о прикосновения... Вот скрипнула дверь балкона, и  все
стихло.
   Часы шли.
   Райт и Джемс очнулись от стука.
   Ясный день. Комната ярко освещена солнцем, лучи его играют на  гранях
туалетных вещиц и бегают "зайчиками" по потолку и стенам. Они оба  сидят
в креслах, сигары давно потухли. Без всякого  сомнения  спали  и  крепко
спали.
   Стук повторился.
   - Войдите.
   Вошел молодой лакей и доложил:
   - Господ ожидают к утреннему кофе и похоронный кортеж уже готов.  По-
жалуйте.
   Джемс и Райт не сразу поняли в чем дело, но все же поспешили привести
себя в порядок и отправились в столовую.

                                  XVI

   Прошло три дня.
   Гарри вернулся в свой Охотничий дом, с ним  вернулись  и  его  верные
друзья: Джемс, доктор и капитан Райт.
   Из гостей вернулись очень немногие. Смерть виконта Рено,  молодого  и
полного сил, повлияла неприятно на нервных и впечатлительных и многие из
них уехали: кто совсем, а кто с обещанием вернуться в замок к праздникам
новоселья.
   Райт и Джемс хорошо выспались в городе, нервы опали, и они подсмеива-
лись друг над другом, и Джемс свое приключение  с  привидениями  называл
"галлюцинация скопом".
   - Что нового? - спросил Гарри по возвращении из города.
   - Все, слава Богу, хорошо! - ответил помощник управляющего Миллер. За
отъездом в город Гарри и Смита  Миллер  оставался  полновластным  и  от-
ветственным лицом.
   - Замок совершенно очищен; с садом дело идет тише, но все же та часть
сада, которая примыкает к замку, уже в порядке и садовый  колодец  вычи-
щен. На днях очистят и тот, что на дворе, но, кажется, в  нем  не  будет
воды, - докладывал он.
   - Извините, мистер, вы, быть может, будете мною недовольны, - продол-
жал Миллер нерешительно, - я не знаю, но я был в затруднении,  жена  его
плакала, а бедность, правда, очень большая, ну я и дал от  вашего  имени
25 таллеров на похороны, - закончил он свой доклад.
   - Опять похороны, чьи похороны? - вскричал нетерпеливо Гарри.
   - Конечно, мистер, он не был нашим постоянным рабочим, ему платили за
каждый раз отдельно, но очень большая бедность, - бормотал  сильно  сму-
тившийся Миллер.
   - Постойте, вы меня не поняли, дело не в деньгах, а я хочу знать, кто
умер, - сказал Гарри.
   - Слесарь, мистер, тот самый, что открывал нашу капеллу.
   - Он казался не старым и здоровым.
   - Да и он заболел в тот же день, нет, вернее в ту же ночь. С ним слу-
чился обморок; долго он продолжался, никому неизвестно, так как жена за-
метила это только утром.
   Отлегло. Целый день больной работал, но молчал и был  невеселый,  как
она говорит. Ночью обморок повторился. Жена спала в соседней комнате  и,
заслышав шорох и стоны, прошла к больному. Он опять был без памяти.
   Утром он уже встать не мог и весь день пролежал в постели.
   Ночью он тихо скончался. Жена страшно  плачет,  она  потеряла  своего
единственного кормильца. Но, глупая крестьянка, утешается тем, что ангел
взял душу ее мужа, - рассказывал Миллер.
   - При чем тут ангел? - спросил Джемс.
   - Видите ли, - продолжал Миллер, - жена слесаря решила последнюю ночь
не спать, а стеречь больного мужа. Ну и, ясное дело, после тяжелого  ра-
бочего дня уснула и видела сон.
   - Где же тут ангел, какой сон? - допытывался Джемс.
   - Глупая баба, сударь, уверяет, что она не  спала,  а  нашел  на  нее
столбняк, по-ихнему это, если человек не может пошевелиться, а все видит
и слышит.
   И вот явилась прекрасная женщина в небесном платье и с короной на го-
лове. Наклонилась над больным и поцеловала его. Потом в луче месяца  она
улетела в небо и унесла его душу, - кончил Миллер.
   - А чем объяснил смерть деревенский доктор? - спросил Гарри.
   - Доктора, мистер, и не было. Его и не звали. Я уже  вам  докладывал,
что у них страшная бедность. Недавно они погорели и теперь  ютятся,  как
попало.
   - Смит, завтра вы позаботитесь о вдове, а на сегодня довольно, -  ре-
шил Гарри.
