жив?..
     Максим Чудаков осторожно пересек комнату, оставляя грязные следы
на крашеном полу, и приблизился к письменному столу. Превозмогая
инстинктивный страх, он коснулся руки профессора. Рука была
мертвенно-желтой и совершенно холодной. Чудакову не требовалось особых
познаний из области медицины, чтобы определить: профессор Красницкий
безнадежно мертв. Что ж, смерть человека лишь усугубила драматизм
ситуации, но природы преступления не изменила. Совершено умышленное
убийство, и главное теперь -- найти убийцу.
     Все происшедшее в этой комнате представлялось Чудакову ясно и
отчетливо. Преступник вошел в дом, добрался до единственной освещенной
комнаты, приоткрыл дверь, увидел спину своей жертвы, прицелился и
выстрелил. Потом преспокойно покинул дачу и укатил на последней
электричке. Просто, банально и прозаически. Где-то в глубине души
Чудаков надеялся на более увлекательное, запутанное дело, требующее от
детектива (а именно таковым он себя считал -- тоже в глубине души)
напряженной работы ума, сложных логических комбинаций, проработки
множества версий, встреч со свидетелями и так далее. А здесь... Ни
свидетелей, ни работы ума... Единственное, что от него требовалось, --
это работа ног, но здесь-то как раз он и подкачал. Да, неудачно как-то
все складывается. И в то же время...
     В то же время он был единственным свидетелем свершившегося
преступного деяния, более того, он имел счастье преследовать убийцу,
хотя и безуспешно. Противоречивые чувства роились в душе
сыщика-любителя, заставляя его сердце то бешено колотиться, то замирать
чуть ли не до полной остановки. Как реагировать на случившееся?
Радоваться или отчаиваться? Да, конечно, радоваться смерти человека --
кощунственно, и Чудаков ясно сознавал это, но, с другой стороны, только
что произошло событие, которого он ждал уже не один год. Не следует
думать, что Чудаков -- неисправимый человеконенавистник, садист и
любитель кровавых зрелищ. Нет, ничего подобного за ним не наблюдалось,
наоборот, он был добр, отзывчив и очень любил детей. Он вообще был
противником насилия, в какой бы форме оно ни выражалось. И не само
преступление вызывало у него учащенное сердцебиение, а тот факт, что он
первым оказался на месте его совершения.
     Здесь следует слегка приоткрыть завесу, скрывающую тайную страсть
нашего героя. Вот уже около двадцати лет Максим Чудаков буквально
бредил детективами и криминальными историями. За годы своей
сознательной жизни он прочитал уйму детективной литературы, пересмотрел
великое множество фильмов той же тематики, а к рассказам о Шерлоке
Холмсе и отце Брауне относился как к шахматным задачам или
головоломкам, которые -- к чести его следует заметить -- очень часто
решал гораздо раньше, чем на то рассчитывал именитый автор. Он лично
участвовал во всех этих историях с убийствами, поджогами, похищениями,
ставя себя на место то преступника, то следователя, то жертвы, помногу
раз проигрывая в уме те или иные комбинации. Но Чудакову этого было
явно недостаточно. Он жаждал участвовать в настоящем, а не книжном
деле, раскрыть если не преступление века, то хотя бы мало-мальски
приличную кражу или, на худой конец, валютную махинацию. Однако судьба
распорядилась иначе -- Максим Чудаков стал экспедитором в одном из
овощных магазинов Тимирязевского района города Москвы. Специфика же
этой профессии, хотя и предполагала встречи с различными темными
личностями, у которых наверняка рыльце в пушку, все же не давала
Чудакову возможности во всю ширь развернуть свой криминальный талант
сыщика-детектива. А талант этот -- Чудаков был в этом абсолютно уверен
-- у него был. И вот такая удача!
