информация  была,  что  называется,   чуть   теплая.   Если   из
потрясающего многословия господина Раппопорта выделить сухой  остаток,  то
получается вот что: во-первых, директор регулярно, по крайней мере, раз  в
неделю, посещал режимный  сектор  и  отпирал  сейф.  Во-вторых,  директор,
человек,  как  известно,  семейный,  имел  малолетнюю  любовницу,  которая
вертела им, как хотела. И есть основания полагать, что эта самая любовница
то ли вчера, то ли чуть раньше дала директору отставку. Наконец, работа  с
исчезнувшими носителями ЭЛТОР должна  была  начаться  еще  месяц  назад  -
согласно подписанному директором плану; но потом директором  же  она  была
перенесена на более позднее время, а неделю назад  -  вообще  отложена  до
особого распоряжения. Что касается имени и прочих координат любовницы,  то
господин Раппопорт этого не знал. А кто может знать? Возможно, секретарша,
шофер... Пока ни того, ни другого не нашли - не было дома. Уик-энд...
     - Да, - сказал Андрис, - да-а... А что мы будем делать с  информацией
по нашей узловой теме?
     - Уже есть информация? - криво усмехнулся Присяжни.
     - По крайней мере, есть пара логически  непротиворечивых  гипотез,  -
сказал Андрис. - И что самое смешное - обе нас ни  к  чему  не  обязывают.
Очень может быть, мы будем знать, что происходит,  и  не  будем  иметь  ни
малейшего представления, что нам с этим делать...
     - А я вообще не знаю, что делать, - сказал Присяжни. -  Тебе  хорошо,
ты там с цифирками балуешься. Слушай, ведь все меняется  так,  что  головы
повернуть  не  успеваешь...  думать  -  разучился...  Не  могу  я   думать
по-новому, а по-старому - бесполезно... большая часть моего опыта уже ни к
чему, понимаешь? - я не могу  на  него  опереться,  хуже  того  -  он  уже
начинает мешать... я чувствую себя каким-то динозавром...
     - Диноцефалом, - вставил Андрис.
     - ...три четверти моего опыта сегодня уже не нужны,  а  та  четверть,
которая осталась, годится  на  то,  чтобы  постигать  четверть  того,  что
происходит - потому остальное я вижу, слышу, знаю, что  это  существует...
но я этого не понимаю... Дожил. Я уже не говорю, что законы устарели -  до
дыр. Я - устарел. До дыр. До дыр, понимаешь? Моральный износ сто пятьдесят
процентов...
     - А мне нравится, что все так круто  меняется,  -  сказал  Андрис.  -
Помнишь, что было, когда ничего не менялось? Хотя...
     - Именно что "хотя", - сказал Присяжни. - Логики нет в переменах. Мне
так кажется, - он опять потянулся  к  картонке,  потряс  ее  и  с  досадой
швырнул в угол, - несколько лет назад произошло что-то такое, чего  мы  не
заметили,  или  заметили,  но  не  узнали...   короче,   что-то   лопнуло,
оборвалось, и... даже не в том дело,  что  тормоза  пропали,  хотя  и  это
тоже... что-то появилось в мире, чего мои глаза не видят, но - нюхом  чую:
серой запахло...
     - Серой... - проворчал Андрис.  Видеть  Присяжни  в  таком  состоянии
приходилось не часто. Что же, вполне может быть, и серой...  вполне  может
быть... - Как наш бомбист себя чувствует?
     - Что ему сделается - лежит... Лихо ты его.
     - Да уж... Показания?
     - Заперся. Только то, что на горячем допросе. Измором придется брать.
Его сейчас на наркотиках держат - для расслабления. А там посмотрим...
     Он говорил что-то еще, но Андрис вдруг отключился. Для  подтверждения
версии, что все происходящее -  чьи-то  (кристальдовцев?)  злоупотребления
методом доктора Хаммунсена, оставалось последнее:  убедиться,  что  записи
"мелодии" пользуются  популярностью...  даже  меньше:  что  именно  доктор
сочинил то, что Андрис  слышал  на  мосту...  и  если  так...  сейчас  без
четверти четыре, доктор уже должен быть в кабинете...
     - Алло? - спросил доктор.
     - Доктор, опять я, - сказал Андрис.
     - Нашли? - задохнувшись, спросил доктор.
     - Нет, - сказал Андрис. - Нет еще. Найдем. Тут  -  другое...  Я  хочу
попросить  вас  вот  о  чем:  не  могли   бы   вы   сейчас   воспроизвести
противонаркотическую запись?
     - По телефону? - удивился доктор.
     - По телефону.
