тобы
настолько!.. Внимай, прорицатель;  Эвмен  -  единственный  грек,  которого
слушался Александр. Македонец сделал его архиграмматиком,  Эвмен  вел  все
царские денежные дела. Потом Эвмен стал  военачальником,  а  после  смерти
Македонца Пердикка отдал ему сатрапию Каппадокию.  Когда  против  Пердикки
поднялись сатрапы, Эвмен был единственным, кто помогал законному  регенту.
Он победил Неоптолема и Кратера -  знаменитых  полководцев  Александра.  А
сейчас, когда державу рвут на части все, кому не лень, он  -  единственный
человек, который может спасти нас от варварской резни, где  каждый  станет
сам за себя! - Дотим, явно довольный  произнесенной  речью,  стукнул  себя
кулаком в грудь. - И я ему помогу! Я нанял на  деньги  регента  три  сотни
аркадских пастухов, таких же как ты,  Калхас.  Крутить  пращи  лучше,  чем
аркадяне, не умеет никто. Ни Антигон, ни Кассандр не  могут  похвастаться,
что у них есть три сотни аркадян! Эти пастухи уже в Эпидавре. Завтра я еду
туда и мы отплываем к Эвмену. Лето кончается - самая пора. Вот так!
     - Все это очень хорошо, - скептически сказал Тимомах. - Но  уж  очень
далеко и... чужое там все, Дотим. Ни мне, ни моим сыновьям, ни Калхасу нет
никакого интереса плыть к этому Эвмену, пусть  он  даже  грек.  Македоняне
ссорятся друг с другом - и ладно. Нам же от этого легче.
     Дотим безнадежно махнул рукой.
     - Сидите. Ничего больше не скажу. Только знайте: в Мегалополе, у  вас
под боком, стоят Кассандровцы, а в Мантинее - сторонники регента. Так  что
Аркадия скоро услышит шум, которого никто из вас не помнит!
     Тимомах, насупившись, смотрел в свою кружку.
     - Ну что же. Если хозяин не против, - Дотим налил вина себе  и  своим
спутникам. Потом, подумав, плеснул Калхасу: - Давай,  прорицатель,  выпьем
перед сном. Выпьем за мое здоровье. Когда я еще буду ночевать в Аркадии!


     Калхас никак не мог уснуть. Впечатлений  в  этот  день  было  слишком
много и они не желали укладываться  в  голове.  Перед  глазами  проплывали
фантастические картины, где Гермеса сменял Дотим, потом  Эвмен,  отчего-то
очень похожий на Гермеса, затем сам Калхас - то с мечом,  то  с  жезлом  в
руке. Нет, македонские сатрапы по-прежнему отпугивали его, и все же  слова
пастушьего бога о шаге, который предстоит сделать, наложились на  вечерний
разговор, лишив душу покоя. Калхас пытался молиться Гермесу, однако  слова
путались, а молитвенное настроение не приходило. Наконец Калхас решил, что
в доме слишком душно и вышел на улицу.
     Прямо над долиной висела огромная желтая луна. Она была  так  близко,
что Калхас мог разглядеть все смутные узоры  на  ее  поверхности.  Они  то
складывались в спокойное, сосредоточенное лицо, то превращались в медленно
движущееся овечье стадо.
     Рядом послышались чьи-то шаги. Встрепенувшись, Калхас увидел  Дотима.
Наемник шумно помочился в кустах, потом заметил пастуха и подошел к нему.
     - Я тоже  не  сплю,  -  сказал  он,  сев  рядом.  Ему  явно  хотелось
поговорить. - О! Я уже и забыл,  какая  здесь  луна!  В  Азии  она  совсем
другая. Меньше и как будто тоньше. Зато бывает  яркая,  словно  начищенная
медная бляха... - Дотим поерзал на месте и, не выдержав,  продолжал:  -  Я
почти целый  год  рассматривал  ее,  когда  Эвмен  после  смерти  Пердикки
отсиживался в крепости Нора. Больше было нечего делать.  Помощи  ждать  не
приходилось, но и Антигон штурмовать нас боялся.  Нора  стоит  на  скалах,
прежде чем доберешься до ее стен, десять раз можно сломать голову. Удобная
же дорога только одна, да и то проложена так, что  ее  можно  обстреливать
сразу с нескольких башен, Антигон понимал, что  потеряет  половину  солдат
без всякого прока, и  сидел  смирно.  Мы,  конечно,  держали  ухо  востро,
особенно по ночам, однако он так ни разу и не испытал  нашу  бдительность.
