ь
Гиртеада осталась на своем месте. Калхас высвободился из девичьего кольца,
достал третий сверток  и  подошел  к  ней.  Волнение  заставило  его  руки
трястись и он долго не мог  справиться  с  тряпицей,  скрывавшей  подарок.
Наконец он извлек тяжелое ожерелье, составленное из крупных агатов.
     Агаты - дешевые камни, но эти были  тщательно  обработаны  и  любовно
подобраны  один  к  другому.  Ожерелье  казалось  сделанным  из   слезинок
какого-то подземного бога: темные полупрозрачные  овалы  с  коричневыми  и
черными прожилками жили самостоятельной жизнью; каждый из  них  включал  в
себя особенный мир - сумеречный и печальный, как царство преисподней.
     Гиртеада сидела торжественная и испуганная, пока он осторожно  одевал
ожерелье ей на шею.  Агаты  так  шли  девушке,  что  Калхас  оглянулся  на
Иеронима, лично покупавшего подарок. Глаза у того были не менее  печальны,
чем ожерелье, и Калхаса на мгновение потрясла догадка,  что  историк  тоже
влюблен в Гиртеаду, и все свое чувство он, сам не зная того, вложил в этот
подарок.
     -  Как  красиво!  -  вырвалось  у  Мегисто,  первой  оторвавшейся  от
безделушек и посмотревшей на Гиртеаду.
     Другие  девушки,  повернувшиеся  на  слова   Мегисто,   начали   было
восхищаться, тараторить, всплескивать руками, но София рявкнула:
     - Тихо!
     Калхас поймал на себе ее тяжелый взгляд и торопливо заговорил:
     - Я пришел сюда, чтобы просить тебя, София: отдай  мне  Гиртеаду.  Ты
замечательно воспитываешь девушек - я знаю, что она станет славной  женой.
Наверное я это понял с того, помнишь? - первого появления у вас.  Я  знаю,
что она согласна пойти со мной, поэтому дай, София, возможность одному  из
твоих дел завершиться счастливо.
     Он мягко улыбнулся, ожидая вздохов сожаления, быть может торговли  по
поводу приданого - всего  того,  что  устраивали  аркадские  матери,  если
кто-то сватал их дочерей. Однако взгляд Софии не стал менее тяжелым.
     - Я знала, о чем ты будешь просить, - весьма враждебно произнесла она
и кивнула в сторону Гиртеады. - Ты думаешь,  эта  девчонка  молчала  после
того, как ты забрался в беседку? Конечно, нет! К полудню об этом знал весь
дом! К счастью, демон-покровитель заставил тебя болеть. Если бы ты  пришел
в тот же день, я,  может  быть,  и  согласилась  бы.  Я,  глупая,  вначале
обрадовалась, но - видно не такая уж глупая  -  потом  вспомнила,  что  ты
такое. "Приближенный стратега!.." Фу! Непонятно кто! Случайный человек. Не
понимаю, отчего с тобой ходит Иероним...  Нет,  не  отдам.  Я  думаю,  что
гораздо лучшим для нее будет остаться у меня.
     Аркадянин был настолько растерян, что в поисках  поддержки  посмотрел
на историка.
     - Он не случайный человек, - подал голос тот. - Я думаю,  что  теперь
автократор не скоро отпустит его от себя. Он спас Антигена во время штурма
Танафа. Но дело даже не в этом, вовсе не в этом...
     - А,  знаю!  -  перебила  его  София.  -  Бродячий  маг  -  так?  Или
предсказатель? В городе много болтают о странных людях, которых  привечает
стратег. Не думаю, что это правильно, да и не люблю я странных людей.
     - Нам не следует обсуждать действия  автократора,  -  быстро  вставил
Иероним.
     - Конечно, - согласилась София и подалась всей своей жирной  тушей  к
историку: - Но я не отдам Гиртеаду твоему спутнику. Он  мне  не  нравится.