     - Но... впрочем, ладно. Сейчас.
     Шаги, металл - замок? - опять  шаги,  шуршание,  непонятные  звуки...
мелодия; шуршание - доктор взял со стола трубку - мелодия зазвучала громче
и отчетливее. Да - та самая - тревожная, с глубокими, пробивающими  стены,
ударами огромного барабана... та самая, звучавшая  на  мосту  из  плейеров
шептавшейся парочки, та самая, под которую шло действо откатников...
     - Спасибо, доктор! - крикнул Андрис в трубку. - Достаточно!
     Шорох - и тишина. Потом - голос доктора:
     - Господин  Ольвик...  видите  ли...  я  не   хотел   говорить,   но,
понимаете... если вам поможет?
     - Слушаю, - сказал Андрис.
     - Дело в том, что у Радулеску была любовница, совсем  девочка...  лет
шестнадцать. Я видел ее сегодня в компании молодых людей...
     - Вы знаете, как ее зовут?
     - Да, Сандра Шиманович. Живет на  улице  Загородной,  семь,  квартира
тоже семь. Или жила... это он снял ей...
     - Понятно. Спасибо, доктор. А откуда?..
     - Дело в том, что она ушла к Радулеску от меня,  -  сказал  доктор  и
повесил трубку.
     Так, подумал Андрис. Проклятые наркоманы... была какая-то мысль, и  я
ее забыл... кому-то позвонить?..
     - Запиши, - сказал он Присяжни. - Сандра Шиманович, Загородная,  семь
- семь. Та самая любовница Радулеску.
     - Дай сюда телефон, - сказал Присяжни.
     - Сейчас, - сказал Андрис и набрал номер Марины. Марина была дома.
     - Здравствуйте, - сказала Марина. - Не вы звонили мне полчаса назад?
     - Нет, - сказал Андрис. - Могу я вас увидеть сегодня?
     - Да, конечно. Хоть сейчас.
     - Это по делу.
     - Не сомневаюсь. Кстати, я поразмышляла над вашей идеей...
     - Где встретимся?
     - Приезжайте домой. Никуда не хочу идти.
     - Через десять минут выхожу.
     - Я сделаю кофе.
     Андрис дал отбой и подвинул телефон Присяжни. Тот свирепо взглянул на
Андриса и принялся тыкать толстым пальцем в кнопки, что-то ворча под нос.
     - Жорж! - заорал он. - Жорж, ты? Очень быстро:  полный  контроль  над
Сандрой Шиманович, Загородная, семь  -  семь.  Это  по  делу  Радулеску  -
передай Бурдману. Дальше - группу Курта отправь в отель "Палас", в холл  -
возможно покушение на  сейф.  Пусть  захватят  противогазы,  там  болтался
"Смуглый Джек". Дальше:  курсантов  к  шести  часам  собрать  в  городском
управлении, сержантов и офицеров, которые по домам - тоже  туда.  До  кого
сможешь дотянуться. Дальше:  после  семи  всех  полосатых,  которые  будут
болтаться в городе - задерживать. Под самыми  идиотскими  предлогами.  Да,
Жорж, да! На три часа, все по закону. И созвонись с  дежурным  прокурором,
нам может понадобиться пролонгация задержания. Пока все. Через сорок минут
встречайте меня у почтамта. Если не появлюсь, все руководство переходит  к
Бурдману. Я сказал: к Бурдману! Никаких Петерсонов! Все. Работай.
     - Чего ты? - спросил Андрис.
     - А... - с отвращением махнул рукой Присяжни. - Сегодня похороны  тех
шести... Ну, и - сам понимаешь...
     - А чего ты забыл на почтамте?
     - Вот, кроме тебя, у меня других забот нет, - сказал Присяжни.
     - Отчего же, - сказал Андрис.
     - Там все очень деликатно, - сказал Присяжни. - Надо одному.  Ты  мне
не помощник.
     - Рискуешь, - сказал Андрис.
     - Да, наверное, - согласился Присяжни. Вдруг его  взорвало:  -  Шесть
покойников, шесть! И что - все на одном обоссанце? Вот тебе! -  он  сделал
непристойный жест. - Они у меня раскроются... задергаются и раскроются...
     - Рискуешь, - повторил Андрис.
     - А ля гер ком а ля гер, - сказал Присяжни. - Что делать... В  общем,
ищи меня, если понадоблюсь, в управлении. Пока. Успехов, -  сказал  он  со
странным выражением и странно  усмехнулся  -  не  усмешка,  а  болезненная
гримаса, - хотел, кажется, еще что-то сказать, но передумал, повернулся  и
быстро ушел.
