ельно покачала головой.
     -- Я в охотничьи дела своего мужа не вмешиваюсь. К сожалению, --
добавила она тихо.
     -- Да, к сожалению, -- согласился Щеглов. -- Вспомните, во сколько
ваш муж вернулся домой двадцать седьмого июня. Позавчера.
     Женщина на минуту задумалась; видно было, что от волнения она не
может сосредоточиться.
     -- Как обычно, -- наконец ответила она, -- в начале восьмого. А вы
что, подозреваете Михаила в этом... убийстве? -- Голос ее задрожал,
когда она произносила последнее слово.
     Щеглов развел руками.
     -- Факты -- упрямая вещь, -- сказал он, -- и пока что они
свидетельствуют не в пользу вашего супруга. Но мы далеки от мысли
считать его сопричастным к преступлению, пока не будут собраны все
улики, вплоть до самых мельчайших.
     -- Улики против Михаила? -- упавшим голосом спросила Боброва.
     -- Улики, изобличающие преступника, -- поправил ее Щеглов. -- А
кто им окажется -- это определит следствие. Вернее, определит суд, а
следствие лишь предоставит необходимые материалы. Пока же, повторяю,
против вашего супруга есть одна очень серьезная улика: ружье, из
которого стреляли в человека... Всего вам хорошего. Если вы не
возражаете, ружье мы возьмем с собой.
     -- Боброва надо брать, -- убежденно сказал Мокроусов, когда они
вышли на улицу. -- Чует мое сердце -- он был в Снегирях двадцать
седьмого июня.
     -- А вот это мы как раз сейчас и выясним, -- ответил Щеглов. --
Если, конечно, застанем его в магазине.
     Мебельный магазин, в котором Бобров работал грузчиком, размещался
на соседней улице и еще издали привлек внимание сыщиков многочисленными
кучками людей, жаждущих приобрести мебельный дефицит и терпеливо
топтавшихся у стен неприступного торгового заведения. Магазин еще не
открылся, но жизнь в нем уже кипела вовсю.
     В кабинете директора работников уголовного розыска встретил
маленький юркий человечек с хитрым взглядом прищуренных глаз и
подобострастной улыбкой.
     -- Директор магазина Мормышкин Степан Ильич. Чем могу служить? --
прощебетал он после того, как Щеглов представился.
     Из беседы с директором выяснилось, что весь день двадцать седьмого
июня Бобров находился на работе и ушел домой около семи вечера.
     -- А вы не могли бы нам его показать? -- попросил Щеглов.
     -- К сожалению, сейчас Бобров отсутствует. Вы ведь понимаете,
товарищи, что, помимо работ непосредственно в магазине, наши грузчики
должны разгружать мебель при доставке ее населению. -- Директор,
казалось, извинялся перед товарищами из МУРа.
     -- Вот как? -- Щеглов весь напрягся. -- И как длительны бывают эти
отлучки?
     -- Бывают весьма длительны, -- уклончиво ответил директор
Мормышкин.
     -- Так, значит, и двадцать седьмого Бобров отлучался? -- с
надеждой спросил следователь.
     -- Нет, -- на этот раз уверенно ответил директор. -- Я могу
совершенно точно сказать, что тот день Бобров, как ни странно,
безвыездно провел на работе и в развозке мебели не участвовал.
     -- Странно? Почему же?
     -- Понимаете ли, -- директор замялся, -- обычно грузчики рвутся в
такие поездки -- подкалымить можно где-нибудь на стороне, да и с
клиента лишний червонец взять никто не помешает. Но в тот день Бобров
сидел в магазине, это могут подтвердить многие из наших работников.
     Щеглов в недоумении поскреб затылок. Выходит, у Боброва
стопроцентное алиби. В профессора Красницкого стрелял не он. Но именно
его безупречное алиби окончательно укрепило Щеглова в мысли, что
Бобров, если и не принимал личного участия в преступлении, то, по
крайней мере, активно помогал готовить его. Действительно, не слишком
ли явно пытался Бобров подчеркнуть свое алиби, отказываясь от выгодных
поездок? Ведь для создания алиби совсем не обязательно было сидеть в
магазине у всех на виду, достаточно было заполучить в свидетели шофера
или, в крайнем случае, клиента -- и алиби было бы столь же безупречным,
но куда менее броским. Да, здесь Бобров перегнул палку. Но если не
Бобров, то кто же? Кому он передал храповское ружье?