Почему? Он не такой, как кажется. Это хитрый пастух, отмытый и  приодетый,
но я смотрю на него и чувствую, что нутро его пахнет козлищем. Может  быть
Пан - бог могущественный, но путь на Олимп ему заказан и,  к  тому  же,  я
терпеть не могу козлиного блуда.  Нет,  Гиртеада  дождется  достойного  ее
жениха.
     Калхас был оглушен ее словами, однако он нашел в себе силы сказать:
     - Если Гиртеада захочет, она пойдет со мной. А она хочет этого.
     - Ну и что? Стану ли я поощрять глупость? -  Говоря,  София  даже  не
смотрела в его сторону. - Пойти же она не сможет никак. Она - моя рабыня и
у меня на нее есть купчая.
     - Я выкуплю ее. Назови цену, - тут же предложил Калхас.
     - А я не продам! - София резко повернулась к нему. На  ее  физиономии
было написано откровенное  злорадство.  Калхасу  показалось,  что  сейчас,
подобно последней швали, она покажет ему палец.  Однако  хозяйка  Гиртеады
сдержалась и вместо этого кивнула в сторону дверей:
     - С тобой нам говорить больше не о чем. Иероним, если он хочет, пусть
остается. А ты иди, разговор закончен.
     Гиртеада громко всхлипнула и уткнулась лицом в руки. Калхас,  стиснув
зубы, подошел к ней, взял за плечи и прижался лицом к ее темени.  На  него
пахнуло корицей и молоком, а еще - горем и усталостью.
     - Отойди! - взвизгнула София.
     - Не плачь. Я скоро вернусь и  заберу  тебя,  -  стараясь  подбодрить
Гиртеаду, сказал Калхас.
     - Только попробуй! - бушевала хозяйка. - Больше ты сюда  не  войдешь!
Ни в мой дом, ни в мой сад!
     - Не плачь, пожалуйста. Подожди,  я  вернусь,  -  прошептал  еще  раз
Калхас, поцеловал девушку и, чувствуя, как в нем кипит  злость,  вышел  из
комнаты.
     Иероним на несколько мгновений задержался. Калхас,  переступая  через
порог дома, слышал, как он говорил Софии:
     - Я очень разочарован. Ты не права. Я уверен, что стратег,  узнав  об
этом, будет крайне недоволен.



                                    7

     Пастух шел от Софии переполненный бешенством и решимостью.
     - Я вытащу ее отсюда, - сказал он расстроенному Иерониму. -  Я  знаю,
что вытащу.
     - Надо сообщить Эвмену, - негодующе бормотал историк. -  София  перед
ним благоговеет. Он должен подействовать на нее.
     - Не думаю, - мотнул головой Калхас. - Мне кажется, что она уже давно
больше думает об Антигоне, чем об Эвмене.
     - Об Антигоне? - историк на некоторое время замолчал. - Если ты прав,
все становится ясно... Пусть заберет ее Аид! Кому тогда здесь верить, если
даже эллинам верить нельзя?!
     Стратега дома  не  оказалось,  поэтому  Иерониму  пришлось  перенести
разговор на вечер. В отличие  от  историка  Калхас  на  этот  разговор  не
надеялся. Вначале он думал о деньгах, затем - о знамениях, которые мог  бы
подстроить Гермес, но появление  Дотима  направило  мысли  совсем  в  иное
русло.
     Вождь наемников долго изъявлял  радость  по  поводу  выздоровления  и
бодрости Калхаса, однако, заметив задумчивость прорицателя, стал выяснять,
в чем дело. Пока тот объяснял, лицо Дотима  принимало  все  более  угрюмое
выражение.
     - Мерзавка, - обобщил он. - Нет ничего  хуже  женщины,  у  которой  в
руках власть над людьми и которая изображает из  себя  что-то  невиданное.
Как ты думаешь поступить, Калхас?
