оборотня  им  будет
больше пользы, чем от обычной кошки, пусть даже трехцветной.

    Бэнкей задумался.

    -  Не  хочешь  ли  ты  сказать,  что  отец-настоятель,  говоря  об
опасности, имел в виду вовсе не кошку?

    - Трудно сказать, монах. Он почуял дыхание иного мира, вот  что...
Но от оборотня не исходит зла. Стало быть, зло их ждет впереди,  -  на
редкость серьезно для тэнгу сказал  Остронос.  -  Поэтому  давай  сюда
кошку. Ты вот сердишься на меня, а я знаю, что, обманув  тебя,  сделал
доброе дело. Ступай следом за молодыми господами. А я понесу  кошку  в
монастырь. Когда-нибудь отец-настоятель подарит ее знатному  паломнику
или паломнице, и ответный дар пойдет на пользу монастырю. Видишь,  как
все хорошо складывается?

    - Кто поручится, что ты и сейчас меня не  обманываешь?  -  спросил
Бэнкей, хотя и сам видел - поручиться некому.

    - Да никто, - усмехнулся тэнгу. - Но ты поразмысли - что случится,
если я сейчас над тобой подшутил, в носилках - обычная  кошка,  а  это
существо - оборотень? Случится лишь то, что ты несколько  дней  будешь
идти следом за молодыми господами, проявляя всяческую бдительность,  а
потом исхитришься и выкрадешь у них ни в чем не повинную  зверюшку!  И
будешь читать над ней все известные тебе заклинания без всякого проку!

    Тэнгу расхохотался - и громовому хохоту вторили треском деревья.

    - Хорошо, - сказал Бэнкей. - Я допускаю, что  ты  в  конце  концов
сказал мне правду. Неси  кошку  в  монастырь,  а  я  пойду  следом  за
молодыми господами. Если это все - обычная шутка тэнгу, ты не дашь  ей
зайти чересчур далеко.

    Он отодвинул заступившего ему путь Остроноса и двинулся  по  тропе
вниз.

    -  Берегись,  -  негромко  сказал   вслед   Остронос.   -   Я   не
отец-настоятель, но опасность чую. Ты еще скажешь мне спасибо  за  то,
что я оставил молодым господам оборотня.

    - Возможно, - отвечал, не оборачиваясь, Бэнкей. Все-таки он был  в
обиде на тэнгу.

    * * *

    Пока монах и тэнгу пререкались, повозка  успела  укатить  довольно
далеко, да и носильщики, которых хорошо покормили в  монастыре,  бодро
тащили по притоптанному снегу маленькие носилки с  Норико  и  госпожой
кошкой. Снова спустившись в узкую долину, Бэнкей увидел лишь следы  от
обутых в такие же, как у него, варадзи ног, колес и копыт.

    Ходить он умел быстро, пожалуй, даже побыстрее хорошего  погонщика
быков. И не сомневался, что  запросто  догонит  молодых  господ  с  их
свитой. Но монаху после того, как он вмешался в историю  с  оборотнем,
вовсе не хотелось попадаться им на глаза. Чего  доброго,  оба  молодых
господина и опытный старший кэрай решили бы, что и он,  монах,  как-то
связан с нечистью.  Поскольку  бывали  случаи,  когда  старый  барсук,
перекинувшись монахом, морочил добрым  людям  голову.  Бэнкей  понимал
толк в хорошей драке, но слишком уж много кэраев сопровождало Минамото
Юкинари, и это были бойцы из северных провинций, где  не  прекращались
схватки с варварами, а не изнеженная столичной жизнью свита  Фудзивара
Нарихира. Ту Бэнкей вообще в расчет не принимал.

    Он решил следить за путешественниками  издали  в  течение  дня,  а
ночью  подобраться  к  ним  поближе,  поскольку  силы  всякой  нечисти
ограничены часами темноты.

