ои долгом. Всегда к услугам", он скрылся за дверью соседней
квартиры.
     И вот сейчас эта бумага лежала на столе Щегловым.
     "Я, Тютюнников К. К., -- сообщалось в бумаге, -- считаю своим
долгом сообщить, что некто Чудаков М., совершенно случайно являющийся
моим соседом по месту жительства и работающий экспедитором в магазине
"Овощи-фрукты", ведет подозрительно одинокий образ жизни и спекулирует
овощами всех сортов и категорий, начиная со свежих огурцов и кончая
далеко не свежей картошкой, которую он целыми мешками перепродает
"налево" за явно завышенную плату, преимущественно лицам кавказской
национальности. Потом эта картошка (и огурцы) появляется на рынке..."
     Далее в письме подробно излагались многочисленные "факты
преступной деятельности" Чудакова М. Письмо заканчивалось припиской,
сделанной женской рукой: "Я, Тютюнникова П. П., полностью подтверждаю
слова своего мужа, Тютюнникова К. К., в чем и подписуюсь". Ниже,
действительно, стояли подписи четы.
     Щеглов со злостью бросил письмо в ящик стола и тут же забыл о нем.
Другие мысли в этот предвечерний час одолевали его.
     Около семи вечера следователю Щеглову пришлось пережить еще один
разговор, давно уже тяготивший его, но неизбежный. К нему на прием
пришла супруга покойного профессора -- Анна Петровна Красницкая. Это
была красивая стройная женщина интеллигентной наружности, с изысканными
манерами. Держалась она спокойно, сдержанно, на вопросы отвечала кратко
и односложно, но Щеглов, за многие годы своей сыскной деятельности
научившийся с полувзгляда понимать людей и часто видевший то, что
скрыто от глаз посторонних, прочитал во взгляде посетительницы глубокую
скорбь и бесконечную, идущую от самого сердца печаль. Никаких ценных
сведений, могущих в чем-либо помочь следствию, она не сообщила. На
вопрос, почему профессор Красницкий отдыхал на даче один, в то время
как она сама находилась в Москве, Анна Петровна ответила, что Петр
Николаевич вообще любил проводить отпуск в одиночестве, а тем более в
тот раз, после длительной и утомительной экспедиции. Этот факт наконец
прояснил Щеглову, почему труп профессора был обнаружен только через
сутки после его смерти.
     Визит вдовы Красницкой угнетающе подействовал на следователя и
вверг его в мрачное расположение духа. Проводив ее, он снова принялся
уничтожать одну сигарету за другой, доводя содержание никотина в крови
до критической концентрации, которая не то что лошадь -- слона бы с ног
свалила.
     Результаты истекшего дня были явно неплохими. Кульминацией его
стала беседа с Бобровым. И если в начале беседы с ним Щеглов надеялся,
что мебельный грузчик быстро сознается в совершенном им преступлении,
то в конце ее ему пришлось срочно возвращаться на исходный рубеж.
Несмотря на дебильный облик Боброва, его умственные способности были
далеко не на нулевом уровне, более того, в этом типе Щеглов встретил
достойного противника. Бобров сразу понял, что все утверждения
следователя построены на одних только догадках, фактов же и улик против
него не было. Это и позволило ему вести себя столь нагло и вызывающе.
Да, Бобров был не дурак. Он отлично понял маневр следователя и,
разумеется, не поверил в искренность тех извинений, которые Щеглов
принес ему за якобы огульные и не подтвержденные фактами обвинения.
Бобров видел, что следователь не верит ни единому его слову, но решил
поддержать игру, потому что она была выгодна обоим. Он видел, что
следователь не верит ни единому его слову, но решил поддержать игру,
потому что она была выгодна обоим. Он знал, что теперь его не оставят в
покое и будут следить за каждым его шагом, что куча шпиков будет
вертеться у его дома и следовать за ним по пятам. Он понимал, что
должен быть предельно осторожным, контролировать любое свое действие и
постараться не скомпрометировать себя. Да, Бобров раскусил следователя
Щеглова, но именно на этот эффект и рассчитывал капитан угрозыска.
Сыщик сыграл перед преступником роль эдакого доверчивого простофили, но
сыграл заведомо плохо, чтобы убедить преступника в своей неискренности.