     На третий день отпуска, который Максим Чудаков решил провести на
новенькой, совсем недавно построенной даче, он стал свидетелем --
причем единственным! -- не какого-нибудь там воровства или
мошенничества, а самого настоящего убийства! Правда, сознание торжества
омрачалось смертью профессора Петра Николаевича Красницкого, с которым
Чудаков познакомился прошлым летом здесь же, в поселке, когда строил
свою дачу. Профессорская дача в то время уже была отстроена, и Петр
Николаевич периодически наезжал сюда, чтобы отвлечься от напряженной
научной работы и отдохнуть. На правах соседа Максим Чудаков часто
обращался к Красницкому то за советом, то за каким-либо инструментом, а
порой профессор и сам предлагал ему свою помощь. Позже, когда молодой
экспедитор закончил строительные и отделочные работы, он стал
наведываться к соседу, и они часами просиживали за шахматной доской,
часто забывая о еде и времени суток. Любовь к шахматам (шахматы
напоминали Чудакову криминальные головоломки) объединила столь разных и
непохожих друг на друга людей. Так между ними сложились если не
дружеские, то приятельские отношения, которые часто возникают между
соседями на почве общих интересов, не имеющих ничего общего с родом их
основной деятельности.
     Чисто по-человечески Чудакову, без сомнения, было жаль профессора
Красницкого, но утраченную жизнь уже не вернешь, а преступник пока еще
на свободе. Прежде чем приступить к решительным действиям, Чудаков
тщательно проанализировал создавшуюся ситуацию и пришел к следующим
выводам. Во-первых, о происшествии необходимо сообщить в милицию. Этого
требовал не только долг гражданина, но и простое чувство
самосохранения. Так или иначе, а милиция выяснит (там ведь тоже не
дураки сидят), что Чудаков оказался на месте преступления в ночь его
совершения. Если он не сообщит в органы, это могло быть расценено как
укрывательство преступника, а то и, чего доброго, как соучастие. В
планы же Чудакова это никоим образом не входило. Правда, звонок в
милицию откладывался до утра, поскольку телефонного сообщения между
дачным поселком и Москвой не было, а ближайший телефон находился в
деревне Снегири в десяти километрах от станции. А это значит, что
Чудаков имел преимущество перед профессиональными сыщиками по крайней
мере часов в шесть-восемь. Во-вторых, Чудаков знал убитого, а это был
немаловажный факт, ибо в нужный момент он мог помочь расследованию. И
в-третьих, бегство преступника, несмотря ни на что, имело для Чудакова
и положительные стороны. Поймать и обезвредить убийцу в состоянии любой
технически оснащенный и физически подготовленный специалист, Чудакову
же предоставлялась возможность "вычислить" его, раскрыть планы и мотивы
содеянного, а это в гораздо большей степени импонировало ему, чем
обычное преследование.
     Придя к соответствующим выводам, Максим решил действовать. Первым
делом он приступил к обследованию места происшествия. Профессор
Красницкий был убит выстрелом в спину -- это не подлежало сомнению.
Следов в комнате преступник не оставил -- значит, он стрелял с порога.
Зацепиться, казалось, было совершенно не за что. Но тут у самой стены
Чудаков увидел нечто, заставившее его стремительно нагнуться. Это был
небольшой бумажный комок, слегка обгоревший и плотно спрессованный.
Пыж! Так и есть! Это же пыж! Вот она -- зацепка!..
     Чудаков ликовал. Вот так удача! Эта бумажка поможет ему распутать
весь клубок страшного преступления. Дрожащими пальцами он развернул
бумажный комок; это был обрывок газеты, на полях которого можно было
разглядеть кем-то небрежно нацарапанный номер телефона. Сердце Чудакова
готово было выпрыгнуть из груди. Опять удача!..
     Дальнейший осмотр места происшествия Чудаков решил не производить.
Надо же было что-то и милиции оставить! Тем более что теперь он обладал
ценнейшим материалом в виде обгоревшего газетного клочка, который при
умелом ведении дела должен был навести его на след преступника.
     Вернувшись к себе на дачу, Чудаков стянул с себя грязную одежду,
умылся и стал дожидаться утра. Постепенно в голове сыщика-любителя
созрел вполне конкретный план, к осуществлению которого он и приступил
с первыми лучами солнца. Достав из чемодана новые бельгийские
джинсы-"варенки", он с удовольствием облачился в них. Джинсы сидели как
влитые. Затем, после некоторых колебаний, вынул из гардероба новенькую
импортную футболку. Надевать ее он не спешил. Это был подарок
профессора Красницкого. Теперь, после рокового выстрела, этот подарок
приобрел зловещий смысл. Ничего особенного футболка из себя не
представляла: изображение какой-то несуразной головы с жутким взглядом
сопровождалось таинственными письменами на непонятном языке. Обычный
псевдо-туземный стиль, рассчитанный на массового покупателя. Профессор
привез ее из какой-то далекой экспедиции, откуда вернулся буквально
месяц назад...
