в  - с незапамятных  времен  в  термах  собирались  для  того,  чтобы
пообщаться, пофилософствовать, обсудить последние сплетни, хорошо покушать и
выпить разбавленного водой вина, но обязательно разбавленного - ведь  только
свиньи  и  рабы  пьют   вино  неразбавленным  и  потом  своим  пьяным  видом
подчеркивают свою скотскую сущность.
 Гимнасий - место для физических  упражнений; для интеллектуальных бесед
он  подходил так же, как, скажем, бузулуцкий  Дом культуры, который  римские
легионеры сразу  невзлюбили за тесноту помещений и чопорную  надменность его
директора Карена Добролюбова.
 Некоторое оживление вносила демонстрация фильмов, завезенных в Бузулуцк
еще до начала  дождей. Фильмов было  два - "За  миллиард лет до нашей эры" и
американский фильм  "Спартак".  Впрочем,  демонстрацию  "Спартака"  Птолемей
Прист   сразу  же  запретил,   усмотрев   в   нем   выраженную   антиримскую
направленность  и  необоснованное  возвышение  образа беглого  раба. Героиня
фильма  Валерия  была  достаточно мила,  но  тоже  отличалась  от  известных
центуриону  матрон  и  девиц,  как кривая  персидская  сабля  отличается  от
доблестного  римского   меча.  "Миллион  лет  до  нашей  эры"  у  легионеров
пользовался  бешенным  успехом.  Римляне  готовы  были смотреть его  круглые
сутки,  а  некоторые   тайно  предлагали  киномеханику  собранные  по  кругу
сестерции,  чтобы  увидеть  запрещенного  "Спартака".  Киномеханик  держался
твердо и отказывал рядовым воинам. Центурион предупредил его о  последствиях
нарушения запрета, и киномеханик знал, что это не пустая угроза.
 Сам центурион просматривал кинофильм каждый вечер, открывая все новые и
новые   крамолы,  делающие  показ  фильма   простым   легионерам  совершенно
невозможным.
 Но вернемся к термам.
 Мрамора в Бузулуцке, разумеется,  не было, и это обстоятельство ставило
под сомнение саму идею строительства  -  что за термы без мрамора? Несколько
порадовали  легионеров  чугунные  ванны,  обнаруженные  на  складе  местного
стройуправления. Помнится, областные руководители собрались поднять жилищные
и бытовые удобства Бузулуцка  до столичного уровня. В рамках стирания граней
между  городом  и  деревней  планировалось  возвести  в  Бузулуцке  полсотни
двухэтажных многоквартирных домов, интерьер которых и должны  были  украсить
ванны.  Потом  оказалось,  что  средств  для  стирания  граней  не  хватает,
коммунизм,  дату которого опрометчиво назначил  лысый кремлевский мечтатель,
если и  не отменили, то перенесли на  более поздние  сроки. А ванны осели на
складе хитрым изобретением советской экономики  - неликвидами. В  неликвидах
ванны  пролежали  не менее  десятка  лет,  пережив  поползновения  пионеров,
поставивших целью сдать на металлолом все, что можно, и даже то, что нельзя,
хитроумные  планы бузулуцких  прорабов перестройки,  объявленной  еще  одним
мечтателем,  но  уже  из   Ставрополья,  и  обрели  свое  подлинное  бытовое
назначение лишь с появлением римских солдат.
 Мрамор  иностранные   архитекторы  решили  заменить  красным  кирпичом,
который  в  достаточном  количестве  производился  на  местном  заводе.  Для
повышения производительности труда заводу требовались дополнительные рабочие
руки, но  и  здесь  Птолемей  Прист, посоветовавшись  с начальником милиции,
нашел выход  -  на  определенное  время  все  домашние  дебоширы и хулиганы,
получившие  пятнадцать суток, направлялись на кирпичный  завод,  где  быстро
обретали специальности  формовщиков, сушильщиков и обжигальщиков кирпича,  а
одна  смена,  целиком  и   полностью  сформированная  из  таких  штрафников,
установила  всероссийский рекорд по  закладке кирпича  в кольцевую  печь для
обжига.
 Легионеры и сами не гнушались физическим трудом. Сладкая власть мечты -
они сменили доспехи на передники строителей и показали, что  не мечом единым
владеют: термы быстро обретали стройные очертания, и карнизы с колоннами уже
украсились обожженными керамическими изображениями римских богов и священных
животных,  а  внутренние  помещения  возводимого помывочного  дворца засияли
кафельным блеском.