   Потом он откланялся гостям и друзьям и пошел со Смитом работать в ка-
бинет. Он даже отказался от ужина, прося доктора занять председательское
место.
   Ужин прошел вяло, несмотря на шутки и анекдоты  доктора.  Сказывалось
отсутствие хозяина.
   Чтения тоже не было. От пунша отказались и рано  разошлись  по  своим
спальням.

                                 XVII

   К утреннему кофе Райт вышел последним. Он был страшно зол, и губы его
нервно подергивались.
   Подойдя к столу, вместо обычного поклона он  бросил  на  пол  большую
пунцовую розу и, наступив на нее, сказал:
   - Господа, я не женщина, и бросать мне розы в окно  по  меньшей  мере
глупо. Считаю это себе оскорблением и на будущий раз отвечу острием моей
шпаги.
   Все удивленно смотрели на Райта и переглядывались между собою.
   Хорошо вышколенный лакей быстро подобрал бедную растоптанную розу.
   - Откуда он ее взял, в саду нет таких, - сказал  он,  показывая  розу
камердинеру Сабо.
   - На горе в замке уже есть, вчера привезли, - заметил Миллер.
   День тянулся скучно и бесконечно.
   Вечером в столовую собралось все оставшееся общество, оно сильно уба-
вилось. Все хмурились.
   Хозяин, желая развлечь гостей, да и сам отдохнуть от пережитых непри-
ятностей, попросил Карла Ивановича дочитать письма.
   Карл Иванович заметно поколебался, замялся, хотел что-то сказать,  но
потом махнул рукой и надел очки.
   - Итак, я начинаю, - сказал он.

                          ПИСЬМО СЕМНАДЦАТОЕ

   Альф, между моим последним письмом и сегодняшним прошли только сутки,
но в эти сутки я пережил целую жизнь, и она сломала во мне все светлое и
дорогое. Личное счастье погибло. А Рита? Чем же  она  виновата?  Нет,  с
камнем на душе я должен если не быть, то казаться  счастливым!  Это  для
Риты.
   Но слушай по порядку.
   Поручив Риту заботам кормилицы и кузин, сделав  распоряжение  по  хо-
зяйству, я отправился в город искать старого доктора.
   Искать, собственно, мне не пришлось, так как в гостинице, где я оста-
новился, на первый же мой вопрос ответили, что знают, и указали его  ад-
рес.
   - Только напрасно вы к нему поедете, - прибавил коридорный, -  доктор
давно никого не лечит да и редко кого пускает к себе.
   Он чудной. Позвольте, сударь, я лучше проведу вас к другому доктору -
Фришу. Он отличный доктор и стоит в нашей гостинице.
   Я поблагодарил и отказался от Фриша...
   - А почему вы зовете старика чудным? - поинтересовался я.
   - Да как же, сударь, все его так зовут. Говорят, он не в своем уме.
   Я отправился.
   Извозчик свез меня на окраину города, к небольшому деревянному  дому.
Во дворе меня встретила пожилая женщина и угрюмо сказала, что доктор  не
лечит и никого не принимает.
   Проводите меня к нему, сказал я, и "золотой" пропуск был в ее руке.
   Меня тотчас же провели в сени, а затем и в комнаты.
   Первая комната ничего из себя не представляла, самая  обыденная,  ме-
щанская обстановка. Но зато следующая была совершенно иного характера.
   Это какой-то кабинет алхимика или ученого: темные шкафы, полные книг,
банки, реторты, несколько чучел и в конце концов человеческий скелет.
   У окна в большом кресле сидел старик. В первую минуту  я  думал,  что
ошибся и попал не по адресу. Так трудно было узнать  в  высохшем,  худом
человеке когда-то полного и веселого доктора. Он был совершенно лыс и  в
огромных очках.
   Если я, зная к кому иду, с трудом уловил знакомые черты, то  он,  ко-
нечно, совершенно меня не узнал.
   - Что вам нужно? Я не практикую, - сказал он резко, вставая с кресла.
   Я назвал себя.
   Минуту он стоял неподвижно, точно не понимая меня, потом странно  вы-
тянул шею и спросил - голос его дрожал:
   - Кто вы?
   Я повторил.
   Альф, нужно было видеть его ужас, он побелел, как бумага, очки  упали
на пол, и он этого даже не заметил. Протянув вперед руки, точно  защища-
ясь, он бормотал:
   - Нет, не может быть! - ноги его тряслись, и, не выдержав, он со сто-
ном сел в кресло.
