л он,  заставляя  Марину  надеть  дождевик.  Хороший  повод,  подумал
Андрис, и слова закружились: хороший повод, хороший повод... Пусто, пусто,
пусто. Надо же так...
     - Марина, - сказал он вслух. - А может быть, они тебя обманули?
     - Нет, - сказала она, не оборачиваясь. - Все совпадает.
     Все совпадает - все совпа...  все  действительно  совпадает:  у  него
взяли волосы, и уже через несколько  часов  там  знали,  какой  именно  из
стандартных   феромонных   "коктейлей"    будет    для    него    наиболее
привлекательным; у нее волосы брали раньше,  и  не  один  раз,  и  Дан  ею
попользовался всласть - пока она ему не надоела; но  об  этом  она  узнала
только вчера, когда они решили поиздеваться над ней; а тогда она, конечно,
думала, что все это обычно, естественно, и не  подозревала  ни  о  чем,  и
рассказала Дану о своем чудесном спасении, и Дан узнал  в  спасителе  того
человека, которого надо было взять под контроль, и  они  живо  переиграли:
вместо претендентки из их рядов они решили использовать ее, и,  когда  они
пили шампанское, Дан их "обвенчал" -  так  это  называлось;  но  потом  им
пришлось ждать целые сутки, пока  не  случилось  всего,  что  должно  было
случиться  -  без  этого  эффект  неполный,  и  могло   сорваться...   они
рассчитывали, что смогут теперь вертеть им,  как  собака  хвостом  -  как,
скажем, вертели профессором  Радулеску...  да,  подумал  Андрис,  тут  они
просчитались, тут у  них  передозировочка  вышла,  не  подумали  они,  что
воспламененный старый пень начнет прошибать стены... Марина, хотел сказать
он, наплевать нам на них, что изменилось? - но изменилось все,  и  он  это
понимал... Марина, я полюбил тебя  еще  до...  -  А  я  тебя?..  Все,  все
изменилось и стало холодным и чужим, когда где-то глубоко, в самом  тайном
и запретном, покопались ловкие грязные пальцы - душа залапана, подумал он,
и это было самым точным - ощущение грязи, испакощенности  там,  где  этого
просто не могло быть...
     - Пойдем дальше, - сказал Андрис.
     Марина не ответила, молча оттолкнулась от березы и по тропе  пошла  в
сторону домов. Тропа была узкая,  и  Андрис  не  мог  ее  обогнать,  чтобы
заглянуть в лицо.
     Все машины проверяли, перед шлагбаумом выстроилась очередь - часа  на
два. Водитель "фольксвагена" вполголоса,  но  отчетливо  ругался,  что  не
стоило рисковать головой и машиной из-за вонючей полусотни.  Ждать  больше
было невозможно, и Андрис выбрался под дождь, сцепил  руки  на  затылке  и
пошел к посту. "В машину!" - заорал ему офицер. - "Немедленно  в  машину!"
Андрис продолжал идти, хотя на него уставились три автоматных  ствола.  Он
остановился  в  шагах  трех   от   офицера   -   совершенно   осатаневшего
спецназовского капитана - и, не опуская рук, сказал:
     - Меня зовут Андрис Ольвик. Сообщите обо мне начальнику полиции.
     - Шеко! - позвал капитан; из-за его спины выступил капрал с рацией на
поясе. - Запроси про него.
     Капрал забормотал в микрофон позывные, ему ответили. Капрал  сообщил,
что на пост  шестьдесят  четыре  вышел  некто,  называющий  себя  Андрисом
Ольвиком, и потребовал доложить о себе начальнику полиции. Ждите,  сказала
рация. Через минуту раздался сигнал вызова.
     - Да, - сказал капрал. - Да, -  он  посмотрел  на  Андриса,  очевидно
сравнивая его с теми приметами,  которые  ему  сообщили.  -  Да.  Возьмите
микрофон, - сказал он Андрису.
     - Это ты, что ли? - совсем рядом и почти без помех спросил  Присяжни.
- Ну-ка, скажи пароль!
     - Реджифьер девяносто один, - сказал Андрис.
     - Соображаешь! - сказал Присяжни и коротко хохотнул. -  Всегда  умный
был. Но за эту ночку я тебя еще вздую.
     - Как в городе?
     - Получшело. Потом расскажу. Ты на чем?
     - Нанял машину.
     - Ну, приезжай, тут есть о чем поговорить. Да, у тебя-то получилось?
