ей,  сколько
отведено на целую человеческую жизнь. Ему надоели все удовольствия.
     Тщетно пытались друзья извлечь Дэнни из пучины его равнодушия.  По
утрам на крыльце они рассказывали самые смешные истории,  какие  только
знали. И сообщали такие подробности любовной хроники квартала, что  они
проняли  бы  даже  прозектора.  Пилон   просеивал   сквозь   сито   всю
Тортилья-Флэт и приносил Дэнни каждое зернышко интересных новостей,  но
глаза Дэнни оставались бесконечно старыми и усталыми.
     - Ты нездоров, -  тщетно  убеждал  его  Хесус  Мария.  Тебя  мучит
какая-то тяжелая тайна.
     - Нет, - отвечал Дэнни.
     Друзья заметили, что он позволяет мухам  ползать  по  своим  босым
ногам, а если и отгоняет их, то лишь ленивым взмахом  руки,  в  котором
ничего не осталось от  былого  искусства.  Постепенно  веселье  и  смех
покинули дом Дэнни, утонули в темном  пруду  тихого  равнодушия  Дэнни.
Грустно было смотреть на него - на Дэнни, который готов был драться  во
имя самого безнадежного дела, да и по любому другому поводу; на  Дэнни,
который  мог  перепить  любого  человека  в  мире;  на  Дэнни,  который
откликался на взгляд любви, как разбуженный тигр. Теперь  он  сидел  на
своем крыльце под солнечными лучами, подняв  обтянутые  синей  материей
колени к самой груди, бессильно свесив руки, так что  пальцы  болтались
будто неживые, и склонив голову, словно под гнетом черных мыслей. В его
тусклых глазах не было ни желания, ни гнева, ни радости, ни горя.
     Бедный Дэнни, жизнь рассталась с тобой! Вот ты сидишь, как  первый
человек, когда мир еще не возник вокруг него, и как последний  человек,
когда мир уже рассыпался В прах. Но посмотри, Дэнни! Ты же не один.  Ты
вовлекаешь в это и своих друзей. Они поглядывают на тебя уголком глаза.
Они ждут,  как  ждут  полные  надежды  щенки  первого  движения  своего
проснувшегося хозяина. Одно твое веселое  слово,  Дэнни,  один  веселый
взгляд - и они залают и примутся  ловить  свои  хвосты.  Ты  не  можешь
распоряжаться своей жизнью, Дэнни, потому что  от  нее  зависят  другие
жизни. Посмотри, как страдают твои друзья! Воскресни, Дэнни, чтобы твои
друзья снова могли жить!
     Вот что примерно сказал Пилон, хотя и не такими красивыми словами.
Он протянул Дэнни банку с вином и сказал:
     - Да ну же, - сказал он, - хватит просиживать задницу.
     Дэнни взял банку и осушил ее до  дна.  А  потом  он  откинулся  на
спинку стула и  попробовал  снова  погрузиться  в  свое  бесчувственное
забытье.
     - У тебя что-нибудь болит? - спросил Пилон.
     - Нет, - сказал Дэнни.
     Пилон налил ему еще банку вина и следил за  выражением  его  лица,
пока он пил. Тусклая пелена на миг исчезла  из  глаз  Дэнни.  Где-то  в
самой их глубине мелькнул прежний Дэнни. Он убил муху  ударом,  который
не посрамил бы и величайшего мастера этого дела.
     Губы Пилона медленно расползлись в улыбке. А потом он собрал  всех
друзей - Пабло, и Хесуса Марию, и Большого  Джо,  и  Пирата,  и  Джонни
Помпома, и Тито Ральфа.
     Пилон отвел их в овраг позади дома.
     - Я отдал Дэнни последнее вино, и оно пошло ему на  пользу.  Дэнни
поможет вино и, может быть, вечеринка. Где мы можем достать вина?