   Я подал ему стакан воды и, взяв за руку, стал говорить.
   - Доктор, милый доктор, разве вы забыли  своего  любимца,  маленького
Карло, я старался припомнить из детства разные мелочи, его шутки, подар-
ки...
   Понемногу старик успокоился и начал улыбаться:
   - Так это в самом деле ты, Карло, ты живой и здоровый. Как же ты  вы-
рос и какой красавец. Эх, не судил Бог моему другу, твоему отцу, и полю-
боваться тобой.
   - Да, доктор с семи лет я был лишен и отца, и матери, а почему, и  до
сих пор не знаю.
   Старик как-то отодвинулся от меня и замолчал.
   - Зачем и надолго ли ты приехал в наш город?
   - Приехал я сегодня, а сколько проживу, зависит от вас, доктор.  Если
вы согласитесь на мою просьбу, то завтра же утром мы выедем в замок.
   Старик снова весь затрясся:
   - Что, ехать в замок, в твой родовой замок, зачем? Что тебе в нем?  -
закричал он сердито.
   - Как зачем? Вот уже два месяца, как я живу в нем, -  смеясь,  заявил
я.
   - Ты в замке, рядом, два месяца, - бормотал он. Зубы, т.е. нижняя че-
люсть старика, дрожали.
   - Ты жив, здоров, совершенно здоров. Поклянись Божьей Матерью, что ты
говоришь правду, - и он повелительно указал на угол.
   Весь угол был занят образами, большими и маленькими; перед ними горе-
ла лампада, стоял аналой с открытой книгой. Войдя в комнату, я не  заме-
тил этого угла, и теперь он поразил меня диссонансом: лампада и  челове-
ческий скелет!
   - Клянись, говорю тебе, крестись! - настаивал грозно старик.
   Думая, что имею дело с сумасшедшим, и не желая его сердить, я  перек-
рестился и сказал торжественно.
   - Клянусь Божьей Матерью, я жив и вполне здоров.
   Старик заплакал, вернее, как-то захныкал и, вытаскивая из кармана ог-
ромный платок, все повторял:
   - Зачем ты приехал, зачем ты приехал? Чего ты хочешь?
   Когда он совершенно успокоился, я ему рассказал, что с детства скучал
по родине, но не смел ослушаться приказания отца и жил  в  чужих  краях.
Внезапная смерть отца сняла с меня запрет, и я явился поклониться гробам
отца и матери, и представьте, доктор, я не нашел их в склепе, - закончил
я.
   - Не нашел. В склепе не нашел! - радостно шептал старик.  -  А  новый
склеп ты не трогал?
   - А разве есть новый склеп? Где же он?
   - Хорошо, очень хорошо, - потирал старикашка свои руки.
   Я ничего не понимал и страшно раскаивался, что связался с  полоумным.
Соображая, как бы поудобнее выбраться из глупого положения, я молчал.
   Молчал и старик.
   - Когда ты едешь обратно в чужие края? - наконец спросил он.
   - Обратно? И не собираюсь! - возразил я с удивлением. -  Замок  вычи-
щен, отремонтирован заново, и через две недели моя свадьба.
   Глаза старика опять выразили ужас.
   - Ты намерен навсегда поселиться в замке и хочешь жениться, быть  мо-
жет, уже наметил невесту. Безумец, безумец, разве старый Петро не был  у
тебя, разве он не сказал тебе, что по завету отца ты не должен был  при-
езжать в замок, а не то, что жить тут, да еще с молодой женой, - кричал,
весь трясясь, старик.
   Все эти глупые охи и крики окончательно мне надоели, и я  резко  ска-
зал:
   - Отец ни разу не писал мне ничего подобного, да и теперь  поздно  об
этом говорить; невеста моя уже приехала и находится сейчас в замке.
   - Пресвятая Матерь Божия, помилуй ее и спаси!  -  горестно  прошептал
старик. - Ну, Карло, не думал я, что судьба заставит выпить меня  и  эту
горькую чашу. А видно, ничего не поделаешь! Мы оберегали тебя  от  этого
ужаса, но ты сам дерзко срываешь благодетельный покров. Твой отец взял с
меня и Петро странную клятву, что тайна эта умрет с нами... но теперь  я
должен, я обязан открыть ее тебе... Да, прости меня Пресвятая  Заступни-
ца... дорогой друг, ты говорил: "Смотри, ни на духу, ни  во  сне  ты  не
должен говорить, из могилы я буду следить за тобой", а сейчас,  если  ты
можешь слышать, пойми и прости: но ведь Карло надо спасти, избавить, хо-
тя бы ценой моей души - души клятвопреступника! - печально и торжествен-
но проговорил старик.
