дывался  в  фотографии,  пытаясь  найти  без вести
пропавших,  лечил   цирроз  печени  и  простатит,  вызывал   духов,  изгонял
нечистого,  заряжал  воду,  которая под  воздействием  флуктуационного  поля
Онгоры  становилась  столь  лечебной, что одновременно лечила  от  запора  и
поноса,   рассасывала   геморрой   и   гланды,  предотвращала   инфаркты   и
способствовала общему омолаживанию организма.
 Деньги потекли  рекой. Те, кому  от лечения легче не стало,  о визите к
Онгоре помалкивали,  чтобы не  быть осмеянными.  Те, кто почувствовал легкое
облегчение от недугов, славили  мага и кудесника на всех углах, а это в свою
очередь способствовало притоку новых клиентов. Онгора купил себе автомашину,
кооперативную квартиру,  гараж и дачу. Рестораны  стали  явью, а длинноногие
девицы из баров стали улыбаться именно Онгоре, и  не только улыбаться,  если
говорить честно  и  по  большому счету. В  гордыне  Онгора посетил  ресторан
"Турист", где когда-то работал официантом,  и потребовал, чтобы его обслужил
лично метрдотель, оставив тому щедрые чаевые.
 "Трудовые"  накопления  помогли целителю организовать  пару  передач по
местному телевидению. Ошалевший  от щедрости Ухваткина ведущий назвал его  в
передаче  потомком  великих колдунов России,  талантливейшим учеником  Джуны
(при  этом  крупным   планом  были  показаны   Пантедеймоновский   божок   и
поздравительное послание целительницы). Ухваткин сообщил  телезрителям,  что
является аскетом, которого не прельщает роскошь и богатство, зарядил всем по
баночке воды,  дал  установку на выздоровление  от простудных заболеваний  и
пообещал, что в  одной из передач он публично  оживит труп, вдохнув  в  него
витальную энергию ведического божества типа Ману. Удивительно, но он уже сам
верил, что способен на это.
 Несколько  подпортила  репутацию  Онгоры драка  в  ресторане  "Маяк", в
результате  которой  экстрасенс  две  недели ходил  в  солнцезащитных очках,
маскировавших темные и  опухшие подглазники. Повышенное внимание со  стороны
милиции и некоторое охлаждение поклонников заставили Онгору временно сменить
областной центр  на  сельскую  глубинку,  поэтому  предложение  председателя
Бузулуцкой районной потребкооперации  Сафонова  экстрасенс принял без особых
размышлений.  Это предложение позволяло Онгоре не  только восстановить  свое
пошатнувшееся реноме, но и заработать на поездке некоторую сумму. В выходцев
из прошлого Онгора не верил и полагал, что в самом худшем случае будет иметь
дело  с  ловкими  мошенниками,  решившими  облапошить  доверчивых  лохов  из
Придонья.  Да вы сами посудите - жуликов и мошенников  видели все,  а многие
даже  становились их жертвами,  но кто может похвастаться, что  встречался с
выходцами  из   прошлого?  Римские  легионеры  в  Бузулуцке  были  таким  же
нонсенсом,  как  питекантроп  в  Колонном  Зале  Дворца  Съездов.  Некоторые
читатели могут возразить, что  питекантропов  в  Колонном Зале они видели по
телевизору, и не раз. В переносном смысле, возможно, и видели, а вот чтобы с
дерева слез и  по  паркету  зашастал? Да еще с суковатой дубиной  наперевес?
Читая очерки о Калиостро и графе Сен-Жермене,  Онгора  ни разу не усомнился,
что речь в этих  очерках идет о блестящих  мошенниках,  у которых не грех  и
поучиться  приемам  облапошивания сограждан. В Вечного Жида он не  верил  из
принципа, полагая, что вся эта история придумана для того, чтобы кто-то  мог
заработать на жизнь.
 В Бузулуцк Онгора поехал с легким сердцем и  спокойной  душой, полагая,
что  жулик  жулика  разоблачить  всегда сумеет,  а  если понадобится,  то  и
договорится с противной стороной ко взаимной выгоде и удовольствию.
 Остановился  Онгора в  доме  у председателя  потребкооперации, где  ему
отведена  была отдельная  горенка,  а стол хлебосольного хозяина ломился  от
разносолов.
 -  Мы люди скромные,  -  говаривал Иван Семенович.  - Питаемся  чем Бог
пошлет!
 Судя  по  запасам  его холодильника  и погреба, Сафонов  ходил у Бога в
любимчиках.