     Их мысли обрыскали Монтерей, как фокстерьеры  обыскивают  амбар  в
поисках крыс, но крыс не оказалось.  Этими  друзьями  двигал  альтруизм
такой чистый, о каком многие люди  не  имеют  даже  представления.  Они
любили Дэнни.
     Хесус Мария сказал наконец:
     - Чин Ки консервирует каракатиц.
     Их  мысли  рванулись  в  сторону,  с  любопытством  обернулись   и
взглянули на это. Тихонько прокрались  назад  и  обнюхали  это.  Прошло
несколько секунд, прежде чем их  возмущенное  воображение  смирилось  с
этим. "Но в конце концов почему бы и  нет?  -  безмолвно  убеждали  они
себя. - Один день - это не так страшно. Всего один день".
     По  их  лицам  можно  было  ясно  проследить,  как  развертывалось
сражение и как во имя блага Дэнни они победили свои страхи.
     - Мы это сделаем, - сказан Пилон. - Завтра мы все пойдем в город и
будем  потрошить  каракатиц,  а  послезавтра  мы  устроим   для   Дэнни
вечеринку.
     Когда Дэнни проснулся на следующее утро, дом был пуст. Он встал  с
постели и оглядел безмолвные комнаты.  Но  Дэнни  не  свойственно  было
предаваться бесплодным размышлениям. Сперва он перестал искать разгадку
случившегося, а потом и думать о  нем.  Он  вышел  на  крыльцо  и  вяло
опустился на стул.
     Или  это  предчувствие,  Дэнни?  Боишься  ли  ты  судьбы,  которая
неумолимо надвигается на тебя? Неужели для  тебя  не  осталось  никаких
удовольствий? Нет. Дэнни так же погружен  в  себя,  как  всю  последнюю
неделю.
     Чего нельзя  сказать  о  Тортилья-Флат.  Рано  утром  по  кварталу
пробежал слух: "Друзья Дэнни потрошат каракатиц для Чин Ки".  Это  было
знаменательнейшее событие,  подобное  падению  правительства  или  даже
гибели всей солнечной системы. О нем говорили на улицах, о нем сообщали
через задние заборы дамам, которые как  раз  бежали  к  соседке,  чтобы
рассказать  о  нем  же.  "Все  друзья  Дэнни  ушли  в  город  потрошить
каракатиц!"
     Утро  было  наэлектризовано  этой   новостью.   Должна   же   быть
какая-нибудь причина! В чем разгадка этой тайны? Матери инструктировали
своих детей и посылали их к фабрике Чин Ки. Юные матроны с  нетерпением
ждали за занавесками последних сообщений. И сообщения поступали:
     "Пабло порезал руку ножом для потрошения каракатиц".
     "Чин Ки выгнал собак Пирата".
     "Собаки вернулись".
     "Пилон хмурится".
     Заключались пари. Уже много месяцев в Тортилья-Флэт не происходило
ничего столь интересного. В  течение  целого  утра  никто  ни  разу  не
упомянул о Корнелии Руис.
     И только в полдень разгадка была наконец найдена. Но  зато  о  ней
мгновенно узнали все:
     "Они собираются устроить большую вечеринку для Дэнни".
     "На нее приглашаются все".
     С фабрики Чин Ки начали  поступать  распоряжения.  Миссис  Моралес
стерла  пыль  со  своего  граммофона  и  отобрала  самые  громкие  свои
пластинки. Кремень  выбил  искру,  а  Тортилья-Флэт  оказалась  хорошим
трутом. Семь друзей задумали устроить вечеринку для  Дэнни!  Тоже  мне!
Как будто у Дэнни всего только семь друзей!  Миссис  Сото  ворвалась  в
свой птичник, вооруженная  кухонным  ножом.  Миссис  Палочико  высыпала
мешочек сахару  в  самую  большую  свою  кастрюлю  и  принялась  варить
леденцы. Делегация девушек  отправилась  в  Монтерей  и  купила  полный
комплект цветной бумаги. По всему кварталу, пробуя голоса,  взвизгивали
гитары и аккордеоны.