    В дороге Бэнкей не скучал - он повторял сутры,  которые  заучил  с
таким трудом, с полным основанием считая, что  в  его  годы  это  было
равносильно воинскому подвигу. Не умея читать,  он  мог  запомнить  их
лишь с чужого голоса и должен был постоянно освежать в памяти, дабы не
опозориться перед  более  или  менее  сведущим  в  священных  писаниях
человеком.

    Это благочестивое занятие  помогло  ему  скоротать  короткий  день
пути. А ближе к вечеру он повстречал бродячего гадальщика.

    Собственно говоря, Бэнкей не столкнулся с ним на дороге,  как  оно
обычно бывает, а за шиворот вытащил из-за толстого дерева.  И  устроил
ему строжайший допрос.

    - Приветствую тебя,  почтеннейший!  -  сказал  Бэнкей  скрюченному
старикашке. - Я-то сто ри прошел в поисках  гадальщика,  а  гадальшик,
едва меня завидев, прячется за самым толстенным  дубом,  какой  только
есть в округе!

    - Отпусти меня, благочестивый монах! - взмолился старикашка. - Что
тебе с меня взять? Денег у  меня  при  себе  немного,  едой  я  и  так
поделюсь!

    - Да ты, никак, за разбойника меня принял! - обрадовался Бэнкей. -
Ну, а я принял за разбойника тебя.

    И это было правдой.

    Бэнкей заприметил гадальщика издали, сквозь ветки,  приближаясь  к
повороту дороги, и даже подумал - а не встать ли за деревом самому? Он
знал повадки этой братии - привязываться к всякому  прохожему,  обещая
ему сундуки с золотом и покровительство самого государя, если прохожий
его, гадальщика, послушается. Денег Бэнкей с собой не  имел  вовсе,  а
слушать всякую чушь совершенно не желал.

    В какую-то минуту он понял, что и гадальщик  его  заметил.  Делать
нечего - Бэнкей со вздохом дошел до поворота.  И  тут  обнаружил,  что
никакого гадальщика нет, зато следы соломенных сандалий, сворачивая  с
тропы, уводят за толстое дерево.

    Бэнкей огляделся.

    Других свежих следов на снегу поблизости не было. Но  недавно  тут
проехали молодые господа - и не настигли ли их, вместо ночной нечисти,
вполне обыкновенные дорожные грабители? Тот, кто спрятался за деревом,
вполне мог из-за этого дерева напасть.

    Бэнкей остановился, как бы задумался, почесал в затылке, воткнул в
снег посох, положил рядом суму из холстины  и  уверенно  направился  в
кусты - как направляются туда по нужде. Сделав круг,  он  оказался  за
дубом, откуда и извлек гадальщика.

    - Какой из меня разбойник? - прошамкал старикашка. - Ты погляди на
меня - у меня и брови уж от старости пожелтели.

    - Брови у тебя пожелтели, это правда, - согласился Бэнкей, - и  на
вид тебе столько лет, как будто ты гадал еще самому Ямато Такэру.  Что
же ты в такие преклонные  годы  бродишь  по  дорогам,  да  еще  зимой?
Неужели нет у тебя внуков, чтобы кормили тебя и ухаживали за тобой?

    - Может, и есть, - подмигнул старикашка, - кто ж это может  знать?
Отпусти меня, монах, я пойду своей дорогой, а ты - своей!

    -  Деньгами  не  поделишься?  -  из  любопытства  спросил  Бэнкей,
шиворота, впрочем, из руки не выпуская. Ему все в этом  гадальщике  не
нравилось - и довольно новая, теплая одежда, явно с  чужого  плеча,  и
старательное шамканье, не говоря уж о дурацкой попытке  спрятаться  за
деревом.

    - Поделюсь, поделюсь!  -  решив,  что  все  дело  только  в  этом,
обрадовался старикашка. - Да отпусти же ты меня, благочестивый  монах,
чтобы я мог достать деньги!