 Изрядное   количество   кафеля  было  обнаружено   дома  у   начальника
стройуправления   Бориса   Николаевича  Вельцина,  который  не   успел   его
своевременно   вывезти  для   свободной   продажи   в   Царицын.   Начальник
стройуправления не  поднимал глаз  на приглашенных  легионерами  в  качестве
представителей местной власти Ивана Семеновича Сафонова и Федора  Борисовича
Дыряева,  наблюдавших  за  тем,  как   выносится  со  двора   конфискованное
имущество.  Пришедший  по  личной  инициативе  предисполкома  Иван  Акимович
Волкодрало шевелил губами, неизвестно для чего подсчитывая ящики с кафелем и
качал головой - не одним годом тюремного заключения пахли эти запасы!
 Слабо духом своим материально ответственное лицо!
 Федор Борисович Дыряев ящики с кафелем не считал, хмурил брови и сурово
оглядывал ежащегося хозяйственника. Еще перед Новым годом  Дыряев, помнится,
обращался к Вельцину с просьбой продать ему по  сходной  цене  десять метров
кафеля   для  строящейся  баньки,  но  Борис  Николаевич  благорасположением
начальника районной  милиции пренебрег и клятвенно  тогда божился, что  весь
кафель  у  него  по  лимитной  разнарядке  в  колхозы  роздан  и  ни  одного
квадратного  или погонного метра он главному милиционеру района  выделить не
может, пусть хоть тот его посадит!
 Теперь  Вельцин понимал,  что его пожелания могут легко сбыться,  и  от
мыслей этих начальнику стройуправления было тяжело. Пасмурно было у  него на
душе,  и  по потному распаренному  мясистому  лицу Бориса  Николаевича видно
было, что жалеет он о своей былой несговорчивости.
 - Ох, Боря!  - покачал головой  начальник милиции. - Заплатишь ты,  мон
шер, за все заплатишь!
 - И на  старуху  бывает проруха,  -  примирительно заметил председатель
исполкома. В отличие от милиционера он свой кафель от хозяйственника получил
и потому относился к  проштрафившемуся строительному чину не в  пример более
терпимо. - От тоби покажут, як красты! Бач, як тоби важко!
 - Нам витис немо сине  нагитур, - неизвестно чему  согласился центурион
Птолемей  Прист и, подумав, добавил:  -  Нил  алмирари,  сениори! (Никто  не
рождается без недостатков. Ничему не следует удивляться, господа (лат.).



Глава пятая,
 в которой идут торжества по случаю открытия терм

 Великое дело - человеческое общение!
 Не  прошло  и недели, как мужественные  подданные  римского  цезаря уже
бодро лопотали по-русски, а  бузулукчане, в свою  очередь, успешно осваивали
иностранные диалекты. Надо сказать, что лучше всего и тем, и другим  давался
мат.  Нередко уже на бузулуцких улицах  или в  чайной можно было услышать из
уст местного жителя жизнеутверждающее и сочное восклицание на латыни,  смысл
которого доходил до самого сопливого  бузулукца. Легионеры  уважали  русский
мат за краткость и экспрессию.
 Административно  осужденные,  использовавшиеся  на строительстве  терм,
часто  негромко  и  протяжно  пели песню,  в которой русская  грусть  прочно
сжилась с римскими географическими и политическими реалиями:

 Ой на Тибре, ой да на широком,
 ой да молодой легат гуляет,
 весь квинтилий пьет легат вино.

 Колхозные  бухгалтера  задумчиво  подсчитывали,  сколько  модий   зерна
соберут механизаторы по осени с каждого юнгера засеянной земли.
 Строительство терм успешно завершалось. Уже протянут  был водопровод от
Американского пруда,  где умельцы из районной строймеханизации  приспособили
для закачки воды электромоторы с поливальной системы "Фрегат".
 Не обошлось в  конце  строительства и  без конфузов. Бдительный манипул
второй когорты Фобий Квинт  углядел,  что неутомимый  прораб Бузулуцкой  ПМК
Виктор  Власов  часть  кирпича,  предназначенного  для  строительства  терм,
выгрузил во дворе своего дома. Не привыкший к российской вороватости манипул
взял прораба за грудки и, ласково  глядя в его  побелевшие от  страха глаза,
выразился с краткостью истинного римлянина:
 Виктор Власов торопливо закивал головой и в тот же вечер перенес кирпич
со двора к строящимся термам  вручную. Понимал - это тебе не родная милиция,
допрашивать и акты составлять не станет, сделает, как обещал!
