Сергей Михайлов.
     Стрела архата


                                            Посвящаю моей дочери Светлане

                           Эти существа обладают сверхъестественными
                           возможностями: они окончили свою эволюцию на
                           этой планете, но остались с человечеством с
                           целью облегчить его духовный прогресс.

                           Архат -- человек, который в течение своей
                           долгой планетарной эволюции освободился от
                           всякой привязанности к земному существованию
                           и от долгов кармы.

                                  Эндрю Томас "Шамбала -- оазис
                                  Света"



     ПРОЛОГ

     Тропа оборвалась, внезапно вынырнув из густых зарослей гигантского
бамбука, и словно растворилась в небольшой, вымощенной камнем и
утрамбованной сотнями босых ног желтолицых туземцев безлесной площадке.
Словно купол, смыкались зеленые кроны высоких гибких деревьев, образуя
непроницаемый свод и пресекая солнцу путь в святая святых
малочисленного дикого народа, населяющего этот забытый Богом уголок
земли. Здесь царили вечный полумрак и безмолвие, и лишь шелест змей в
сухих опавших листьях да редкие крики разноцветных попугаев нарушали
порой таинственный покой неподвижного воздуха, и даже в часы
богослужений и великих праздников принесения жертв торжественная тишина
оставалась нетронутой и продолжала главенствовать в этом маленьком
мистическом мирке.
     В самом центре площадки устремился ввысь, безуспешно пытаясь
достичь купола навеки сплетенных ветвей зеленого свода, удивительный
храм -- земное пристанище божества, именуемого Маро. Храм был сложен из
огромных гранитных плит, обтесанных терпеливой человеческой рукой и
временем. Он представлял собой высокое причудливое строение правильной
пирамидальной формы и состоял всего лишь из одного помещения.
     Высокий стройный человек средних лет в нерешительности остановился
на пороге Храма Бога Маро и задумчиво созерцал тусклые отблески пламени
на его внутренних стенах. Человек был погружен в свои думы, и
нерешительность его объяснялась не встречей с таинственной древней
культурой, живущей и поныне, а концом тропы, заканчивающей свое
существование в недрах этого странного строения. Его мысли носились
далеко за пределами этой земли, в далекой северной стране, откуда он
был родом, и тропа, приведшая его сюда, была лишь чуть заметным
пунктиром в сложном и долгом пути на родину.
     Человек переступил порог Храма и словно очнулся. Поток мыслей
пресекся, разбился о что-то непреодолимое и рассыпался подобно бисеру.
Пространство, заключенное в вековых гранитных стенах древнего
святилища, было наполнено взглядом Бога Маро. Глаза Христа в
христианских соборах или Будды в тибетских пагодах мертвы и
бесстрастны, глаза же Маро светились вечной жизнью и обжигали страстью.
Взгляд божества проникал в самый отдаленный, самый темный уголок Храма,
зажигая там неземной огонь. Верующим он нес любовь и надежду,
сомневающихся звал в лоно истинной веры, врагам обещал неминуемую
смерть и адские муки, людям же равнодушным бросал вызов либо леденил
душу ответным равнодушием. Но до сих пор нога равнодушного не
переступала порога Храма.
     Человек, стоявший при входе в святилище, был первым, кто встретил
взгляд Бога Маро спокойно, хотя и с некоторым чувством замешательства и
недоумения. Неприятный холодок прополз по его спине -- и только.
Человек пожал плечами и хотел было покинуть Храм, но в тот же миг
Верховный Жрец, безмолвно молившийся перед статуей зрячего Бога и
остававшийся доселе незамеченным для вошедшего, внезапно выпрямился и
резко обернулся. Длинный черный плащ с белоснежно-белым подбоем
грациозно ниспадал с его точеных плеч, наполовину скрывая
величественную фигуру его владельца, орлиный взор гневно сверкал из
недр глазных впадин. Верховный Жрец издал гортанный возглас и вскинул
тонкую руку по направлению к выходу. Этот жест не требовал комментариев
и не знал языковых барьеров. Этот жест был понятен всем. Случайный
человек снова пожал плечами, повернулся и, повинуясь Жрецу, вышел из
Храма. Вскоре он исчез на тропе, скрытый плотной стеной бамбуковых
стволов.
     Верховный Жрец воздел руки к лику древнего божества.
     -- О Великий Маро! -- воскликнул он. -- Лишенный Души осквернил
твой Храм, но он уверует в тебя! Верь ничтожнейшему из слуг твоих,
Всемогущий Бог!.. Все сюда!
     Повинуясь последнему призыву, в Храм медленно вошли пятеро жрецов
-- все в черных плащах, но без белого подбоя. Один из них был с
повязкой на глазах.
     -- Пусть Тот, Кто Несет Взгляд подойдет ко мне! -- повелел
Верховный Жрец.
     Человек с повязкой медленно приблизился к нему.
     -- Сними оковы с очей своих!
     Повязка упала на пол, и юноша -- Тот, Кто Несет Взгляд -- поднял
глаза на Верховного Жреца. И -- о, чудо! -- взгляд его засиял тем же
божественным пламенем, что и взгляд Бога Маро. Тот же огонь, та же
сила, та же страсть... Словно разряд электрического тока пронизал тела
избранников Божьих.
     -- Храм Великого Маро осквернен неверием, -- загремел грозный
голос Верховного Жреца, -- но вера Божья настигнет Лишенного Души. Он
не превратился в пепел под всесжигающим взглядом Маро -- значит, он
слеп; он не внял моему призыву -- значит, он глух. Ты, Несущий Взгляд,
последуешь за ним. Твой взгляд, равный взгляду божественных очей Маро,
должен настичь осквернившего Храм и решить его судьбу. Видевший Бога и
не принявший его -- мертв. Это закон. Иди и выполни свой долг. Великий
Маро ждет его душу.
     Шестеро жрецов воздели руки к лику повелителя и прочитали короткую
молитву на древнем языке их племени. Потом Тот, Кто Несет Взгляд
приложил правую руку к груди, поклонился поочередно каждому собрату по
вере и молча покинул Храм.