    - Твои руки свободны, - возразил Бэнкей, таща за собой  гадальщика
к тому месту, где оставил суму и посох. - А что касается денег,  то  я
могу взять в виде пожертвования лишь деньги, заработанные честно. Если
же они попали к тебе неположенным путем - оставь их себе, и пусть  они
отягощают твою карму. Я дурных денег в свой монастырь не понесу.

    - Деньги я заработал честно - мне их заплатили молодые господа  за
хорошее гадание, - заявил  старикашка.  -  Я  посоветовал  им  сменить
направление пути. Так что возьми немного и ступай своим путем!

    - Это были двое молодых господ  в  красивой  повозке,  запряженной
рыжим быком с белыми  ногами?  -  уточнил  Бэнкей.  -  И  за  повозкой
следовали носилки?

    - Да, и  кэраи  вели  в  поводу  прекрасного  коня  цвета  метелок
тростника. Я поделюсь с тобой  этими  честно  заработанными  деньгами,
если ты меня отпустишь, - пообещал гадальщик.

    - Почему же ты спрятался от меня?

    - Я не хотел тебе гадать, - признался старик. - Если  вы,  монахи,
привяжетесь, то уж не отвертеться. А платить мне за гадание ты не стал
бы. Видишь ли, я тороплюсь  -  хочу  до  темноты  попасть  в  селение.
Неохота в такой холод ночевать в кумирне на перекрестке.

    - Раз так, то ступай, - позволил Бэнкей, отпуская шиворот.

    Старикашка с неожиданной прытью отскочил от монаха.

    И тут только Бэнкей ощутил неладное.

    Сперва легкой судорогой  свело  пальцы  рук  и  ног.  Потом  мелко
задрожало что-то в животе и сам собой подтянулся зад.

    А старикашка оскалил  крепкие  желтые  зубы,  издал  что-то  вроде
скрипучего "Х-хе! Хе-хе!.." и стал медленно пятиться.

    Бэнкей метнул в него посох. Острый конец того  монашеского  посоха
при нужде мог бы пробить и ворота,  особенно  если  не  новые,  а  уже
малость подгнившие. Старикашка увернулся.

    И тут на снег легли синие тени. Внезапно подкрался вечер.

    Фальшивый гадальщик сложил пальцы в хитроумную корзинку, набрал  в
грудь воздуха и резко выдохнул.

    Эти  приемы  Бэнкей  тоже  знал.  Перед  тем,  как  поселиться   в
монастыре,  он  обучался  у  горных  отшельников  -  ямабуси,  где   и
познакомился с тэнгу Остроносом.

    Нечисть собиралась с силой, а день уступал место ночи.

    - Фудо-ме... - прошептал Бэнкей, призывая на помощь Пылающий  меч.
Он соединил перед грудью руки. Это уже были не руки, а  пребывающий  в
ножнах меч карающего божества.

    - Фудо-ме! - позвал Бэнкей, призывая меч к действию. - Фудо-ме!

    Желтобровая нечисть,  стоявшая  напротив,  отшатнулась.  Тот,  кто
принял облик  старого  бродячего  гадальщика,  сбился  с  дыхания.  Но
наступающая тьма давала ему силу.

    Бэнкей внезапно сделал выпад вперед. И рассек правой рукой  воздух
слева направо. Следующим резким взмахом  он  прочертил  воздух  сверху
вниз. И увидел, как вспыхнули две серебристые полосы.

    Пока они не погасли, Бэнкей нанес по воздуху  новый  стремительный
удар слева  направо,  и  еще  один  сверху  вниз.  Линии,  не  угасая,
образовали первый квадрат решетки Кудзи-кири.

    - Фудо-ме! - ощущая свою  напряженную  ладонь  лезвием  священного
Пылающего меча, воскликнул Бэнкей. Главное было -  верить  и  наносить
столь быстрые удары, чтобы удержать свечение, пока не будет  выстроена
вся решетка из девяти полос, пяти продольных и четырех поперечных.