Какую же цель преследовал Щеглов этой игрой? Убедившись в недоверии к
себе со стороны органов, Бобров наверняка начнет нервничать, суетиться,
делать необдуманные шаги, совершать ошибки -- вот тогда-то и сможет
Щеглов получить те недостающие улики, которые изобличат Боброва как
преступника. Самое любопытное, что Бобров все это понимал, но иного
выхода, кроме как подыгрывать Щеглову, не видел. Да и не было у него
другого выхода. Единственное, что могло его спасти, -- это
действительная невиновность и непричастность к убийству профессора. Но
в том-то и дело, что Щеглов был уверен в обратном.
     Надо было ждать, ждать, ждать... Ждать, когда преступник проявит
себя. А как хотелось действовать! Действовать немедленно, не теряя ни
минуты, ловить, бежать, догонять, выслеживать, хватать, все равно --
как, но действовать... Это-то бездействие и наводило тоску на
следователя Щеглова.
     Ночь накатила незаметно. И снова Щеглов бродит по кабинету из угла
в угол, снова растет пирамида из сигаретных "бычков", снова мысли роем
носятся в уникальной голове следователя.
     В два часа ночи сон все же сморил его. Но и во сне он продолжал
думать о деле, и даже сновидения, изредка посещавшие его воспаленный
мозг, были все на ту же тему.
     Бой часов на Спасской башне, отсчитавших шесть ударов, разбудил
Щеглова. Было уже светло, и первые лучи солнца били в противоположную
от окна стену. Но еще не успев как следует открыть глаза, он уже
закурил.
     В девять часов утра в кабинет вбежал лейтенант Веселовский -- тот
самый, который уже дважды знакомил своего шефа с результатами
экспертизы. Лейтенант был бледен и растерян.
     -- Бобров исчез! -- выпалил он с порога.
     -- Что-о?! -- Щеглов вскочил из-за стола, опрокидывая массивное
кресло.
     -- Как в воду канул! Сегодня утром в положенное время он не вышел
на работу, и мы, предвидя недоброе, послали нашего сотрудника к нему
домой под видом работника Мосэнерго якобы для проверки электроплиты. Но
дома его не оказалось. Жена его была чем-то испугана и ничего толком
сообщить не могла.
     -- Так где он, черт возьми?! -- взревел Щеглов, страшно вращая
глазами.
     Лейтенант побледнел еще больше.
     -- Около трех часов ночи, -- продолжал он, -- к подъезду
бобровского дома подъезжала машина "скорой помощи"; минут через
пятнадцать она уехала, забрав больного.
     -- Больного? -- прохрипел уже все понявший Щеглов. -- Кого же
именно?
     -- Боброва, -- смущенно ответил лейтенант, потупив взор. -- Наша
это вина, товарищ капитан, проглядели. Бобров обвел нас вокруг пальца.
Дело в том, что "скорую" он не вызывал, по крайней мере, его телефон
молчал всю ночь -- наши сотрудники на АТС не зарегистрировали ни одного
звонка ни в ту, ни в другую сторону.
     -- Ясно, -- буркнул Щеглов, сверля лейтенанта взглядом, -- звонили
с другого аппарата.
     Лейтенант Веселовский кивнул.
     -- Около одиннадцати Бобров спустился на этаж ниже к своему
соседу, некоему Прокофьеву Александру Федоровичу, пенсионеру и инвалиду
войны.
     -- Зачем?
     -- Сыграть партию-другую в преферанс. Так показал Прокофьев. А
преферанс, сами знаете, игра увлекательная и у хороших игроков порой
затягивается не на одни сутки. Одним словом, ничего необычного в этом
не было, тем более что подобные товарищеские встречи за карточным
столом они устраивали не впервые. Около трех часов ночи Боброву вдруг
стало плохо, он схватился за правый бок и со стоном упал на диван.
Сосед испугался и вызвал "скорую", причем Бобров не возражал против
этого. Приехавший вскоре врач определил у Боброва приступ острого
аппендицита и настоял на его немедленной госпитализации. Бобров
согласился, и его на носилках снесли в машину. К сожалению, все это
происходило буквально на глазах наших сотрудников, но они преспокойно
дали преступнику уйти.
     -- Вот-вот! Дали уйти! Молокососы! Дилетанты! -- Щеглов в
бешенстве носился по кабинету, бросая на лейтенанта гневные
испепеляющие взгляды. -- Да вам блох ловить у моей собаки, а не
преступников! Ротозеи!.. Такого хищника упустили!.. Куда его увезли?