     Сообщение! Новое сообщение с фабрики Чин Ки! Они не отступят.  Они
тверды в своем решении. Они заработают не меньше четырнадцати долларов.
Приглядите, чтобы были готовы четырнадцать галлонов вина.
     Торрелли был завален  заказами.  Каждому  хотелось  купить  бутыль
вина, чтобы отнести ее в дом Дэнни.  Да  и  сам  Торрелли,  захваченный
общим ажиотажем, сказал жене:
     - Может, мы зайдем в дом Дэнни. Я прихвачу несколько  бутылей  для
своих друзей.
     С приближением вечера волны возбуждения совсем захлестнули вершину
холма. Доставались из  сундуков  и  вывешивались  проветриться  платья,
которые в последний раз надевала еще бабушка. С перил веранд, благоухая
нафталином, свисали шали, по которым моль томилась более двухсот лет.
     А Дэнни? Он сидел, словно наполовину растопленный. Он менял  позу,
только когда солнце меняло место на небосклоне. Если он и заметил,  что
все до одного обитатели Тортилья-Флэт  прошли  в  этот  день  мимо  его
калитки, он ничем этого не  выдал.  Бедный  Дэнни!  Не  меньше  четырех
десятков глаз  следили  за  его  калиткой.  В  четыре  часа  он  встал,
потянулся и, выйдя на улицу, побрел в Монтерей,
     Они еле дождались, чтобы он скрылся из виду.  И  пошли  сплетаться
гирлянды из зеленой, желтой и красной бумаги! И пошли крошиться на  пол
свечи! И пошли носиться дети, ровно втирая воск в  половицы!  Появилось
угощение: миски с рисом,  кастрюли  с  горячей  курятиной,  клецки,  от
которых можно было только ахнуть. Появилось  и  вино  -  не  сосчитать,
сколько бутылей.  Мартинес  выкопал  из  ссоси  навозной  кучи  бочонок
картофельной водки и отнес его в дом Дэнни.
     В половине шестого  друзья  подымались  вверх  по  холму  усталые,
окровавленные, но  торжествующие.  Так,  на  верное,  выглядела  старая
гвардия, возвращающаяся в Париж  после  Аустерлица.  Они  увидели  дом,
пылающий красками. Они засмеялись, и усталость их как рукой сняло.  Они
были так счастливы, что на глазах у них показались слезы.
     Мамаша Чипо вошла во двор в сопровождении  двух  сыновей,  которые
тащили лохань,  полную  подливки.  Паулито,  этот  богатый  бездельник,
раздувал огонь под  большим  котлом  бобов  и  красного  перца.  Крики,
обрывки песен, визгливые выкрики женщин, вопли  и  смех  взбудораженных
детей.
     Из Монтерея прибыла машина, полная встревоженных полицейских.  "А,
всего только вечеринка! Ну  конечно,  мы  выпьем  по  стаканчику  вина.
Смотрите только, никого не убивайте".
     Где же Дэнни? Одинокий, как дымок в холодную ясную ночь, он бредет
по вечернему Монтерею. Он заходит на почту, на вокзал, в бильярдную  на
улице Альварадо, на пристань, где черная вода  грустно  вздыхает  между
сваями. В чем дело, Дэнни? Отчего ты такой? Дэнни не знал. В его сердце
была щемящая боль, словно от прощания с  любимой;  его  томила  смутная
печаль, подобная осеннему отчаянию.  Он  прошел  мимо  ресторанов,  где
прежде с таким интересом нюхал воздух, и в нем не проснулся  голод.  Он
прошел мимо шикарного заведения мадам Зуки и не обменялся непристойными
шуточками с девицами, выглядывающими из окон.  Он  вернулся  назад,  на
пристань. Он облокотился о перила и стал смотреть в глубокую,  глубокую
воду. Знаешь ли ты, Дэнни, что боги разливают вино твоей жизни по своим
банкам из-под варенья? Видишь ли ты вереницу своих дней  в  маслянистой
воде между сваями? Он не шевелился и смотрел вниз неподвижным взглядом.