    Казалось, и мгновения не прошло - а  спасительная  и  дающая  силу
решетка Кудзи-кири уже висела в воздухе между монахом и нечистью.

    - Кудзи-госин-хо! - разрывая ее руками, крикнул Бэнкей. Теперь  он
был готов к схватке.

    Вот только сражаться было не  с  кем.  Пока  он  видел  серебряные
полосы решетки, и только их, фальшивый гадальщик бесследно исчез.

    Бэнкей молча соединил руки  перед  грудью,  пряча  в  воображаемые
ножны Пылающий меч Фудо-ме.

    Он еще мог разглядеть следы на снегу.  Пока  совсем  не  стемнело,
следовало разобраться, куда скрылась желтобровая нечисть.

    Бэнкей прищурился - следы растоптанных варадзи и днем-то не всегда
правильно указывали направление, а сейчас, в полумраке, и вовсе трудно
было  догадаться,  где  пятка,  а  где  носок.  Однако  Бэнкей,   таща
старикашку за шиворот, убедился, что нечисть весит немало. Вряд ли она
унеслась по воздуху, хотя ночью  всякое  могло  случиться.  Скорее  уж
кинулась прочь - туда, откуда взялась. Или засела в  кустах,  наблюдая
за оставшимся без противника монахом.

    Решетка Кудзи-кири служила ему,  как  и  всякому  начертавшему  ее
воину, надежной защитой. Но Бэнкей редко испытывал действие решетки  и
не знал, долго ли она будет его охранять. Поразмыслив, он взял суму  и
посох, сплюнул и зашагал прочь.  Пусть  желтобровая  нечисть  видит  -
монах не хочет с ней связываться и уходит  восвояси.  Тем  более,  что
где-то там, куда он уходит, есть небольшое селение, а  ночевать  лучше
под крышей, чем под кустом.

    Отойдя довольно далеко, Бэнкей остановился и прислушался.

    Решетка Кудзи-кири, давая силу, обостряла  впридачу  все  чувства.
Если нечисть кралась следом - Бэнкей увидел бы ее на  фоне  снега  или
услышал шаги. Ведь нечисть эта была из плоти, и никуда от  собственной
плоти деться не могла.

    Очевидно, фальшивый гадальщик  решил,  что  монах  не  станет  его
преследовать. Они схлестнулись, померялись силами - и  оба  отступили.
Монах пошел своей дорогой...

    Откуда  желтобровой  нечисти  было  знать,  что  Бэнкей  оберегает
путников? Сообщить ей это никто не мог. Припугнув его  настолько,  что
он пустил в ход девятиполосную решетку,  и  поглядев,  как  он  уходит
прочь, нечисть могла и успокоиться...

    Бэнкей, ступая по собственным следам, неторопливо пошел назад.

    Если фальшивый гадальщик посоветовал Фудзивара Нарихира и Минамото
Юкинари  изменить  направление  пути  -  значит,  он,  скорее   всего,
заманивал их в ловушку. Нужно было пойти по колесному следу туда,  где
путники собирались переждать несколько часов. Это был невинный  способ
обмануть судьбу - временно отказаться от опасного направления, заехать
куда-нибудь в тихое место, отдохнуть  и  потом  преспокойно  двигаться
туда,  куда  и  собирались.  Если  молодые   господа   встретились   с
гадальщиком уже под вечер - то они, очевидно, заночуют в  какой-нибудь
горной хижине, попросив пристанища у лесорубов.

    Зачем фальшивому гадальщику понадобилось заманивать столько  людей
в горы, Бэнкей, естественно, не знал. И очень пожалел, что рядом с ним
нет тэнгу.  Тот  в  свое  время  много  ему  рассказывал  про  повадки
людоедов-йикининки. Но те живут поодиночке и не делают себе запасов на
полгода вперед! Кем бы мог быть желтобровый старикашка?