 Направляясь  в райком  партии, Онгора все  еще  не  верил в  реальность
перемещений во времени, но  на всякий случай  из найденного  на дороге куска
медной проволоки сделал небольшую рамку для биолокации.
 -  Пригодится,  -  небрежно  сказал он  Сафонову. - Возможно,  придется
определять структурное качество хронополя. А для этого лучшего  прибора и не
найти. Этому  я у воронежского колдуна  Варуги  научился. Ба-а-альшой знаток
пространственно-временных флуктуации!
 Надо  сказать,  что  терминологией  Онгора  подпитывался  из  различных
научно-популярных брошюрок общества "Знание". Вовремя ввернутый в  разговоре
диковинный  термин  сильно повышал ученость Онгоры  в  глазах посетителей, а
этим  упрощалась  обработка  клиента при  назначении  гонорара за  оказанные
Онгорой услуги.
 Каждый мошенник полагает, что  он на порядок  выше своих собратьев.  Не
был  исключением из общего правила  и  Онгора, всегда помнивший,  что в  его
паспорте проставлена отнюдь  не  магическая  фамилия,  а  правоохранительные
органы хранят в своих анналах эпизоды его славного прошлого. Следуя за своим
провожатым, Онгора прикидывал, сколько ему содрать с районных власть имущих,
чтобы и их не обидеть, и себя не  обделить. Примерно о том же, но в обратных
выражениях,  думал Сафонов,  ведь всякие выплаты найденному им  по  указанию
секретаря  райкома  проходимцу били  по  карману именно его  самого.  Онгора
остановился у  входа в кабинет  первого  секретаря. Проволочная  рамка в его
руках бешено завращалась.
 - Ого, сколько отрицательной энергии! - с сожалением воскликнул Онгора.
- Чистить надо! Чистить! И немедленно, Иван Тимофеевич!
 Иван Семенович выразительно покачал головой.
 -  Похоже, тебе в кабаке мозги отбили!  -  ухмыльнулся он. - Ты бы  еще
этой железкой у Царицынского КГБ покрутил!


Глава двадцать четвертая

 Клавочка  хлопотала  по дому. Птолемей  Прист, развалившись в кресле, с
ленивым интересом наблюдал за порхающей по комнате женщиной.
 - Сам он пришел, -  щебетала Клавочка.  - Я сама, Птоля, очумела, когда
его на пороге увидела!  Чаю ему, старому кобелю, попить  захотелось! Клянусь
тебе, я даже намеком ему поводов не давала! Веришь? - Поспешность, с которой
женщина  прижала  руку к аппетитному бугорку, оттопыривающему ткань  халата,
позабавила старого солдата. - Нон эст кулпа  вини, - сказал он, кивая бритой
головой. - Виноват пьющий!
 - Бухой он был вусмерть! - обрадовалась подсказке Клавочка.  - Они весь
вечер  в  "минтайке"  гудели,  вот  ему,  старому  козлу,  женской  ласки  и
захотелось. Да я же его гнала, Птоля, ты сам видел!
 Видел это Птолемей Прист,  своими  глазами  видел. Особенно когда  этот
тощий седой консул из области, повадками схожий с иудейскими мытарями, начал
косноязычно  оправдываться,  принимая   его,  Приста,  за  какое-то  местное
божество. Но сейчас ему не хотелось говорить об этом ничтожестве, сейчас ему
хотелось смотреть на женщину.
 Эта  женщина ему  нравилась. Нельзя  было  сказать, что  в жизни  своей
центурион  был  обделен  женской  лаской,  скорее  наоборот  -  помнится,  в
Карфагене  или  в  Персидском походе...  Бывалый  солдат  почувствовал,  что
краснеет. Смущение  было непривычным центуриону,  он отвернулся, разглядывая
когда-то  однажды удивившие  его ходики, посмотрел на пышно взбитую  пуховую
перину, на  кружевные рюшечки вдоль подушек и вдруг осознал, как надоело ему
воевать за то,  чтобы другие могли спокойно валяться  на таких вот постелях.
Надоело  идти рубиться на  мечах  за  лживые  лозунги  про  патриа,  а потом
оплакивать  мортус товарищей. И всегда мантес ауру поллицери щедро сулили, а
что толку - к сорока пяти годкам  центурион только и накопил,  что  шрамы на
теле и невидимые миру раны души.
 - Хватит войны, -  неожиданно для себя подумал вслух Центурион. - Осяду
здесь, женюсь на Клавдии... Сколько времени мне еще осталось жечь костры под
небесами? В конце концов, где хорошо, там и Отечество.
 А  здесь,  в  Бузулуцке,  центуриону  впервые  в  жизни  было хорошо  и
спокойно.
