В
университете?
     - Я и говорю - Линдерман. У него загородный дом - километров двадцать
от города.
     - Телефон?
     - Сорок семь - сорок семь - сорок семь. Очень легко...
     - Да.
     - Послушайте, Ольвик... Андрис... Вы мне так ничего  не  объяснили...
но даже не это главное. Что мне делать - теперь? Я не... я боюсь...
     - Я бы на вашем месте уничтожил запись. От вас не отвяжутся, пока она
есть.
     - Да кто? Ради бога - кто?
     - Считайте: наркодеры - раз, леваки - два, научная разведка,  она  же
фонд Махольского...
     Доктор поднял ладонь, слабо защищаясь, отгораживаясь:
     - Вс„-вс„-вс„... Боже, боже - зачем вс„? За что?
     - Вы никого никогда не трогали - и вдруг?..
     - Но я действительно никого не трогал! Я лечил людей, я  лечил...  а,
да что там говорить...
     - Один диск в вашем сейфе в "Паласе". Под охраной. Второй -  у  меня.
Решайте. Уничтожить?
     - Не знаю... Наверное, да. Да. Уничтожить. И что бы я  вам  потом  ни
говорил...
     - Код сейфа?
     - День недели, помноженный на позавчерашнее  число.  Пароль  "Эрмитаж
792".
     - Хорошо. Выздоравливайте. Кстати, то, что мы прервали курс?..
     - Еще с неделю ничего не будете чувствовать.
     - Потом можно будет возобновить?
     - Да, конечно...
     - Хорошо. Заберите вот это, - и Андрис стал вынимать из сумки золотые
шестиугольные пластины. Доктор смотрел на него со странным выражением.
     - Я думал, вы их реквизируете, - сказал он.
     - Сами разберетесь, - сказал Андрис. - Где оригинал, где  копия,  где
ваше, где не ваше... Все - сами.
     - Спасибо вам, - сказал доктор.
     - Ну, что вы, - сказал Андрис. - Одно удовольствие -  работать  такие
номера...
     "Это ты". - "Да, Хенрик, я". - "Я знал,  что  ты  позвонишь".  -  "Не
сомневаюсь". - "В чем?" - "В том, что ты знал, что я позвоню". - "Ну,  так
я тебя слушаю". - "Глеб умирает. Он уже без сознания. Врач говорит, что он
протянет еще сутки или двое, но в сознание больше не придет". - "Да, я уже
в курсе". - "Ты в курсе... Зачем все это?" Андрис даже остановился.  Взять
Хенрика за галстук и спросить: "А зачем все это?" И можно даже не брать за
галстук, а просто спросить... и послушать, что он скажет в ответ...  а  он
скажет, я не сомневаюсь, и через полчаса я буду верить, что у него не было
другого выхода, и у меня не было другого выхода, и  у  страны  не  было...
Сукин ты сын, подумал Андрис, нет, я  все  понимаю,  но  не  до  такой  же
степени... или до такой? Или все так плохо, что ему не до сантиментов?  Он
ухватился за мысль: что все так плохо, - и стал раскручивать ее, прекрасно
зная, что делает это только ради того, чтобы чуть притушить обиду...