    Он нашел место, где повозка свернула с дороги и покатила вверх  по
горной тропе. Нашел он и другое место - где она чуть не  опрокинулась.
Снег там был истоптан, как будто в нем возились драконы.  И,  наконец,
Бэнкей выбрался к небольшой усадьбе.

    Кэраи Минамото Юкинари  уже  хозяйничали  там  -  развели  костер,
кормили и поили лошадей. Воду они приносили откуда-то  из-за  усадьбы.
Бэнкей решил обойти ее, чтобы убедиться, что  никакая  нечисть  ее  не
окружила, да и заглянуть в окна не мешало бы.

    Он обнаружил небольшой бассейн, куда стекала по бамбуковым  трубам
вода из  ближнего  источника.  Бэнкей  удивился  -  лесорубы  вряд  ли
устроили себе такую роскошь. Усадьбу ставил для себя человек толковый,
очевидно, просто любитель уединенной жизни.

    Монах подкрался, разулся, бесшумно залез на помост крытой галереи,
окружавшей усадьбу, и заглянул в щели ситоми.

    Молодые господа сидели в главном  помещении  вокруг  жаровни.  Она
была вмурована  в  пол  комнаты  и  слабо  светилась.  Очевидно,  была
заполнена остывающим  древесным  углем.  В  углу  пристроился  старший
кэрай. За спиной  Нарихира  чинно  сидели  мужчины  из  его  свиты.  А
напротив молодых  господ  разглагольствовал,  улыбаясь,  благообразный
старик. Его Бэнкей видел впервые.

    Старик был в богатой, подбитой ватой одежде зимнего цвета -  цвета
алой вишни. Сидел он с большим достоинством  -  не  подоткнув  широкие
полы одеяния под колени, а раскинув их вокруг себя красивыми  волнами,
как принято в хорошем обществе. Бэнкей подвинулся -  и  увидел  ширму,
из-под которой  выбивалась  узорная  ткань.  Там,  за  ширмой,  сидела
женщина, и это была не Норико. Если бы Норико надела  такое  роскошное
платье с узорами, девушка была бы жестоко  наказана.  Даже  придворные
дамы невысокого ранга - и те не имели права на тканый узор.

    Вошел красивый юноша в шапке из прозрачного накрахмаленного шелка,
по виду - настоящий придворный. Он поклонился гостям, и старик  указал
ему, где сесть. Юноша грациозно опустился на узорную циновку и  достал
из-за пазухи маленькую благозвучную флейту-се.

    Нарихира и Юкинари улыбались  -  очевидно,  были  рады  приличному
обществу. Юкинари поглядывал в сторону  ширмы.  Нарихира,  как  зрелый
муж, обремененный тремя законными  женами  и  бесчисленными  подругами
среди придворных дам, не обращал внимание  на  края  узорных  рукавов,
выпущенных из-под ширмы с явным кокетством.

    Монах перебежал к другому ситоми, верхняя  створка  которого  была
суточку приоткрыта.

    Теперь он видел силуэт женщины за ширмой. Надо  признаться,  ворох
зимних одежд, наброшенных на плечи дамы, не делал ее  стройнее.  Подол
верхнего одеяния она накинула себе на голову, а сверху  надела  еще  и
широкополую шляпу, какие носят путешественницы и паломницы. Но волосы,
чтобы не спутались, она  перекинула  на  грудь,  и  они  черной  рекой
стекали на пол.

    Легкая судорога пальцев опять напомнила - ночная нечисть рядом!

    Бэнкей обошел усадьбу по галерее,  соскочил  наземь  и  обул  свои
соломенные варадзи. Возможно, где-то  поблизости  притаился  фальшивый
гадальщик.

    Кэраи  негромко  переговаривались,  устраиваясь  под  навесом   на
ночлег.

    Наступила ночь.