     Когда стемнело, о нем начали беспокоиться  в  доке  Дэнни.  Друзья
оставили гостей и бегом спустились с холма в город. Они спрашивали: "Вы
не видели Дэнни?"
     "Да, Дэнни прошел здесь час назад, он шел медленно".
     Пилон и Пабло искали его вдвоем. Они проследили весь  путь  своего
друга и наконец увидели его на краю  темного  причала.  На  него  падал
тусклый свет электрического фонаря. Они бросились к нему.
     Пабло тогда об этом  не  упомянул,  но  потом,  едва  кто-  нибудь
заводил речь о Дэнни, он всегда принимался описывать,  что  он  увидел,
когда они с Пилоном пошли по причалу к Дэнни.
     "Так он и стоял, - говорил Пабло.- Я только-только мог разглядеть,
что он опирается на перила. Я посмотрел на него и  тут  увидел  кое-что
еще. Сперва мне показалось, что над головой Дэнни висит черное  облако.
А потом я  рассмотрел,  что  это  большая  черная  птица,  величиной  с
человека. Она висела в воздухе,  как  коршун  над  кроличьей  норой.  Я
перекрестился и прочел две "Богородицы".  Когда  мы  подошли  к  Дэнни,
птицы уже не было".
     Пилон не видел птицы. Пилон не помнил, чтобы Пабло  крестился  или
читал "Богородицу". Но он никогда не вмешивался, потому  что  это  была
история Пабло.
     Они быстро шли к Дэнни. Доски причала глухо постукивали у них  под
ногами. Дэнни не повернулся. Они взяли его за плечи и повернули к себе.
     - Дэнни, что случилось?
     - Ничего. Ничего со мной не случилось.
     - Может, ты болен, Дэнни?
     - Нет.
     - Так отчего же ты такой печальный?
     - Не знаю, - сказал Дэнни.- Я  так  чувствую.  Я  ничего  не  хочу
делать.
     - Может, тебе сходить к доктору, Дэнни?
     - Я же говорю вам, что я не болен.
     - Ну так слушай! - воскликнул Пилон. - Мы устроили  в  твою  честь
вечеринку у тебя в доме. Там вся Тортилья-Флэт, и  музыка,  и  вино,  и
курятина. Вина, наверное, двадцать, а то  и  тридцать  бутылей.  И  дом
украшен цветной бумагой. Разве ты не хочешь пойти туда?
     Дэнни глубоко вздохнул. На мгновение он снова повернулся к черной,
глубокой воде. Быть может, он шепотом произнес обет богам или бросил им
вызов. Он снова поглядел на своих друзей. Глаза его горели лихорадочным
огнем.
     - Да, черт побери, я хочу пойти  туда.  Побыстрей!  Я  хочу  пить.
Девочки там есть?
     - Много. Они все пришли.
     - Ну, так пошли. И побыстрей!
     Он первый взбежал по холму. Задолго до того, как они добрались  до
дома,  они  уже  слышали  за  соснами  сладкую  музыку  и  возбужденные
счастливые голоса. Трое запоздавших явились совсем  запыхавшись.  Дэнни
задрал голову и завыл, подражая койоту. Со всех  сторон  ему  протянули
банки с вином, и он отхлебнул из каждой.
     Вот это была вечеринка! С тех пор,  стоило  кому-нибудь  похвалить
вечеринку, ктонибудь другой непременно спрашивал с благоговением: "А ты
был на той вечеринке в доме Дэнни?" И  первый  говоривший,  разумеется,
был там, если только он не оказывался приезжим. Вот это была вечеринка!
Никто потом не пытался устроить вечеринку лучше. Об этом не приходилось
и мечтать, ибо уже через два дня вечеринка Дэнни была поднята на  такую
высоту, что никакое сравнение с ней было невозможно. Какой  мужчина  не
мог похвастаться после этой ночи великолепнейшими синяками и ссадинами?