 Клавочка,  словно читая  мысли  центуриона,  села  на  краешек  пуховой
перины, влажно  посмотрела  на мужчину...  Не  мастер  я,  дорогой читатель,
описывать любовные сцены. Одним  словом,  схватил Птолемей  Прист Клавочку в
крепкие мужские объятия и, как говаривал  русский сатирик Аркадий Аверченко,
все заверте...
 Белла геронт алии! Пусть  воюют другие! У  влюбленных  достаточно своих
неотложных дел.
 Именно  в то время, когда Птолемей Прист вносил свою лепту в дело мира,
Гней  Квин  Мус  шел по аллее Цезарей, бережно держа в руках маленькую ручку
Леночки Широковой.
 Гипсовые  цезари  молочно  светились  в  вечернем сумраке. От  скрытого
деревьями  Дома культуры доносилась грохочущая  музыка. Это играл на  танпах
бузулуцкий ансамбль "Квириты Цезаря".
 - Челентано, - нежным голоском спросила Леночка,  - когда ты  пойдешь к
моим родителям?
 Гней  Квин  Мус  потупился  и  принялся  разглядывать  свои  кроссовки.
Привыкший в любовных баталиях  к стремительным атакам, он чувствовал, что не
может  применить  этой тактики  к  Леночке.  Ему всегда  нравились  женщины,
которые  жалуют  мужчинам свои  милости постепенно.  Поспешность  говорит  о
жадности  женщины,  а  жадных  женщин  Гней  Квин Мус не любил,  поэтому без
малейшего  сожаления  оставлял  их  после  первой  же  страстной  ночи.  Его
взаимоотношения  с Леночкой Широковой были чисто  платоническими  и  не  шли
далее вечерних воздыханий и робких  пожатий  тоненьких пальчиков. Гней читал
девушке  стихи  Овидия, Горация и Вергилия, наполняя  любовную  лирику жаром
личной страсти. Любая вдовушка или разведенка  давно бы поддалась очарованию
хрипловатого голоса  Гнея, его личному обаянию и позволила бы увлечь себя на
ложе  любви  в  виде  ближайшей   копны  сена.  Леночка  Широкова  чарам  не
поддавалась и  на  все вергилиевские  намеки о  твердом пестике  влюбленного
отвечала  декламатору,  что пестик  пестиком, но она, Леночка, - за  чистоту
отношений  и   целомудренность,  поэтому  только  законный  супруг   получит
возможность  растирать своим пестиком  зерна любви в ее ступке, а внебрачных
отношений она не признает - не так, милый, воспитана!
 - Челентано, - несколько обиженно, но  настойчиво продолжала Леночка. -
Что же ты молчишь, Челентано? Ты не хочешь поговорить с моими родителями?
 Вместо ответа Гней Квин Мус снял с себя куртку и набросил ее на хрупкие
девичьи плечи. Леночка этими самыми плечами раздраженно передернула:
 - Ах так, да? Ну  и не  лезь ко мне  со  своими  нежностями! Поркус ты,
Челентано, и даже не поркус, а большая взрослая свинья.  Как в парке, так ты
ко  мне жмешься  со  своими  аморами,  а как к  родителям идти, так  тебя не
дозовешься. Правду девчата говорили - ты просто бабник, Челентано!  Тебе  от
женщины одного надо. А вчера еще пел, что у тебя аморис убундантиа  эрго ме!
Брехун  ты, Челентано, обыкновенный  армейский брехун!  Отстань  от  меня! -
пресекла Леночка попытку Гнея примирительно обнять ее за плечи. - Не лезь ко
мне,  иди вон Нинке Шкатовой  Овидия  читай! Про  пестик  и нежные  тычинки,
которые целует мотылек!
 Она сорвала с себя куртку и побежала прочь, заливаясь на ходу легкими и
светлыми слезами. Так плачут лишь те, кто понимает, что  их любят,  а потому
рано или поздно исполнят любое, даже самое несбыточное желание.
 Гней Квин  Мус догнал Леночку уже около двора Широковых. Леночка  бурно
протестовала  против  крепких объятий  Гнея  и  даже  отталкивала  любимого,
упираясь в Широкую грудь маленькими кулачками.
 - Эллен, - отчаянно зашептал Гней Квин Мус. - Цивис Романус Сум!
 Он  продолжал говорить девушке, что сам  не знает своего будущего, ведь
вся его жизнь  в руках божественного цезаря, и  армия не игрушки, завтра его
вполне могут послать в далекий и опасный поход. Он, Гней, рад бы был пойти к
родителям Леночки и попросить их отдать Леночку ему в жены, но он же чужак и
не знает местных обычаев, и в Бузулуцке у него ни кола ни двора, и жалованья
ему пока не  платят,  и присягал он  цезарю, и клятвы  ему страшные давал...