     План "Парнас" - и спецподразделение с тем же названием - начали  свое
существование два с половиной года назад,  когда  УНБ,  негласно  проверяя
деятельность КБН, наткнулось на интересную  закономерность:  операции  КБН
против транспортантов и торговцев наркотиками всегда  приводили  только  к
росту цен и, как следствие,  к  росту  преступности  в  регионе  операции;
количество же наркотиков на рынке, несколько уменьшившись  вначале,  затем
резко увеличивалось и зачастую  даже  превосходило  первоначальное.  Число
лиц, принимающих наркотики, уменьшалось не более чем на  одну  четверть  -
только  за  счет  иррегуляров,  -  зато  доходы  наркомафии  вырастали   в
пять-десять раз. Тогда  УНБ,  пользуясь  своей  неограниченной  властью  в
округе Кавтаратан, удалило оттуда подразделения КБН и через подставных лиц
выбросило на рынок большое количество наркотиков, ранее  конфискованных  у
контрабандистов.  Цены  резко  упали,  число  наркоманов  увеличилось   на
десять-пятнадцать процентов, число иррегуляров - на шестьдесят  процентов,
зато уровень преступности, характерной для наркоманов, сократился в  шесть
раз. Неожиданно для всех поехали вниз показатели  смертности  среди  самих
наркоманов: случаи передозировки почти исчезли, абстинентных синдромов  не
стало совсем. Проведенная научная экспертиза  подтвердила  напрашивающийся
вывод: процент лиц, склонных к приобретению химических зависимостей,  есть
величина относительно постоянная, и принимать  меры  к  снижению  процента
практически бессмысленно. Усилия следует направлять  на  то,  чтобы  ущерб
обществу от наличия в нем этих лиц был минимальным. Конечной целью проекта
"Парнас" было установление порядка, при котором каждый  зарегистрированный
наркоман мог, проходя регулярные медицинские осмотры, получать необходимую
дозу за очень умеренную плату. У  государства  появлялся  еще  один  канал
пополнения бюджета, отпадала необходимость содержать  армию  агентов  КБН,
резко снижалась преступность... Поскольку общественное мнение в стране,  а
тем  более  за  рубежом,  оставалось  достаточно  консервативным,   проект
"Парнас"   предусматривал    поначалу    создание    подпольной,    хорошо
законспирированной альтернативной сети торговли наркотиками  -  специально
для того, чтобы сбивать цены, вытеснять традиционные  мафиозные  структуры
и, в конечном счете, полностью завоевать рынок.  Чтобы  иметь  достаточное
количество наркотиков, руководство проекта  "Парнас"  вошло  в  контакт  с
"Подразделением Асаф" эльверской секретной службы;  "ПА"  занималось  тем,
что пресекало - очень жестоко - распространение наркомании в самом Эльвере
(за  хранение  минимальных  количеств  наркотиков  или   сырья   для   них
расстреливали без  суда)  -  и  посредничало  в  поставках  наркотиков,  в
основном кокаина, в Европу и Америку.  Ходили  слухи,  что  на  территории
Эльвера существуют государственные плантации  коки,  на  которых  работают
заключенные. Пользуясь отношениями партнерства с УНБ, эльверская секретная
служба очень быстро создала сеть легальных и  полулегальных  проэльверских
левацких молодежных организаций, служащих прикрытием для  профессиональной
разведывательно-террористической агентуры. Ситуация начала выходить из-под
контроля очень скоро, хотя, казалось бы, обе стороны были заинтересованы в
стабильном сотрудничестве. И потому загадочный феномен, возникший вдруг  в
Платиборе, так заинтересовал Хенрика Е.Хаппу, начальника отдела по  борьбе
с терроризмом и по совместительству шефа проекта "Парнас"...
     Впереди  был  очередной  пост:  два  броневичка,  козлы   с   колючей
проволокой, пулеметные гнезда из мешков с  песком,  -  и  Андрис,  заранее
вынув из нагрудного кармана пропуск - "Повсюду, с правом ношения оружия" -
сцепил руки на затылке и стал приближаться к настороженно  всматривающимся
в него спецназовцам. Те стояли спокойно - может быть, еще ничего не знали.
     ...А интересно, знал Хаппа, что к чему? Мог знать - все слишком уж на
поверхности... слишком уж?  Да  -  бери  любого  торчка,  поговори  с  ним
по-хорошему... Может быть, забыли, как это  -  по-хорошему  разговаривать?
Может быть... Наверное, знал. И даже Присяжни, наверное, знал.  Он  вообще
знал  куда  больше,  чем  хотел  показать  -  но   что-то   такое   иногда
проскакивало... А ведь совершенно все равно, знали они  или  нет.  Никакой
разницы. Главное, что я теперь знаю все. И знаю, зачем я здесь.  Подсадная
утка по кличке Андрис...
     Узнав  о  том,  что  приезжает  эмиссар  какой-то  там  международной
ассоциации  торговцев  наркотиками,  кристальдовцы  развили  такую  бурную
деятельность, что засечь ее не составило никакого труда. Были  установлены
динамическая  и  информационная   структуры   "Руки   Эльвера",   выявлено
номинальное   и   фактическое    руководство,    документально    доказана
организованная  террористическая  деятельность...  Для   Верховного   суда
достаточно, и не просто достаточно, а с избытком: доказательства связей  с
иностранными спецслужбами предъявлены,  конечно,  не  будут...  спецслужбы
разберутся сами между собой.
     А то, что пропустили такой удар - так это только нокдаун...  нам  это
трын-трава... Хаппа отряхнет прах со своих ног и пойдет дальше...  сколько
их там сгорело? Несколько сот...
     А дальше?