Никогда еще  не  бывало  столько  драк  -  и  не  схваток  между  двумя
противниками, а шумных битв, в которых принимали участие десятки  людей
и каждый дрался за себя.
     А  этот  женский  смех!  Звонкий,  переливчатый  и  хрупкий,   как
стеклянная канитель. Какие чопорные  возгласы  протеста  доносились  из
оврага! Отец Рамон отказывался верить своим ушам во время исповедей  на
следующей неделе. Вся  счастливая  душа  Тортилья-Флэт  сбросила  оковы
сдержанности и взмыла в воздух одним блаженным целым. Они  плясали  так
бурно, что пол в одном углу провалился. Аккордеоны играли  так  громко,
что после этой ночи всегда хрипели, как загнанные лошади.
     А Дэнни... Как ничто не может сравниться с  этой  вечеринкой,  так
никто не  может  сравниться  с  Дэнни.  Пусть  в  будущем  какой-нибудь
выскочка начнет хвастать: "Вы меня видели? Вы видели, как  я  плясал  с
этими черномазыми девчонками? Вы видели,  как  мы  носились  по  кругу,
точно коты?" И на него тотчас обратится взгляд  каких-  нибудь  старых,
мудрых и негодующих глаз. И голос, насыщенный сознанием того,  что  ему
известны пределы всех возможностей, спросит негромко: "А ты видел Дэнни
на этой вечеринке?"
     Когда-нибудь какой-нибудь  историк,  возможно,  напишет  холодную,
сухую, отдающую плесенью историю вечеринки. Он, возможно,  сошлется  на
ту  минуту,  когда  Дэнни,  размахивая  ножкой  от  стола,  готов   был
наброситься на гостей - на всех мужчин, женщин и детей. И, возможно, он
сделает  такой  вывод:  "Замечено,  что  умирающий   организм   нередко
оказывается способным к проявлению  величайшей  выносливости  и  силы".
Коснувшись сверхчеловеческих любовных подвигов Дэнни в ту ночь, тот  же
историк может написать бестрепетной рукой: "Когда любой живой  организм
оказывается в опасности, вся его деятельность, насколько можно  судить,
обращается на воспроизведение".
     Но я говорю, и то же скажут все обитатели Тортилья-Флэт: "К  черту
эту ерунду! Дэнни был настоящий мужчина!" Счета, разумеется,  никто  не
вел, а впоследствии ни одна из дам, естественно, не  желала  по  доброй
воле объявить  себя  обойденной,  так  что  доблесть  Дэнни,  возможно,
несколько преувеличена. Даже одна десятая того, что ему  приписывается,
- уже невероятное преувеличение.
     Дэнни был окружен ореолом великолепного безумия. И в Тортилья-Флэт
с пеной у рта утверждают, что Дэнни в одиночку выпил три галлона  вина.
Однако не следует забывать, что Дэнни теперь причислен к  богам.  Через
несколько лет эти три галлона, возможно, превратятся в тридцать.  Через
двадцать лет будут ясно помнить, что  облака  запылали  и  сложились  в
гигантское слово ДЭННИ, что луна источала кровь,  что  вселенский  волк
пророчески выл на горах Млечного Пути.
     Постепенно те, кто был скроен из менее крепкого материала,  начали
скисать,  слабеть,  потихоньку  выбираться  из   под   танцующих   ног.
Оставшиеся, стараясь возместить потери, вопили громче, дрались упорнее,
плясали все более лихо. В Монтерее пожарные машины стояли с работающими
моторами, и пожарные в красных касках и плащах молча  сидели  на  своих
местах и ждали.
     Ночь быстро подходила к концу, но буйное веселье Дэнни не  шло  на
убыль.