     -- В двадцать третью больницу. Она в двух шагах от дома Боброва.
     -- Были там?
     Лейтенант кивнул.
     -- Хоть здесь проявили оперативность, -- буркнул Щеглов более
спокойно. -- И что же в больнице?
     -- Как только Боброва привезли в приемное отделение, ему сразу
стало лучше.
     -- Надо думать!
     -- Пока производили обычную в таких случаях процедуру приема
больного, Бобров слезно стал умолять медперсонал отпустить его в
туалет. Ему возразили, но Бобров разыграл перед ними такую комедию, что
они наконец сдались. "Больной" выскользнул в дверь -- и больше его не
видели. След его терялся сразу же за порогом больницы.
     -- Это все?
     -- Все.
     Щеглов покачал головой. Гнев уступил место досаде и разочарованию.
     -- Да, ловко он нас провел, -- горестно произнес он. -- И,
главное, как просто! Как все верно рассчитал! Сымитировал приступ
аппендицита, добился, чтобы вызвали "скорую" не его голосом и не с его
телефона -- и дело в шляпе! Ведь знал, подлец, что нам и в голову не
придет устанавливать наблюдение за всеми аппаратами в подъезде! Знал!
Нет, теперь его не найти, теперь он надолго затаился, и только
неосторожность с его стороны может навести нас на его след... Постойте,
вы говорили, что его везли в машине "скорой помощи"; значит, никаких
вещей у него с собой не было. Так ведь?
     -- Так, -- ответил Веселовский после некоторого раздумья. -- Его
забрали прямо из квартиры Прокофьева, куда он перед этим явился
налегке.
     -- Ага! Это уже лучше! -- Глаза Щеглова снова вспыхнули
дьявольским огнем. -- А вещи у него быть должны. Значит, они у него
где-то припрятаны -- видно, заранее подготовился к возможному бегству.
А где можно оставить, например, небольшой чемоданчик или дипломат?
Думайте, лейтенант!
     Веселовский наморщил лоб.
     -- В камере хранения, -- сказал он некоторое время спустя, --
или...
     -- Или?..
     -- ...или у знакомых, -- закончил лейтенант.
     -- Вот именно! Или в камере хранения, или у знакомых!.. Вот что,
лейтенант. Сию же минуту установите наблюдение за всеми камерами
хранения на всех вокзалах Москвы, а также выясните круг знакомств
Боброва и с каждого -- с каждого, слышите? -- кто так или иначе может
оказаться в этом кругу, глаз не спускайте! Поняли? И чтобы в этот раз
прокола не было! Ступайте!.. Нет, погодите. Вызовите ко мне... этого...
как его... соседа...
     -- Прокофьева, -- подсказал Веселовский.
     -- Да, Прокофьева, и жену Боброва. Хочу с ними побеседовать.
Теперь все.
     Как только лейтенант Веселовский покинул кабинет шефа, Щеглов с
силой шарахнул кулаком по железному сейфу, стоявшему в углу, тем самым
пытаясь сорвать накопившееся в душе раздражение на безответном предмете
мебели... Какая неудача! Как все шло хорошо -- и на тебе! Ведь из-под
самого носа ушел. Нет, теперь его не поймать, не такой он дурак, чтобы
после блестяще проведенной операции вновь оказаться в руках милиции...
Но тут одна мысль пришла в голову следователю. Не только в камере
хранения или у друзей мог оставить свои вещи Бобров. Был еще один
способ, куда более оригинальный и хитрый, спрятать их на некоторое
время. Он вполне мог отправить ценности, деньги или что-то еще посылкой
по почте. Куда? Да в любое отделение связи страны! Достаточно при
отправке написать магическое словосочетание "до востребования", а при
получении предъявить документы -- и все будет в полном ажуре... Щеглов
взглянул на часы. Без двадцати десять. А почтовые отделения открываются
в десять ровно. Значит, еще есть время.
     Не теряя ни секунды, он тут же распорядился взять под контроль все
отделения связи Москвы и, если возможно, Подмосковья и в случае
появления там Боброва немедленно сообщить об этом в уголовный розыск,
лично старшему следователю Щеглову.