     - Я обязательно уведу  оттуда  Гиртеаду.  Пока  еще  не  знаю,  каким
образом, но я сделаю это.
     - Правильно, - одобрил Дотим и наморщил  лоб.  -  Только  не  вздумай
нести Софии золото. Ее нужно проучить, а не умасливать.
     - Проучить - это хорошо. Но как проучить? Мне не  хочется  беспокоить
Эвмена.
     - И не надо! - вождь  наемников  неожиданно  наполнился  энергией.  -
Пусть стратег не знает ни о чем. Слишком большим почтением для Софии будет
посвящение его в это дело. Я предлагаю поступить гораздо проще: этой ночью
мы возьмем нескольких человек из моего отряда, заберемся к твоей  Софии  в
дом и утащим Гиртеаду. Если кто-нибудь из слуг попытается сопротивляться -
надаем подзатыльников. Мы добьемся от них такого же уважения, как то,  что
они оказывали  Царю!  А?  Здорово?  -  ожидая  одобрения  Дотим  улыбнулся
Калхасу.
     Тот ничего не говорил, думая, есть ли другой путь к Гиртеаде.
     - Это будет просто и быстро! - убежденно добавил Дотим. - И не  стоит
из-за жирной мерзавки слишком ломать себе голову. Тоже мне проблема:  она,
видите ли, ищет порядочных женихов!.. - Он с возмущением всплеснул руками.
- Слушай, так она и мне отказала бы!..
     Не дожидаясь возвращения  стратега,  Калхас  и  Дотим  отправились  в
лагерь аркадян.
     - Пусть об этом не знает пока никто лишний, - говорил наемник. -  Нам
будет спокойнее; не помешает никакая случайность.
     С наступлением сумерек Дотим вызвал пятерых человек и, ничего  им  не
говоря, приказал следовать за собой. Они отправились к  цели  предместьями
Тарса, чтобы, как объяснил вождь, горожан не удивило их появление. Безухий
с  явным  удовольствием  играл  в  большую  тайну.  В  глазах  его  горело
ребячливое  ожидание  приключения.  А  чтобы  оно  выглядело   еще   более
интересным, он даже  переигрывал:  город  давно  уже  привык  к  наемникам
Эвмена, и никого не  обеспокоило  бы  их  появление  в  центре.  Наоборот,
таинственный вид, осторожная охотничья  поступь,  плутоватое  лицо  Дотима
заставляли случайных прохожих оборачиваться им вслед. Еще  более  удивлены
были сами аркадяне; лишь страшные взгляды, которые бросал на них командир,
мешали им наброситься на Калхаса с расспросами.
     Пока они обходили город, сумерки сменились густой осенней ночью.  Тот
чужой, что сидел у Калхаса под ребрами и память о котором  была  замутнена
болезнью, напомнил о себе немотой и тяжестью.
     - Как-то легко все получается, - нерешительно  сказал  Калхас,  когда
они остановились перед стеной, окружавшей сад Софии. - Слишком легко.
     Дотим пожал плечами:
     - Так тем лучше.
     Он подозвал поближе аркадян  и  шепотом  объяснил  им  задачу.  Затем
потребовал от Калхаса описания Гиртеады.
     - Худенькая, легкая,  черноволосая.  Очень  красивая,  но  на  первый
взгляд - очень странное лицо... Впрочем, я сам найду ее.
     - В бреду ты говорил лучше, - хмыкнул Дотим.  -  Ладно,  худеньких  и
черноволосых не трогать, не лапать! Вести к Калхасу! -  строго  сказал  он
пастухам. - Собаки в саду есть?
     - Есть. Иероним говорил, что молосские.
     - Плохо, - помрачнел Дотим. - Собак придется убивать. Приготовьтесь к
этому.
     Аркадяне сняли гиматии и намотали их на левые  руки.  Под  одеждой  у
наемников были спрятаны длинные узкие кинжалы.