Гней бормотал это,  мешая русские и  латинские  слова,  Леночка слушала его,
доверчиво  прижавшись  к  широкой  легионерской груди,  а  потом деловито  и
задумчиво сказала:
 - Челентано, ты это все мне набрехал потому, что у тебя паспорта нет? -
И, не дожидаясь ответа, обняла его за шею: - Брехун ты, Челентано! Настоящий
армейский брехун!
 В это время ворота  во  двор  Широковых  с лязгом распахнулись,  и отец
Леночки, смущенно покашливая, позвал:
 - Ленка! А ну домой!
 Пока римляне устраивали свои  матримониальные  дела, в кабинете первого
секретаря партии шла напряженная работа. Было уже за полночь, когда Митрофан
Николаевич Пригода  оторвался от  масштабной  карты района, растирая  обеими
руками  ноющую  поясницу.  Был  он сейчас без  галстука и  пиджака, а потому
демократичен  и  прост,  как  вождь  пролетариата  на  знаменитом апрельском
субботнике.
 - Чайку, товарищи? Иван Семенович, бери графин и дуй за водой. Я сейчас
такой чаек заварю!
 Приказ  начальника  -  закон  для  подчиненного.  Особенно  если приказ
облечен в форму просьбы.  Пока Сафонов бегал  с пузатым графином  за  водой,
Митрофан
 Николаевич  достал  из  шкафа  чайник,  фарфоровый   заварник  и  пачку
рафинада. Рядом  встали  граненые  стаканы  в  мельхиоровых  железнодорожных
подстаканниках. Честно надо сказать, что  чай эти стаканы видели значительно
реже крепких  напитков.  В руках  у  Митрофана  Николаевича оказалась  пачка
цейлонского  чая:  на  оранжевой пачке  индийские  слоники  весело  щерились
азербайджанскими бивнями и лукаво  посматривали  на присутствующих черными и
масляными грузинскими глазками.
 - Товарищ Онгора, - приветливо позвал Пригода. - Бросай  ты это  гнилое
дело и подсаживайся к столу!
 За всю свою жизнь суеверный  и осторожный Пригода никому  не  предлагал
сесть. Что  он  - начальник  милиции  или  прокурор,  чтобы  такое  человеку
предлагать?  Приглашение  сесть означало  возможную изоляцию от общества,  а
такими  словами  не  бросаются.  Приглашение  присесть,  наоборот, выглядело
вполне безобидно, поэтому Пригода воспользовался именно им, хотя и  понимал,
что сидящий напротив него мошенник, предсказывающий будущее по ауре человека
и  оживляющий трупы,  изоляцию от общества, несомненно, заслужил больше иных
других. Сам  Пригода, сколько  не  приглядывался к людям, ауры вокруг них не
видел, разве  что  Сафонов  всегда выглядел как-то  нерезко, словно был не в
фокусе или  его  окружал какой-то  невидимый простым глазом туман.  Впрочем,
торговых работников,  как  шпионов,  всегда  окружает флер таинственности  и
загадки.
 Председатель потребкооперации принес графин  с водой, секретарь райкома
залил австрийский чайник и включил его в розетку.
 - Ну, товарищ Онгора, надумали что-нибудь? - поинтересовался он.
 Не было у  Онгоры никаких особых  соображений. И в выходцев из прошлого
он все еще никак не мог поверить.
 Печатаются  у  нас порой в  периодической  печати занятные  истории, но
чтобы это произошло в  Придонье? Шутка ли  -  почти сотня  легионеров времен
Римской империи!  Это, товарищи, не  ржавая гайка из  одесских  катакомб, не
стальной брусок из Зальцбурга, не граф  Сен-Жермен,  наконец.  Это была, как
говорится,  та реальность, которую можно было пощупать с определенным риском
для здоровья. Щупать римского  легионера всегда неразумно, это все равно что
попытаться полапать на оживленном перекрестке постового ГАИ; кто сомневается
в возможных последствиях  этого опрометчивого  поступка?  Онгора чувствовал,
что попал  в капкан, и  этот капкан  крепко держал  его  своими зазубренными
челюстями.  Купился  он  на гнилое  предложение,  ох  как купился!  Спокойно
избавиться  от  сотни наглых  и  ражих  мужиков  вряд  ли кому  удастся.  Не
устраивать же  вторую Катынь?  Но  если так, то куда этих  мужиков девать? В
прошлое их уже не вернуть, чудеса случаются однажды, да  и машины времени ни
у кого не было. И расписаться в своем бессилии Онгора тоже не мог: неудача -
плохая  реклама   бизнесу,   а  слухи,  Онгора  знал  это   отлично,   слухи
распространяются  быстрее  скорости  звука.  Прощайте  привычные  дивиденды,
солидное положение экстрасенса, которого благословила  сама Джуна и которому
передали свои тайные знания шаман Пантелеймон и колдун Черноземья Варуга!
