меня, ес-
ли я выскажу некоторое недоумение вашим выбором.  Я думаю,  для вас  ка-
кая-нибудь императрица, по крайней мере особа королевской крови...

- Нет,  нет, - прервал он меня, но я видел, что лесть он проглотил, - вы
не знаете эту девушку. Пристрастность вас ослепила. Ева так же совершен-
на, как те шедевры, что окружают меня. Ее красота сочетается с интеллек-
том.  У нее есть смелость и индивидуальность. А если какие-то другие ка-
чества,  которые желательны в моем сыне,  в ней отсутствуют,  я сумею их
дать.  Он будет - мой сын.  Его воспитание будет в моих руках.  Он будет
таков, каким я его сделаю.

- Сын Сатаны! - сказал я.

- Собственный сын Сатаны! - в его глазах сверкнуло пламя. - Мой истинный
сын, Джеймс Киркхем!

- Вы понимаете,- продолжал он, - что здесь нет ничего вроде так называе-
мой...  любви. Какая-то эмоция... да, но только такая, какие вызывают во
мне подлинно прекрасные вещи. В сущности это исключительно вопрос селек-
тивного отбора:  у меня эта мысль давно,  но в предыдущих отобранных об-
разцах мне... не везло.

- Вы хотите сказать...

- Рождались девочки, - хмуро сказал он. - Я был разочарован. Поэтому они
прекратили существовать.

Теперь под непроницаемой тяжелой маской лица я разглядел китайца. Отчет-
ливая раскосость глаз увеличилась,  скулы стали еще больше выдаваться. Я
задумчиво кивнул.

- Но если вы снова... - я хотел добавить "будете разочарованы".

Он прервал меня такой вспышкой демонической ярости, какую я видел в эпи-
зоде с Картрайтом.

- Не говорите этого!  Даже думать об этом не смейте!  Ее первый  ребенок
будет сыном! Сыном, я говорю!

Не знаю,  что бы я мог ответить или сделать. Смертельная угроза, прозву-
чавшая в его голосе,  и высокомерие,  с каким он говорил, вновь разожгли
мой тлевший гнев. Спас меня Консардайн. Я слышал, как открылась дверь, и
угрожающий взгляд на мгновение оторвался от меня.  У меня появилась воз-
можность прийти в себя.

- Все готово,  Сатана,  - объявил Консардайн. Я нетерпеливо встал, и эта
нетерпеливость не была поддельной.  Я сознавал поднимающееся во мне воз-
буждение, безрассудный подъем.

- Ваше время настало, Джеймс Киркхем, - голос Сатаны был опять лишен вы-
ражения, лицо стало мраморным, глаза сверкали. - Еще несколько минут - и
я могу быть вашим слугой, а мир - вашей игрушкой. Кто знает! Кто знает!

Он отошел к дальней стене и отодвинул одну из панелей.

- Доктор Консардайн, - сказал он, - вы проводите неофита в храм.

Он взглянул на меня, почти ласково - скрытый дьявол облизал губы.

- Хозяин мира! - повторил он. - А Сатана - ваш верный раб! Кто знает!

Он исчез. Консардайн глубоко вздохнул. Заговорил он намеренно сухо.

- Хотите выпить перед попыткой, Киркхем?

Я покачал головой, возбуждение мое все усиливалось.

- Правила вы знаете, - резко заговорил Консардайн. - Вы выбираете четыре
из семи отпечатков.  В любой момент вы можете остановиться и ждать  пос-
ледствий.  Один след Сатаны - и вы обязаны выполнить одну... службу; два
- вы принадлежите ему в течение года; три - вы его навсегда. В этом слу-
чае у вас больше шансов нет, Киркхем. Наступите на четыре счастливых - и
вы сидите над миром,  как он вам обещал. Оглянетесь назад во время подъ-
ема, и вам придется начинать все сначала. Все понятно?

Идемте,- хрипло ответил я, в горле у меня внезапно пересохло.

Он провел  меня через стену и один из выложенных мрамором коридоров.  Из
него мы попали в лифт. Он пошел вниз. Скользнула в сторону панель. Вслед
за Консардайном я вступил в увитый паутиной храм.

Я находился  у  основания  лестницы,  в полукруге яркого света,  который
скрывал амфитеатр.  Оттуда доносился неясный шорох и бормотание.  Как ни
глупо,  но мне хотелось,  чтобы Ева выбрала место получше.  Я понял, что
дрожу.  Выругавшись про себя,  я овладел своим телом, надеясь, что дрожь
никто не заметил.

