янный  шарик.  Крови  было  так  много,  будто
выплеснулась она не из пробитого глаза животного, а из самого пастуха.
     - Оглянись назад, - раздался знакомый голос.
     Рядом с Калхасом стоял Гермес и указывал на что-то за спиной пастуха.
     То, что было быком, превратилось в большую, бесформенную груду трухи,
из которой торчал дротик. Но рядом, прямо из земли, вырастал новый  зверь.
Он раскачивался на своих массивных ногах -  то  ли  набирая  силу,  то  ли
отрываясь от пуповин, связывающих его с землей. Калхас бросился к  оружию,
но в тот же миг бычьи глаза открылись, ярко-алое чудище прянуло в  сторону
и, промчавшись мимо пастуха, исчезло среди холмов.
     - Это беспредельная охота, - сказал Гермес. - Ты никогда  не  сумеешь
положить ей конец. Лучше остановись и посмотри на себя.
     Отвращение опять нахлынуло на Калхаса и он стал соскребать  со  своей
кожи черную коросту.
     - Нельзя отдаваться этой охоте, - вплотную подойдя к пастуху,  Гермес
взглянул в его лицо. - Ты это знаешь и не отдашься ей.  Война  -  не  твое
искусство.
     - Тогда почему я здесь? - спросил Калхас.
     - Здесь живет вечный охотник Арес. Я хотел, чтобы ты стал им на  одну
ночь. Став им, ты узнал его. Этого достаточно. Война -  неутолимая  жажда,
но мучить тебя она не будет. Ты окажешься вовлечен в войну, однако  теперь
чарам Ареса захватить тебя не удастся.
     - Для чего ты готовишь меня?
     - Не для чего, - сказал Гермес. - Предсказывай, этого достаточно.
     Над его шляпой стало разгораться радужное сияние:
     - Не ищи тайны там, где ее нет, - улыбнулся  бог.  -  Лучше  посмотри
вверх и смой с себя кровь.
     Калхас поднял глаза к небу. Багровый свод избороздили трещины, сквозь
которые были видны серые клубящиеся облака. Они продавливали  его  до  тех
пор, пока небо не  лопнуло  из  края  в  край,  наполнив  красную  равнину
грохотом. Пастух успел заметить несущиеся вниз  капли,  прежде  чем  дождь
хлынул на него.


     Кто-то споткнулся о Калхаса и пастух открыл глаза. Кругом были  тьма,
вода, грязь и гулкие раскаты грома. Солдаты искали укрытия, но  ни  горные
склоны, ни высохшая роща дать его не могли. Вспышка молнии  осветила  лицо
Дотима.
     - Ты что, спишь? Совсем с ума сошел! Вставай, иначе весь  сегодняшний
день мы будем выжимать из тебя воду!
     - Все в порядке, Дотим, - сказал Калхас, поднимаясь с земли. -  Поход
будет благополучен и для тебя, и для меня.
     - Нет, что-то с тобой произошло! Какое благополучие?! Неужели  ты  не
понимаешь, что теперь дорогу развезет  и  таран,  который  тащат  с  собой
македоняне, может застрять вдалеке от Танафа? А что мы  будем  делать  без
него?
     Стремясь  перекричать  шум  грозы,  Дотим  начал  призывать   аркадян
спуститься к дороге. Аргираспиды уже строились в колонну, стремясь  начать
движение как можно раньше, пока дорога еще окончательно не раскисла. Через
некоторое  время  порядок  в   отряде   был   восстановлен   и   ворчащие,
невыспавшиеся солдаты отправились в путь.
     Постепенно гроза стихла, но дождь не переставал до самого утра. Из-за
низких облаков рассвет был медленным, а утро серым и  тусклым.  Повсюду  с
гор стекали грязные ручьи и дорога  кое-где  напоминала  реку.  Повозки  с
тараном приходилось на руках вытаскивать из  топкой  глины.  Лица  аркадян
приняли унылое выражение и даже  аргираспиды  разражались  ругательствами.
Как  заметил  Калхас,  отряд  давно  миновал  то  место,  где  от   дороги
ответвлялась тропинка, ведущая к  рыбацкой  деревушке.  Значит  Танаф  уже
близко. Но сколько им осталось идти, не знал ни он, ни Дотим, а к Антигену
они обращаться не хотели.