 На  открытие терм  были  приглашены  первые  лица  района. Председатель
исполкома Иван Акимович Волкодрало  не  скрывал своего  восхищения - голубые
бассейны с горячей и  холодной  водой, курящиеся благовониями  ванны, столы,
ломящиеся  от  яств, -  все  это  действительно  поражало  воображение.  При
освящении терм был зарезан большой  черных петух. Обезглавленная птица долго
металась по залам терм, пятная голубой кафель кровью, и живучесть птицы была
добрым предзнаменованием.
 Первый  секретарь  райкома   Митрофан  Николаевич  Пригода  неторопливо
разделся, почесывая рыжие волосы на груди, подошел к бассейну и окунулся.
 - Умеют же черти! - отфыркиваясь, довольно вскричал он.
 Восхитительно  было после купания, завернувшись а  простыню, лежать  на
мягких матрацах и, потягивая  чуть подогретое  и  в меру разбавленное  водой
вино,  вести светские  разговоры с хорошими  людьми!  Нет,  братцы,  в  этой
невероятной и неожиданной оккупации были и хорошие стороны.
 -  Я  тобя,  Птолемей,  понимаю, - сказал  Пригода.  - Цезарь там, долг
поперед  империей и  все  такое... Но и ты нас пойми! Цезарь твой далеко,  а
обком партии близко. Да узнает  кто,  что у нас по Бузулуцку римляне голышом
разгуливают, тут такое начнется! Войска нагонят, милиции! И что ты со своими
ножиками  против  бронетранспортеров  сделаешь?   Да  они  тебя  на  окрошку
покрошат! Что такое бронетранспортеры? Черепах видел? Похоже немного, только
из железа и на своем ходу. Нет,  там у них внутри не рабы, там у них моторы,
как у  тракторов. Трактор ты уже  видел? Во! И что ты  с ними делать будешь?
Мужики  вы  хорошие,  слов  нет,  но и  нас  подставлять  не  надо!  Мы тут,
понимаешь, посовещались и  решили, что  будет лучше, если о вас вообще никто
не  узнает.  А что народ? Народ,  он, брат,  тоже с  пониманием,  он молчать
будет, народ наш. Точно тебе говорю, все будут молчать. У нас даже выражение
такое   есть   -   "народ   безмолвствует".   Конечно,   будешь,  понимаешь,
безмолвствовать - кому охота в  психушке париться? Но и вы к происходящему с
серьезностью подходите. Я, конечно, понимаю, что форма у вас  такая, но если
вы по городу голыми бегать будете
 и это до области дойдет, то нас там не поймут. Это я тебе точно говорю!
Ты уж мне, Птолемей, поверь, я не первый год районом заправляю!
 -   Долг  солдата  -  оставаться  верным  Отчизне,  -  чеканно  отрубил
центурион, выслушав перевод Гладышева.
 - Да я тебя  что - к измене толкаю? - вскричал первый секретарь. -  Я к
тому, что голыми по городу не хрена бегать!  И так уже бабы всего  города на
твоих бойцов заглядываются. Но дело даже, понимаешь,  не  в этом, дорогой ты
мой Птолемей. Внимания привлекать не надо! Вот что главное! В общем, в райпо
я  уже с  Сафоновым договорился,  сотню  костюмчиков  спортивных мы  у  него
найдем,  оплатим,  понимаешь,  из  соцкультфонда.  Понял?  И  твои  охламоны
пристойно выглядеть  будут, и  к нам никто  не придерется!  Верно  я говорю,
Федор Борисович?
 Дыряев сидел на краю бассейна в белой простыне и в милицейской фуражке,
болтая в прозрачной воде волосатыми ногами. Если  бы не милицейская фуражка,
начальник  районной  милиции  был бы  неотличим  от какого-нибудь греческого
божка. Фуражка придавала ему официальный вид.
 -  Верно, - уныло согласился он. - Не  сегодня-завтра с областного  УВД
нагрянут, показатели  по  преступности  вдвое  упали. И ведь не объяснишь им
ничего...
 Птолемей Прист залпом выпил кубок вина.
 - Ну, что вам не нравится? - спросил он. - В городе  спокойно, винокуры
ваши угомонились, дебоширы людям хлопот не доставляют...
 - А  вчера твои в спецкомендатуру пришли, -  сообщил  Дыряев. - Анашу у
условно осужденных отняли и на  костре спалили. А кто бы не  отдал? Ведь уши
обещали отрезать!
 - Это ты про вольноотпущенных? -  искренне удивился центурион.  - Так с
ними иначе нельзя. Из рабов отпустили, а рабскую натуру нетронутой оставили.