По ночам мне приходилось дежурить очень часто, поэтому  азиатскую  луну  я
изучил досконально...  -  Дотим  некоторое  время  молчал.  Затем  почесал
разрубленное ухо и мечтательно произнес: -  Эвмен  загрузил  погреба  Норы
вином и провизией не на один год. В крепости были  местные  охотники:  они
уходили в скалы и приносили свежую дичину. И каждый раз по этому случаю мы
устраивали пир. Эвмен заставлял всех  сидеть  смирно  и  произносил  речь.
Когда он кончал, мы принимались пить и выпивали  не  меньше,  чем  по  две
чаши. Едва  переводили  дух,  как  вставал  Иероним,  земляк  Эвмена,  его
историк. Он тоже говорил речь. Красиво, так, что голова шла кругом - то ли
от вина, то ли от ладных слов. Пили еще две чаши, после них же любая  речь
казалась замечательной. А заканчивали лишь когда вино начинало  выливаться
обратно. Вот была жизнь!
     - А вода? - спросил Калхас. - Где  вы  брали  воду?  В  крепости  бил
источник?
     - Нет. Зато были огромные цистерны, куда  стекало  все:  и  дожди,  и
утренние туманы. Туманы  были  такими  густыми,  что,  оседая  на  скалах,
образовывали целые ручейки.  Туманная,  утренняя  вода  -  самая  вкусная.
Особенно летом. Я до сих пор помню  ее  вкус:  сладкий,  в  нос  отдает  и
дымком, и запахом полыни. Ничто так не утоляет жажду, как  эта  вода...  -
Дотим причмокнул губами. - Но только в Норе я пил воду из тумана.
     - Значит вы там ничего не делали?
     - В сравнении с обычной жизнью считай, что ничего. Нет, мы,  конечно,
кидали дротики, сражались на деревянных мечах, но до  измождения  себя  не
доводили. С  лошадьми  было  сложнее.  Эвмен  спрятал  в  крепости  лучших
лошадей, чтобы, выйдя из нее, иметь настоящую маленькую армию, а не  одних
пехотинцев,  привыкших  дремать  на  стенах.  Корма  для  лошадей  запасли
достаточно, но места  для  выгула  в  крепости  не  имелось.  Тогда  Эвмен
приказал обвязывать их ремнями за грудь и  приподнимать  к  потолку:  так,
чтобы передние копыта не касались земли. Лошади  пугались,  начинали  бить
задними ногами,  но  им  не  удавалось  обрести  равновесие.  Их  даже  не
подхлестывали. Пота и пены с них сходило не меньше, чем во  время  скачки.
Так повторялось каждый  день.  В  результате  наши  лошади  были  не  хуже
антигоновских... Замечательно, правда?
     - Правда, - едва шевельнул губами Калхас. Понемногу его  обволакивала
дрема. Очертания  луны  тускнели  и  расплывались  перед  глазами,  словно
погружались в сыворотку. Он слушал и не слушал рассказ Дотима о  том,  как
умер Антипатр, как Эвмен вырвался из крепости и как его армия стала  расти
с каждым днем. Дотим говорил о золотых пряжках на сандалиях, которые Эвмен
пожаловал всем участникам сидения в Норе, и о том, что отныне, идя в  бой,
они надевают их. Дотим вспоминал о своем путешествии  сюда,  о  встрече  с
Полисперхонтом, о деньгах, а когда  заметил,  что  дыхание  Калхаса  стало
глубоким и ровным,  прервался  на  полуслове  и  долго  молча  смотрел  на
спящего.


     Калхас проснулся от того, что кто-то решительно тряс  его  за  плечо.
Открыв глаза, он сквозь зябкий утренний туман увидел склонившегося над ним
человека в пастушьей шляпе. Она походила на шляпу  Гермеса,  даже  завязка
под нижней губой была той же. Калхас испуганно вскочил, и  лишь  шепелявый
шепот Дотима помог удержать ему в горле крик.
     - Тихо! Все еще спят. Нам пора.  Едем  с  нами:  я  оставил  Тимомаху
достаточно денег для того, чтобы вместо тебя он нанял двух работников.
     - Постой, куда ехать? - Калхас не мог сообразить, чего от него хотят.
     - В Эпидавр. Там нас ждут корабли, на которых мы поплывем в  Киликию.
Эвмен сейчас в Киликии.
     - Подожди, но ведь я пастух, а не воин. Я не умею сражаться и не хочу
уезжать...
     - Лжешь! Хочешь, - перебил его Дотим. - А  научиться  сражаться  тебе
будет несложно. Все складывается удачно. У нас есть заводная лошадь, у нас
найдется лишний теплый плащ. Считай, что деньги  ты  стал  зарабатывать  с
этого мгновения.