     Глава первая

     Желтые квадраты дрогнули и медленно поползли по мокрой насыпи.
Мерный стук, возникший одновременно с движением, быстро нарастал. Вот
уже светлые квадраты сменились единой желтой полосой -- и вдруг
оборвались. Мгновенно стих и стук, но не совсем, а медленно удаляясь в
тьму ночи. И наконец плавный поворот поглотил несущуюся в неизвестность
электричку. Все смолкло и погасло. Одна лишь белая луна мертвым светом
серебрила верхушки высоких елей и две длинные, уходящие в
бесконечность, ниточки рельсов.
     Человек вздохнул, поправил за плечами зачехленное ружье и быстро
зашагал вдоль железнодорожного полотна вслед ушедшему поезду. Позади
осталась одинокая, какая-то неуместная здесь и совершенно безлюдная
платформа с уже успевшей высохнуть после грозы сиротливой табличкой
"Снегири".
     "Бедная девочка! -- бормотал человек себе под нос. -- Бедная,
бедная девочка".
     Он был в высоких сапогах и длинном брезентовом плаще с капюшоном.
Весь его вид выдавал в нем бывалого и опытного охотника. Несмотря на
теплую, безветренную летнюю ночь, капюшон был накинут на голову,
полностью скрывая его лицо, и лишь изредка, когда свет бледной луны
случайно падал на его фигуру, можно было различить острый взгляд
блестящих глаз чем-то сильно озабоченного немолодого мужчины.
     "Каков подлец, а? Каков подлец! Совсем ведь девчонка еще, а он...
Нет, пуля -- это как раз то, чего он достоин..."
     Метров через сто пятьдесят он круто свернул влево на широкую,
размытую дождем проселочную дорогу и пошлепал по ее вязким лужам своими
сапогами-вездеходами. Грязь хлюпала и чмокала под его ногами, затрудняя
движение, но человек в плаще, казалось, не замечал этого. Он шел по
лунному коридору, стены которого высоко вздымались по обе стороны от
дороги и где-то вверху, в верхних слоях атмосферы, заканчивались
неподвижными черными кронами елей и сосен. В недрах леса заухал филин,
вспугнув несколько летучих мышей, тени которых на мгновение ясно
обозначились на фоне холодной луны. Воздух был свеж и прозрачен,
промытый дневной грозой, и вдыхать его было настоящее блаженство, но
человек с охотничьим ружьем был мрачен и невосприимчив к красотам
природы. Он шел на охоту, но охоту необычную.
     "Убить -- это не так страшно, -- успокаивал он себя, -- особенно
когда убиваешь мерзавца. В Афгане я стрелял в людей, выполняя приказ, и
видел, как они корчились в горячей пыли, истекая кровью и проклятиями.
В тайге не раз бил в упор по оленю или медведю -- и тоже видел их
судороги. Но в одном случае была война, в другом -- охота. И то, и
другое оправдано и законом и нашей моралью. На что же я иду сейчас? На
войну? На охоту? Война -- это единоборство с вооруженным противником, к
которому испытываешь ненависть. Охота -- тоже встреча с противником, но
заведомо более слабым и ненависти не вызывающим. На что же иду я? Он
безоружен и слабее меня -- значит, это охота, но он ненавистен мне,
значит.... Значит, это убийство! Нет, не думать об этом, не думать..."
     Лес справа кончился, уступив место бескрайнему полю, перерезанному
посередине глубоким шрамом оврага с извилистым ручейком на его дне; еще
одна луна, украшенная кувшинкой и плывущая против течения, весело
подмигивала из глубины ручья своей сестре -- той, что наверху, --
бесстрастной и холодной в своем величии. Но и немой диалог двух