    * * *

    Бэнкей сидел на помосте, свесив ноги, и слушал  флейту.  Очевидно,
хозяин усадьбы знал, как принимать  знатных  гостей.  Флейта  умолкла,
стихли и голоса. Усадьба погрузилась в сон.

    Бэнкей внимательно  слушал  ночные  скрипы  и  шорохи.  Он  уловил
тяжелые шаги в глубине усадьбы. Затем послышались легкие шаги - кто-то
пробежал по скрипучим доскам. Монах ждал.

    Створка окна колыхнулась.  Кто-то  дергал  ее,  пытаясь  выбраться
наружу.

    Бэнкей прижался к помосту. Сейчас в  окне  мог  появиться  враг  -
желтобровая нечисть,  или  йикининки,  или  обыкновенный  призрак,  не
нашедший в могиле покоя. Но уж больно долго тот, кто собирался вылезть
из усадьбы, не мог управиться с окном.

    Прочитав короткое заклинание против злых духов,  Бэнкей  осторожно
отвел рукой створку окна.

    И на помост выскочила трехцветная кошка.

    Бэнкей охнул -  про  оборотня-то  он  и  забыл!  А  оборотень  сам
напомнил о себе, да еще и доверчиво подошел к монаху. Бэнкей  протянул
к зверьку мощную руку. Зверек потерся об нее мордочкой. И  тут  Бэнкей
понял, что имел в виду тэнгу, утверждая, что этот оборотень не таит  в
себе зла.

    В прикосновении была нежность, и только.

    Оборотень посмотрел Бэнкею в глаза и тихо мурлыкнул.

    - Ты чего-то хочешь от меня? - шепотом  спросил  Бэнкей.  -  Разве
тебя не покормили?

    Тогда  оборотень  соскочил  наземь,  пробежал   несколько   шагов,
обернулся и снова посмотрел монаху в глаза. Он звал за собой!

    - Никуда не пойду, - отвечал монах. - Мало ли  что  ты  затеваешь?
Мне и глядеть-то на тебя не положено.

    Трехцветная кошка вернулась, прыгнула на помост и, встав на задние
лапки, положила передние на плечо монаху. Он услышал тихий-тихий стон.
Оборотень предупреждал... но о чем?

    - Пошли, - сказал Бэнкей, беря посох. - Хоть ты и нечистый дух,  а
попробую-ка я тебя послушаться. Но гляди у меня!

    Кошка побежала перед ним, не оборачиваясь,  уверенная,  что  монах
идет  следом.  Она  завернула  за  угол  усадьбы,  обогнула  водоем  и
углубилась  в  заросли  кустарника  хаги,  давно  не   видевшие   ножа
садовника. Понемногу ее походка  изменилась,  зверек  уже  не  шел,  а
крался, приникая к земле, метя снег пушистым хвостом. Бэнкей пробрался
следом за оборотнем на полянку и не сумел сдержать крика.

    Посреди крошечной поляны лежали пять обезглавленных тел.

    В лунных лучах он явственно их видел.

    Это были четверо мужчин и женщина.

    Троих он опознал по одежде  -  благообразного  старика,  красивого
юношу и фальшивого гадальщика. Четвертый мужчина был огромен ростом  и
желтой короткой одеждой напоминал погонщика быков. Женщина,  очевидно,
была та, что сидела за ширмой.

    Странное дело - пятеро обезглавленных  тел  лежали  на  поляне,  а
головы куда-то подевались, да и крови,  которая  должна  была  обильно
окрасить снег,  Бэнкей  не  видел.  И  если  неведомый  убийца  казнил
пятерых, собрав их в одном месте, то  почему  все  это  совершилось  в
полнейшей тишине?

    Кошка уверенно подошла к гадальщику, которого сейчас странно  было
бы называть желтобровой  нечистью,  брови  вместе  с  головой  пропали
неведомо куда. Она остановилась у обрубка шеи, как бы приглашая Бэнкея
оп