     Калхас устал не меньше других, но мысли о сегодняшнем  сне  отвлекали
его. "Не надо искать тайны там, где ее  нет".  И  в  тот,  первый  раз,  и
сегодня ночью Гермес говорил с ним просто, но именно это казалось  пастуху
странным. Оракул вещает загадкой и иносказанием,  простота  в  устах  бога
непонятна. Открываясь человеку, бог учит его, а чему  учит  Гермес?  Тому,
что Калхас не должен превращаться в воина? Тогда зачем он  толкнул  его  в
объятия Дотима? Зачем заставил плыть через море, если мог бы  сделать  его
Аресом и в Аркадии? Ответы наверняка  были  просты,  но  эта  простота  не
давалась Калхасу. Правда Калхасу даже не приходило в  голову,  что  Гермес
желает запутать его. Нет, это сам Калхас не может уловить ясный и  простой
ответ потому, что... потому, что  все  время  ищет  сложный...  Его  мысли
рассыпались, или бегали по замкнутому кругу.
     Тело передергивало от воспоминания о черной коросте, однако тем более
приятен Калхасу был дождь. Он ощущал себя холодным, влажным,  чистым  и  с
удивлением поглядывал на раздраженные лица окружавших его людей. Сейчас их
злая озабоченность была не просто чужда ему, но даже непонятна. Грязь,  по
которой ступали их ноги, не шла ни в какое сравнение с кровью,  обжигавшей
кожу Калхаса этой ночью.
     Около полудня  им  повстречался  второй  патруль:  город  был  совсем
близко. Выбрав сухое  место,  отряд  расположился  для  короткого  отдыха.
Солдаты снимали  лишнюю  поклажу,  проверяли  оружие,  наскоро  закусывали
лепешками и мясом. Калхас подтянул под  руку  перевязи  щита,  повесил  на
правый бок мешок с шарами для пращи, механически пересчитал их.  Там  было
пятнадцать глиняных ядер: число, которое вывел  Дотим,  опираясь  на  свой
опыт. "Больше не нужно, - говорил он. - В открытой схватке  больше  десяти
раз метнуть шар вы все равно не успеете. Не берите с собой лишнюю тяжесть.
В бою она только помешает".
     Сам вождь аркадян готовился к  штурму  гораздо  более  тщательно.  Он
достал из своего мешка чистую белую тряпицу и плотно  обмотал  ею  голову:
так, чтобы разрубленное ухо не торчало в сторону. Только  после  этого  он
надел легкий, сплетенный из  кожаных  ремней  шлем,  причем  долго  вертел
головой, проверяя, хорошо ли тот сидит.  Потом  очередь  дошла  до  пращи,
дротика, кинжала, щита. Каждый из предметов был осмотрен с  необыкновенным
вниманием. Заметив, что Калхас наблюдает за ним, Дотим ядовито сказал:
     - Вместо того, чтобы глазеть по сторонам, или думать о всякой ерунде,
лучше проверь вещи, с которыми  ты  пойдешь  в  бой.  Проверь  так,  чтобы
уверенность в них тебя уже не покидала. А потом проверь  еще  раз  и  еще.
Беседа с оружием - единственное достойное занятие перед сражением.
     Калхас последовал его совету. Холод  и  тяжесть  оружия  успокаивали,
прибавляли сил. Краем уха он слышал,  что  Дотим  шепчется  с  пращой,  со
щитом. Казалось, они были живыми существами, от  которых  спустя  короткое
время будет зависеть его жизнь.



                                    4

     Танаф открылся им неожиданно, зато они увидели его сверху и словно на
ладони. За невысокими зубчатыми стенами простирались сплошные крыши домов.
Их рассекала узкая, изогнутая словно лук, центральная  улица,  ведущая  от
ворот к рыночной площади. В глаза бросалась голая, расчищенная  не  менее,
чем на расстояние полета  стрелы  местность  вокруг  стен:  жители  Танафа
хотели  лишить  нападающих  укрытий.  Перед  воротами  метались  маленькие
фигурки  людей:  аркадян  и   аргираспидов   уже   заметили,   теперь   им
останавливаться было нельзя.
     Скорым шагом, почти бегом они стали спускаться  в  Танафскую  долину.
Речка, которая  текла  здесь,  давала  жизнь  пестрым  лоскуткам  полей  и
аккуратным плодовым рощам. Кое-где стояли пустые загородные  дома.  Калхас
оглядывался на них, опасаясь засады, но вплоть до города никто не  пытался
преградить им дорогу. Зато едва они подошли к краю расчищенной  зоны,  как
со стен полетели стрелы.
     Антиген и Дотим тут же развили  бурную  деятельность.  Сотню  аркадян
отправили в обход: они должны были отвлекать  внимание  защитников.  Часть
аргираспидов выстроилась в две  длинные  шеренги  и  двинулась  к  городу.