     -- Разве вас не интересует, товарищ Мормышкин, причина нашего
интереса? -- спросил Щеглов, пристально разглядывая маленького
директора. -- В подобных случаях люди обычно сгорают от любопытства.
     Директор хитро улыбнулся, сощурив свои маленькие глазки.
     -- Я, знаете ли, в дела органов не вмешиваюсь. Раз интересуетесь,
значит, так надо. Если же вы сочтете возможным сообщить мне что-нибудь,
то это вы сделаете сами. В таких случаях я предпочитаю придерживаться
пассивной позиции.
     -- Разумный подход, -- согласился Щеглов. -- И часто у вас бывают
такие случаи?
     -- Да бывают, -- уклончиво ответил директор. -- Только все больше
по линии ОБХСС. Мебель, знаете ли... А вот и Бобров! -- вдруг
воскликнул он, тыча пальцем в окно.
     Прямо перед окном остановилось грузовое такси. Из него вывалился
здоровенный детина под два метра ростом и вперевалку направился к
магазину. Щеглов невольно нащупал пистолет в кармане. "Вот так бугай!
-- с непонятным чувством подумал он. -- Такому место как раз в порту".
     -- Вы разрешите нам побеседовать с ним? -- попросил директора
Щеглов. -- И если можно, здесь, в вашем кабинете.
     -- Конечно, конечно! -- вскочил Мормышкин. -- О чем речь!
     Он приоткрыл дверь и крикнул кому-то:
     -- Петрович! Скажи Боброву, что я его жду!
     Через минуту вошел Бобров. Руки и плечевой пояс его были настолько
развиты, что он вполне мог бы выступать на соревнованиях по культуризму
-- и наверняка вышел бы в лидеры. Но то, что возвышалось у него над
плечами, производило впечатление совершенно потрясающее. Маленькая
голова венчала толстую мускулистую шею, и все вместе это -- то есть шея
с головой -- напоминало некий обрубок с торчащими в разные стороны
ушами и коротким ежиком жестких, как проволока, волос.
     -- Вызывал, шеф? -- неожиданным тенором спросил Бобров и
настороженно покосился маленькими глазками на двух незнакомцев.
     -- Вызывал, Бобров, вызывал, -- ответил директор магазина. -- Вот
эти два товарища из уголовного розыска желают с тобой побеседовать...
Мне выйти? -- обратился он к Щеглову.
     -- Если вас не затруднит.
     -- Конечно, конечно! Я же все понимаю...
     Директор вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, а Бобров, не
дожидаясь приглашения, развалился в отчаянно заскрипевшем кресле шефа.
     -- Вы Бобров Михаил Павлович? -- начал Щеглов.
     -- Да, я Бобров Михаил Павлович, -- ответил тот, закуривая. -- О
чем же вы хотели со мной побеседовать, товарищ начальник?
     Щеглов решил действовать напролом.
     -- Вы подозреваетесь, гражданин Бобров, -- резко произнес он, -- в
убийстве некоего профессора Красницкого...
     Щеглову показалось, что Бобров вздрогнул, но уже в следующий
момент мебельный грузчик нагло ухмылялся и пускал дым в потолок.
     -- Продолжайте, -- произнес он фамильярным тоном, -- я люблю
слушать про убийства и вообще всякую детективную дребедень. Особенно
про Жеглова с Шараповым.
     -- Не паясничайте, Бобров, -- строго сказал следователь Щеглов, --
вам это не поможет. Если вы невиновны...
     -- А, так вы еще сомневаетесь! Нет уж, я сознаюсь сразу: да, я
убил и этого вашего профессора, и еще с десяток других, а заодно трех
академиков и четырех депутатов Верховного Совета. Нет, вру, -- пятерых!
Точно, пятерых!.. -- Глаза Боброва постепенно наливались кровью; вдруг
он вскочил и заревел: -- Вы что, думаете, вам все позволено?! Не те
сейчас времена! Честного трудового человека обвинять в убийстве!
Пролетария, можно сказать! И в то время, когда враги перестройки снова
поднимают головы, когда преступность растет не по дням, а по часам,
когда мафия проникла во все сферы нашей жизни, а от рэкета нет покоя ни
днем, ни ночью!.. Не позволю!!
     Щеглов молча выслушал этот монолог оскорбленного достоинства и
спокойно спросил:
     -- Вам знаком человек по имени Алфред Мартинес?
     Бобров застыл на полуслове и вытаращился на Щеглова, забыв закрыть
рот. Вся спесь с него слетела буквально на глазах. Вопрос следователя
застал его врасплох. Он шумно выдохнул и рухнул в кресло.