     За двадцать минут до отправления первой электрички Максим Чудаков
уже был на станции Снегири. Путь его лежал в Москву.



     Глава третья

     Легкий туман рассеялся, как только первые робкие лучи утреннего
солнца коснулись сырой, покрытой обильной росой, земли. Птичий хор
возвестил о начале нового дня -- теплого, безоблачного, по-настоящему
летнего. Пахло влажным лесом, цветами и железной дорогой.
     В ожидании поезда Максим Чудаков нетерпеливо прохаживался по
безлюдной платформе. За пять минут до прибытия электрички он вдруг
вспомнил, что нужно взять билет. У билетной кассы он наткнулся на
седого древнего старика в белой фуражке и старом поношенном пиджачке.
Старик сидел на пустом ящике из-под вина и подслеповатыми глазами
щурился на потухшую "козью ножку".
     -- Вот незадача, -- бормотал он, ища в кармане спички.
     -- Доброе утро, -- бросил ему на ходу Чудаков и отошел к краю
платформы. Электричка вот-вот должна была подойти, и он нетерпеливо
ждал ее появления из-за ближайшего поворота.
     -- А ружьишко-то куды дел? -- вдруг прошамкал старик негромко, как
будто между прочим.
     -- Что? -- отозвался Чудаков, не расслышав. -- Вы это мне?
     -- А то кому же! -- Старик зажег спичку и с удовольствием
прикурил. -- Ружьишко-то, говорю, вчерась было, а сегодня, гляжу, нету.
Куды сплавил, говорю? Ась?
     Чудаков воспринимал старика как незначительную деталь окружающего
ландшафта -- не более. Он и раньше видел этого древнего деда -- все на
том же ящике из-под вина и с традиционной "козьей ножкой" в редких,
кое-где еще оставшихся, зубах, но особого интереса к нему не проявлял.
Мало ли чудаков на свете! Пусть себе сидит, раз ему так хочется.
Нынешним же утром Максим более, чем когда-либо, не был расположен
замечать этого заядлого курильщика махорки, так как в мыслях своих
давно уже несся к Москве и шел по следу преступника. Карман его джинсов
жег газетный клочок с таинственным телефонным номером.
     -- Я ведь все вижу, -- не отставал дед, -- все замечаю. Вчерась у
тебя ружьишко-то было, когда ты в ляктричку садился, а нынче, значить,
его, ружьишка-то, уже и нетути. Я вот тут покумекал...
     Чудаков, раздосадованный назойливостью словоохотливого деда, в
сердцах ответил:
     -- Послушай, дед. Никуда я "вчерась" не ездил и ни в какую
"ляктричку" не садился, а ружья у меня и в помине нет, так как ни
стрелять, ни даже держать его я не умею. Скумекал?
     -- Рассказывай, как же! -- недоверчиво прошамкал дед и скосил
бесцветные глаза к переносице. -- Небось не слепой еще -- вижу. И штаны
твои линялые приметил, и енту рожу жуткую на твоей груди. Я ведь по
роже-то тебя и признал -- страсть, а не рожа. А глазищи-то, глянь,
глазищи -- аж до самых печенок пробирает...
     Из-за поворота показалась электричка. Чудаков сразу повеселел.
     -- Обознался ты, дед, -- сказал он примирительно. -- Не был я
здесь, клянусь. Спутал ты меня с кем-то. А насчет рожи, -- Максим кинул
взгляд на подарок покойного профессора, -- ты, пожалуй, прав. Рожа,
действительно, жуткая. Только не мог ты ее видеть, так как футболка эта
существует в единственном экземпляре. Так что и здесь ты впросак попал,
дед. Про ружье уж я и не говорю...
     Старик не на шутку обиделся. Голос его задрожал.
     -- Я на фронте в разведчиках ходил, не тебе меня учить -- соплив
еще. Не было такого случая, чтобы я обознался, понял? А тебя я видел --
это уж как пить дать. И рожа у тебя на груди, действительно, в
единственном экземпляре...