Задняя шеренга подняла щиты над головами передней, поэтому стрелы,  камни,
с грохотом ударяясь о посеребренную медь, не  причиняли  ветеранам  вреда.
Македоняне остановились в нескольких  десятках  шагов  от  стен,  и  Дотим
отправил под их прикрытие вторую сотню  пастухов.  Аркадяне,  пригнувшись,
пробежали открытое пространство. Оказавшись за спинами  аргираспидов,  они
принялись раскручивать пращи и через несколько мгновений град ядер полетел
в сторону осажденных.
     Все происходило настолько быстро, что напоминало Калхасу игру. Вместе
с Дотимом и третьей сотней пастухов он оставался вне пределов досягаемости
защитников города. Однако крики, команды, удары камней постепенно  привели
всех в возбужденное состояние. Даже Дотим переминался с  ноги  на  ногу  и
голодными глазами смотрел на стены.
     Между тем аргираспиды, разгрузив под руководством  Антигена  повозки,
собрали из балок и дощатых  щитов  нечто,  напоминавшее  сарай  с  покатой
крышей.  Они  подвесили  внутри  сарая  длинное   бревно,   оканчивавшееся
бронзовой головой и впервые в  жизни  Калхас  увидел  таран.  Его  баранья
голова казалась сплющенной из-за множества ударов,  которые  он  нанес.  В
последнюю очередь с повозок достали воловьи шкуры. Тщательно смочив  шкуры
в воде, ими устлали крышу сарая.
     Закончив приготовления, три десятка македонян  зашли  внутрь  тарана,
приподняли его над землей и поволокли  в  сторону  крепости.  В  ожидании,
когда ворота будут разбиты, остальные аргираспиды  выстроились  в  длинную
колонну. Впереди ветеранов стоял Антиген. Его лицо выражало уверенность  и
спокойствие.
     Аркадяне, обстреливавшие стены  вокруг  ворот,  постепенно  заставили
горожан быть осторожнее. Те теперь редко появлялись между зубцами и  почти
не целясь метали стрелы. В каждого из смельчаков  летело  сразу  множество
ядер. Пастухи пристрелялись: Калхас видел, как глиняные  шары  попадали  в
защитников города. Даже когда македонский таран оказался  у  самых  ворот,
аркадяне почти не давали танафцам высунуться.
     Грохот ударов бараньей головы разнесся по долине.  Ветераны  ритмично
раскачивали бревно и с дружным криком  обрушивали  его  на  створки.  Стаи
вспугнутых птиц поднялись в воздух. Их гвалт кружил голову не меньше,  чем
близкий бой.
     Защитники Танафа бросали на крышу тарана камни и горшки с углями.  Но
первые не могли пробить ее, а угли, гневно  шипя,  скатывались  с  влажных
шкур. Тогда  осажденные  втащили  на  стену  длинный  багор  и  попытались
подцепить им баранью голову. Несколько человек орудовали древком, а другие
прикрывали их щитами. Им почти  удалось  добиться  своего,  однако  удачно
пущенное ядро угодило в одного из горожан. Тот с криком  выпустил  древко,
на стене возникло замешательство, и в этот момент багор, уже  зацепившийся
за  таран,  вырвался  из  рук.  На  мгновение  он  застыл  в  неустойчивом
равновесии, а затем под торжествующие крики осаждающих повалился на землю.
     Спустя какое-то время сквозь удары тарана  послышался  хруст:  ворота
поддавались; толстые доски, из которых они были сшиты, пошли трещинами.  В
отчаянии осажденные попытались сбросить на  среброщитых  массивную  балку.
Калхас со страхом наблюдал, как горожане поднимают ее над  зубцами  стены.
Казалось, что она сомнет македонян,  что  их  укрытие  не  выдержит  такой
тяжести. К счастью, пращники, заметив опасность, пустили целую тучу  ядер.
Ядра бились о стену, о зубцы, о балку, разлетаясь осколками и  впиваясь  в
тела танафцев. Те не выдержали - балка рухнула на обратную сторону стены и
почти тут же таран пробил ворота.
     Со скрипом, треском, стоном створки повалились назад. Таран нанес еще
несколько ударов, расчищая путь, а потом попятился в сторону.
     Рядом с Калхасом грянуло сразу  множество  голосов.  Это  аргираспиды
затянули  торжественный,  протяжный  пэан.  Их  голоса  были   совсем   не
старческими,  они  звучали  мужественно   и   мощно.   Даже   внешне   они
преобразились: глаза горели молодым огнем, лица были  подняты  к  небу,  а
жилистые тела распрямились, сбросив  тяжесть  многих  лет.  Антиген  резко
взмахнул  рукой  -  аргираспиды  медленно,  потом  быстрее,  еще   быстрее
устремились к городу. Их пение превратилось в рев, сорвалось на  вой  -  и
они мигом смели танафских воинов, появившихся в воротах.
