный человек  сразу  же  задаст  вопрос:  а  где  тот
клинок, которым монах отсек голову гадальщику? И ему ответят -  трудно
ли забросить клинок в сугробы? Не раскапывать же теперь  весь  снег  в
окрестностях!

    Вопрос же о том, как отрубленная голова оказалась висящей на кэса,
никто и задавать бы не стал. Всем известно -  если  человек,  погибая,
всю свою вылетающую из тела душу вложит в  одно-единственное  желание,
то оно и сбудется.  Если  гадальщик  перед  смертью  яростно  возжелал
мести, а монах, совершив убийство, скажем,  нагнулся  над  трупом,  то
голова могла последним предсмертным  усилием  подпрыгнуть  и  сомкнуть
зубы на кэса. Такие случаи бывали, и ничего чудесного в этом никто  не
видел.

    - Кто ты  такой,  монах?  Откуда  ты  взялся?  -  властно  спросил
Фудзивара Нарихира.

    Бэнкей ничего не ответил.

    Он мог бы сослаться на  отца-настоятеля  -  и  Нарихира  с  полным
основанием назвал бы  его  лжецом.  Пробыв  какое-то  время  в  горном
монастыре, он ни разу не встретился там с  Бэнкеем.  И  как  объяснить
молодому человеку, что накануне наступления Нового  года  монах  вдруг
покидает свой монастырь, тайно идет по следу  путешественников,  ночью
подкрадывается к расположенной в стороне от дороги усадьбе?

    Умнее всего было сейчас просто молчать.

    Бэнкею приходилось убегать из плена. Он знал, как нужно  напрягать
мышцы, чтобы они стали больше в  тот  миг,  когда  на  них  затягивают
веревки. Он знал, как увеличивать подвижность рук и  ног  в  суставах.
Старший  кэрай  был  прав  -  ямабуси  многому  его  научили.   И   он
действительно стоял под ледяным водопадом.

    Он не сомневался, что при необходимости найдет способ удрать.

    Но сделать этого он никак не мог.

    Бэнкей не знал, что произошло с того мгновения, как в нем внезапно
проснулась спасительная  сила  Пламенного  меча  Фудо-ме,  до  другого
мгновения - когда его, уже при свете наступившего  дня,  обнаружили  в
пустом  водоеме.  Он  не  понимал,  почему  кровожадные   Рокуро-Кубо,
очевидно, столкнувшие его в водоем, не  кинулись  туда  за  ним  и  не
загрызли его. Конечно, это было бы с их стороны невероятной глупостью,
но разъяренные чудовища теряли способность рассуждать разумно, это  он
видел своими глазами.

    Первое, что пришло в голову Бэнкею, - Рокуро-Кубо кто-то  спугнул.
Но, в таком случае, жизнь этого  человека  под  угрозой.  Людоедам  не
удалось сразу, как только головы воссоединились с телами, расправиться
с Бэнкеем - за него вступились Фудзивара Нарихира и Минамото  Юкинари.
Но насчет Бэнкея  людоеды  спокойны:  во-первых,  еще  сутки-другие  в
дороге - и они сдадут его властям в Хэйане, а во-вторых, даже если  он
попытается сейчас рассказать про ночное побоище с Рокуро-Кубо, кто ему
поверит? Скажут, что  он  пытается  уйти  от  грозящего  наказания  за
убийство гадальщика, и только.

    Все эти печальные вещи монах обдумывал, как бы не  слыша  вопросов
Фудзивара Нарихира. Он молчал - и только. Наконец молодому придворному
надоел этот нелепый допрос, и он  велел  кэраям  запихнуть  связанного
монаха в повозку.

    Краем глаза Бэнкей увидел, как садится в маленькие носилки Норико,
прижимая к груди трехцветную кошку. На голову она,  как  полагается  в
пути, накинула подол верхнего платья, совершенно скрыв лицо.

    Господин Отамо и его  сердитый  внучек  покосились  на  девушку  с
кошкой и как-то странно переглянулись.

    Кошка!

    Вот кто мог что-то знать про ночные события.