Взглянув на  черный  трон,  я встретился с насмешливым взглядом Сатаны и
тут же успокоился,  самообладание полностью вернулось ко мне.  Он  опять
сидел в черном плаще,  как и накануне.  За ним сверкали изумрудные глаза
его двойника.  Вместо четырнадцати бледнолицых людей в белом и с петлями
в  руках  теперь на полпути к вершине лестницы стояли только двое.  И не
было еще кое-кого. Отсутствовал чернолицый дьявол-палач!

Что это значит?  Может, так Сатана говорит мне, что даже если я наступлю
на  три  его отпечатка,  я не буду убит?  Или что мне по крайней мере не
нужно бояться смерти, пока я не завершил назначенное мне задание?

Или это просто ловушка?

Скорее всего.  Я не мог представить себе  Сатану  настолько  заботливым,
чтобы убеждать меня в отсрочке приговора. Наверно, уменьшив охрану и уб-
рав своего палача,  он хотел внушить мне именно такую  мысль.  Заставить
пройти  все четыре ступени,  веря,  что если я проиграю,  приговор будет
отсрочен и я каким-нибудь образом сумею вырваться.

Но даже если его нынешняя цель благоприятна для  меня,  разве  не  может
вдруг прийти ему в голову,  что забавно было бы призвать адского слугу с
петлей из женских волос и отдать меня ему - подобно Картрайту?

Как и Картрайт,  я изучал лицо Сатаны.  Оно было непроницаемо, мне нечем
было руководствоваться.  И тут, гораздо ярче, чем тогда, когда я смотрел
на беднягу,  которого тащили на пытку,  понял я адскую изобретательность
этой игры. Ибо теперь я должен был играть в нее.

Я отвел взгляд от Сатаны.  И посмотрел на пылающие отпечатки,  а влед за
тем на золотой трон. На нем горели корона и скипетр. Их драгоценные огни
манили и звали меня.  Снова я почувствовал прилив возбуждения,  напряжен
был каждый нерв.

Если бы я смог их выиграть! И все то, что они дают!

Сатана нажал рычаг между двумя тронами.  Я услышал жужжание контрольного
механизма и увидел,  как семь отпечатков детской ноги засверкали еще яр-
че.

- Ступени готовы,  - провозгласил Сатана и сунул руки под  плащ.  -  Они
ждут своего покорителя, избранного счастливца! Вы ли он? Поднимитесь - и
узнаете.

Я подошел к ступеням,  поднялся и без колебаний поставил ногу на  первый
след. Я знал, что за мной его символ загорелся на шаре...

На стороне Сатаны или на моей?

Я снова стал подниматься, медленнее на этот раз, и остановился у следую-
щего отпечатка.  Но остановился не для того,  чтобы взвесить вероятность
хорошего  и  плохого  результата.  На самом деле меня охватила лихорадка
азарта,  и я почти забыл свое решение в первый раз  ограничиться  только
двумя следами.

Здравый смысл  подсказывал замедлить движение и постараться успокоиться.
Здравый смысл,  борясь с возбуждением,  заставил меня пропустить след  и
медленно подняться к очередному.

Я наступил на него. На шаре загорелся еще один символ...

Мой... или Сатаны?

Лихорадка полностью овладела мной.  Глаза сверкали, как у Сатаны. Сердце
билось,  как барабан,  пальцы похолодели,  голова  была  охвачена  сухим
электрическим жаром.  Маленькие огненные отпечатки танцевали и дрожали в
своем нетерпении вести меня дальше.

- Возьми меня! - звал один.

- Нет, меня! - призывал другой.

Звали к себе драгоценная корона и скипетр.  Я увидел на троне призрак  -
самого себя,  торжествующего,  увенчанного короной, со скипетром в руке,
за моей спиной Сатана, а весь мир у моих ног!

Может быть, правда, что у мыслей есть оболочка, что сильные эмоции и же-
лания оставляют за собой нечто материальное, оно остается, живет где-то,
откуда его можно вызвать,  разбудить,  пустить рыскать по свету, и когда
появляется кто-нибудь, одержимый такими же желаниями, они почти материа-
лизуются,  занимают предназначенное им место. Во всяком случае как будто
призраки желаний всех, кто поднимался по этим ступеням до меня, устреми-
лись ко мне, призывая к осуществлению, заставляя идти вперед.

