ый поворот темы,-- столичный храм Инара 
горел, декаду назад. Неужели кто на Махишу замахнулся? Сильный 
Предстоятель, с ним мало кому тягаться под силу... 
-- Да уж замахнулись... Двое сговорились -- Предстоящий Хэрмеша-Громовика 
и Крилл из Урха, Предстоятель Аввейского Бича, из степняков мохноухих. 
-- И что? 
-- И ничего. Сама говоришь -- силен Махиша, не сладить с ним... Отбил 
Перекресток, сейчас ликцы храм заново отстраивают, лучше прежнего. Крилл 
целым ушел, а культ Хэрмеша с того дня хиреть стал... треть капищ в 
запустении, шаманы коз пасут... 
Помолчали. Знакомая тема была, до боли знакомая, много раз продуманная. За 
каждым Перекрестком не углядишь, все чаще да злее сталкиваются лбами 
Предстоящие, воюя за веру... За ту веру, без которой нет им Силы, ни большой, 
ни малой. 
Гнев, страсть, обреченность -- все вера сплавит, растворит -- и хлынет 
огненным потоком... куда? 
Кому достанется? В чью душу ляжет?.. 
Лайна выдвинула ящичек стола и достала распечатанное послание с 
витиеватой подписью в правом нижнем углу. Варна расхохоталась, и в ее руке 
оказалось точно такое же письмо. С теми же завитушками. 
-- Таргил? -- сквозь смех спросила Варна, гортанно произнося знакомое обеим 
имя. 
-- Он. Новый Предстоятель Хаалана-Сокровенного. Единственный, кто хочет -- 
знать. Зовет... 
Словно невидимая рука смахнула веселье с лица Варны. Оно мгновенно стало 
жестким и хищным -- но по-прежнему прекрасным. Это снова было лицо 
статуи, только работы смуглых мастеров Олафоэ, слепых скульпторов при 
храмах Сиаллы-Беспощадной, как ее понимали в варварском Фризе. 
-- Ты ему веришь? -- отрывисто спросила она, повысив голос, и осеклась, 
потому что Лайна встала, тряхнув гривой вьющихся волос, и далекий рев 
донесся в келью на нижнем храмовом уровне, сотрясая стены и заставляя 
звенеть чаши на полках. 
Так буйствуют в легендах крылатые вепри упряжки Ахайри. Так встают, 
сгущая мрак, лишь Предстоящие Властительницы Нижней Бездны, Матери 
Богов. 
Две женщины стояли друг напротив друга. 
-- Ты ему веришь? 
-- Да. Потому что он предлагает невозможное. Таргил хочет создать Дом. Дом-
на-Перекрестке. Существующий одновременно на всех Перекрестках -- уже 
найденных и пока скрытых. 
-- Кого он звал, кроме нас? 
-- Махишу, Предстоятеля Инара-Громовержца, потом, естественно, себя... и 
Трайгрина. Того Трайгрина... 
-- Предстоятеля Эрлика, Зеницы Мрака? Тогда это действительно серьезно... 
-- Да. Выбор, достойный Искушенного Халла. Полагаю, что мы сумеем 
осуществить это -- вот только какой ценой?.. 
-- Любую заплачу!.. Любую...-- шепчет Варна-Предстоящая. -- Ведь и нам тоже 
может не остаться места... Лайна, ты видела Предстоящих, чьи культы угасли? 
Тех, кого лишили веры?.. 
-- Видела,-- ответила Лайна-Предстоящая. 
И содрогнулась. 
 