     Около десяти позвонил сотрудник, дежуривший на АТС, и сообщил, что
за все время наблюдения за телефоном в квартире Боброва был
зарегистрирован всего один звонок. Звонил сам Бобров, вчера, в десять
часов вечера, некоему Курганову и обещал завтра, то есть уже сегодня,
"забежать буквально на одну минуту".
     -- Так что ж вы раньше молчали! -- взорвался Щеглов, поражаясь
нерасторопности своих сотрудников, и бросил трубку.
     Оперативник, тотчас же выехавший к Курганову, застал хозяина в
полнейшем недоумении, причем недоумение это было вызвано не столько
появлением милиции, сколько вчерашним звонком "неизвестного типа,
который даже не соизволил представиться". Причем на обещание Боброва
"забежать" Курганов не успел даже ответить, так как тот сразу же бросил
трубку.
     -- Ясно, -- проворчал Щеглов, когда получил это известие. -- В
кошки-мышки решил поиграть с нами Бобров. На ложный след наводит.
Ладно, мы это ему еще припомним. А за квартирой Курганова понаблюдайте
-- мало ли что...
     Состоявшаяся вскоре после этого беседа сначала с Прокофьевым,
соседом Боброва по подъезду, а затем с женой последнего, не принесла
никаких видимых результатов. Несколько штрихов к общей картине
вчерашнего вечера, правда, добавила гражданка Боброва, но они не меняли
существа уже имеющейся в распоряжении следствия информации. По ее
словам, муж вчера был раздражителен, мрачен, часто брался за телефон,
но тут же бросал его, на вопросы не отвечал, копался в каких-то
документах, шарахался от темных окон. Но что больше всего поразило ее,
так это его полнейшее безразличие к футбольному матчу "Динамо" (Москва)
-- ЦСКА, транслировавшемуся вчера по телевизору; подобного раньше не
случалось. Сам страстный болельщик, Щеглов понял, в каком состоянии
находился вчера вечером Бобров, и даже где-то в глубине души
посочувствовал ему.
     В начале двенадцатого появился лейтенант Веселовский и принес
известие, окончательно расстроившее следователя Щеглова. Лейтенант
тщательно исследовал все возможные связи Боброва, начиная с родственных
и кончая служебными, и установил, что сегодня в шесть часов утра Бобров
на несколько минут заходил к одному своему приятелю, некоему Бурдюку
Остапу Валериановичу, и забрал у него оставленный сутками раньше
небольшой чемоданчик. На вопрос, что было в чемоданчике и зачем Бобров
его оставлял, Бурдюк пожал плечами и ответил, что не знает и в чужие
дела вмешиваться обыкновения не имеет, а если товарищи из милиции столь
любопытны, то пусть спросят у самого Боброва, что, зачем и почему.
Одним словом, последняя нить, связывавшая следствие с исчезнувшим
преступником, оборвалась. Правда, Щеглов сделал отчаянную попытку
отыскать такси, которым должен был воспользоваться Бобров ночью, чтобы
добраться до Бурдюка, но эта попытка не принесла успеха. Бобров вполне
мог воспользоваться услугами частника, что он наверняка и сделал, и
тогда любые попытки становились совершенно бессмысленными.
     Щеглов был реалистом, и как реалист отлично понимал, что Бобров
для него потерян, и потерян безвозвратно. Только неосторожный шаг мог
случайно обнаружить его, но такой серьезный противник, как Бобров,
наверняка не совершит ошибки и не выдаст себя, раз ему уже однажды
посчастливилось уйти от возмездия. Но наблюдения с дома Боброва Щеглов
решил пока не снимать.
     Объявился Чудаков. Совершенно уже не надеясь застать его дома,
следователь Щеглов в очередной раз набрал его номер и, к своему
великому удивлению, услышал голос пропавшего экспедитора.
     Их краткий разговор уже приводился выше.
     В первом часу дня поступила наконец долгожданная весть из
Таллинна. Эстонские коллеги сообщали, что буквально полчаса назад к ним
явился некто гражданин Барабанов и сделал важное сообщение, причем
просил передать его в Москву лично следователю Щеглову. Сообщение
содержало ни много ни мало как московский адрес Алфреда Мартинеса,
судового радиста с "Академика Булкина". На вопрос таллиннских
сотрудников, почему посетитель считает необходимым довести эту
информацию до их сведения, он смущенно ответил, что делает это лишь из
опасения, что его друг, Максим Чудаков, частным образом расследующий
убийство профессора Красницкого, может попасть в беду; Мартинес же, по
мнению Чудакова, и есть убийца профессора. Если этот факт неизвестен
следователю Щеглову, добавил он, то пусть ему его сообщат.