     Видя, что Калхас не движется с  места,  Дотим  взял  его  за  руку  и
потянул к себе.
     - Идем. Мои люди с лошадьми за углом дома: всего в  нескольких  шагах
отсюда.
     "Шаг!" - стукнуло в висках Калхаса.
     - Да нет же, нет! - вскричал он. - Я не хочу!
     - Тихо! - наемник вцепился в его руку словно клещ и потащил за собой.
     Калхас волочился следом, не  понимая,  отчего  он  даже  не  пытается
сопротивляться.



                                    2

     По пути в Эпидавр Калхас не раз успел проклясть свое бессилие. Однако
проклинала только голова, сердце же охотно подчинилось воле наемника и  не
позволяло Калхасу решиться на бегство.  Более  того,  он  с  удовольствием
смотрел по сторонам, ибо они ехали  той  частью  Пелопоннеса,  где  Калхас
никогда раньше не бывал.
     На  второй  день  вечером  Дотим  со  своими  спутниками  оказался  в
Эпидавре, а на третий они уже погрузились на корабли и вышли в  море.  Шел
мелкий  дождь.  Порт  понемногу  начинал  терять  очертания.   Как   живые
расходились в  стороны,  освобождая  путь,  прибрежные  острова.  Портовые
чайки, с пронзительными криками следовавшие за кормой, стали  поворачивать
обратно. Ровные бесцветные волны мягко покачивали судно. Калхас  устроился
на самом носу, завернувшись в подаренный ему Дотимом плащ.  Остальные  уже
давно забрались в трюм, где для них были набросаны соломенные  одеяла,  но
Калхас не желал уходить с палубы.
     - Пойдем, ты промокнешь, - сказал ему Дотим.
     - Нет - упрямо мотнул головой Калхас. Почувствовав,  что  наемник  не
уходит, он добавил: - Когда будет холодно, спущусь вниз.
     Если не мешкая броситься в море, то он, наверное, сумеет добраться до
берега. Калхас плавал только в  мелких  аркадских  речках,  но  сейчас  он
поймал себя на отсутствии страха перед морем. Нужны всего лишь терпение  и
выносливость. Волны станут подкидывать его вверх-вниз, а морские водоросли
будут щекотать ноги. Потом усталый, запыхавшийся, весь в потоках стекающей
с него воды, он выйдет на  берег...  Нет,  он  просто  фантазировал  и  не
собирался прыгать за борт. Калхас поглаживал стеклянный шарик и  спрашивал
себя: правильно ли он поступает? Он покинул Тимомаха  с  таким  же  легким
сердцем, с каким раньше смеялся на разговорами о Македонце. Все  произошло
удивительно быстро, но, вместе с тем, Калхас чувствовал,  что  так  оно  и
должно было случиться.  Конечно,  воспоминания  о  Маронейской  долине,  о
дочери пасечника беспокоили сердце. Его собаки до сих пор наверняка рычат,
не подпуская и не слушаясь никого, а девушка приходит на место их встреч и
ждет. Однако здесь его глаза были наполнены морем, волнами, дождем; Калхас
плыл туда, в Азию, он делал предсказанный Гермесом шаг,  и  это  отвлекало
его от воспоминаний. Он поступил правильно: оставшись у Тимомаха, он жалел
бы об упущенной возможности всю жизнь.
     Небо сливалось с водой. Корабли не пошли вдоль берега,  а,  пользуясь
ветром, сразу повернули в открытое море. Их было четыре. На каждом из этих
тихоходных торговых судов помещалась почти  сотня  человек.  Внизу  царила
теснота: еще и поэтому Калхас не желал уходить с палубы. Утром,  во  время
погрузки, недавние пастухи, пропивавшие в отсутствие Дотима свои  задатки,
выглядели хмуро и болезненно. Хотя грузили  только  провизию  и  оружие  -
пращи, дротики, да легкие плетеные щиты - они работали так  медленно,  что
Дотим принялся ругать их последними словами. Он угрожал оставить  половину
аркадян здесь, под задом у мамок  и  шлюх.  Его  решительный  вид  отбивал
всякое желание огрызаться, поэтому наемники ворчали только после того, как
он отходил на порядочное расстояние.
     Когда Калхас наконец основательно промок  и  спустился  в  трюм,  его
голова закружилась из-за  духоты  и  тяжелого  запаха,  поднимавшегося  от
лежавших вповалку людей. Под низким потолком тускло чадили  покачивающиеся
светильники. При их мутном свете трюм казался значительно большим, чем это
думалось наверху. Часть наемников уже стонала, проклиная качку и тот день,
когда они согласились плыть в Азию. Чуть позже нескольких  человек  начало
рвать. Дотим позвал Калхаса, и они принялись выталкивать их на палубу.