     Подошедшая электричка оборвала их спор. Последних слов старика
Чудаков уже не слышал. Отмахнувшись от деда, словно от назойливой мухи,
он сел в поезд и... тут же забыл о нем. Поезд дернулся и, медленно
набирая скорость, повез нашего сыщика в Москву.
     В Москве Чудаков первым делом отыскал телефон-автомат и сообщил в
милицию о ночном происшествии в дачном поселке. Потом, с чувством
выполненного долга, отправился к себе домой. Жил Максим Чудаков на
проспекте Мира, рядом с метро "Щербаковская", в старом добротном доме с
невеселым видом из окна на облезлую стену какого-то учреждения. Жил он
один в однокомнатной квартире, ибо ни жены, ни детей Чудаков не имел.
Отсюда и некий спартанский дух его обиталища -- Максим Чудаков был
неприхотлив и считал чрезмерные удобства излишеством, развращающим как
душу, так и тело.
     С трепетом достав из кармана джинсов пыж, Чудаков аккуратно
разгладил его на журнальном столике и снял телефонную трубку. Набрав
таинственный номер, он услышал на том конце провода приглушенный
расстоянием голос:
     -- Вас слушают.
     -- Алло, это магазин?
     -- Нет, это химчистка.
     -- Извините... -- И положил трубку.
     Он готов был прыгать и плясать от радости и счастья. Вот так
удача!.. Сгорая от нетерпения, Чудаков выхватил из книжного шкафа
телефонный справочник и в разделе "Химчистки" по известному номеру
вскоре отыскал адрес нужного ему заведения. Та самая химчистка
располагалась в районе Курского вокзала, в двух шагах от магазина
"Людмила". Скорее туда!
     Сунув в рот какой-то сухарь, Чудаков бросился вон из квартиры. Ему
жутко везло, и он это понимал. Клубок разматывался с умопомрачительной
быстротой и легкостью. Сначала пыж, потом телефон, а теперь и абонент
отыскался. Видно, сама Фортуна подыгрывала криминалисту-любителю --
иначе столь поразительную цепь удач и находок Чудаков объяснить не мог.
Впрочем, Максим был бы не против помощи хоть и самого дьявола -- лишь
бы настичь преступника. Словно профессиональная ищейка, Чудаков шел по
следу -- еще горячему! -- к заветной цели, обострив все свои чувства до
предела. Что именно он будет делать в химчистке и каким образом
попытается увязать в единый узел сие предприятие бытового обслуживания
с убийством профессора Красницкого -- он пока не знал. Никакого
конкретного плана у него не было, он надеялся на случай, везение и
собственную импровизацию. Главное сейчас -- попасть туда, а там уж
обстоятельства подскажут...
     Чудаков добрался до химчистки за двадцать минут. Чутье безошибочно
вывело его к нужному зданию -- неказистому обшарпанному двухэтажному
дому, на первом этаже которого и размещалась искомая химчистка. Он
влетел в слабо освещенное помещение с низким потолком и тут же очутился
в объятиях вяло скрипнувшего кресла. Кресло оказалось столь же старым и
потертым, как и все прилегающее к нему здание, но на редкость уютным и
мягким. Рядом с креслом стоял кособокий журнальный столик с кипой
пожелтевших от времени и пальцев посетителей газет.
     -- За мной будете, юноша, -- проскрипел чей-то густой бас у него
за спиной.
     Только сейчас Максим Чудаков заметил, что в помещении, помимо него
самого, находится еще шесть человек, образующие, по-видимому, очередь к
бородатому приемщику. Тот, царственно восседая за длинной стойкой, тихо
беседовал с очередным клиентом -- субъектом неопределенного возраста,
пола и внешности. Владельцем скрипучего баса оказалась полная особа
весьма яркой наружности с пронзительным взором выпученных, словно у
только что начавшего вариться рака, глаз. Чудаков кивнул ей в ответ в
знак согласия с установленным порядком и, скрывая волнение, начал
листать старые газеты.
     Время тянулось бесконечно медленно. Голос бородатого приемщика
звучал под сводами низкого потолка как нечто вечное, раз и навсегда
данное этому помещению. А Чудаков ломал голову над тем, в каком
направлении ему действовать дальше, но ничего толкового придумать не
мог. Чутье сыщика, казалось, изменило ему. Будь у него в кармане
удостоверение работника МУРа или другой подобной организации, он давно
бы уже проник за стойку и с чувством превосходства и уверенности в
магической силе красной книжечки потребовал бы у приемщика... А чего,
собственно, он бы потребовал? Пока что ничего такого, чего бы он мог
потребовать, в голову ему не приходило. Чудаков впал в уныние. Что же
делать?