Но их желания были и моими. Меня не нужно было подстегивать. Я хотел ид-
ти дальше. В конце концов те два отпечатка, на которые я наступил, могли
быть и счастливыми.  В худшем случае, если учитывать наиболее вероятное,
счет наш равный.  Но если так,  то нет особого риска в том, чтобы насту-
пить еще на один след.

Что на шаре?

Ах, если бы я мог знать! Если бы мог знать!

И вдруг меня охватил холод.  Как будто призрак отчаяния  всех  тех,  кто
поднимался передо мной и проиграл, отогнал голодные призраки желаний.

Блеск короны и скипетра потускнел и стал зловещим.

На мгновение мне показалось, что передо мной сверкают не отпечатки детс-
ких ног, а - все семь - следы копыт!

Я взял себя в руки и взглянул на Сатану. Он сидел, наклонив вперед голо-
ву,  глядя на меня,  и с сильным шоком я понял,  что он всей силой своей
воли заставляет меня подниматься выше.  И сразу после  этого  восприятия
пришло и другое.  Как будто рука коснулась моего плеча, подталкивая впе-
ред,  и тут же ,  как будто чьи-то губы прошептали это мне прямо в  уши,
послышалась противоположная команда, приказ:

- Остановись! Остановись немедленно!

Голос ... Евы!

Целую минуту стоял я,  сотрясаемый этими противоположными импульсами.  И
вдруг мозг мой прояснился,  лихорадка прекратилась,  очарование  сияющих
следов и страсть к короне и скипетру прошли. Я снова повернул лицо, мок-
рое от пота, к Сатане.

- Достаточно ... на этот ... раз! - выдохнул я.

Он молча смотрел на меня.  Мне показалось,  что за холодным блеском  его
взгляда  чувствовался  гнев  от неосуществленной цели и какое-то злобное
удивление. Он заговорил.

- Право игрока. Вы можете остановиться, когда хотите. Оглянитесь.

Я повернулся и взглянул на шар.

Оба отпечатка, на которые я наступил, принадлежали - Сатане!





Глава десятая



Я слуга Сатаны на год, обязанный выполнить любой его приказ.

Остальную часть дня я провел в своей комнате,  размышляя и надеясь услы-
шать кошачью поступь Баркера.  Ясно, что моя свобода по-прежнему ограни-
чена.  Я еще не могу действовать со всей сворой.  Осторожный  зондаж  во
время возвращения в сопровождении Консардайна,  намек на то, что теперь,
поскольку я вступил в число слуг князя тьмы,  мне нужно получше познако-
миться с его крепостью, встретили вежливый, но твердый отказ. В качестве
врача он прописал тишину моей комнаты как успокоительное после того нап-
ряжения, которое я испытал.

Конечно, я  надеялся случайно встретиться с Евой.  Но рассудок подсказы-
вал, что сейчас гораздо важнее увидеться с маленьким вором-кокни.

Ожидая, я пытался проанализировать лихорадку,  которая так подгоняла ме-
ня.  Я считал себя более хладнокровным и уравновешенным. На самом деле я
был одновременно пристыжен и обеспокоен.  Если признать,  что  интенсив-
ность страсти,  которую я ощутил, навязана мне Сатаной, что это его воля
гнала меня вверх по ступеням - что ж, такое объяснение могло хоть немно-
го смягчить мою уязвленную гордость.

Но в таком случае хоть моя воля и сильна, как я и считал раньше, она го-
раздо слабее воли Сатаны.  Я не приписывал себе заслугу остановки  перед
следующим  шагом,  который  мог сделать меня навсегда принадлежащим ему.
Меня остановил предупреждающий шепот,  принадлежал ли он Еве  или  моему
собственному подсознанию.

И меня удивляло отношение Сатаны. Почему он так стремился заставить меня
идти дальше?  Просто природный инстинкт игрока? Стремление выиграть? Или
вид  двух символов на его стороне шара вызвал в нем кровожадность?  Если
бы один или два отпечатка были на моей стороне, как бы он действовал?

Или он с самого начала хотел, чтобы я шел до конца... и проиграл?

Но если так - то почему?

Я не мог ответить на эти вопросы.  Не появился и Баркер.  Наконец с  по-
мощью  Томаса  я  переоделся и был сопровожден через стены и лифты в еще
одну огромную комнату, размеры и украшения которой вполнее могли принад-
лежать  пиршественному залу Медичи в период расцвета этой величественной
семьи. Больше двух десятков мужчин и женщин во главе с Сатаной сидели за
большим овальным столом, безупречный вечерний костюм Сатаны придавал ему
подчеркнуто сардоническую ноту.  Очевидно,  я опоздал, но, столь же оче-
видно, формальностям здесь не придавали значения.