Но раб на свободе опасен, Федор, свободный раб  -  он вроде Спартака, того и
гляди взбунтуется.
 -  Нет у нас рабов, - досадливо  морщась, сказал Митрофан Николаевич по
старой  комсомольской привычке ловко открыл зубами бутылку пива и приложился
к ней, - Нет у нас рабов.  У нас,  брат,  и в песнях так поется: "Вста-авай,
проклятьем  заклейменный", - для наглядности приятным тенором пропел он. - И
в тюрьме у  нас, дорогой Птолемей, такие  жуки, что  порой посвободнее  тебя
будут!
 Птолемей Прист встал, освобождая крепкое мускулистое тело от простыней.
Статен был центурион. Статен и красив.
 - Нет рабов, говоришь? - ехидно спросил он, добавив непонятное и острое
латинское  выражение. - А крестьян  ваших ты за свободных считаешь? У нас  в
Риме  за такие  сестерции даже рабы пальцем не пошевелят, а твои с  поля  не
вылазят, все сажают что-то. Боятся они вас, что ли?
 Он прыгнул в бассейн, подняв фонтан брызг.
 - Съел, начальничек? - ухмыльнулся Дыряев. - У них за такую  зарплату и
раб не почешется, а ты с нас чего только не требуешь!
 Председатель  исполкома Иван Акимович Волкодрало задумчиво отхлебнул из
бутылки.
 - Твоим  бандюгам  и  этих  грошей  платитъ  бы не стоило, - философски
заметил он. - Все едино колгоспы пограбуваты.
 Митрофан Николаевич Пригода подсел к столу и принялся деловито шелушить
большого красного рака,
 - Чушь вы мелете, мужики, -  сказал он. - Тут надо думать, как нам этих
бойцов от государева ока спрятать. Узнают про них, всем нам холку намылят. И
тебе, и  мне, и менту этому  босоногому.  -  Он  ткнул  раком  в  начальника
милиции.  -  Измену  Родине впаяют, не меньше.  А менту еще и все совместные
дежурства припомнят.
 - А это  как  посмотреть, - с радостной готовностью отозвался начальник
милиции. - Я все графики совместных дежурств с твоим Сырцовым согласовывал.
 - Так  ты  еще и  документальное  подтверждение  оставил?  - задохнулся
секретарь райкома и даже о раке позабыл.  - Ну, Феденька, было у матери трое
сыновей.  Двое умных, а  третий - милиционер. Ты случаем не пофамильно их  в
списки вставлял?
 Дыряев поставил опустевшую пивную бутылку на стол.
 - Я их в графике  войсковой  частью обозвал, - благодушно сказал  он. -
Мой милиционер, который, конечно, с фамилией в списках значится, и прапорщик
с двумя рядовыми.
 - А  у их прапорщики-то е? - недоверчиво спросил председатель исполкома
Волкодрало. - Га?
 -  А бог  его  знает, -  безразлично сказал начальник милиции. - Вы как
хотите, а я больше этой мочой давиться не намерен. Соловей! - рявкнул он.
 Старший участковый  словно весь вечер дожидался вызова начальства. Хоть
и китель расстегнут, и портупеи на нем не было, но глаза  преданно блестели,
да и выправка... Впрочем, чего уж обманывать - какая выправка у деревенского
участкового с  двадцатилетней  выслугой?  Начальник  милиции  неодобрительно
оглядел  расплывшуюся  фигуру  участкового,  хмыкнул в  усы  и  доверительно
сказал:
 - Ну, что смотришь, Соловей? Или тебе объяснять все надо?
 Нет, ничего  не надо  было объяснять старшему участковому.  Сметлив был
старший участковый капитан  милиции  Соловьев,  и вкусы начальства ему  были
прекрасно известны. Соловей сделал  рукой многообещающий жест  и скрылся  за
дверью.
 Трое районных начальников сели за стол. Помолчали, глядя, как  плещется
в изумрудной воде  бассейна  центурион,  послушали,  как  в  соседнем  зале,
изрядно  уже  хлебнувшие  сладкой  и   коварной  вишневой  настойки,  весело
горланили римскую строевую песню с залихватским припевом:

 Lex dura Lex!

 В таком объеме бузулуцкие начальники латынь знали уже неплохо.
 - Дуралекс  он  и  есть  дуралекс,  -  сказал  Дыряев,  повернувшись  к
закручинившимся сотрапезникам. - Что будем делать друзья-товарищи?
 - Будем Соловья ждать, - прямо бухнул предисполкома.