 Прихлебывая  чай с лимоном, Онгора делал  вид, что погружен в серьезные
размышления,  а  может быть, даже и  понял все, но  подыскивает  необходимую
магическую  формулу.  Пригода,  Волкодрало  и  Сафонов смотрели  на  него  с
надеждой, и это экстрасенса забавляло, несмотря на всю серьезность ситуации.
Взрослые вроде уже мужики,  а в  сказки верят! Онгора  просчитывал варианты.
Достойного выхода из ситуации он не видел. Галлюцинациями римских легионеров
назвать было трудно, какие там, к черту,  галлюцинации, если от них половина
бузулуцких  вдов в интересном положении ходит! Их не убедишь, что это святой
дух надул. А самогонщики и расхитители вообще люди практичные. Убеди их, что
подзатыльники при задержании им их собственные галлюцинации отвешивали!
 Вот  и  выходило,  что   в   соответствии  с  диалектическими  законами
марксистско-ленинского материализма принимать их следовало  как  реальность,
данную всему Бузулуцку  в  ощущение.  Но как от этой  реальности  можно было
избавиться, Онгора  не представлял. Идеально было бы вывезти их всех в лес и
покосить из автоматов. Или, скажем, дустом потравить, как вредителей. Но кто
на это пойдет? Никто на это не пойдет. Милиционеры с легионерами в обнимочку
ходят, узнают о такой идее, тебя же к стенке и поставят!
 Куда проше было выдать  всей этой римской братии паспорта на приемлемые
фамилии. Морды у их смуглые, сделать их,  понимаешь, братьями Залутдиновыми,
Басаевыми  да Минибаевыми.  Но где  на них свидетельства о рождении взять? А
без  свидетельств милиция паспорта выдавать не  станет, кому охота под чужие
розги  свой  зад подставлять?  Так что и этот  мирный  путь избавления  или,
скорее, легализации выходцев из прошлого полностью отпадал.
 И автобусом  их  вывезти было нельзя. Куда  вывозить-то?  Кто  позволит
бузулукчанам  их  проблемы  на чужой  горб  переваливать?  Этот путь  грозил
скандалами и разоблачениями.
 Озорная мысль внезапно пришла в голову экстрасенса, и он едва скрыл  от
озабоченного  районного  начальства легкую усмешку. А что? Объявить  римским
братьям,  что  бузулукчанам  войну  объявили.  Ну,  скажем, Еланский  район.
Легионеры ведь  провозгласили  Бузулуцк  и  его  окрестности частью  Римской
империи? И славненько, пусть теперь в бой идут, отвоевывают для цезаря новые
владения,  защищают  пусть  Бузулуцк  от внешнего  врага.  А как  займут они
Еланский район, пусть с  ними тамошние руководители разбираются.  Пусть  они
своих Онгор привлекают.
 Однако по размышлению Онгора этот план отбросил за бесперспективностью.
Вырастут у осла уши, как пить дать - вырастут!
 И  разогнать  их по чабанским точкам тоже вряд  ли  удастся.  Легионеры
крепки  своим  братством,  сплоченностью.  Чего  ж  им  на  чабанские  точки
разъезжаться, коли у них в  районном  центре прекрасные казармы?  Да и жизнь
пошла  вполне  человеческая.   Попробуй   оторви  их  от   Бузулуцка,  сразу
недовольство  и волнения  спровоцируешь!  Легче  самому удавиться, чем  быть
вовлеченным в бессмысленный и беспощадный бунт!
 Онгора отставил стакан  с чаем и посмотрел  на  районных руководителей.
Бледные и усталые, они смотрели на экстрасенса, как на спасителя.
 - Думать  надо,  -  сказал  Онгора. -  Крепко  подумать надо, чтобы  не
промахнуться. Прикинуть надо, какой прием применить...
 - Черная магия? - с уважением и опаской поинтересовался Волкодрало.
 Онгора задумчиво пожевал губами.
 - И черная, и белая, - сказал он, назидательно подняв палец. - А может,
и  обе сразу  -  для надежности. Тут главное - не  ошибиться. Где их впервые
з