     Опять Чудаков! Снова сует нос не в свое дело! Ну, он дождется...
Следователь Щеглов сердито покачал головой и внезапно поймал себя на
мысли, что испытывает к этому пронырливому малому невольное чувство
симпатии. Но взгляд, брошенный им на только что полученный из Таллинна
адрес Алфреда Мартинеса, тут же заставил его забыть и о Чудакове, и о
Барабанове, и даже о потухшей сигарете в углу его рта. Улица Чкалова,
дом пятьдесят восемь... Так ведь это адрес Боброва! Цепь замкнулась.
Теперь совершенно ясно, что Алфред Мартинес -- убийца, вернее,
исполнитель преступления, а Бобров -- его инициатор, идейный
вдохновитель. Видимо, профессор Красницкий раскрыл какую-то их аферу, и
они решили убрать случайного свидетеля. Одно непонятно: почему вчера,
будучи у Бобровых, ни Щеглов, ни Мокроусов не заметили в квартире
следов пребывания там еще одного человека -- неуловимого Мартинеса.
Правда, они и не думали его там искать, вполне возможно, что в тот
момент он просто отсутствовал, а хозяйка не сообщила о нем по той
простой причине, что об этом ее никто не спрашивал. И все же... все же
профессиональное чутье и интуиция сыщика должны были подсказать им
правильное направление поисков. Ведь наверняка в квартире Бобровых были
какие-то, на первый взгляд незаметные, детали, указывающие на
присутствие постороннего человека. Но теперь поздно об этом вспоминать.
Теперь надо действовать.
     Щеглов срочно вызвал опергруппу и выехал во главе ее на задержание
преступника. На этот раз судьба благоприятствовала ему: он прибыл
вовремя. Шум борьбы и звон бьющейся посуды, доносившиеся из квартиры
Бобровых, вынудили оперативников незамедлительно выломать дверь. На
полу, усыпанном осколками, рыча и изрыгая проклятия, катались два
совершенно одинаковых тела, и только наметанный глаз следователя
Щеглова помог ему распознать в одном из них пропавшего Максима
Чудакова. Значит, вторым был Алфред Мартинес...



     Глава одиннадцатая

     -- Жив, герой?
     Чудаков с трудом открыл глаза и ничего не увидел. Все было
белым-бело, только справа немного ярче, а слева темнее. Да, конечно, он
в больнице. Чудаков это сразу понял. Ведь не на том же он свете!..
Постепенно взгляд его сфокусировался, и он увидел белый потолок, белый
пододеяльник, женщину во всем белом, мелькнувшую мимо, белые шторы, не
дающие ярко-белому солнцу ворваться в белую палату, белый халат на
плечах следователя Щеглова... Щеглов!
     Чудаков окончательно пришел в себя. Он с удивлением и тревогой
взирал на улыбающегося следователя и ничего не понимал.
     -- Жив, говорю, герой? -- снова услышал он голос Щеглова.
     -- А где Мартинес? -- прохрипел Максим и сам не узнал своего
голоса.
     -- Ну, раз готов сразу в бой идти -- значит, жив, --
удовлетворенно отметил Щеглов. -- Не волнуйся, парень, твой Мартинес в
надежном месте.
     Да, он в больнице. Голова его забинтована -- краем глаза он увидел
повязку, но ни боли, ни желания оставаться здесь он не испытывал. Вот
только предательская слабость... Максим попытался подняться, но руки
задрожали, подогнулись, и он со стоном упал на подушку.
     -- Лежи, лежи, герой, -- с неожиданной теплотой произнес Щеглов.
-- Ты потерял много крови, и теперь тебе надо отлежаться.
     Щеглов в небрежно накинутом на плечи халате сидел на краю его
кровати и заботливо смотрел на осунувшееся лицо Чудакова.
     -- Здравствуйте, гражданин следователь, -- произнес Максим.
     -- Почему гражданин? Заладил: гражданин, гражданин... -- нарочито
сердясь, ответил Щеглов. -- Насмотрелся, поди, фильмов. У меня ведь