   Он замолчал и скорбно поник головою.
   Хотя все его слова представляли какой-то бред, но  я  не  считал  его
больше сумасшедшим, что-то говорило мне о их правде и о ужасе, что  ждет
меня.
   Я молчал, боясь нарушить думы доктора, и в то же время старался дога-
даться, что за тайну должен он мне открыть. Первая моя мысль была насчет
моего большого состояния: честно ли оно нажито? нет ли крови на нем? - и
я давал себе слово исправить, что можно.
   Нет, невероятно.
   Смерть матери, неповинен ли в ней отец?
   Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил  ее
память.
   Что же, наконец?
   Доктор все молчал... потом спросил меня:
   - Карло, что помнишь ты из своего детства?
   Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.
   - Ну, а что ты думаешь о смерти своей матери?
   Холод пробежал по мне - неужели?
   Я рассказал то, что ты уже знаешь, т.е. что мать видела во сне  змею,
которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей  было
лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась.
   Затем, этого ты еще не знаешь, она начала  сильно  слабеть  день  ото
дня, и все жаловалась, что по ночам чувствует тяжесть на груди: не может
ни сбросить ее и ни крикнуть.
   Отец начал вновь дежурить у ее постели, и ей опять стало легче. Устав
за несколько ночей, отец решил выспаться и передал дежурство Пене.
   В ту же ночь матери сделалось много хуже.
   Утром, когда стали спрашивать Пепу, в котором часу начался  припадок,
она ответила, что не знает, так как ее в комнате не было.
   - Господин граф пришел, и я не смела остаться, - сказала она.
   - Я пришел, что ты выдумываешь, Пепа, - засмеялся отец.
   - Да как же, барин, вы открыли дверь на террасу, оттуда так и  подуло
холодом, и хоть вы и укутались в плащ, но я сразу вас узнала, -  настаи-
вала служанка.
   - Ну, дальше, - сказал, бледнея, отец.
   - Вы встали на колени возле кровати графини, ну я и ушла,  -  кончила
Пепа.
   - Хорошо, можете идти, - сказал отец и, поворачивая  к  доктору  свое
бледное лицо, прошептал:
   - Я не был там! - Я замолчал на минуту.
   - Так, - качнул старик головой, - так.
   - Чем кончилось это дело, кто входил в комнату матери, я не знаю и до
сих пор, - закончил я.
   - Дальше, дальше, - бормотал старик.
   - Дальше, через три дня Люси, мою маленькую сестренку Люси, - продол-
жал я свой рассказ, - нашли мертвою в кроватке. С вечера она была здоро-
ва, щебетала, как птичка, и просила разбудить ее рано... рано - смотреть
солнышко.
   Утром, удивленная долгим сном ребенка, Катерина подошла  к  кроватке,
но Люси была не только мертва, но и застыла уже.
   - Так! - снова подтвердил доктор.
   Люси похоронили, и в тот же день мать подозвала меня к своей  кушетке
и, благословляя, сказала:
   - Завтра рано утром ты едешь с Петро в Нюрнберг учиться. Прощай, -  и
она крепко, со слезами на глазах меня расцеловала. Ни  мои  просьбы,  ни
слезы, ни отчаяние - ничего не помогло... меня увезли.
   Даже через столько лет старое горе охватило меня, голос дрогнул, и  я
замолчал.
   - Так, - опять качнул головою старик, - так. А не помнишь ли  ты  еще
чьей-нибудь смерти, кроме Люси? - спросил он.
   - Еще бы, тогда умирало так много народу: все больше дети и молодежь,
- ответил я, - а похоронный звон из деревни хорошо было слышно у  нас  в
саду, и я отлично его помню. Да и у нас на горе было  несколько  случаев
смерти, - закончил я.
   Опять длинное молчание. Точно старик собирал все свои силы. Он тяжело
дышал, вытащил свой платок и отер лысину.
   - Ну, теперь слушай, Карло.
   - После твоего отъезда смертность не прекращалась. Она то вспыхивала,
то затихала. Я с ума сходил, доискиваясь причины. Перечитал  свои  меди-
цинские книги, осматривал покойников, расспрашивал окружающих...
   Ни одна из болезней не подходила к данному случаю.
   Одно только сходство мне удалось уловить: это в тех  трупах,  которые
мне разрешили вскрыть, - был недостаток крови. Да что на  шее,  реже  на
груди - у сердца, я находил маленькие красные ранки, даже  вернее,  пят-
нышки. Вот и все.