     Так прошел весь первый день. На второй желудки наемников окончательно
освободились от  эпидаврских  излишеств.  Они  стали  выползать  наверх  и
греться в лучах солнца, ненадолго появлявшемся среди туч. Солнце сменялось
дождем, однако теперь уже многие предпочитали промокнуть, чем  лишний  раз
опуститься в духоту трюма. Корабли мотало довольно  изрядно.  Однажды  они
даже потеряли друг друга из  виду.  К  удивлению  Калхаса,  ни  Дотим,  ни
капитан их судна не были  взволнованы  этим.  И  действительно,  когда  на
третий день они подошли к маленькому  скалистому  островку  посреди  моря,
остальные три корабля уже ждали там.
     По приказу капитана на воду  спустили  лодку.  В  нее  сели  матросы,
приняли пустые меха и стали грести к острову.
     - Здесь есть источник, - ответил Дотим на недоуменный взгляд Калхаса.
- Это последнее место, где мы можем спокойно пополнить запасы свежей воды.
     Как только матросы вернулись, корабли отошли от острова и с  тех  пор
старались держаться дальше от берегов. Прибрежные воды  кишели  вражескими
триерами, спасти от которых паруса торговых посудин не могли.


     С самого начала путешествия Калхас оказался в  стороне  от  остальных
наемников. Произошло это и  потому,  что  Дотим  явно  выделял  его  среди
других, держа все время рядом с собой, и потому, что сам  Калхас  особенно
не стремился завязать дружбу среди будущих воинов Эвмена. Они были  скучны
ему. На корабле плыли пастухи необычайно похожие на  тех,  кто  работал  у
Тимомаха. Их возраст колебался от самого юного до весьма почтенного:  юные
взирали на все раскрыв рты, старые вспоминали свою жизнь, приукрашивая  ее
выдуманными на ходу историями, а остальные или праздно валялись на палубе,
или бахвалились своей силой. Некоторые уже  приставали  к  молоденьким,  и
порой разговоры на палубе сводились к сальным шуточкам по поводу  филейных
частей тела.
     Отличало их  от  Тимомаховых  работников  лишь  беспокойство.  Калхас
видел,  что  они  с  трудом  переносят   однообразное   течение   времени.
Равнодушное, безвольное выражение лиц у них мигом сменялось раздражением и
даже яростью, когда  начиналось  выяснение  отношений.  Чаще  всего  ссоры
возникали по пустякам, зато грозили далеко  не  пустячными  последствиями.
"Однако другие и не бросили бы  все  ради  того,  чтобы  плыть  неизвестно
куда", - думал Калхас и  с  интересом  наблюдал,  как  хладнокровно  Дотим
прекращает ссоры. Командир наемников всегда успевал в  тот  момент,  когда
пастухи уже готовы были схватиться за ножи. Он, не  раздумывая,  пускал  в
ход кулаки и, смиренные его решительностью, наемники уступали.
     Конечно Дотим старался - насколько это  было  возможно  -  занять  их
время. Когда волна была  не  слишком  высока,  он  выстраивал  аркадян  на
палубе, дабы обучить основам воинского искусства.
     - Сейчас вы - никто! Вы - стадо овец. Сейчас в первом же столкновении
перебьют половину из вас. Да, самые грязные и тупые  варвары  сделают  это
без труда. Потому что мало владеть пращей, или дротиком. Война  -  это  не
охота. На охоте следишь за одним зверем, а на войне их сотни. Здесь  нужно
бросать дротик в одну сторону, прикрываться щитом с другой, а  смотреть  в
третью. И при этом не спотыкаться, не бить своих, слышать голос командира!
Ноги - хорошо! Но если враг со всех сторон, то  и  они  не  спасут.  Нужно
иметь глаза на всех частях тела, а особенно - на заднице,  чтобы  туда  не
всадили копье!
     Разнообразием шуток Дотим наемников не баловал, однако те гоготали  в
ответ на любое срамное слово.
     Поначалу  упражнения  заключались  в  следующем:  несколько   человек
пытались достать одного из своих собратьев тупой стороной дротиков, а  тот
отбивался щитом и уворачивался. Все проходили через это. Потом Дотим  стал
усложнять уроки. Он отнимал у защищающегося щит или  заставлял  нападавших
бить не древком, а острием. Если у кого-то  появлялась  кровь,  Дотим  был
страшно доволен и заявлял во всеуслышание:
     - Лучше получить царапину сейчас,  чем  в  бою!  Привыкайте  к  своей
крови: в серьезном деле пугаться ее нельзя.