     А что дальше - мы будем знать  через  шесть  часов,  когда  Марина  и
доктор Линдерман... доктор выехал сразу,  как  только  Андрис  назвал  имя
Хаммунсена - давно, ой, давно я до него добираюсь, говорил  он,  натягивая
потертую кожаную куртку, где там ваша машина, эта? - о-о, никогда не ездил
на броневиках... Во дворе госпиталя раненые  лежали  на  носилках  ровными
рядами, над ними соорудили какие-то навесы, дождь не  попадал,  но  ветер,
ветер... Андрис прошел мимо - как сквозь строй.  Все,  кто  мог  смотреть,
смотрели  на  него.  Тони  лежал  на  четвертом  этаже;   этаж   охранялся
полицейским  постом  -  два  пожилых,  черных  от  усталости  сержанта   с
автоматами подпирали собой дверь - даже в самый острый момент Присяжни,  а
потом сменивший его подполковник федеральной полиции Пратт не снимали пост
- хотя теперь это  не  имело,  наверное,  никакого  смысла.  В  палате  на
четверых лежало тринадцать человек, пробраться между  койками  было  почти
невозможно. Повязка на голове Тони пропиталась кровью - хирург сказал, что
так надо, пусть оттекает, не пугайтесь. Глаза были открыты.  Когда  Андрис
попал в поле его зрения, он сморщил лицо в улыбке.
     - Привет, - сказал Андрис. - Молчи. Говорить буду я.
     - Х-х-х... - выжал из себя Тони. - У-ить-са...
     - Увидеться? - переспросил Андрис. Тони согласно мигнул. - С  ней?  -
Тони опять мигнул. - Очень  сложно.  В  городе  особое  положение,  проход
только по пропускам. Дня через два - можно будет устроить. Хорошо?
     Тони молчал, глядя в потолок. Потом чуть качнул головой.
     - Если ты опасаешься за себя, - сказал Андрис, - то зря. С тобой  все
в порядке. Через неделю сможешь ходить. Может оказаться так, что  я  уеду,
не дождусь твоей выписки - вот тут записаны все мои координаты,  приезжай.
Очевидно, тебе понадобится дополнительное лечение, я устрою. Жить будешь у
меня. Сообщить твоим родителям, что ты прооперирован? Нет?  Сам  сообщишь?
Хорошо. Что тебе еще сказать? Кажется, мы с  тобой  оказались  правы...  в
основном вопросе. Вот и все. Ладно, поправляйся. Я пойду.
     Он похлопал Тони по плечу, встал и  пошел  к  выходу.  Ничего  нельзя
сделать, сказал он себе. Ты же понимаешь - ничего.  Даже  нельзя  остаться
здесь, при нем... Дремучие инстинкты: хочется, чтобы все было  здорово,  и
тогда можно будет лечь на горячее сиденье грузовика  или  на  груду  палых
листьев - и лежать,  вдыхая  запах  свежести  и  тлена  -  такая  смесь...
Хочется, чтобы все было хорошо, даже если все плохо и, вероятно, будет еще
хуже... Цугцванг, подумал он. Но очень хочется выиграть.  Или  хотя  бы  -
вничью. Вничью - с судьбой...
     Час назад столичное телевидение  внезапно  прервало  передачи.  Через
несколько минут на  волнах  радио  началось  завывание  глушащих  станций.
Телефонная связь отключилась.
     А десять минут спустя над городом прошло звено боевых вертолетов.
     - Все это весьма тривиально, дорогой мой Ольвик, - сказал  Линдерман,
пожевывая заушник очков. - Притом  учтите,  что  это  фрагментик  большого
явления. Для того, чтобы цыпленок вылупился, скорлупа  должна  разлететься
вдребезги. Так вот это - одна из трещинок...
     - Скорлупа - это мы? - спросил Андрис.
     - Именно. Мы - скорлупа. Нас видно, мы ощутимы, по нам можно судить о
форме предмета, его консистенции, цвете... Так вот, я  о  другом.  Человек
вообще гораздо сложнее и тоньше, чем он может себе  позволить.  Я  имею  в
виду тело. Наши глаза воспринимают отдельные кванты  света.  Ухо  способно
воспринимать и инфразвук, и ультразвук.  Нос,  рецепторы  носа  ничуть  не
уступают собачьим. И так далее. Мы сами излучаем свет,  радиоволны,  имеем
магнитное поле, электрическое, звучим во всех диапазонах - я уже  молчу  о
сумасшедшем букете запахов. Да, мы все это не  воспринимаем  -  сознанием,
корковым концом анализатора. Но за  подсознание  я  не  поручусь.  Возьмем
самое грубое - феномен толпы.  Люди  в  толпе  звереют.  Почему?  Звуки  и
запахи. Сознание отключается, активизируются  программы  подражания.  Или,
скажем...