     Андрис с минуту сидел неподвижно. Все было правильно - но  как-то  не
так... не так, как надо... Вновь, как надоевшая мелодия, вернулось чувство
уже совершившейся неудачи, поражения... черт побери, подумал  Андрис,  ну,
что со мной такое? Давай так: я прав, и кристальдовцы действительно решили
превратить Платибор в маленький Эльвер, в зону, свободную от наркотиков...
подложили  Хаммунсену  девочку  Сандру,  что-то  не   получилось,   Сандра
перебралась к Радулеску, выманила у него записи, переписала  их,  и  стали
потом записи тиражировать и распространять... Хаммунсен говорит,  что  это
дает  легкий  наркотический  эффект,  так  что  успех  новой  музыке   был
обеспечен...  Все?  Точка?  А  -   дальше-то   что?   Получим,   допустим,
подтверждение деталей... ну, и что? Ничего не понимаю. Ладно. Все доступно
проверке, доступно исследованиям... Начнем, пожалуй.
     Он вынул из кармана записку  Тони:  "Дядюшка,  все  нормально,  много
интересного. Встретимся в девять вечера в  "Балагане",  см.  схему  (кроки
нескольких кварталов, стрелка от квадратика "Палас" к  кружку  "Балаган"),
если  почему-то  не  приду,  ждите  звонка  утром.  Тони",  -   перечитал,
поморщился. Проверил рукой  щетину,  не  понравилось  -  быстро  побрился.
Посмотрел на себя в  зеркало  -  внимательно  и  пристрастно,  -  подумал:
странно все... - и, засекретив замок, стал быстро спускаться по лестнице.
     Косые полосы цвета остывающего металла лежали на потолке и,  ломаясь,
перетекали на стену. Завтра будет ветер, сказала Марина, не  оборачиваясь.
Она стояла на коленях спиной к нему и  смотрела  в  окно,  приподняв  край
жалюзи. Такая заря... Волосы ее  горели  в  пролетающем  свете,  и  тонкая
огненная черта, рисуя контур щеки,  шеи  и  плеча,  делила  лилово-розовое
зоревое небо за окном - и темно-гибкую, вкрадчивую глубину  ее  тела.  Где
мы, молча спросил Андрис, и по комнате,  как  пойманная  пуля,  заметалось
рикошетом: где мы? - где мы? - где мы? - где мы... Ни о  чем  нельзя  было
спрашивать - чтобы не рухнули стены. Внизу, и вверху, и по  сторонам  была
нестрашная теплая пустота, и  посреди  пустоты  висел  крошечный  бумажный
кубик, и в окно кубика светило заходящее солнце, и ничего не было вокруг -
ничего - не было - ничего...  С  шелестом,  будто  падают  листья,  Марина
скользнула к нему - грудь и щека - тихо, тихо, никого нет, никого  в  мире
больше нет, мы одни, нас занесло куда-то, и  мы  одни,  одни  -  глаза  на
пол-лица, темные, как восторг и смерть, и тонкие  сухие  пальцы:  слышишь?
Прикосновение к щеке, к губам: ты слышишь? Да, это я - миллион лет  назад.
Огонь и вода, земля и воздух, и вновь огонь -  текучий,  гибкий,  живой  -
никого нет больше, это как жажда, понимаешь, да, конечно, да,  милый,  как
жажда - здесь, и здесь, и здесь - ты? - да, это я, всегда только я, всегда
- и нет ничего, темно, темно, темно - о, боже, о, боже, о, боже, какая  ты
красивая - какая? - красивая, это  немыслимо  -  никогда,  никогда  -  как
падают  листья,  и  темно  кругом,  и  тесно,  и  в  жути  и  в   сладости
подступающего безумия - ты? - да... - безумия, когда не знаешь,  кто  есть
кто, и где, и чье это сердце... поцелуй меня, простонала она, о-о...
     ...всплывало,  поднималось,  странно  забытое,  покрытое   патиной...
сколько оттенков у сумерек!.. будто  со  дна,  как  утонувший  город,  как
морское чудовище, выступало, распрямлялось, обретало цвета и формы,  звуки
и голоса... и никогда не жившие люди ходили по  улицам,  и  где-то  далеко
звенели трамваи, которыми никто не ездил... звенели...
     - Нас нет, - сказала Марина. - Это телефон, но нас нет.
     - Нас нет, - повторил Андрис и не узнал своего голоса. - Как пусто...
     - Да, - сказала Марина. - Даже страшно, как  пусто...  как  бывает...