     - Мне кажется, что собаки нам не помешают, - сказал Калхас.
     - Если твой Гермес разгонит их своей шляпой, - ответил  Дотим.  -  Ну
хорошо, где нам лучше лезть через стену?
     Калхас привел их туда, где лазал сам.
     - Здесь мы проберемся в беседку, а оттуда рукой  подать  до  дома,  -
объяснил он.
     - Тебе виднее. - Дотим прошептал то ли молитву, то ли ругательство. -
Быстро и тихо! Вспоминайте, как вы лазали к девкам в Аркадии - делаем  все
так же быстро и тихо!
     Он первым взлетел на стену. Цепко ухватившись за  нее  ногами,  подал
руку Калхасу. Тот не отверг помощь, так как чувствовал, что после  болезни
его тело еще не обрело былой ловкости. За ними последовали остальные.
     Сад настороженно молчал.
     - Чувствую собак, - шепнул Калхасу Дотим, но спрыгнул  вниз.  -  Нет,
здесь пока никого. Идите ко мне.
     Аркадяне бесшумно спустились в  сад.  Сырая  от  ночной  влаги  трава
холодила лодыжки.
     - Тут всегда мокро, - пробормотал Калхас.
     - Что? - насторожился Дотим.
     - Давайте я пойду впереди,  -  Калхас  отодвинул  рукой  наемников  и
первым скользнул под сень деревьев.
     Аркадяне  гуськом  направились  к   беседке.   Ночной   сад   казался
бесконечным и таинственным. "Молосские  собаки  не  будут  поднимать  шум.
Вначале они нападут, вцепятся кому-нибудь в спину, и только  потом  начнут
лаять", - подумал Калхас.
     Словно в ответ на его мысли один из аркадян закричал и  шарахнулся  в
сторону. Раздался треск  ветвей,  низкое  глухое  рычание  и  за  пастухом
метнулась тень размером с небольшого теленка.
     - Они там! - Дотим выхватил кинжал, оборачиваясь к собакам.
     - Подождите! - оттолкнув его в сторону, Калхас  кинулся  к  молосским
псам.
     Замыкающий аркадянин был уже сбит  с  ног  и  грузная  собачья  морда
нависла в опасной близости над его головой. Калхас взялся левой  рукой  за
шарик на груди, а правую протянул к псу пустой ладонью вверх. Он не боялся
собак и чувствовал, что может успокоить их.
     Пес резко поднял голову. Рычание раздалось  сбоку  от  прорицателя  и
сзади.
     - Пастух идет, пастух с жезлом и крыльями. Хозяин,  хозяин  здесь,  -
прошептал Калхас. Он впитывал взором едва заметный  блеск  собачьих  глаз.
Судорожный оскал сторожа Софии понемногу расслаблялся.
     - Хозяин в желтой шляпе и синем плаще, - настойчиво продолжал шептать
Калхас. - Свои - свои - свои.
     Он не видел остальных собак, но знал, что они  успокаиваются  подобно
этой. Через некоторое время прорицатель осторожно  разогнулся  и  протянул
руку все еще лежащему аркадянину:
     - Они пойдут за нами, но ни трогать, ни лаять не будут, -  сказал  он
Дотиму.
     - Как это тебе удалось? - полюбопытствовал тот.
     - Где-то рядом Хозяин.
     - София? - наемник опять схватился за кинжал.
     - Да нет. Гермес-Килленец, собачий хозяин. Он мне и помог.
     Эти слова не успокоили аркадян, а только  нагнали  на  них  суеверную
оторопь. Они стали оглядываться,  словно  опасаясь,  что  из-за  ближайшей
яблони на них выйдет сам Психопомп. Тем не менее у беседки Дотим  приказал
Калхасу отойти назад.
     - Неизвестно, какой сюрприз могла выдумать  эта  мерзавка,  -  сказал
вождь наемников и, выставив обмотанную плащом руку, направился к дому.