 - Это само собой, - согласился Федор Борисович.  - Наш  Соловей баснями
не  кормит! Я спрашиваю,  что с иностранцами  делать будем? Решать-то сейчас
надо,  пока грязь  не подсохла и из области  никого не  принесло. Да и своих
опасаться надо. Твои-то, Митрофан Николаевич, спят  и  видят  себя в  кресле
первого.
 Пригода помрачнел. В самую  точку  угодил милиционер, подросли  орлята,
теперь  коршунами,  подлецы,  кружатся  над ответственным  постом. Подсидят,
гады, как пить дать подсидят!
 Помолчали в раздумьях. Дыряев  был  прав  -  пивом голову не  обманешь:
мозговой штурм  оказался  неудачным. Облачившийся  в простыню Птолемей Прист
подошел к столу,  ахнул  подряд две бутылочки пива, но с вопросами  не лез -
видел, что пасмурно на душе у местных товарищей.
 В дверь деликатно  и вместе с тем требовательно постучали, в проеме  ее
показалась  большая картонная коробка из-под телевизора "Рубин",  а за ней и
круглая улыбающаяся физиономия старшего участкового.
 - Разрешите, товарищ подполковник? - по уставу и льстиво обратился он к
начальнику милиции.
 В поставленной на пол коробке что-то предательски звякнуло.
 -  Чего там  разрешать, - буркнул подполковник  в густые  черные усы. -
Приказываю!


Глава шестая,
 в которой рассказывается о вредоносных и приятных
 последствиях: последствиях пьянства и ошибке немецкого шпиона

 Верхом  на центурионе Присте  сидел Федор Борисович  Дыряев при  полном
милицейском  параде,  но  в  домашних тапочках и  блестящем  медном  шлеме с
крылышками по  бокам. В руках у начальника милиции  была  половинка красного
кирпича, которым он с размаху бил по голове центуриона и  ревуще кричал  ему
на ухо:
 - Я тебя заставлю Родину любить!
 И не было у Птолемея сил, чтобы согнать с себя бесцеремонного районного
начальника или хотя бы взмолиться о пощаде. "Да люблю я  Родину!" - вскричал
мысленно центурион и  с неимоверным усилием  открыл глаза. Начальник милиции
исчез  невесть куда, но лучше бы он остался, а исчезла бухающая и разносящая
череп на мелкие кусочки боль, от которой темнело в глазах.
 Под кроватью,  на которой лежал центурион, гулко  и  нагло  маршировали
тараканы.
 Птолемей Прист медленно  и осторожно ощупал  себя непослушными руками и
обнаружил, что лежит  на постели закутанным  в  банную простыню. Получалось,
что  и  до казармы  он вчера добирался  в этой  самой  простыне, и в  ней же
проходил через караульные посты.  Как сенатор в тоге. Центурион закрыл глаза
и замычал. Стыдно было в глаза смотреть подчиненным!
 Но  надо было вставать и, призвав на  помощь  Юпитера  и  обещая жертвы
Вакху, центурион  собрался  с  силами и вновь  открыл  норовящие  сомкнуться
тяжелые  веки.  Он находился  в незнакомой ему  комнате  и лежал  на  мягкой
пуховой перине, которая никак не могла быть  казарменной принадлежностью.  В
углу  оглушительно тикали  часы.  К  этому  хитрому механизму, показывающему
неведомым  образом  время,   центурион  уже  привык,  благо,  что  цифры  на
циферблате были привычными для глаза. Неожиданно это подлое устройство вдруг
взорвалось  таким оглушительным  звоном,  что  Прист  готов  был убить  даже
божественного цезаря, лишь бы этот сверлящий  темя звук прекратился.  Однако
сил для того, чтобы подняться, у центуриона не оставалось, и  он бессильно и
покорно прикрыл глаза, ожидая, когда этот проклятый звон прекратится.
 В  памяти  обрывочно всплыли термы,  какие-то искаженные жуткие хари, в
которых даже  при большом  желании было трудно  признать местное начальство.
"По  русскому  обычаю!"  -  ревел   председатель  райисполкома   Волкодрало,
троекратно лобызая центуриона, и сивушно пахнущая жидкость медленно обжигала
желудок. "А теперь по римскому обычаю!" - ревел секретарь райкома Пригода, в
свою очередь  взасос  целуя Птолемея Приста и заставляя его снова опорожнить
граненый стаканчик.
 Помнится, в  чем-то они его, Приста,  убеждали, на чем-то настаивали, и
он, Прист,  в чем-то  соглашался с