сестер-близнецов не вывел человека из состояния мрачной задумчивости.
Во всех этих деталях ландшафта он видел лишь ориентиры, которых
следовало придерживаться, чтобы выйти в нужное место, -- и ничего
больше. Чутье охотника и подробный рассказ одного из сослуживцев,
хорошо знавшего эти места, безошибочно вели его по чужому лесу.
     "Ведь есть же такие подонки! Слышал об этом, но никак не думал,
что это может коснуться моей семьи. А ведь так всегда! Никогда не
ждешь, что беда придет именно в твой дом, а когда она все же приходит,
бывает уже поздно. Что ж, пусть поздно. Зато этот мерзавец получит по
заслугам. Сполна!"
     Дорога свернула и тут же уперлась в аккуратный дачный поселок,
окруженный сетчатым забором. На ближайшем доме висела табличка, удачно
освещенная ночным светилом.
     -- Первая Лесная Поляна, -- прочитал человек. -- Так. А мне нужна
Третья, дом двенадцать. Что ж, будем искать.
     Поиски продолжались недолго и вскоре увенчались успехом. Человек
осторожно подошел к нужному дому и бесшумно отворил калитку. Его
встретила тишина. Значит, собаки не было.
     Похоже, что собак не было ни у кого. Поселок был новым, кое-кто
еще строился, многие дома пустовали -- проблема приобретения
четвероногих сторожей пока что еще не была столь острой для
свежеиспеченных дачников. Тем более, что в специально отведенной будке
в центре поселка по ночам дежурил настоящий, двуногий, сторож, который,
правда, обычно спал, как и все, впрочем, нормальные люди. Спал он и
сейчас, хотя свет в сторожке горел.
     Горел он также в одном из окон дома номер двенадцать по Третьей
Лесной Поляне. Это поначалу смутило человека в плаще, но уже в
следующее мгновение он снова был полон решимости. Тем лучше, решил он,
при свете будет легче ориентироваться. Он осторожно поднялся на чуть
скрипнувшее крыльцо и легонько толкнул дверь на веранду. Дверь
оказалась незапертой.
     "Однако! Этот тип как будто ничего не боится. Значит, считает, что
совесть его чиста. Вот мерзавец! Тем легче мне будет исполнить
задуманное. По крайней мере, и моя совесть не намного запачкается.
Пусть подыхает, собака, в своей конуре! Другого он не заслуживает!.."
     Последние сомнения рассеялись в душе охотника. Он уверенно, но
осторожно, подчиняясь скорее охотничьей привычке, чем осмысленному
решению, вошел в дом. В темноте расчехлил ружье. Лунный блик зловеще
сверкнул на лакированном прикладе. Человек привел оружие в готовность и
повернул ручку следующей двери. И снова тьма и пустота...
     Нужная дверь оказалась четвертой по счету. Из-под нее выбивался
тусклый свет настольной лампы и какой-то знакомый, но неуместный здесь
запах. Последнюю дверь он открывал мучительно долго, сконцентрировав
всю свою энергию в пальцах руки. В образовавшуюся щель он увидел
большой письменный стол, заваленный бумагами, и спину мужчины,
неподвижно сидящего на уродливом стуле с низкой спинкой. Мужчина спал,
уронив голову на стол.
     Комары почему-то не садились на его оголенную шею.
     "Он! Какая удача, что спит! Или разбудить? Нет, не надо. Пусть
подыхает так..."
     Охотник поднял ружье и тщательно прицелился. Палец уверенно лег на
курок и стал медленно вдавливаться в него. Ненавистная спина заполнила
собой всю комнату. Спусковой крючок внезапно провалился, и...