     То,  что  произошло,  подтверждается  многими   свидетелями,   как
мужчинами, так  и  женщинами.  И  хотя  ценность  их  показаний  иногда
подвергается сомнению на том осно вании,  что  они  перед  этим  выпили
тридцать галлонов вина и бочонок картофельной водки, в  главном  они  с
угрюмым упорством стоят на своем. Потребовалось несколько недель, чтобы
разобраться, как  все  произошло:  один  сообщал  одно  обстоятельство,
другой -  другое.  Но  постепенно  рассказ  о  случившемся  обрел  свою
нынешнюю логическую форму и сохранит ее навсегда.
     Облик Дэнни,  говорят  обитатели  Тортилья-Флэт,  быстро  менялся.
Дэнни стал огромным и страшным. Глаза  его  пылали,  как  автомобильные
фары. В нем было что-то жуткое. Он стоял посреди большой комнаты своего
дома. Он сжимал в руке сосновую  ножку  от  стола,  и  даже  она  стала
больше. И, стоя так, Дэнни бросил вызов всему миру.
     - Кто будет драться? - вскричал  он.  -  Неужто  в  мире  остались
только трусы?
     Все вокруг трепетали от страха: ножка от стола, такая  чудовищная,
такая живая, внушала им ужас. Дэнни грозно  размахивал  ею.  Аккордеоны
умолкли с  хриплым  вздохом.  Танцоры  остановились.  В  комнате  стало
холодно, и тишина гремела в воздухе, как океан.
     - Никто? - снова вскричал Дэнни.- Или я остался один во всем мире?
Никто не будет драться со мной?
     Мужчины  содрогались,  встречая  его   страшные   глаза,   и   как
завороженные следили за зигзагами, которые выписывала ножка от стола. И
никто не откликнулся па вызов.
     - Ну, так я пойду к  тому,  кто  будет  драться.  Я  найду  врага,
достойного Дэнни!
     Чуть пошатываясь, оя двинулся к двери. Все  в  ужасе  расступились
перед ним. Он нагнулся, чтобы не  задеть  за  притолоку.  Все  замерли,
прислушиваясь.
     Они слышали, как во дворе он громовым голосом повторил свой вызов.
Они слышали, как, подобно метеору, свистела в воздухе ножка  от  стола.
Они слышали, как он бросился вперед по двору. И тут из оврага за  домом
донесся ответный вызов, такой ужасный и леденящий, что их  позвоночники
ссохлись, как  стебли  настурции  от  мороза.  Даже  теперь,  говоря  о
противнике Дэнни, люди  понижают  голос  и  пугливо  оглядываются.  Они
слышали,  как  Дэнни  ринулся  в  бой.  Они   слышали   его   последний
пронзительный вызов, а потом глухой удар. А потом - тишина.
     Долгую секунду все ждали, затаив дыхание,  чтобы  шелест  воздуха,
вырывающегося из их легких,  не  заглушил  какого-либо  звука.  Но  они
прислушивались  тщетно.  Ночь  безмолвствовала,  и  приближался   серый
рассвет.
     Молчание нарушил Пилон.
     - Что-то случилось, - сказал он.
     И первым к двери бросился тоже Пилон. Храбрец, он  превозмог  свой
ужас. Остальные последовали за ним. Они обошли дом,  направляясь  туда,
где затихли шаги Дэнни, но Дэнни  там  не  было.  Они  подошли  к  краю
оврага, откуда крутая тропа сбегала на дно этого древнего  ложа  ручья,
который пересох  еще  в  незапамятные  времена.  Те,  кто  следовал  за
Пилоном,  увидели,  что  он  бросился  вниз  по  тропе.  Они   медленно
спустились за ним в овраг. На дне его они нашли  Пилона,  склонившегося
над изломанным телом Дэнни. Дэнни упал с высоты в  сорок  футов.  Пилон
зажег спичку.
     - Кажется, он жив! - вскрикнул он. - Бегите за доктором. Бегите за
отцом Рамоном.
     Все  бросились  кто  куда.  Не