ИНТЕРМЕДИЯ 
 
Человек идет по Дому. Из комнаты в комнату. Через коридор с хищными 
занавесками. Через зал с закопченными стенами, где была свалка двухметровых 
топоров, а теперь стоит кожаный диван с тугими валиками по бокам. 
Человек проходит мимо дивана, грозит ему пальцем и смеется неожиданно 
дребезжащим смешком, который при других обстоятельствах мог бы сойти за 
смех безумца. 
-- Шалишь...-- человек трет воспаленные глаза и растягивает губы в недоброй 
усмешке. -- Врешь, зар-раза... ты есть кто? Нет, ты есть -- что... -- ты есть Дом, 
мразь неживая!.. А я есть -- кто... я есть Эйнар... Эйнар!.. 
-- Р-р-р...-- рычит в ответ Дом-на-Перекрестке, и эхо мечется в стенах, угасая на 
бронзовой чеканке капителей и войлочных подстилках, беспорядочно 
разбросанных по дощатому полу. 
Человек выходит в коридор. Поднимается по лестнице. 
"Меня зовут Эйнар. Эйнар-Мифотворец. Эйнар-Бич Божий. Я уже плохо 
помню, имя ли это, похожее на прозвище, или прозвище, похожее на имя -- но 
это последнее, что у меня осталось. я цепляюсь за него, до крови из-под ногтей, 
до судорог; я иду по Дому и кричу в лицо призракам его коридоров: "Я -- 
Эйнар!" 
Человек сидит на лестнице. На верхней ступеньке. 
Вокруг человека смыкается Дом. 
-- Удав...-- человек озирается по сторонам, и улыбка его становится похожей на 
оскал затравленного зверя. -- Ты -- удав, а я -- кролик... в брюхе Твоем... 
Хочешь сожрать меня? Еще бы, конечно хочешь... переварить, сделать частью 
себя, своей печенкой или кишкой... 
Дом молчит. 
"Ты -- Варна,-- молчит Дом, и человек затыкает уши,-- Варна-Предстоящая..." 
-- Я -- Эйнар!.. 
"Ты -- Махиша, Предстоятель Инара-Громовика..." 
-- Эйнар!.. 
"Ты -- Лайна от Перекрестков Матери-Ахайри..." 
-- Я -... 
"Ты..." 
У человека слипаются глаза. Он роняет голову на грудь, но через секунду 
испуганно вскидывается. 
-- Я -- Эйнар,-- шепчет человек, и Дом сердито скрипит рассохшейся лестницей. 
-- Я ищу друга, и ученика своего друга, и хочу найти их раньше, чем забуду 
себя, потому что тогда я забуду и их... 
Человек сидит в Доме. И тишина обволакивает его, вязкая, как слюна, едкая, 
как желудочный сок... 
"Я сижу на ступеньках лестницы, которая то деревянная, то каменная, то 
вообще никакая; я сижу и дышу, и радуюсь тому, что я дышу, и что дышу -- я, а 
не кто-то, кого Дом упрямо подсовывает на мое место..." 
Глаза человека закрываются, и набросок подступающего сна заставляет его 
вздрогнуть, но сил уже больше не остается ни на что. 
Человек спит в Доме. В Доме-на-Перекрестке. 
Тишина удовлетворенно склоняется над ним. 
 
ТРАЙГРИН-ПРЕДСТОЯЩИЙ 
 
...припадает ли человек к стопам идола, возносит ли мольбы в храме, боится ли 
встречи с оборотнем или плюет на богохульное изображение -- он верит; или не 
верит, что, в сущности, одно и то же. И клубится вера над человечеством, 
возносясь смерчем, опадая росой; горами движет, уходит и возвращается, и 
никогда не исчезает бесследно. 
Войдет вера в поэта -- родится гимн; войдет в землепашца -- родится боязнь и 
надежда; войдет в князя -- и кровью умоются народы; войдет в Предстоятеля -- 
и родится сверх естественное; войдет сверхъестественное в жизнь человеческую -
- и родится Миф. 
Горе Предстоящему, разучившемуся отдавать; горе миру, породившему зверя, 
рыщущего на Перекрестках; и уйдет из мира сверхъестественное... 
 
Авэк ал-Джубб Эльри, 
Рага о Предстоящих. 
 