     Открылась и закрылась дверь наверху, по лестнице  застучали  каблуки.
Андрис потянул из кобуры револьвер. Впрочем, походка была знакомая - Юсуф.
     - Это я, - сказал Юсуф из-за угла.
     - Слышу, - сказал Андрис. - Заходи. Ну, что?
     Юсуф подошел, сел на свободный стул. Вздохнул, посмотрел на  Андриса,
на Линдермана, на Марину. Марина сидела спиной к ним, не оборачиваясь,  но
видно было, что она слушает.
     - Кто-то пробился на коротких волнах, -  сказал  Юсуф.  -  В  столице
уличные  бои,  артиллерийская  стрельба,  центр  блокирован  танками,   на
президентский дворец пикируют самолеты... Судя по всему - военный мятеж.
     - Что спецназовцы? - спросил Андрис.
     - Приказов сверху не поступало. Пратт приказал им взять под  контроль
аэропорт... но мне кажется, все бессмысленно.
     - Конечно - против танков...
     - Я сняла третий уровень, - сказала Марина.
     - Да-да-да, - Линдерман встал, шагнул к ней; остановился, повернулся:
- Господа... господа офицеры, как вы полагаете... военные, если  придут  к
власти?.. Впрочем, что это я... - он махнул рукой, отвернулся и наклонился
к экрану. Марина что-то вполголоса сказала ему, и  он  так  же  вполголоса
ответил.
     - А что в городе? - спросил Андрис. - Студенты?
     - Шок, - сказал Юсуф.  -  Это  же  ужас,  что...  Пришли  -  помогали
выносить из подвала... там не  горело  почти,  доступ  воздуха  маленький,
только  через  вентиляцию,  а  когда  рвануло,  вся  вентиляция  к  хренам
собачьим... Они там, в подвале, почти все целенькие -  мальчики,  девочки.
Задохнулись. Выносили их... двести шестьдесят семь... хороший подвал  был,
вместительный... А на первом этаже сгорели - сгорели все в  пепел.  Лучше,
чем в крематории. А с третьего  этажа  начиная  -  только  наружные  стены
остались; перекрытия, перегородки, лестницы - все в золу. Вот так.  Хорошо
нам было - с мальчиками и  девочками  воевать.  Весело.  А  как  появились
настоящие... смешно, ей-богу.
     Смешно, согласился Андрис. Противный, скользкий внутренний смех - как
от слабости или от щекотки. Или от прикосновения чего-то  холодного...  Он
вдруг почувствовал, что не может представить завтрашний вечер.  Завтра  не
будет, провоцируя себя, подумал он.  Никакого  ответа.  Как  перед  ватной
стеной...
     - Да, забыл, - сказал Юсуф и полез в карман. - Держи вот... на всякий
случай.
     Он протянул Андрису удостоверение личности.  Эдвард  Ковальский,  год
рождения тысяча девятьсот сорок девятый, место  проживания...  фотография,
печать...
     - Спасибо, - сказал Андрис.
     - Вс„ в картотеке, так что бояться нечего. Можешь еще усы  сбрить.  И
вот - тоже...
     Марина Ковальская, год рождения тысяча девятьсот семьдесят шестой...
     - Ты нас что - поженил? - удивился Андрис.
     - А что мне оставалось делать? В  памяти  была  лакуна  как  раз  для
супружеской пары. Вот я и подобрал... Живете  вы  в  отеле  "Германик",  в
номере одиннадцатом, уже неделю. Вот карточка гостя...
     - А настоящие Ковальские?
     - Уехали вчера. Только они не Ковальские... впрочем, неважно.
     Махинации с гостиничными компьютерами  были  стопроцентно  проходимы:
персонал  подсознательно  так  полагался  на   электронную   память,   что
переставал  запоминать  постояльцев.  Вполне  объяснимый   психологический
феномен, которым, случалось,  пользовались  умелые  люди.  Вот  как  Юсуф,
например...
     Вернулся Линдерман, сел.
     - Все это довольно интересно, - сказал он. -  Подождем  немного,  она
снимет еще один слой... Да, господа офицеры, я не договорил тогда -  если,
конечно, вам не скучно? Нет? Тогда, с вашего позволения, я продолжу...