     С  Калхасом  он  занимался  отдельно.  Впрочем,  тут  не  надо   было
нескольких человек. Калхасу казалось, что едва Дотим берет оружие, у  него
вырастает еще одна пара рук. Аркадянин не поспевал за опытным наемником и,
хотя тот щадил его, упражнения то и дело оставляли на теле Калхаса ссадины
и синяки.
     - Не волнуйся, - говорил Дотим. - Так, как я, сражаться умеет  далеко
не каждый. Я не хвастаюсь, ты увидишь сам!..  Нет!..  Нет!..  Нельзя  так,
нельзя! Нельзя думать, не нужно рассчитывать. Твои руки  должны  двигаться
сами собой. Доверяйся телу, а не голове, оно само решит как  увернуться  и
как нанести удар.
     Когда Калхас измученно опускался на палубу, Дотим садился рядом с ним
и, смахивая пот, продолжал урок устно.
     - Ты не сариссофор: ты не идешь в фаланге, где справа,  слева,  сзади
твои же соплеменники. Ты -  аркадянин,  значит  должен  убегать,  прыгать,
метать камни и отбиваться в одиночку. Ты - высокого роста, но худ и гибок.
Так используй это! Приседай, качайся  словно  дерево  в  бурю,  нагибайся,
подпрыгивай, обманывай. Пусть они бьют, если ты не  станешь  лениться,  их
удары провалятся в пустоту, они минуют тебя!
     - Минуют, - механически повторял за ним Калхас.
     -  А?  Что?  -  растерянно  переспрашивал  Дотим.  -  Это   что,   ты
предсказываешь, или как?


     Во время плавания Калхас несколько раз тешил Дотима, угадывая  всякие
мелочи. Но когда тот пытался спрашивать о серьезных вещах, он отрицательно
качал головой.
     - Нет. Не могу отвечать.
     - Почему?
     - Не могу. Чувствую, что сейчас не надо. Для всего свое время.
     - Так ты знаешь, но не хочешь говорить?
     - Не знаю и не хочу. Не время. Видишь, я тебе говорю: не время.
     К счастью, Дотим не был  навязчив.  Наемник  только  многозначительно
поджимал губы:
     - Хорошо. Пока подожду.
     Учения продолжались ежедневно. Как заметил Калхас,  ими  были  заняты
наемники  и  на  других  кораблях.  Каждый  раз,  когда   бывшие   пастухи
утомлялись, Дотим говорил им:
     - Вы думаете, что чему-то научились? Почти ничему! Но  считайте,  что
после сегодняшнего дня в первом бою от  вас  уцелеет  на  одного  человека
больше, чем после вчерашнего. Только на одного, поняли!
     Калхас не знал, верили ли своему командиру наемники. Сам  он,  считая
по вечерам синяки, был склонен верить.
     На десятый  день  после  отплытия  из  Эпидавра  на  горизонте  опять
появился берег. На этот раз наемники не отвернули в море.
     - Киликия! - громогласно объявил Дотим.  -  Теперь  мы  плывем  вдоль
своих берегов. Осталось немного. Скоро сойдем на сушу!
     Однако успокоился он рано.  Следующим  утром  их  разбудили  истошные
вопли матросов:
     - Корабли!
     Поднявшись на палубу, Калхас увидел прямо  по  курсу  длинные  темные
силуэты трех триер. Капитан  судна  и  Дотим,  стоя  на  носу,  пристально
вглядывались в их очертания, размываемые легкой  утренней  дымкой.  Калхас
подошел поближе.
     - Нет, это не киликийцы, - убежденно сказал капитан. - Это финикияне.
Финикийские триеры.  Или  кипрские.  Но,  скорее,  финикийские  -  слишком
длинные и приземистые.
     - Что они здесь делают? - спросил Дотим.
     - Откуда я знаю? - пожал плечами капитан.
     Лицо Дотима выражало тревогу.
     - ...Так. Раз боевые корабли, значит кто-то их послал. А  кто  пошлет
сюда финикийские триеры?
     На триерах заметили торговые суда. Калхас увидел,  как  черные  борта
ощетинились мерно передвигающимися ножками-веслами.
     - Кто, кроме Птолемея, может заставить Тир, или Сидон отправить в эти
воды корабли? - мрачно проговорил капитан.
     - Надо бежать, - согласился Дотим. - Поворачиваем к морю?
     - Не получится. - Капитан указал на паруса. -