Кувшин его жизни был почти пуст. Жизнь сочилась по капле, вокруг трещины 
наросли лохмотья белесой плесени, лохмотья боли и воспоминаний, но боли 
все-таки было больше, и он уже не осознавал, что -- умирает. 
Это было старое, агонизирующее животное, и лишь совсем немного -- человек. 
Временами он приходил в себя, в того себя, который сумел неделю назад 
заползти в эти развалины; в того "себя", который изо всех сил пытался не выть 
-- и не всегда мог; и тогда он смотрел на пальцы своей левой руки с серебряным 
перстнем на безымянном. 
На перстне было вырезано: "Авэк". Смысл этого слова или имени был для 
умирающего утерян, утерян в дебрях боли, но когда он видел перстень -- он 
иногда умудрялся встать, цепляясь за стену, и дотащиться до окна с выбитой 
рамой. 
"Звезды..." -- отрешенно подумал человек. Через мгновение смертельно 
раненный зверь завизжал, прокусив губу, и вцепился в подоконник, чтобы не 
упасть. Изорванный халат распахнулся, открывая впалую грудь, потную и 
безволосую. Визг заметался по ночной улочке окраины, отразился от 
стынущего неба и заставил вздрогнуть и оглядеться толстяка на лавочке, 
наслаждавшегося прохладой и покоем. Толстяк взволнованно засопел, 
прислушался и отхлебнул из плоской фляги, недовольно качая головой. 
-- Авэк...-- прошептал умирающий. -- Авэк... 
Он сделал шаг на негнущихся ногах, еще один -- и рухнул на кучу смятого 
тряпья. Нечесаная борода задралась вверх, и в выпуклых, широко распахнутых 
глазах отразились звезды. Звезды неба, заглядывавшие ему в душу; звезды неба, 
мерцающие между балками разрушенного дома -- его ненадежного убежища. 
"Небо,-- подумал он, надсадно кашляя и содрогаясь всем телом,-- небо... Крыши 
нет... нет!.. Уйду, скоро уйду... совсем..." И задохнулся в дыму и огне пожара -- 
где-то далеко, там, где у него раньше было сердце. 
Если бы хоть кто-то... хоть кто-то забрел в развалины!.. Хоть кто-то, хоть 
бродяга, шлюха, вор... хоть пьяный толстяк с улицы... 
Он смог бы уйти раньше. И легче. 
Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что этот доходяга, оборванец, этот мычащий 
обрубок человека некогда был Предстоятелем. Предстоятелем культа настолько 
древнего, что даже имя бога над угасшими алтарями прочно забылось людьми, 
и мифы о нем канули в небытие, и ни на одном Перекрестке не было ему 
пищи.Вера ушла, как вода, в песок времени. Но Предстоятелем нельзя -- быть. 
Пока ты жив. Даже если ты -- животное. 
Где-то внизу, под развалинами заброшенного дома, лежал Перекресток. Его 
Перекресток. Опустошенный, иссякающий и, наверное, последний. Они 
умирали вместе. 
Хотели и не могли. 
Человек моргнул, и звезды из его глаз исчезли. Исчезли и больше не появились. 
Человек беспокойно заворочался, хрипя и пытаясь прорваться сквозь боль, 
понять... и понял, почувствовал, что над ним -- крыша. 
И выгнулся в крике. 
Ни один посторонний взгляд не увидел бы этой крыши. Но она была. 
Предстоятель не мог ошибиться. Была и мешала уйти. И четыре силуэта 