     Андрис  чувствовал,  что  плывет.  Усталость  накопилась  такая,  что
справляться с ней было уже невозможно. Высокий голос  Линдермана  врезался
куда-то под темя и вызывал нервную дрожь: хотелось заорать и  запустить  в
Линдермана пепельницей. Андрис прикрыл глаза. Все это было важно. На веках
изнутри, как на киноэкране, возникали и гасли яркие линии,  пятна,  слова,
символы чего-то, недоступного пониманию... Если взять произвольную  группу
- скажем, человек сто - новорожденных и проследить их судьбу,  мы  увидим,
что семь-десять будут иметь склонность к  лидерству,  пять-семь  процентов
станут генерировать идеи, и часть этих идей будет  подхвачена  лидерами  и
внедрена в сознание семидесяти процентов исполнителей, так мы их  назовем;
и останется у нас двенадцать-пятнадцать процентов этаких  странных,  вроде
бы ни к чему не пригодных индивидуумов. К  лидерству  их  не  тянет,  быть
исполнителями им скучно, генерировать идеи они не в состоянии. Вот с такой
группой я и занимался, говорил Линдерман, и Андрис мучительно  напрягался,
стараясь вспомнить, что по этому поводу говорил когда-то Лео, и не  мог  -
застилало память, и надо было, не отвлекаясь, слушать Линдермана, чтобы не
упустить что-то важное, важнейшее... У всех  у  них  мощнейший  творческий
потенциал, говорил Линдерман, но он не может себя реализовать - потому ли,
что нет спроса на этот род творчества, или, может  быть,  у  них  не  было
возможности развить его, вывести на поверхность...  они  очень  несчастные
люди, потому что счастья им получить неоткуда... Из них-то  и  формируется
армия наркоманов: ад, который царит  в  их  душах,  они  пытаются  залить,
засыпать суррогатами бытия... и никто из них не спасется, потому что иными
путями не сможет вернуть себе те сложные эмоции, которые дает  наркотик...
потому что естественный путь получения этих эмоций для них закрыт... Они -
действительно отбросы общества: общество отбросило их,  потому  что  имело
избыток материала  для  формирования  своей  интеллектуальной  и  духовной
элиты. Избыточность вообще характерна для живой природы, вы же знаете... и
вот они расплачиваются за то, что нам их таланты сегодня не нужны... они -
стружка, опилки... то лишнее,  что  надо  убрать,  чтобы  получить  нужное
изделие... и если бы требовалось изделие другой  формы,  были  бы  сколоты
другие куски... но все равно были бы сколоты и обращены в пыль... В  пыль,
согласился Андрис, что же мы за сволочи такие... Никто не виноват,  сказал
Линдерман, мы еще не созрели как общество, если не  можем  реагировать  на
иное,  непохожее  -  иначе  как  ненавистью,  неприязнью...  мы   еще   не
перегорели, мы еще принимаем жизнь слишком всерьез...
     Марина опять позвала его, и Андрис,  кажется,  провалился  куда-то  -
было падение и мелькание перед глазами, и включился он только  в  середину
разговора: Линдерман что-то ему объяснял, а он, видимо, отвечал и, видимо,
в такт...
     - ...этот  старый  осел  не  учел,  -  горячился  Линдерман.  -  Вот,
пожалуйста:  зона  интерференции  проходит  -  вот   -   пересекая   лимб,
четверохолмие, мост,  доходит  до  продолговатого  мозга...  самая  черная
подкорка...
     - Конкретно можно? - спросил Андрис.
     - Попробуем. Так... про нарастание  забывания  Хаммунсен  вам  хорошо
объяснил, про эмоциональные девиации - тоже...  это  возникает  при  самом
идеальном применении метода, так сказать, органический порок.  А  вот  что
возникает,  если  применять  упрощенную  методику   -   то,   что   делает
большинство, как там: "плот-мюзик"? Вот вам "плот-мюзик":  снижение  самой
оперативной памяти, способностей  к  анализу,  увеличение  времени  поиска
необходимой информации,  то  есть  снижение  скорости  мышления...  вообще
активизация  подкорки,  поскольку   контроль   коры   ослабевает...   если
использовать   четвертую-пятую   копии   записи,   то    скачком    растет
агрессивность... далее - то, о чем я  говорил:  субсенсорные  раздражители
начинают очень значимо влиять  на  поведение,  кора  уже  не  обеспечивает
контроль...
     - То есть  формируется  практически  новая  личность:  неспособная  к
обучению, тупая, агрессивная и