     Глава вторая

     ...грохнул выстрел. Максим Чудаков, допоздна просидевший над
романом Агаты Кристи, в котором тщедушная пожилая леди проявляла
поистине чудеса сообразительности и учила полицию, как надо ловить
преступников, спросонья вскочил с постели и ошалело уставился в
темноту. Что это? Послышалось? Или действительно кто-то стрелял?..
Чудаков крадучись подошел к окну и осторожно вгляделся в ночную тьму.
Одно из окон дачи профессора Красницкого светилось тусклым огнем.
Наверное, настольная лампа... Их дачи стояли рядом -- почти
соприкасаясь, словно близнецы, стандартными коробками своих домов.
Неяркий свет из окна соседней дачи падал на цветочную клумбу. Самого
окна Чудакову видно не было.
     Чья-то тень мелькнула прочь от дома профессора Красницкого и
растворилась в ночи. Сердце Чудакова бешено забилось. Вот оно --
настоящее дело!.. Судорожно сунув ноги в брюки, он кинулся к выходу.
     Фигура человека в плаще с капюшоном и охотничьим ружьем за плечами
быстро удалялась по направлению к станции. До слуха Чудакова отчетливо
доносилось чавканье его сапог. Сорвавшись с крыльца, он бросился за
незнакомцем, утопая импортными кроссовками в грязи проселочной дороги.
     -- Эй! Стойте! -- крикнул Чудаков, безуспешно пытаясь догнать
незнакомца в плаще. Но тот будто не слышал.
     В азарте погони Чудакову как-то в голову не пришло, что он --
безоружный -- в одиночку преследует вооруженного незнакомого мужчину,
который вполне мог оказаться преступником. Впрочем, мог и не
оказаться...
     Человек в плаще уверенно шел, не сбавляя шага, по лесной дороге, а
Чудаков несся вслед за ним, то и дело падая в грязь и чертыхаясь. С
брюк его стекала противная липкая жижа, а импортные кроссовки от
налипшей на них глины и по весу, и по форме стали напоминать свой
аналог отечественного производства. Охотник же, ничем не выдавая своего
волнения, неизменно продолжал свой путь.
     Первые сомнения в целесообразности преследования зародились в душе
Чудакова, когда он неожиданно споткнулся в темноте о корягу и во весь
рост растянулся в большой, уже начавшей подсыхать луже. Однако
маячившая впереди загадочная фигура незнакомца заставила отбросить все
сомнения. Нет, не время сейчас задумываться о пустяках, главное --
догнать, а там видно будет...
     Когда Максим Чудаков, с ног до головы вывалявшийся в грязи,
добрался наконец до железнодорожной насыпи, незнакомец в плаще в это
самое время взбирался уже на платформу станции Снегири.
     -- Стойте! -- снова крикнул Чудаков, с удивлением обнаружив, что
погоня порядком вымотала его. -- Да остановитесь же, наконец!..
     Незнакомец и впрямь остановился, но потому лишь, что цель его пути
была наконец достигнута. Он не спеша прохаживался по платформе,
отчетливо стуча коваными сапогами по асфальтовому покрытию платформы и,
казалось, совершенно не замечал бегущего к нему человека. Никакой
попытки к бегству он не предпринимал. Чудакова это насторожило, но
времени на раздумья сейчас не было.
     За спиной, совсем рядом, послышался длинный протяжный гудок.
"Электричка!" -- в ужасе подумал Чудаков. Сердце его забилось с такой
силой, что его стук слился со стуком колес стремительно надвигающегося
поезда. И вот уже мимо него понеслись ярко-желтые квадраты окон вагонов
-- сначала единой светящейся полосой, потом ее отдельными огненными
фрагментами, и наконец поезд настолько замедлил ход, что Чудаков без
труда смог разглядеть пустоту ярко освещенных вагонов последней
электрички.
     "Не успею!" -- беспомощно подумал Чудаков, готовый завыть от
своего бессилия. А вдруг?.. Он и так уже бежал на пределе своих
возможностей, но мысль о том, что буквально на его глазах уходит