    Бэнкею не приходилось иметь дела с оборотнями - ни  добрыми  и  ни
злыми. Он не понимал, кому и зачем потребовалось перекидываться редким
и дорогостоящим зверьком. Но кошка навела его на след Рокуро-Куби.

    Уж не она ли захотела подвести монаха под серьезные неприятности?

    Но  зачем  кошке-оборотню  губить  монаха,  которого  она  увидела
впервые в жизни?... Впервые ли?..

    * * *

    Бэнкей ехал в повозке, как придворный  аристократ,  с  той  только
разницей, что его связали по рукам и ногам. Кэнске, забинтовавший  ему
рассеченную  при  падении  голову,  покормил  его  с   рук.   И   даже
осведомился, не доставить ли монаха в кусты для удовлетворения  нужды.
Так что путешествие было по-своему комфортабельным. Если бы только  не
тяжелая мертвая голова, которую не смогли отцепить от кэса  и  уложили
Бэнкею  на  грудь.  Голова-то  и  была  главным  доказательством   его
преступления.

    На ночь путешественники остановились на постоялом дворе, а  Бэнкея
оставили в повозке, укрыв его потеплее. До Хэйана было  уже  недалеко.
Прекрасная столица была выстроена в окруженной горами долине -  и  там
уже начиналась весна. Так что здоровью Бэнкея ничего не угрожало.

    Он лежал в темноте и читал про себя священные сутры, когда услышал
странный шум на крыше повозки.

    Монах прикинул - час Крысы, пожалуй, уже кончился и наступает  час
Быка, прескверный час, весьма подходящий для всякой нечисти.

    Нечего было долго гадать, что это такое - Рокуро-Куби, дождавшись,
пока все заснут, прислали сюда свои кусачие головы. У них  хватило  бы
злобной глупости загрызть связанного человека, лежащего без движения в
повозке. А о том, как объяснить это жуткое происшествие  утром,  никто
из них, скорее всего, и не задумается.

    На крыше повозки шла какая-то  странная  возня.  Возможно,  четыре
летающие  головы  проводили  последнее  совещание.  А  может,   кто-то
пробегал поблизости, мог их ненароком заметить, и они затаились.

    Бэнкей вспомнил, как тот из Рокуро-Куби, что был погонщиком быков,
уговаривал свиту Фудзивара Нарихира поставить обе повозки вместе  и  -
подальше от жилого дома. Уголок он, видите  ли,  усмотрел  там  вполне
безопасный - ворам, если они задумают поживиться  богатыми  циновками,
будет не добраться до повозок, чем-то таким тяжелым загороженных.  Чем
- монах - не видел и не понял.

    Слушая шорох, он усмехнулся - проникнуть в повозку, не  имея  рук,
им было трудновато, вот разве что боднуть с разлета  тяжелые  циновки,
которыми  настоящий,  служивший  Фудзивара  Нарихира  погонщик   быков
тщательно занавесил вход.

    Монах поерзал, устраиваясь удобнее, и подтянул колени к животу. Он
мог сейчас встретить  первую  пробившуюся  в  повозку  летучую  голову
резким ударом обеих ног. И заорать во всю глотку.

    Если Рокуро-Куби, будучи хозяевами уединенной усадьбы, исхитрились
попотчевать сонным зельем своих гостей, то на постоялом дворе  доступа
к горшкам и мискам никто из них не имел.  Возможно,  они,  готовясь  к
ночному вылету, добавили чего-то этакого в пищу своим сотрапезникам  -
Фудзивара  Нарихира  и  Минамото  Юкинари.  Но  усыпить  всех   прочих
постояльцев они не могли - разве что знали какие-то  особенно  сильные
заклинания. Так что на вопль монаха  вполне  мог  сбежаться  народ.  И
найти  сбитую  голову  кого-то  из   Рокуро-Куби!   В   дополнение   к
отвратительной желтобровой роже фальшивого гадальщика...