медленно зашевелились в углах комнаты, где хрипел сейчас забытый 
Предстоятель забытого бога. 
Четыре силуэта -- два женских, два мужских -- как четыре стервятника над 
телом; четыре контура -- и плечи их гнулись и дрожали от страшного 
напряжения, словно на них взвалили всю тяжесть мира. Они держали крышу, ту 
крышу, которую сами же создали, стянули, сбили из невидимых, но прочных 
плит -- крышу их общего противостояния, из-под которой нельзя было уйти. 
Предстоятели. 
-- Ты сильный человек,-- отрывисто сказал один из них. Он проталкивал слова с 
усилием, ему трудно было говорить, трудно и страшно. 
-- Ты сильный человек. Ты не можешь умереть, но и не умереть ты тоже не 
можешь. Я, Таргил, Предстоятель Хаалана-Сокровенного, прошу у тебя 
прощения за то, что сейчас сделаю. 
И из четырех углов -- нет, уже из трех -- донеслось: 
-- Я, Варна, Предстоящая Сиаллы-Лучницы, прошу прощения... 
-- Я, Махиша, Предстоятель Инара-Громовержца, прошу простить мне... 
-- Я, Лайна, Предстоящая Темной Матери Ахайри, молю о прощении... 
И от дверей, чужим спокойным голосом, в пятый раз: 
-- Я, Трайгрин, Предстоятель Эрлика, Зеницы Мрака, поглотивший Кэрбета-
из-Круга, и Шиблу, Исторгателя Душ, и многих других; я последним прошу у 
тебя прощения, потому что я довершу начатое, и тело твое умрет. 
В дверном проеме стоял давешний толстячок, и опустевшая фляга болталась на 
поясе его засаленного полукафтана. 
Он просеменил к умирающему, склонился над ним и стал смотреть в его глаза, 
где не было звезд и неба. И тот, кто назвал себя Трайгрином, отразился в 
каменеющих глазах, и страшен был взгляд отражения. 
-- В основу крепости замуровывают лучшего воина. Раствор для первой стены 
города замешивают на крови. Ты ляжешь в основу нашего Дома, ты будешь 
вечно метаться в поисках Перекрестков, и неутолим будет твой голод... не 
сопротивляйся, не надо, ложись фундаментом... Домом-на-Перекрестке... 
Потом он легко провел рукой по искаженному лицу человека с перстнем, 
закрывая ему глаза, словно окна темницы, откуда беззвучно кричала плененная 
душа -- и повернулся к остальным. 
-- Можете отпускать крышу. Она не упадет. 
И крыша не упала. 
Дом вокруг них вздрогнул. Неясный трепет прошел по стенам, сумрак углов 
наполнился шорохами, и все сооружение потянулось, как пробуждающийся 
зверь, всплеснув ледяными сквозняками. 
Тот, который назвался Таргилом, испуганно огляделся и встал рядом с 
Трайгрином. 
-- Теперь нам остается только ждать... 
Трайгрин кивнул. 
-- Как его звали? -- спросила Лайна. Дом качнуло еще раз, она осеклась, 
помолчала и все-таки повторила: 
-- Как Его звали? 
Трайгрин взял мертвеца за безвольную руку с перстнем, и серебро тускло 
блеснуло в сгустившемся мраке. В комнате стало темнее, потому что теперь 
сверху была -- крыша. 
Настоящая крыша. Она нарастала, как новая кожа на ране. Или, скорее, как 
чешуя. 
-- Его звали Авэк. Авэк ал-Джубб Эльри. 
-- Создатель "Раги о Предстоящих"? 
-- Да. Единственный, кто восходил на вершину Хатег-Кла 
Потом они молчали. Молчали и ждали. 
 