     -- Впервые слышу, -- ответил он тихо, но Щеглов все же уловил в
его голосе некоторые нотки растерянности. -- Нельзя же так, товарищи...
-- попытался было продолжить игру Бобров, но осекся и махнул рукой.
     -- Ну как же, Бобров! -- теперь вступил в игру Щеглов. -- Ведь вы
познакомились с Мартинесом в Таллинне, когда работали там портовым
рабочим. Ну, вспомнили?
     -- Мартинес? Не знаю такого. -- Бобров уставился в потолок, умело
скрывая волнение.
     -- Хорошо, тогда ответьте мне на такой вопрос: кому вы передавали
ружье, полученное вами от Храпова?
     -- От Храпова? -- Бобров очень натурально удивился. -- От какого
Храпова?.. Ах, от Храпова! Да, да, помню. Нет, никому я ружье не
передавал. Могу вам в этом поклясться. И вообще я целыми днями на
работе...
     -- А зачем вы вообще брали у Храпова ружье, когда у вас есть свое?
     -- Это что, допрос? -- угрюмо спросил Бобров.
     -- Нет, пока только беседа.
     -- Пока? Спасибо, успокоили. А я чуть было не решил, что мне дело
шьют. Ан нет, оказывается, просто беседуем. Так о чем же вы хотите,
чтобы я с вами побеседовал, граждане начальники?
     -- Вы не ответили на вопрос, гражданин Бобров. Зачем вам второе
ружье?
     -- А как по-вашему, зачем вообще ружья нужны? По зверью, я думаю,
стрелять.
     -- Но у вас же есть свое -- зачем вам храповское?
     -- Мое ружье неисправно. А у Храпова я взял ружье потому, что
собрался было идти на охоту, но в последний момент мероприятие
сорвалось и ружье мне не пригодилось.
     -- Ну, у следствия несколько иное мнение на этот счет. Вы знаете,
что из этого ружья был убит человек?
     -- Но ведь это же не мое ружье! Оно и было-то у меня всего лишь
неделю...
     -- Да, но человек был убит именно тогда, когда это ружье
находилось у вас.
     -- А разве Храпов... -- хотел было что-то спросить Бобров, но
осекся.
     -- Что -- Храпов? -- насторожился Щеглов.
     -- Нет, ничего, -- тихо ответил Бобров.
     -- Вы хотели сказать, что Храпов тоже стрелял в профессора? Вы
ведь это имели в виду? Откуда вам это известно?
     -- Ничего мне не известно, -- угрюмо ответил Бобров.
     -- Тогда что значит ваше упоминание о Храпове?
     -- Да не убивал я никого! -- яростно заревел Бобров. -- И вообще,
я в это время был на работе.
     -- В какое время? -- быстро спросил Щеглов. -- Откуда вы знаете,
когда было совершено убийство, если непричастны к нему? Отвечайте,
Бобров!
     -- Да я на работе с раннего утра до позднего вечера -- потому так
и сказал. Ничего конкретного я в виду не имел.
     -- Допустим. Тогда как вы объясните тот факт, что из ружья,
находящегося в вашей квартире, стреляли в человека, а вы к этому
отношения вроде как даже и не имеете?
     -- Но ведь я был на работе!
     -- Это очень похвально, что вы так помногу работаете, гражданин
Бобров. Но вопрос сейчас не в том. Да, действительно, в момент
совершения преступления вас видели на работе -- алиби у вас
безупречное.
     -- Я же говорил! -- воспрянул духом Бобров. -- Так на каком же
основании вы обвиняете меня в убийстве?
     -- Не обвиняю, а подозреваю, -- поправил Боброва следователь, -- и
не в убийстве, а в соучастии или, если хотите, в пособничестве
убийству. Да, убийца не вы, но оружие в руки убийце вложили именно вы.
     -- Опять вы за свое! А факты у вас есть?
     -- Факты будут. Поэтому я и хочу выяснить, каким образом из ружья,
которое находилось в вашем доме, был убит человек. Вы можете мне это
объяснить?
     -- Нет, не могу. И не хочу. Объясняйте сами. Впрочем... впрочем,
попытаюсь, хотя работа эта целиком на вашей совести, граждане
розыскники. В мое отсутствие, а также в отсутствие моей жены, некий
злоумышленник проник в мою квартиру, похитил ружье, сделал свое черное
дело, а потом подкинул его, то есть ружье, обратно. Вот и все
объяснение. Устраивает?