     - Вот как! - восторженно кричал Дотим. - Вот  как!  Вот  какие  воины
были у Македонца!
     Ворота безостановочно втягивали среброщитых. Калхасу было видно,  что
осажденные покидают стены, пытаясь оказать  сопротивление  на  улицах.  Но
македонская  змея  двигалась,  двигалась  вперед,  и  даже  Дотим  не  мог
представить, что ее возможно остановить.
     - Вот и все! - он похлопал Калхаса  по  плечу.  -  Дело  закончилось.
Быстро,  весело,  хорошо.  Сейчас  внутри  города  много  крови.  Впрочем,
горожане  скоро  поймут,  что  сопротивляться  бессмысленно.  Твое  ночное
предчувствие  было  верным:  все,  что  от  нас   требовалось   -   только
присутствие.
     Однако среброщитые неожиданно замедлили  шаг.  А  потом  остановились
совсем, причем последние вообще остались  по  эту  сторону  стен.  Веселье
мигом слетело с Дотима.
     - Ну-ка, длинноногие! - крикнул он своей  сотне.  -  Быстро!  Быстро!
Туда, к воротам!
     Защитников на стенах города уже  не  было,  поэтому  они  бежали  без
предосторожностей.
     - Что случилось? - кричал на ходу Дотим.
     Вначале аргираспиды пожимали плечами, но  постепенно  известия  стали
докатываться до задних рядов.
     Ветераны легко продвигались по центральной улице, пока  под  ними  не
стала проваливаться земля. Не  слишком  доверяясь  крепости  стен,  жители
Танафы заготовили  ловушки.  Они  выкопали  несколько  ям,  усеяв  их  дно
кольями,  ржавыми  наконечниками  для  плугов  и  прочим  хламом,  который
впивался  в  тела  македонян.  Вдобавок,  с  крыш  домов  на  аргираспидов
обрушился шквал черепицы, камней, домашней утвари. Осажденные перегородили
повозками боковые улицы и македоняне оказались в западне. Теснота, тяжесть
вооружения мешали им развернуться, взобраться на крыши домов.  А  передние
барахтались в ямах. Тех, кто не погиб при  падении,  добивали  копьями,  и
товарищи были бессильны им помочь.
     - Туда! - Дотим устремился к воротам.
     Македоняне, пропуская пастухов, освободили проход. За  воротами  дома
немного расступались. Среброщитые овладели свободным пространством,  но  и
здесь им оказались недоступны крыши. Македоняне устроили подобие  черепахи
- черепица с треском и звоном разбивалась о  их  щиты.  Она  не  приносила
вреда, но и сдвинуться с места македоняне не могли.
     Споткнувшись о тело убитого воина, Калхас едва не упал.  В  последний
момент его подхватил Дотим. Рывком поставив на ноги, он  крикнул  прямо  в
ухо пастуху:
     - Помнишь, в какую сторону поворачивает главная улица?
     - Направо, - ответил Калхас и  судорожным  движением  прикрыл  голову
щитом. О щит тотчас ударился камень.  Испуганный,  он  хотел  вернуться  к
воротам, но сзади напирали подбегавшие аркадяне.
     - На крыши! Нужно выбить их оттуда! - прокричал Дотим.
     Увлекая за собой остальных, он бросился вперед. Часть аркадян пустила
ядра, горожане попятились и, пользуясь этим, пастухи оказались около самих
стен. Аргираспиды выстроили из щитов,  плеч  живую  лестницу,  по  которой
аркадяне взлетели наверх.
     Страх перед боем слился  со  страхом  малодушия  и  заставил  Калхаса
следовать за Дотимом. Мокрая из-за ночного дождя  крыша  едва  не  подвела
его. Он поскользнулся, но снова чья-то рука помогла ему устоять. Калхас не
успел  поблагодарить:  перед  глазами  промелькнул  меч,  и   нужно   было
защищаться. Выпрямившись, он  отбросил  щитом  нападавшего.  Ломая  страх,
застрявший в горле словно кость, Калхас ударил сам.