ИНТЕРМЕДИЯ 
 
Человек идет по Дому. 
Коридор. Лестница. Снова коридор. Дверь в стене у поворота. 
-- Я больше не могу,-- бормочет маленький человек в линялой грязной рубахе, 
но сил остается лишь на то, чтобы ронять по одному слову на каждый 
спотыкающийся шаг. 
Не. Могу. Больше. Я. Не. Могу. Я... 
"Тише, тише..." -- беззвучно шепчет Дом и морщится от этих хриплых "Я". 
Человек падает на колени. У самой двери. 
-- Сарт, где ты?! 
Крик увязает в пыльной паутине, и к нему уже спешит белесый проворный 
паук. Мгновение -- и лишь пустая оболочка трепещет в клейких нитях. 
Человек смотрит на дверь. Деревянные доски. Простая медная ручка. Замочная 
скважина. Шляпки гвоздей. Остатки лака на филенке. 
Человек смотрит на дверь. Она не меняется. 
Человек кричит, давясь злыми слезами, и дергает дверь на себя. Еще раз. И еще. 
И еще. 
Ручка отрывается, и человек падает навзничь. Затем перекатывается на бок, 
подтягивает колени к животу и застывает в этой позе. 
Рядом валяется лей, и одна из его струн едва заметно вибрирует. 
Человек лежит в Доме. 
Некоторое время царит тишина, потом ее нарушает топот ног. Шум то 
приближается, то отдаляется, словно Дом пытается отвести раздражающий 
звук в сторону, но вскоре в конце коридора появляется другой человек. 
Большой человек. Бородатый. Руки его ободраны выше локтей, одежда висит 
лохмотьями, и лицо чем-то похоже на фризскую маску -- смесь упрямства и 
ожесточения, окаменевшая в напряжении. 
Человек подходит к лежащему, опускается на корточки и долго смотрит на 
него. 
Потом выпрямляется и коротко бьет ногой в дверь на уровне замочной 
скважины. 
Раздается хруст, и дверь резко распахивается вовнутрь. 
Один человек берет другого на руки и заходит в комнату. Через минуту 
невидимая рука осторожно прикрывает дверь, забирая по дороге одинокий лей. 
Идет время. 
Час? Год? Век?.. 
Время идет в Доме. 
В коридоре появляется человек. Третий, если мерять жизнь линейкой прошлого, 
и первый, если смотреть с точки зрения текущего мгновения. 
Человек спотыкается у двери, его ведет в сторону, и вот сейчас он всем весом 
навалится на дверь, которая так и не изменилась за все время, прошедшее по 
Дому-на-Перекрестке... 
Если в это мгновение вы успеете заглянуть в глаза падающему человеку -- вы не 
увидите там ничего из настоящего. В остановившихся глазах мечется прошлое, 
да и то -- чужое прошлое, прошлое Дома; вы увидите там имя, чужое имя, и 
стол, заваленный бумагами, и руку на столе, нервно сжимающую пальцы в 
кулак... 
Успейте, пожалуйста, успейте заглянуть ему в глаза, прежде чем он упадет! -- и 
мгновение растянется, пропуская вас в себя... 
Время стоит в Доме-на-Перекрестке. 
 
ТАРГИЛ-ПРЕДСТОЯЩИЙ 
 
...та разумная творческая сила, которая создавала миф, действует в нас и 
сейчас, особенно у поэта и философа, но в более скрытом виде. Пока не угасло 
воображение, до тех пор есть, есть и есть логика чудесного! Вычеркнуть ее 
можно только с истиной. Даже отрекающийся от истины и топчущий истину, 
топчет ее во имя истины. 
Правду бьют избитыми правдами. Веру бьют привычкой. Когда мир станет 
обыденным, и реальность бога уйдет из каждого дерева и грозовой тучи -- 
тогда умрут мифы, и прийдет время низких потолков, пустых сердец и 
рассудительных взглядов. 
 
Из невошедшего в канонический текст "Раги о Предстоящих". 
Приписывается Авэку ал-Джубб Эльри. 
 