   Странная эпидемия в народе меня очень занимала, но я не мог вполне ей
отдаться, так как болезнь твоей матери выбила меня из колеи.
   Она чахла и вяла у меня на руках. Вся моя латинская кухня  была  бес-
сильна вернуть ей румянец на щеки и губы.
   Она явно умирала, но глаза ее блестели и  жили  усиленно,  точно  все
жизненные силы ушли в них.
   Эпизод с господином в плаще пока остался неразъясненным.
   Только с тех пор ни одной ночи она не проводила одна: отец или я;  мы
чередовались у ее постели.
   Лекарства ей я тоже давал сам... но все было тщетно... Она слабела  и
слабела.
   Однажды днем меня позвали к новому покойнику; твой отец был  занят  с
управляющим. Графиня, которая лежала в саду, осталась на попечении Кате-
рины.
   Через два часа я вернулся и заметил страшную перемену к худшему.
   - Что случилось? - шепнул я Катерине.
   - Ровно ничего, доктор, - отвечала Катерина, - графиня лежит  спокой-
но, так спокойно, что к ней на грудь села  какая-то  черная,  невиданная
птица. Ну, я хотела ее согнать, но графиня махнула рукой  "не  трогать".
Вот и все.
   Что за птица? Не выдумывает ли чего Катерина.
   Расспрашивать больную я не решался, боялся взволновать.
   Прошло три дня.
   Мы, т.е. твой отец и я, сидели на площадке;  графиня  по  обыкновению
лежала на кушетке, лицом к деревне.
   Солнце закатилось. Но она просила дать ей  еще  немного  полежать  на
воздухе.
   Вечер был чудный. Мы курили и тихо разговаривали.
   От замка через площадку тихо-тихо пролетела  огромная  летучая  мышь.
Совершенно черная: таких раньше не видывал.
   Вдруг больная приподнялась и с криком: "Ко мне, ко мне" протянула ру-
ки. Через минуту она упала на подушки.
   Мы бросились к ней, она была мертва.
   Как ни готовы мы были к такому исходу, но когда  наступит  конец,  мы
стояли как громом пораженные. Первым опомнился твой отец.
   - Надо позвать людей, - сказал он глухо и пошел прочь. Он шел,  пока-
чиваясь, точно под непосильной тяжестью.
   Я опустился на колени в ногах покойницы. Сколько прошло  времени,  не
знаю, не отдаю себе отчета, Но вот послышались голоса, замелькали огни и
в ту же минуту с груди графини поднялась черная летучая мышь, та  самая,
что мы видели несколько минут назад.
   Описав круг над площадкой, она пропала в темноте.
   О вскрытии трупа графини я не думал. Твой отец никогда  бы  этого  не
допустил.
   Меня, как врача, поражало то, что члены трупа, холодные, как лед, ос-
тавались достаточно гибкими.
   Покойницу поставили в капеллу.
   Читать над нею явился монах соседнего монастыря.
   Мне он сразу не понравился: толстый, с заплывшими глазками и  красным
носом. Хриплый голос и пунцовый нос с первого же раза выдавали его,  как
поклонника Бахуса.
   После первой же ночи он потребовал прибавления платы и вино, так  как
"покойница - неспокойная". Его удовлетворили.
   На другую ночь мне не спалось: какая-то необыкновенная тяжесть давила
мне сердце. Я решил встать и пройти к гробу.
   Попасть в капеллу можно было через хоры: так я и  сделал.  Подойдя  к
перилам, взглянул вниз. Там царил полумрак. Свечи в  высоких  подсвечни-
ках, окружающие гроб, едва мерцали и давали мало света. А свеча  у  ана-
лоя, где читал монах, оплыла и трещала.
   Хорошо всмотревшись, я увидел, что сам монах лежит на полу,  раскинув
руки и ноги, и на груди его была накинута точно белая простыня.
   Нечаянно взглянув на гроб, я остолбенел...
   Гроб был пуст!.. Дорогой покров, свесившись, лежал на ступенях  ката-
фалка.
   Я старался очнуться, думая, что сплю; протер глаза, нет, как не неве-
рен свет свечей, как не перебегают тени... но все же гроб пуст и пуст...
   Не помня себя от радости, я бросился к маленькой темной лесенке,  что
вела с хор в капеллу.
   Недаром я заметил подвижность членов; это только  сон,  летаргический
сон... мелькало у меня в