     Какой-то человек, зевая и потягиваясь, вышел  им  навстречу.  Заметив
аркадян, он сделал шаг назад и открыл рот, чтобы закричать, но, прежде чем
издал хотя бы звук, был оглушен рукоятью кинжала Дотима.
     - Повар, - бросил через плечо вождь наемников. - Весь провонял  жиром
и перцем.
     В доме было совсем темно.
     - Где она спит?
     Калхас помолчал, сосредотачиваясь.
     - По-моему, это там, в конце коридора.
     Аркадяне, уже не скрываясь, шлепали сандалиями по  каменному  полу  и
слышали, как от их шагов начинает  просыпаться  дом.  Неожиданно  одна  из
дверей открылась, мелькнула рука со слабо мерцавшим светильником, а  затем
раздался отчаянный женский визг.
     Светильник вспыхнул чуть ярче и Калхас увидел Дотима, который  держал
за шею исходящую визгом Феодору и обольстительно скалил  влажные  беззубые
десны.
     - Отпусти девушку, - сказал Калхас. - Еще немного и бедняжка  никогда
не сможет родить ребенка.
     - Иди! - Дотим отбросил Феодору. - Посмотри,  а  София,  оказывается,
воспитывает отчаянных  девиц!  -  он  указал  на  появившуюся  из  темноты
Мегисто. Она сжимала в руках бронзовую кочергу и несомненно пустила бы  ее
в ход, но Калхас успел вырвать светильник из рук Феодоры и поднести его  к
своему лицу.
     - Это я. Остановись, Мегисто!
     Девушка опустила оружие.
     - Кто эти люди?
     - Где Гиртеада? - вместо ответа спросил Калхас.
     Мегисто молчала, испуганно глядя на него.
     - Понимаю. Боишься Софии. Гиртеада здесь, или нет?
     Девушка едва заметно кивнула.
     - Что мы  медлим?  -  Дотим  увлек  за  собой  аркадян  и  они  стали
высаживать одну дверь за другой.
     - Да нет же, она там, в конце коридора!  -  крикнул  Калхас.  -  Боги
говорят!
     Он отобрал у девушки кочергу и, держа в одной руке ее, а в  другой  -
светильник, подошел туда. Последняя дверь снаружи была закрыта на засов.
     - Мерзавка! - выдохнул за спиной Калхаса Дотим. - Заперли ее!
     Калхас отодвинул засов и  медленно  отворил  тяжеленную  створку.  На
ложе, покрытом старой изношенной тряпкой, сидела Гиртеада. Как и днем в ее
взгляде страх смешивался с надеждой. На какое-то мгновение страх  победил,
но почти тут же его сменили облегчение и радость.
     Отбросив кочергу, Калхас взял ее за руку и потянул за собой.
     - Идем. Мои друзья помогут нам.
     Гиртеада расплакалась.
     - Она отняла ожерелье.
     - Ну и ладно. Считай это свадебным выкупом.
     Аркадяне, свирепо размахивающие кинжалами, перепугали девушек,  и  те
больше не пытались  появляться  в  коридоре.  Где-то  пряталась  София;  у
Калхаса не было желания ни искать  ее,  ни  вести  с  ней  разговор.  Один
Сопатр, привлеченный шумом в доме, попытался было натравить  на  наемников
собак. Он кричал на них, смешивая эллинские  и  варварские  слова,  однако
молосские псы пребывали  в  странном  равнодушии.  Они  сонно  смотрели  в
сторону аркадян и не пытались даже облаять их.  Калхас  на  всякий  случай
опять дотронулся до шарика, но эта предосторожность была излишней.  Собаки
вяло переступая лапами проводили их до ворот, а Сопатр ретировался в глубь
сада, едва один из наемников сделал шаг в его сторону.
     - Ну вот и все! - весело воскликнул Дотим,  когда  они  оказались  на
улице. - Видишь, как быстро! Доволен, Калхас?