     Щеглов задумался, пристально разглядывая грузчика.
     -- С некоторыми оговорками, но -- допустим, так оно и было. Вы
подозреваете кого-нибудь конкретно, кто мог бы это сделать?
     Бобров пожал плечами.
     -- Да нет, никого я не подозреваю. А что, если Храпов? -- вдруг
воскликнул он. -- Ведь только он знал об этом ружье.
     Щеглов снова задумался. Мокроусов, за все время беседы не
проронивший ни слова, нетерпеливо заерзал.
     -- Храпов, говорите? -- произнес Щеглов. -- Что ж, это мысль. Я
как-то об этом не подумал.
     -- А вот и зря! -- подхватил Бобров с воодушевлением, видя, что
подозрения от него переходят на другого человека. -- Тот еще тип! Тем
более, в Афгане служил, небось людишек там щелкал, что твои орехи.
     Щеглов опустил голову и несколько минут молчал. Потом поднял глаза
на Боброва и неожиданно произнес извиняющимся тоном:
     -- Да, мы, видимо, поспешили, подозревая вас, Михаил... э-э...
Павлович, в преступлении. Вы уж извините нас, если мы ненароком
наговорили вам лишнего. Работа, знаете ли, чертовски нервная. А ваша
мысль, товарищ Бобров, действительно заслуживает внимания. Мы
обязательно ее учтем.
     -- Чего уж там, -- милостиво махнул рукой Бобров и осклабился,
обнажив два ряда маленьких, желтых от никотина зубов, -- и в органах
бывают проколы. Честно говоря, на вашем месте я рассуждал бы точно так
же. И даже задержал бы подозреваемого.
     -- Задержать человека мы можем только в том случае, -- строго
произнес Щеглов, -- если факты явно свидетельствуют о его вине.
     -- Я думаю, вы не всегда придерживаетесь этого правила, --
подмигнул следователю Бобров.
     Щеглов замотал головой.
     -- Нет, нет, закон обязателен для всех.
     В этот момент на столе зазвонил телефон. И тут же в кабинет вбежал
директор Мормышкин.
     -- Извините, это, наверное, мена, -- извиняясь на ходу, пропищал
он и схватил трубку. -- Да, директор у аппарата!..
     Щеглов поднялся. Вслед за ним поднялся и Мокроусов.
     -- Примите наши извинения, товарищ Бобров, -- произнес Щеглов, --
за причиненное беспокойство...
     -- Если что, -- Бобров вытянул вперед огромный кулак, -- я всегда
готов помочь нашим доблестным органам.
     -- Спасибо... Спасибо, Степан Ильич.
     -- А? Что? -- Директор оторвался от телефона. -- А, прощайте!
Всего хорошего!.. Да это я не вам! Не вам, говорю!.. Тьфу, бросили
трубку!..
     Оба сыщика молча вышли из мебельного магазина, и лишь в машине
Мокроусов нарушил молчание:
     -- Семен Кондратьевич, почему вы не задержали его сейчас? Не
хватает улик?
     Щеглов кивнул.
     -- И он чувствует это. Видит наше бессилие. Потому так нагло и вел
себя. Хорош, а? Классический тип громилы-боевика! А кулачищи! Заметили?
Попробуй задержи такого, даже если у тебя улик полный карман! Уж
теперь-то я точно знаю, что он в этом деле -- главный организатор. А
как все точно продумал! Но в одном он просчитался. Он решил, что сразу
же после признания Храпова следствие будет прекращено. Так бы оно и
случилось, если бы не вторая пуля... Кстати, предъявите Храпову
бобровское ружье и составьте протокол опознания.
     -- А что же теперь с Бобровым? -- спросил Мокроусов, когда машина
остановилась у управления. -- Ведь этого бандита нельзя упускать из
виду.
     -- Ни в коем случае, тут вы правы, -- согласился Щеглов, -- иначе
вся наша игра с ним -- коту под хвост. Позаботьтесь, чтобы за ним
лично, за его домом, а также за его телефоном было установлено
круглосуточное наблюдение. И немедленно!
     -- Будет исполнено, Семен Кондратьевич.
     На этом они расстались, и Щеглов направился в свой кабинет. В
коридоре его уже ждала Валентина Храпова.