преступник, извлекла из недр его организма последний резерв сил. Ну,
еще немного -- еще десять, пять метров...
     Электричка остановилась. Двери автоматически открылись, и
незнакомец в плаще уверенно вошел в неосвещенный тамбур. В глубине
тамбура вспыхнула спичка, и из открытых пока еще дверей поплыл сизый
дымок сигареты. Но вот поезд дернулся, зашипел, и двери захлопнулись.
     Когда обессиленный, чуть живой Максим Чудаков вскарабкался на
платформу, поезд уже тронулся. И Максим действительно завыл -- завыл от
отчаяния. Платформа Снегири была безнадежно пуста.
     Обратно он шел медленно и долго. Невеселые думы одолевали
неудачливого преследователя, но чем ближе он подходил к дачному
поселку, тем больше эмоциональная направленность его мыслей уступала
место холодному анализу последних событий.
     Был ли этот человек преступником -- вот вопрос, который вдруг со
всей ясностью встал перед Чудаковым. Возможны были несколько вариантов
объяснения тому, что произошло нынешней ночью. Первый: преступление
совершено, но этот человек -- обычный охотник, не имеющий к выстрелу
никакого отношения; в момент выстрела он вполне мог случайно оказаться
возле дачи профессора, проходя через поселок. Второй: стрелял
действительно он, но это еще не доказывает, что он преступник (на то он
и охотник, чтобы стрелять); возможно, выстрел был случайным. Правда,
этот вариант имел одно слабое место: сразу же после выстрела незнакомец
был замечен Чудаковым выходящим из дома профессора Красницкого. Третий:
преступления не было, выстрела -- тоже, все это -- плод воображения
Максима Чудакова, подогретого детективным чтивом заморской
писательницы; одним словом, все это могло ему просто присниться. Теперь
факты. Был человек с ружьем, вышедший из дачи профессора Красницкого.
На зов Чудакова он не отозвался, но и явной попытки к бегству не
предпринимал; с последней электричкой он уехал в сторону Москвы. Ничего
предосудительного. Странно только одно: почему он не откликнулся, когда
Чудаков звал его? Опять возможно несколько вариантов: либо он глух,
либо в силу своего нелюдимого нрава не желал вступать в разговор с
незнакомцем, либо его удерживало от контакта с кем-либо совершенное им
преступление.
     Подобные логические построения несколько взбодрили Чудакова и
придали его мыслям определенное и четкое направление. Одержимый идеей
во что бы то ни стало докопаться до истины, он сразу по возвращении в
поселок направился к даче профессора Красницкого. Первым делом
необходимо было выяснить: что же на самом деле произошло на этой
таинственной даче? Может быть, нечего и городить весь этот сыр-бор?
     Осторожно, чтобы не разбудить невзначай своего соседа по даче,
если он -- дай-то Бог! -- спит, Чудаков проник в дом и, минуя ряд
темных, пустых помещений, добрался, наконец, до той самой -- освещенной
-- комнаты. Чудаков бывал здесь и раньше, заходя к профессору поболтать
или сыграть партию в шахматы, поэтому ориентировался он в доме без
труда. Постучав, Чудаков чуть приоткрыл дверь и спросил:
     -- Разрешите, Петр Николаевич?
     Ответа не последовало. Взору Максима представилась следующая
картина. Профессор Красницкий сидел за письменным столом, склонив
голову на полированную поверхность, и, по-видимому, спал, а на спине...
О Боже! Так и есть! В него стреляли!.. На спине профессора отчетливо
темнело небольшое пятно -- след от пули. Сомнений больше не оставалось
-- здесь совершено преступление. Только сейчас Чудаков обратил внимание
на душный, спертый воздух и какой-то странный запах. Пахло порохом.
Последний, так сказать, штрих. Впрочем... впрочем, может быть,
профессор еще