Ох, - она закрыла глаза. - Эта женщина  совсем  потеряла  голову...  такое
говорить... - она уткнулась в плечо Андрису. Он погладил  ее  по  волосам.
Рука была не его - то ли слишком легкая, то ли неподъемно тяжелая.  -  Что
ты теперь будешь думать обо мне?
     - Что ты самая лучшая женщина в мире.
     - Господи ты боже ты мой, - сказала Марина очень серьезно, -  что  же
ты с нами делаешь, старый ты негодяй?
     - Я тебя люблю, - сказал Андрис.
     - Я больше не смогу без тебя, - сказала Марина очень серьезно. - Тебе
придется что-то делать.
     - Не такая большая проблема, - сказал Андрис.
     - Не знаю, - сказала Марина. - Я так  боюсь...  это  слишком  хорошо,
чтобы быть долго...
     Последняя "скорая" отъехала, визжа сиреной, а полицейские  "фиаты"  и
спецназовский броневичок еще стояли, хотя  все  было  кончено.  На  первом
этаже отеля не осталось ни одного стекла, и  светились  тусклые  аварийные
лампочки. Машина террористов догорала напротив  входа,  вся  изрешеченная,
почти уничтоженная пулеметными очередями  с  броневика.  Спецназ  подоспел
вовремя - хотя откуда он вообще взялся? Днем их в городе  еще  не  было...
Ладно, не ваша забота. Демаркационная линия между  правами  федеральной  и
муниципальной полиций была размыта, а  потому  всегда  служила  источником
конфликтов, и спрашивать Присяжни о спецназе - значит,  тыкать  пальцем  в
воспаленную рану. Надо будет - скажет сам. Андрис  уже  выяснил,  что  все
пятеро нападавших убиты,  взять  не  удалось  никого,  и  что  убито  двое
полицейских, а троих увезли в госпиталь, и что среди неделиквентов  убитых
и тяжелораненых нет, но девятнадцать человек все  же  госпитализированы  с
различного рода травмами - в том  числе  и  доктор  Хаммунсен,  получивший
ранения осколками стекла в голову. Сейф не поврежден...
     Андрис постоял еще, глядя на все это  безобразие,  потом  протолкался
сквозь неплотную кучку зевак  и  пошел,  вспоминая  нарисованный  маршрут,
туда, где его ждал Тони.
     Слово "БАЛАГАН" Андрис увидел издали - да и мудрено было не  увидеть.
Оно сияло всеми цветами над воротами в длинном, ажурного чугуна заборе. За
забором был парк. От ворот шла аллея со скамейками и фонтанами, и в  конце
аллеи  стоял   светящийся   изнутри   асимметричный   гребенчатый   купол,
напоминающий то ли раковину, то ли полураспустившийся  бутон  исполинского
цветка. За вход брали десять динаров. Ненормально  много.  Очень  хотелось
пить. В воздухе роились  одуряющие  запахи:  цветов  -  поздних,  красных,
истошных, - и взрытой земли. Было прохладно,  но  душно.  Андрис  внезапно
озяб. Справа стоял полосатый навес, под навесом продавали  пиво.  Он  взял
две кружки и сел за низенький стол. До назначенного срока было еще  десять
минут. Стоило очень крепко подумать.
     Что произошло бы, не подоспей спецназ? У кристальдовцев оказалось  бы
два комплекта дисков, то есть оба комплекта... Зачем им оба? Их цель,  как
они декларируют, - искоренение наркомании во всем мире. Не основная  цель,
но одна из. Дабы молодежь не отвлекалась  от  борьбы.  Значит,  если  быть
логичным, они должны были бы носить  доктора  на  руках  и  создавать  все
условия для  его  работы.  Но  -  кабинет  разгромлен,  доктор  ранен.  До
нападения было все логично, а теперь... кстати, а как  Присяжни  вычислил,
что должны напасть - и именно сегодня? Хороший вопрос, мы  его  зададим...
Наиболее  вероятно:  кто-то  -  наркодеры?  -   пытались   сработать   под
кристальдовцев. Натянули полосатые штаны... Может быть. Так, еще? Какое-то
дробление внутри самих кристальдовцев... допустим.  Еще?  Провокация.  Кто
мог устроить провокацию, в смысле: кому надо? Полиция?  М-м...  почему  бы
нет? Им на руку. ОБТ?  Генерал  предупредил  бы...  хотя...  хотя...  были
прецеденты. Так. Ведомство Загена? Вот этим -  на  фиг  не  нужно.  Армия?
Скажем, научная разведка - ведомство с самыми  неожиданными  интересами...