     Танафец неловко взмахнул оружием, и дротик  аркадянина  вошел  в  его
плечо. Ощущение мягкой, рвущейся под нажимом руки  ткани  было  совсем  не
сильным. Калхас не ожидал, что танафец с криком  упадет  на  спину.  Он  с
недоумением смотрел на покрытое кровью острие дротика, и лишь новый  удар,
обрушившийся на щит, заставил аркадянина прийти в себя. Визг, крики,  лязг
железа ворвались в уши. Вооруженные чем  попало,  жители  Танафа  пытались
сбросить противника с крыш. Старики и безусые юнцы  сражались  наравне  со
взрослыми. В их  руках  стали  оружием  и  топор,  и  кочерга,  и  дубина.
Аркадянам приходилось пускать в ход всю свою пастушью  ловкость,  но  лишь
появление  новых  их  товарищей,  взбиравшихся  по  спинам   аргираспидов,
позволило наемникам устоять.
     Постепенно Калхас забыл о себе и  растворился  в  резне.  Тело  стало
послушным, а ум - пустым и ясным. Он сломал свой дротик,  но  выхватил  из
рук умирающего танафца меч. Он уворачивался от самых страшных  ударов  так
ловко, что они оставляли на его теле лишь царапины. А царапины разъяряли и
прибавляли сил. Краем  глаза  Калхас  следил  за  Дотимом  и  старался  не
отставать от него. Предводитель  аркадян  был  ужасен.  Беззубый  его  рот
изрыгал потоки ругательств и слюны. Оружие безостановочно разило  горожан,
которые отступали перед ним как перед демоном войны.
     Наконец пастухи начали теснить танафцев.  Хотя  к  тем  тоже  спешили
подкрепления, кое-как вооруженных горожан хватило лишь на  первый  натиск.
Вынужденные сражаться грудь с грудью, они спасовали, подались назад. Почти
тут же их  отступление  превратилось  в  беспорядочное  бегство.  Одни  из
танафцев спрыгивали во внутренние дворики,  другие  пытались  спастись  по
крышам, и пастухи преследовали  их,  перемахивая  через  узенькие  улочки,
разделявшие кварталы.
     Дотим рвался напрямую к тому месту, где македоняне попали в  ловушку.
Калхас сметал с дороги тех, кто пытался оказать им  сопротивление.  Он  не
стремился убивать горожан:  просто  отбрасывал  их  в  сторону  и  догонял
Дотима. Страхи исчезли давно, их место заняли радость и  упоение  успехом.
Горячая тяжесть оружия сама влекла его вперед.
     Путь по  крышам  сократил  им  дорогу.  Вскоре  они  оказались  перед
центральной улицей и стали сбрасывать защитников  города  прямо  на  копья
аргираспидов. Между тем голове колонны македонян все еще приходилось худо.
Более десятка ветеранов бездыханными лежали в ямах. Нескольким среброщитым
удалось  перебраться  на  другую  сторону   ловушек,   однако   остальные,
поражаемые с крыш, застряли и ничем не могли помочь им.
     Какой-то танафец задержал Дотима, и Калхас  вырвался  вперед.  Дорога
перед ним оказалась свободна. Пастух перепрыгнул на крышу следующего  дома
и  обнаружил,  что  находится  прямо  над  отрезанными  от   главных   сил
македонянами. Сбоку на него кинулся старик с длинным широким ножом. Калхас
отбил его удар щитом и щитом же оттолкнул нападавшего.  Старик  растянулся
на крыше, беспомощно размахивая руками, из которых выпало  оружие.  Калхас
тут же забыл о нем,  так  как  число  вооруженных  македонян  стремительно
убывало. Их оставалось трое, двое. Они давно уже бросили сариссы,  но  все
равно тяжелые доспехи и щиты делали их  движения  слишком  неуклюжими  для
схватки, где противник находился на расстоянии локтя.
     Калхас узнал одного из аргираспидов. Хотя лицо того было  в  крови  -
чужой и своей - пастух видел, что это Антиген. Вот вождь македонян  сделал
выпад, отделился от стены, прикрывавшей его  спину,  и  в  тот  же  момент
толпа, окружавшая ветеранов, втянула его в себя.
     Не раздумывая, Калхас прыгнул туда. Его  колени  ударились  о  чью-то
спину. Человек охнул и присел. Пастух  рубанул  горожанина,  нацелившегося
мечом в затылок Антигена. Потом бросил клинок, вытащил из-за пояса  нож  и
всадил его в шею того, кто оказался под ним.
     Калхас наносил удары куда  попало.  В  этой  тесноте  каждый  из  них
достигал  цели.  Не  ожидавшие  такого  нападения,  горожане  отпрянули  в
стороны. Антиген поднялся на ноги: прижавшись плечом  к  плечу,  прикрывая
друг друга от ударов щитами, они отступили к стене и в тот