- Наш новобранец - Джеймс Киркхем.

И без  всяких  дальнейших представлений Сатана знаком показал мое место.
Остальные улыбнулись, кивнули и продолжали разговаривать.

Садясь, я с тайным удовольствием заметил,  что моя соседка справа -  из-
вестная актриса, чье имя не сходит с бродвейской рекламы. Быстрый взгляд
вдоль стола обнаружил игрока в поло с завидной американской  родословной
и международной известностью и блестящего адвоката,  пользовавшегося от-
личной репутацией у руководителей Демократической партии. Остальные были
мне неизвестны, но на всех была печать интеллигентности. Если собравшие-
ся были адекватным срезом двора Сатаны,  его  организация  действительно
необычна, как он и хвастал. Евы здесь не было. Был Кобхем.

Уолтер сидел справа от актрисы. Во время обеда я заставлял себя быть лю-
безным с ним.  Ради собственных интересов я не хотел приобретать врагов.
Вначале он был скован,  потом растаял. Пил он много, но, как с интересом
заметил я, не столько, сколько ему хотелось бы. Совершенно очевидно, что
Уолтер любил выпить.  Вначале я решил,  что именно ограничение,  которое
наложил на себя Кобхем, вызывает в нем враждебность к другим присутству-
ющим  и  особенно осторожность в выражении мнений.  Но потом понял,  что
именно выпитое вызывало в Кобхеме страсть к правде, презрение к эвфемиз-
мам и околичностям. Он хотел неприкрашенных фактов, и никаких уклонений.
Как он выразился,  "никаких махинаций с формулами".  В сущности это  был
тип пьяницы in-vino-veritas со страстью фундаменталиста. Он был забавен,
и актриса наслаждалась нашей беседой.

Рано или поздно,  решил я,  напою Уолтера до такого состояния, что он не
вынесет  даже тени укрытия его ясноглазой богини истины.  Я с удивлением
узнал,  что он химик и много времени проводит в лаборатории в замке. Это
объясняло его замечание насчет формул.  Он весьма ясно дал понять, какой
он выдающийся химик.  Позже я понял,  что он не преувеличивал. Поэтому я
сейчас и задержался на описании Кобхема.

Обед был удивительным,  с ноткой изысканности и утонченной отчаянной ве-
селости, под которыми все время ощущалась сталь. Единственным намеком на
наше странное положение был момент, когда почтенный адвокат, взглянув на
меня, предложил тост "за вновь проклятого" и когда Сатана послал за шка-
тулкой и показал несколько великолепных драгоценных камней, подобных ко-
торым я не видел.

Он рассказал их истории.  Этот изумруд, вправленный в бирюзу, служил пе-
чатью,  которой Клеопатра запечатывала письма, адресованные Антонию; это
бриллиантовое ожерелье - то самое,  которым кардинал де Роган хотел  ку-
пить  расположение  Марии  Антуанетты и тем самым привел в движение суд,
который стал одной из повивальных бабок революции и в конце концов стоил
несчастной  королеве головы;  эта диадема сияла среди кудрей Нелл Гвинн,
посаженная там Чарльзом,  ее королевским любовником; это кольцо с огром-
ными рубинами мадам Монтеспан дала отравителю Ле Вуатюру за любовный на-
питок, которым надеялась подогреть остывающее сердце короля-Солнце.

Наконец он подарил маленькой француженке, сидевшей справа от него, брас-
лет с сапфирами,  принадлежавший, как он сказал, Лукреции Борджиа. Я по-
думал,  чем же она его заслужила и не было ли ироничным указанием на это
упоминание о его прежней хозяйке.

ак, это не отразилось на ее радости.

И невероятно увеличило мое уважение к власти Сатаны то,  что в этом соб-
рании не было мелодраматической секретности, никакой маскировки, никаких
избитых номеров вместо имен.  Его люди встречались лицом к лицу. Очевид-
но, сама мысль о предательстве была невозможна, а их вера в защиту Сата-
ны абсолютна.  Я не сомневался,  что все они или большинство из них были
свидетелями моего подъема по ступеням и что они видели трагедию Картрай-
та. Но в их поведении ничего не говорило об этом.

Они пожелали Сатане доброй ночи.  Я встал и ушел бы вместе со всеми,  но
Сатана остановил меня взглядом и кивком головы.