фонд Махольского, вспомнил он. То, что армейская научная разведка  держала
руку на пульсе фонда - установленный факт. Держит ли сейчас? Кто  знает...
Допустим - хотя бы потому, что от армии ждать подлостей следует просто  по
определению. Ну и что дальше? А все. Похоже, что даже точное знание -  кто
и зачем - мне ничего  не  дало  бы.  Тем  более,  что  в  условиях,  когда
конспирация  переслоена  провокациями,  получить  его  просто  невозможно.
Ладно. Опустим.
     "Рука Эльвера", они же  кристальдовцы,  они  же  полосатые...  Весьма
типичная   полулегальная   полуполитическая   полупартия.   По   структуре
напоминает комету: компактное невидимое ядро -  и  разреженная,  обширная,
ничего толком ни о ядре, ни о действительных целях и  задачах  организации
не знающая, "атмосфера". В данном конкретном случае:  провозглашают  целью
счастье всего человечества - через построение так называемого "ротативного
социализма". Говорят, это весьма забавно: каждый год каждый житель Эльвера
по  графику,  составленному  специальными  уполномоченными  правительства,
меняет место жительства - и, как следствие, род  занятий  и  вообще  образ
жизни. Обременительно, зато исключительно справедливо. Возмущаться  нечем.
Никого не убивают,  никаких  лагерей...  все  в  меру  счастливы.  М-да...
Вернемся на нашу землю. Методы действия  кристальдовцев  разнообразны:  от
уличной агитации до, как мы знаем,  прямых  терактов.  Несколько  хороших,
неопровержимых  доказательств  того,  что  террористическая   деятельность
осуществляется по заданию руководства - и  Верховный  суд  может  объявить
организацию вне закона со всеми вытекающими  отсюда  последствиями.  Опять
небольшая городская гражданская война,  каких  уже  множество  было...  от
нескольких часов до многих лет  длительностью...  Самое  сложное  здесь  -
добыть эти самые доказательства. Андрис участвовал в одном таком  процессе
как эксперт - по делу так называемых "Бригад спасения". Адвокаты построили
защиту на том, что под  именем  "Бригад"  действовали  обычные  молодежные
банды и что настоящие "Бригады" не имеют ни малейшего отношения к  взрывам
на предприятиях, трубопроводах и  высоковольтных  линиях.  Первый  процесс
закончился  безрезультатно,  и  только  через   год,   когда   "бригадиры"
передрались между собой, в распоряжение ОБТ попали необходимые  документы.
Надо полагать, что нечто подобное происходит здесь и  сейчас  -  только  в
какой стадии находится? Впрочем, ладно, не мое дело. Мое -  выяснить,  кто
занимается  изготовлением  записей...  и  каковы  последствия   применения
расширенного метода доктора Хаммунсена  -  именно  это  сильно  беспокоило
самого доктора. Ну, и - сверх  программы  -  возможные  ответные  действия
наркодеров. Все? Все. Для одного человека - вполне достаточно...
     Андрис допил пиво и  потихоньку  пошел  к  павильону.  Из-под  купола
доносились глуховатые спрессованные звуки, и, подойдя ближе, он понял, что
это взрывы смеха. До входа осталось шагов десять, когда откуда-то из  тьмы
навстречу ему шагнула девочка.
     - Вы господин Ольвик? - сдавленным голосом спросила она, и Андрис  не
сразу догадался, что к чему,  и  только  когда  она  зябко  передернулась,
сообразил, что она просто замерзла. - Господин Андрис Ольвик?
     - Да, - сказал Андрис.
     - А как зовут вашего племянника?
     - Тони.
     - Вот, вам, - она протянула ему записку.
     - Вы замерзли, - сказал Андрис. - Пойдемте внутрь.
     - Нет, - сказала она.
     В записке было: "Дядюшка! Дело плохо. Идите с ней, она вас  приведет.
Тони".
     - Мне приказано идти с вами, - сказал Андрис.
     - Да, - сказала она. - Пойдемте.
     - Наденьте мой пиджак, - сказал Андрис.
     - Спасибо, - сказала девушка. Она накинула пиджак на плечи. - Можно я
возьму вас под руку?
     - Можно, - сказал Андрис.
     Она взяла его под руку, прижалась - ее била мелкая дрожь.
     - Не так, - сказал Андрис. Он  застегнул  на  ней  пиджак,  обнял  ее
правой рукой за талию, велел: - Ведите.
     Она повела - вокруг купола, в темноту. Позади купола тоже была аллея,
не такая широкая и парадная, как перед ним, - черный ход. На выходе  стоял
турникет, пропускавший только в одну сторону.
     - Нам далеко? - спро