     Его руки машинально перебирали кипу старых газет. Со стороны же
могло показаться, что он что-то усиленно ищет.
     -- Вы крайний? -- раздался у него над ухом тихий дребезжащий
голосок. Чудаков обернулся. Рядом с ним сидела опрятная тщедушная
старушка и пытливым взглядом своих маленьких серых глаз ощупывала
соседа.
     -- Я, -- ответил Чудаков.
     -- Вот и славненько, -- проворковала она и хихикнула. -- А что вы
сдаете?
     Но Чудаков уже не слышал ее. Глаза его расширились, к горлу
подступил комок. Прямо перед ним лежала "Правда" двухнедельной давности
с оборванным углом. Что-то очень знакомое показалось Чудакову в
конфигурации оборванного края, что-то такое, что заставило его сердце
сжаться в каком-то жутком предчувствии. Судорожным движением он вынул
из кармана обгоревший клочок с номером телефона и приложил его к
оборванной газете. Так и есть! Бывший пыж дополнил ее до целой и
аккуратно лег на свое законное место. Сомнений не оставалось: убийца
изготовил пыж из обрывка этой самой "Правды", которая лежала сейчас
перед глазами воспрянувшего духом Чудакова. Возможно, будущий
преступник пользовался услугами этой химчистки, а для того, чтобы не
забыть номера ее телефона, он записал его на клочке газеты,
обнаруженной им тут же, на журнальном столике.
     Внезапно Чудаков почувствовал, что в ухо ему кто-то настойчиво
дышит.
     -- Вы сыщик? -- услышал он приглушенный шепот, заставивший его
вздрогнуть.
     Оторвавшись от газеты, Чудаков поднял глаза и встретился взглядом
с маленькой старушкой. Та многозначительно кивала, заговорщически
подмигивала и, казалось, все-все понимала. Чудаков промычал что-то в
ответ, чем оставил старушку, по-видимому, довольной.
     -- Вы, наверное, из органов? -- снова проговорила она -- скорее
утвердительно, чем вопросительно.
     -- Угу, -- промычал Чудаков.
     -- А он что -- украл чего, или взятку кому дал?
     -- А кого вы, собственно, имеете в виду? -- проявил внезапный
интерес Чудаков. -- Кого-нибудь конкретно?
     Старушка хитро подмигнула и погрозила сыщику-самозванцу пальцем.
     -- Да уж известно кого! Храпова Аркадия Матвеевича, разумеется. А
вы будто не знаете!
     У Чудакова аж дыхание перехватило.
     -- А... Как вы сказали? -- процедил он сквозь спазм в горле. --
Храпов? Нет, почему же, известная личность. А вам он, извините, кем
приходится?
     -- Не то вы спрашиваете, товарищ сыщик, не то! -- прощебетала
старушка, замахав рукой. -- Ладно, слушайте, расскажу все по порядку. В
прошлую субботу понесла я сюда, то есть в химчистку, старое свое пальто
-- дай, думаю, приведу его в порядок. Пальто хоть и старое, но
добротное, еще в пятьдесят втором покупала, а сейчас, сами знаете,
купить ничего нельзя, вот я и подумала: а не почистить ли мне мое
пальто? Тем более, что пальто почти как новое. Раньше ведь как делали?
На века! Не то, что сейчас... Так вот, принесла я в ту субботу это
самое пальто прямо сюда, а здесь, как и сегодня, -- очередь. Небольшая,
правда, очередь, но человек пять-шесть ждет. И вот, на этом самом
месте, где сейчас вы сидите, вижу я Храпова. А Храпов, надо вам
сказать, живет прямо подо мной, поэтому я знаю его, как облупленного.
Сидит себе и нервно так пальцами по столу барабанит. А тут как раз его
очередь подходит. Не знаю, что он там сдавал, но только отошел он от
стойки, так сразу и захлопал себя по всем карманам -- как будто ищет
что. Потом подошел к столу, оторвал от газеты угол и что-то там
написал. Вот этим сам