- Останьтесь со мной, Джеймс Киркхем, - приказал он.

И скоро мы были одни, стол убран, слуги ушли.

- Итак, - лишенные ресниц глаза глядели на меня через край большого куб-
ка, - итак - вы проиграли!

- Не так много,  как мог бы, Сатана, - улыбнулся я, - если бы я поднялся
еще немного,  мое падение могло бы быть таким же, как ваше - в древности
- в самый ад.

- Это путешествие, - вежливо заметил он, - было весьма интересно. Но год
пройдет быстро, и вы сможете снова попытаться.

- Попытаться упасть, вы хотите сказать? - рассмеялся я.

- Вы играете с Сатаной, - напомнил он мне, потом покачал головой. - Нет,
вы ошибаетесь. Мои планы требуют вашего присутствия на земле. Тем не ме-
нее я хвалю ваше благоразумие при подъеме.  И признаюсь - вы удивили ме-
ня.

- В таком случае я начал службу с замечательного достижения, - я встал и
поклонился.

- Пусть для нас обоих ваш год будет выгоден,  - сказал он.  - А  теперь,
Джеймс Киркхем, - я требую вашей первой службы!

Я сел, ожидая дальнейшего; пульс мой слегка ускорился.

- Юнаньские нефриты, - сказал он. - Правда, что я организовал дело таким
образом,  чтобы они остались у вас,  если вы окажетесь достаточно  умны.
Правда и то,  что меня позабавило бы обладание этими брошами. Я вынужден
был выбирать между двумя интересами. Очевидно, что в любом случае я дол-
жен был испытать полуразочарование.

- Другими словами, сэр, - серьезно сказал я, - вы заметили, что даже вам
не удастся два раза съесть один и тот же пирог.

- Совершенно верно, - ответил он. - Еще один недостаток этого так нелов-
ко созданного мира.  Теперь нефриты в музее;  что ж, пусть остаются там.
Но музей должен заплатить за мое полуразочарование.  Я решил  приобрести
нечто  принадлежащее музею и давно интересующее меня.  Вы...  убедите...
музей отдать это мне, Джеймс Киркхем.

- А что это? - спросил я. - И каков будет метод моего... убеждения?

- Задача нетрудная, - ответил Сатана. - В сущности, это испытание, кото-
рому подвергали всех воинов в старину,  прежде чем посвятить в рыцари. Я
следую этому обычаю.

- Подчиняюсь правилам, сэр, - сказал я ему.

- Много столетий назад,  - продолжал он,  - фараон  призвал  величайшего
златокузнеца,  Бенвенуто Челлини своего времени,  и велел ему изготовить
ожерелье для своей дочери.  Никто не знает, было ли это по случаю ее дня
рождения или свадьбы.  Златокузнец изготовил ожерелье из лучшего золота,
сердолика,  лазурита и зеленого полевого шпата, называемого аквамарином.
На  одной  стороне  с  золотым картушем с иероглифическим именем фараона
мастер изобразил сокола,  увенчанного солнечным диском,  - это Гор,  сын
Озириса,  в некотором смысле бог любви и страж счастья. На другой - кры-
латая змея,  урей,  несущая на себе крест с ручками, crux ansata, символ
жизни. Внизу он изобразил сидящего на корточках бога со множеством годов
в руках,  а на его локте сидит головастик - символ вечности.  Так  хотел
фараон  при  помощи амулетов и символов дать вечную любовь и жизнь своей
дочери.

Увы! Что такое любовь,  человеческая надежда и вера?!  Принцесса умерла,
умер и фараон,  а со временем умерли Гор,  и Озирис, и все боги древнего
Египта.

Но красота,  которую забытый Челлини вложил в это ожерелье,  не  умерла.
Она не могла умереть.  Она бессмертна.  Ожерелье много столетий лежало с
мумией принцессы в ее скрытом каменном гробе.  Оно пережило своих богов.
Оно переживет и богов сегодняшних, и богов тысяч завтра. Незатуманенная,
его красота сияет нам,  как и три  тысячи  лет  назад,  когда  истлевшая
грудь, на которой его нашли, была полна жизни и любви и, может быть, бы-
ла легкой тенью той самой красоты, которая в ожерелье бессмертна.

- Ожерелье Сенусерта Второго! - воскликнул я. - Я знаю эту замечательную
вещь, Сатана!

- Я должен получить это ожерелье, Джеймс Киркхем!

Я смотрел на него в замешательстве.  Е