     - Доволен, - ответил прорицатель и поморщился, чувствуя,  что  немота
под ребрами не проходит. Он накинул на плечи Гиртеады  плащ,  обнял  ее  и
произнес вполголоса: - Очень быстро...


     Гермес, смеясь, держал в руках дитя. Заячья  шкурка  окутывала  мирно
спящего младенца. Крылатые сандалии несли бога сквозь хрустальные сферы, и
каждая из них по-новому преломляла  свет,  струившийся  откуда-то  сверху.
Свет становился все ярче,  но  в  глазах  Калхаса  от  этого  не  темнело;
наоборот, взор прояснялся. Пастух видел сразу все вокруг себя: и  Гермеса,
и те сферы, которые они уже миновали, и те, которые были наверху.
     Он чувствовал, что стремится вверх рядом с  богом,  и  тот  знает  об
этом. Гермес не касался его, но сила, исходившая  от  Вестника,  влекла  и
поддерживала  Калхаса.  Пастух  ощущал  себя   настолько   уверенно,   что
головокружительная высота, на которую возносил  его  Гермес,  не  казалась
страшной.
     Впрочем, страх высоты вернулся к Калхасу, когда он увидел заснеженный
горный склон, обтекаемый хрустальными сферами.  Скорость,  с  которой  они
взлетали, показалась аркадянину ужасающе быстрой. И снизилась  она  только
когда досчитав до сорока, он потерял счет сферам.
     Тогда появилась вершина. Снег и лед  сменились  бурым  диким  камнем,
затем прямо из него выросли ослепительно белые  стены.  Калхас  так  и  не
увидел, чем кончаются стены, ибо в  то  же  мгновение  они  с  Гермесом  и
младенцем чудесным  образом  оказались  внутри  них.  Пастух  стоял  прямо
посередине огромных золотых покоев, где  свет  был  настолько  силен,  что
каждый предмет казался  вылепленным  из  него.  Ложа  из  слоновой  кости,
серебряная утварь, переливающиеся стены, на которых словно  живые  плясали
изображения танцоров и охотников. Курительницы, разукрашенные  смарагдами,
корундами, жемчугом и камнями, имени которых  пастух  не  знал,  разливали
сладкие ароматы.  И  все  это  накрывал  свод  в  виде  панциря  черепахи,
выпуклостью обращенного вниз.
     Ноги Калхаса касались ковров настолько  мягких,  а  ноздри  впитывали
благовония  настолько  тонкие,  что  пастуху  мнилось,  будто  его   плоть
преображена, будто здесь она состоит совсем из другого вещества, чем  там,
внизу, на земле. Она воспринимала такие сложные ощущения,  которых  он  не
мог раньше знать.
     Изумление сменилось в пастухе трепетом, когда он увидел,  как  к  ним
приближаются окутанные белыми одеждами боги. Их голоса  наполняли  чертоги
Олимпа, а светоподобные лица были обращены к ребенку, что лежал  на  руках
Гермеса. Казалось, они не видят  замершего,  трепещущего  Калхаса,  а  тот
настолько растерялся, что их лики  слились  для  него  в  одно  могучее  и
властное лицо, которое спросило:
     - Это он?
     - Да, Зевс! - улыбаясь ответил Гермес. - Я едва успел подхватить его.
Мать бросила бы его на камни.
     - Чего же испугалась Дриопа? - спросил Зевс.
     - Посмотри, Повелитель,  -  Гермес  откинул  край  заячьей  шкурки  с
ребенка.
     На мгновение Калхаса охватил ужас. Густая  борода  охватывала  личико
младенца. Тело покрывала вьющаяся козья шерсть, ноги кончались  копытцами,
а на голове явственно были  видны  небольшие  рожки.  И,  наконец,  сквозь
шерсть проступал багряный фаллос совсем не младенческих размеров. Существо
сладко потягивалось, издавая урчание одновременно д