...Таргил сидел за столом, отстраненно глядя перед собой, и высокие залысины 
его лба поблескивали капельками пота. Вся приземистая, сутуловатая фигура 
Предстоятеля казалась единственным оплотом покоя и неизменности в 
постоянно меняющейся комнате -- как, впрочем, менялся облик любой комнаты, 
любого помещения этого Дома, рожденного в кощунстве и обмане. 
Словно стеклышки калейдоскопа непрерывно вертелись в Доме-на-Перекрестке, 
и лестницы, ковры, камины и ложа ложились все новыми и новыми 
сочетаниями, прихотливо перетекая из одного в другое. 
Лишь та комната, где умер (умер?..) и был захоронен Авэк ал-Джубб Эльри, 
изменилась всего один раз -- на девятый день после ухода забытого 
Предстоятеля, ухода, который никто так и не осмелился назвать убийством -- и 
с тех пор выглядела одинаково. Девять шагов вдоль, семь -- поперек. Окон нет. 
Стол с инкрустациями. Кровать. Три табурета... тумбочка, стенной шкаф... 
Странный оазис стабильности в вечных метаморфозах Дома-на-Перекрестке, 
семя постоянства в плоде изменчивости, как сам Дом был квинтэссенцией сверх 
естественного в мире, который... 
Все чаще и чаще изменения, происходившие в мире, ночными кошмарами 
вторгались в мозг Таргила, Предстоятеля Хаалана-Сокровенного, Отца 
Тайного знания. 
Вера в Эрлика давала Трайгрину, Предстоятелю Зеницы Мрака, власть над 
смертью. Вера в Сиаллу-Лучницу, проходя через Варну-Предстоящую, давала 
последней власть над любовным исступлением. Махиша, сосредоточивая 
яростную веру в Громового Инара, властвовал над молниями в тучах небесных 
и над молниями в душах людских. 
Предстоятель Таргил умел -- знать. Хотя иногда предпочел бы и не знать. 
Вчера в коридоре его остановила Варна. 
-- ...привыкнуть,-- сказала она, жалко кривя губы в подобии улыбки. -- Никогда 
не смогу. Эти изменения... Вон тот лепной карниз -- еще минуту назад его не 
было. И стены -- это не те стены... Почему Он такой? 
-- Кто? 
-- Дом. Он, словно кокетка перед выездом на званый ужин, примеряет и 
отбрасывает платья, пробует и стирает грим и никак не может остановиться. 
Почему? 
-- Потому,-- грубо буркнул Таргил -- и почувствовал, что Варна-Предстоящая 
сейчас расплачется. Пришлось успокаивающе погладить плечо собеседницы и 
через силу усмехнуться. 
-- Он приспосабливается, Варна. Я полагаю, что в ментальном плане Дом 
присутствует на всех Перекрестках одновременно, а реально, физически -- то 
здесь, то там, но всегда в одном месте, не раздваиваясь. Он нащупывает 
наиболее сильные потоки веры и перехватывает их поверх голов остальных -- я 
имею в виду остальных желающих, Предстоятелей больших и малых, и совсем 
уж мелких, берущих числом и наглостью... 
Ты ведь сыта, Варна? 
Варна-Предстоящая гордо вскинула точеную головку, сверкнув россыпью 
огней на диадеме, и Таргил понял -- Варна не уловила сути и половины 
сказанного, зато успела обидеться. 
-- Это неделикатный вопрос, Таргил! Ты стал развязен и... но я отвечу. Да, я 
сыта! И благодарна Дому за то, что мне теперь не надо для этого бороться за 
Перекрестки с наглыми девками или служить в храмах Сиаллы наравне с 
простыми жрицами -- нагромождая легенды о чахнущих от страсти юнцах и 
старцах! Я сыта внутри Дома, культ Сиаллы процветает -- и не будем об этом!.. 
Таргила охватила беспричинная злость. Он хотел было сравнить 
раскрасневшуюся Варну с рыбой-прилипалой, паразитирующей на акуле, или... 
Стена напротив дрогнула, замерцала, и на ней образовалось круглое зеркало в 
резной раме мореного дуба. 
Таргил задохнулся, глянул на свое отражение, и ему пришло в голову, что 
рядом с ослепительной Варной именно он -- рыхлый лысеющий коротышка с 
редкими усиками и вялыми плечами -- именно он скорее походит на паразита, 
на толстую суетливую вошь, рассердившуюся на более стройную и глупую 
товарку... 
Он резко повернулся и почти побежал по коридору, оставив Варну в 
недоумении и растерянности. Таргил задыхался и не мог избавиться от 
ощущения, что кто-то ехидно хихикает ему вслед. 
Около полуночи в его комнату постучался Махиша. В последнее время они 
встречались редко, как, впрочем, и все Предстоятели, поселившиеся в Доме -- 
при желании можно было вообще ни с кем не сталкиваться и поддерживать в 
себе иллюзию одиночества; думать, что ты один, нет, что вы вдвоем -