    Разумеется, голова быстро очухается от удара, но если  разбить  ее
злобное лицо в кровь, если нанести  еще  один  удар  -  возможно,  она
утратит зрение и, подскочив, начнет метаться по тесной повозке, тычась
в стены. Это было бы неплохо - лишь бы не  ткнулась  сослепу  в  живое
тело. Хотя Кэнске  старательно,  со  знанием  дела  забинтовал  монаху
укушенную руку, на зубах Рокуро-Куби, очевидно, был какой-то особый яд
- рука подозрительно горела.

    Циновка с одного края приподнялась. Монах удивился - не зубами  же
вцепились в край три головы, чтобы пропустить  вовнутрь  четвертую.  И
перекатился на бок - потому, что, лежа на спине, мог  нанести  удар  в
середину циновки, а никак не в нижний угол.

    Он не столько увидел, сколько  почувствовал  проникшую  в  повозку
голову. Казалось бы, он услышал лишь  шорох,  ощутил  лишь  прохладный
воздух - и все же он знал, что находится в повозке не один.

    Голова молчала, не дыша. Молчал и Бэнкей, ожидая.

    И тут циновка опять зашуршала.

    Вся компания Рокуро-Куби была тут сейчас Бэнкею ни к  чему.  Помог
бы  Дзидзо-сама   справиться   связанному   монаху   не   оберегаемому
девятиполосной решеткой, хоть с одной головой!

    Не дожидаясь, пока к нему пожалуют другие  летучие  гости,  Бэнкей
резко распрямился - и с такой силой, что подпрыгнул на дне  повозки  и
пролетел чуть ли не целый сяку ногами вперед.

    - Ты что  же  это  брыкаешься,  старый  разбойник?  -  услышал  он
знакомый, исполненный веселой обиды голос. - Этак и без носа  остаться
недолго! Кто же меня без носа в стаю пустит?

    Бэнкей усмехнулся.

    - Развяжи-ка меня, - попросил он. - И никакой я тебе не разбойник.

    - Твое благочестие вне  сомнений,  -  сказал  тэнгу,  окончательно
забравшись в повозку. -  Только  вот  как  сражался  ты  с  красавицей
Рокуро-Куби? Ты же вынужден был смотреть ей в лицо! Не дергайся, а  то
порежу... Ого, вот это украшение! На память, что ли, подарили?

    Щелкнув по носу мертвую голову, откуда-то из перьев он достал  нож
и осторожно перепилил мохнатый узел между запястьями монаха.

    - Где кошка? - первым делом спросил Бэнкей.

    -  Из-за  кошки-то  я  и  задержался,  -   буркнул   Остронос.   -
Отец-настоятель был так занят всякими церемониями, что я просто не мог
до него добраться. Пришлось мне  ее  кормить-поить,  пока  не  выдался
случай застать его одного в келье. Тогда я и поскребся в окошко.

    - Что велел передать  мне  отец-настоятель?  -  сразу  же  оставив
всякое беспокойство о кошке, поинтересовался монах.

    -  Отец-настоятель-то  и  сказал  мне,  что   ты   схлестнулся   с
Рокуро-Куби... - и тут тэнгу призадумался. - Передать  он  тебе  велел
три слова, но сказал их так, что поди разбери!

    -  А  повторить  ты  их  можешь?  -  растирая  запястья,   спросил
наполовину освобожденный монах.

    - Я попробую сказать их так, как сказал он сам, - тэнгу помолчал и
действительно  произнес   три   слова,   отделяя   одно   от   другого
выразительными паузами: - Отступить - нельзя - преследовать.

    - Это очень любопытно... - пробормотал монах. - А ну-ка,  вспомни,
может, отец настоятель высказался чуточку иначе?

    И  монах  изменил  паузы  между  словами,  так   что   получилось:
"Отступить нельзя - преследовать".

    - Нет, - твердо возразил тэнгу, возясь с веревкой на ногах Бэнкея.
- Этого смысла он в слова не вкладывал.

    - Может быть, "Отступить - нельзя преследовать"? - монах попытался
в темноте поймать взгляд тэнгу, но круглые черные глаза  в  золотистых
птичьих ободках как бы растворились во мраке.

    Тогда Бэнкей задумался.