     Глава десятая

     Капитан Щеглов скорее согласился бы в одиночку и без оружия
участвовать в задержании головореза Боброва, чем в предстоящем
разговоре с дочерью преступника. Но выбора у него не было. Работа
следователя порой сродни неудачному вмешательству врача-хирурга в жизнь
пациента: разбередит рану, влезет в самую душу, зацепит невзначай
какой-нибудь нерв -- а облегчения не принесет, наоборот, одну только
боль. Сейчас был именно тот случай.
     Валентина сидела с красными от слез и бессонной ночи глазами и
ввалившимися щеками. Следователь Щеглов долго собирался с мыслями,
подбирая нужные слова, но это давалось ему с трудом. Нет, куда легче
общаться с матерыми преступниками!
     -- Я вас вызвал затем, -- наконец решился он, -- чтобы из ваших
уст услышать некоторые подробности этого печального дела. Ваш отец мне
все рассказал.
     Далее Щеглов поведал Валентине Храповой все то, что услышал
нынешним утром от ее отца, А. М. Храпова. Рассказ вызвал на лице бедной
девушки яркий румянец, да несколько горьких слезинок скатились по ее
щекам.
     -- Вы подтверждаете слова своего отца? -- спросил Щеглов, когда
рассказ был окончен. Она молча кивнула и опустила голову. -- В таком
случае вы должны отдавать себе отчет в том, что явились невольной
причиной, толкнувшей его на преступление. Ваш отец убил человека, пусть
негодяя, но...
     -- Он не негодяй, -- горячо возразила Валентина.
     -- Не негодяй?.. Впрочем, не буду с вами спорить -- вам, наверное,
видней. Но факт остается фактом: профессор мертв, убил его ваш отец, а
вы -- вы стали той самой силой, которая вложила оружие в руки вашего
отца. Вы хоть понимаете это?
     Глаза ее, полные ужаса и тоски, устремлены были на беспощадного
следователя и молили о жалости, о снисхождении. Но Щеглов боялся
встречаться с ней взглядом.
     -- В чем же я виновата? -- взмолилась она, еле сдерживаясь, чтобы
не разрыдаться. -- Не могла же я скрыть этого... позора от отца. У меня
и в мыслях не было, что он может сделать такое... Бедный отец!
     Все-таки она не выдержала и заплакала, размазывая слезы по щекам,
на этот раз лишенным косметики.
     -- Отец! Бедный отец!.. Прости! -- причитала она, всхлипывая. --
Да, да, это я виновата, я! Только я... Прости! Что же я наделала?..
Ведь я думала, что так будет лучше... Пойми, я не могла иначе...
Бедный, бедный мой...
     Щеглов понял, что большего от несчастной дочери Храпова он не
добьется. Но один вопрос все же не давал ему покоя.
     -- Успокойтесь, Валентина, я вас очень прошу. Вот, выпейте воды,
вам станет лучше. Успокойтесь, и постарайтесь ответить на один вопрос.
Ваши отношения с Петром Николаевичем Красницким действительно зашли так
далеко?
     Валентина на секунду вскинула на Щеглова глаза, обильно залитые
слезами, но тут же вновь затряслась в рыданиях, еще более сильных, чем
прежде. Ни слова больше не услышал от нее следователь Щеглов. С тем и
отпустил бедную девушку, внутренне переживая ее боль как свою
собственную.
     Вызванный в следственный отдел Максим Чудаков в назначенное время
не явился. Прождав его около получаса, Щеглов позвонил ему на квартиру,
но к телефону никто не подошел.
     Остаток дня прошел без происшествий. Максим Чудаков дома так и не
появился. Наблюдение за Бобровым пока ничего нового не дало. Вечером, в
положенный час, он вернулся домой с работы и больше в этот день никуда
не отлучался. Ни телефонных звонков, ни встреч с кем-либо у него не
было. Лишь супруга его дважды выходила из дома: первый раз -- в
магазин, второй -- к соседке. И больше ничего.
     Молчали и коллеги из таллиннского угрозыска. Мартинес словно
сквозь землю провалился, и, несмотря на усиленные поиски, следы его
пока обнаружить не удалось. Вызывало тревогу у Щеглова также и
отсутствие Чудакова. Правда, кое-что, касающееся этого странного
малого, все же просочилось, но это нечто сейчас совершенно не
интересовало Щеглова и вызвало у него лишь раздражение. Сотрудник,
вторично посланный за Чудаковым, столкнулся на лестничной клетке его
дома с каким-то пузатым типом в майке и шлепанцах. Тот назвался
Тютюнниковым и, многозначительно засопев, сунул сотруднику в руки
какую-то бумагу. Затем, кинув напоследок странные слова: "Сигнал.
Считаю св