    Он попросился в монастырь к  старенькому  настоятелю  потому,  что
тот, как говорили, мог каждого человека направить по его Пути. Он  дал
обет повиновения. Но, позвольте, чему же тут повиноваться?

    - Ну что, Бэнкей, собираешься ты вылезать из повозки, или тебе тут
жить полюбилось? - осведомился тэнгу. - Я весь день  крался  за  тобой
следом и проклинал этих быков! Медленнее только улитка ползает.

    Бэнкей ощупал свои ноги.

    - Похоже,  что  меня  усердно  обдирали  чьи-то  острые  когти,  -
удивленно сказал он. - Что бы это такое могло быть?

    - Я побывал там, где ты воевал с Рокуро-Куби. Это просто  колючки,
- успокоил его Остронос. - Ты ослаб?

    В голосе насмешника-тэнгу было неожиданное сочувствие.

    - Нет, - мрачно возразил Бэнкей. - Погоди.  Сейчас  я  соберусь  с
духом. Где там у нас восток?

    - Вот, - и тэнгу безошибочно указал крылом направление.

    Бэнкей сел лицом к востоку и соединил перед собой руки  -  большие
пальцы вместе, мизинцы вместе, а остальные - в сложном переплетении.

    Остронос помолчал, ожидая, пока пальцы  напрягутся  и  расслабятся
нужное количество раз.

    - Одного меня тебе, как видно, мало, - заметил  он,  когда  Бэнкей
опустил руки на колени. - Ты  хочешь  создать  еще  одного  крошечного
тэнгу. Разве ты не знал? Они возникают  у  ямабуси  и  сюгендзя  между
сложенными пальцами!

    И Остронос негромко рассмеялся.

    Иногда Бэнкею сразу не  удавалось  понять,  говорит  тэнгу  что-то
дельное, или  пересказывает  забавные  глупости,  которых  набрался  в
темном народе.

    - На сей раз не возник, - отшутился Бэнкей. - Ну-ка,  посторонись,
а то мне тут не выбраться.

    Монах был крупного сложения,  на  привередливый  взгляд  городских
щеголей даже полноват. Но это был не жир, которым действительно  легко
обрасти за годы безмятежной монастырской жизни,  а  мощные  и  гладкие
мышцы, объемные от рождения, а не от хорошей пищи.

    Бэнкей и Остронос выбрались  из  разукрашенной  повозки  Фудзивара
Нарихира. Монах прихватил с собой и обрывки веревок - чтобы  ввергнуть
путешественников в пущее недоумение.

    Оказалось, что повозка стоит в самом углу двора, и чтобы  вытащить
ее, придется просить хозяев других повозок, чтобы они велели  оттащить
свои экипажи в сторонку. На  постоялом  дворе  оказалось  и  несколько
столичных жителей, путешествовавших не менее роскошно,  чем  Фудзивара
Нарихира.

    - Не хочешь ли ты избавиться от этого сокровища? - поинтересовался
Остронос. - Если ты думаешь, что окрестные жители  придут  в  восторг,
увидев монаха с такой штукой на кэса, то ошибаешься. Первым  делом  на
тебя донесут властям.

    - От него можно избавиться только вместе с кэса, - буркнул Бэнкей.
- Давай-ка сперва отсюда выберемся.

    - Перенести тебя через изгородь? - спросил  тэнгу.  Далеко  унести
Бэнкея он не мог, да это и не требовалось.

    - Тихо! - шепнул Бэнкей. - Сюда кто-то спешит. Ну-ка...

    Они затаились, присев на корточки, за повозкой.

    -  Почтенный  наставник!  -  послышался  взволнованный  шепот.   -
Отзовитесь, благочестивый наставник! Я не знаю, в каком вы экипаже!

    - Девичий голос, и весьма, весьма благозвучный, -  ехидно  заметил
тэнгу. - Что же ответит глубокоуважаемый и праведный наставник?

    - По-моему, это Норико...  -  Бэнкей  осторожно  выглянул,  но  не
увидел решительно никого. - Надо убедиться...

    - Я должна сказать