     - Получилось. Все нормально.
     - Давай, жду. Передай микрофон начальнику поста.
     - Да, слушай: там  в  подвале  этого  самого  семнадцатого  общежития
заперты двое, один из них - Любомир Станев.
     - Знаем уже, - сказал Присяжни. - Мы тоже не зря в школу  ходили.  Он
сейчас у Бурдмана в кабинете сидит - беседует, понимаешь...
     - Взяли, значит?
     - А то как же! Ладно, отключайся. Все потом.
     - Вас, - сказал Андрис капитану и подал ему микрофон.
     Убитых и раненых выносили из огня, бросали прямо на асфальт и  бежали
за теми, кто еще оставался в здании - зная, что вынести всех все равно  не
успеют. Пожар разгорался, верхние этажи были отрезаны. Кто-то бросался  из
окон, кого-то успели снять по лестницам пожарных машин. Отрезан был подвал
- взрывом перекосило и намертво  заклинило  стальную  дверь.  Из-за  двери
несся вой. Началась беспорядочная пальба - в огне рвались  патроны;  потом
рвануло еще, и дверь арсенальной камеры выбило метров на сорок -  как  раз
на лежащих, дробя и калеча... Присяжни, с иссеченным лицом, весь в  крови,
своей и чужой, руководил эвакуацией, пока не упал -  его  отнесли  чуть  в
сторону и  стали  перевязывать.  Через  несколько  минут  он  умер.  Перед
воротами во внутренний двор Управления зиял провал, и из него  с  ракетным
ревом рвался в небо огненный столб. Время от  времени  порывом  ветра  его
наклоняло  над  площадью,  и  тогда  становилось  нечем  дышать  и  волосы
скручивались от жара. Несмотря  на  такой  мощный  отток,  часть  газа  из
магистрали поступала в здание, пожар разгорался, наконец, огонь  потек  из
дверей. Все было кончено. Андрис остановился. Все  стояли  и  смотрели  на
семиэтажную башню, пылающую, как деревянный ящик. Все было кончено.
     Можно уходить...
     Земля качалась, как наплавной мост. Там, где Андрис  оставил  Марину,
газовали, пытаясь развернуться, две пожарные машины. Всплеснулась тревога,
но тут же улеглась: знакомый "фольксваген", двумя  колесами  на  тротуаре,
стоял кварталом  дальше.  Андрис  не  чувствовал,  что  идет:  земля  сама
прокручивалась ему навстречу. Пришлось вытянуть руки и упереться в машину,
чтобы остановиться. У водителя было  землисто-серое  лицо.  Марина  сидела
неподвижно, сунув руки в рукава  дождевика.  Андрис  сел  рядом  с  ней  и
захлопнул дверцу.
     - Я никуда не поеду, - с истерическими  нотками  в  голосе  заговорил
водитель,  -  я  никуда  вас  не  повезу,  выходите  из  машины...  можете
забрать...
     - Помолчите, - сказал Андрис.
     - Он уже хотел меня высадить, - сказала Марина. Она развела руки -  в
правой был браунинг.
     - Понятно, - сказал Андрис. Он надел кобуру, пиджак. - Ты молодец,  -
сказал он Марине. Та промолчала.
     - Все равно не повезу, - сказал водитель. - На куски режьте...
     - Сказал - помолчите, - Андрис еле сдержался, чтобы не заорать.
     - Смотри, - сказала Марина. - Он машет рукой.
     К ним, страшно торопясь, плелся черный человек в лохмотьях, и  только
когда он приблизился вплотную, Андрис  узнал  Юсуфа.  Андрис  выбрался  из
машины и встал, опираясь локтем о ее крышу.
     - Ты жив, - сказал он Юсуфу. - Садись, отдохни.
     - Нет, - сказал Юсуф. - Там раненый. Хочет  видеть  тебя.  Его  зовут
Глеб Синицкий.
     Глеба Синицкого Андрис знал  -  это  был  один  из  самых  доверенных
помощников Хаппы. И то, что он здесь...
     - Марина, - сказал Андрис. - Пойдем со мной.
     Марина не ответила. Она сидела  в  странно  напряженной  позе,  зажав
ладони между колен, и чуть покачиваясь вперед-назад. Андрис тронул  ее  за
плечо - она вздрогнула и посмотрела на него.
     - Нет, - сказала она. -  Нет,  больше...  самое  последнее...  -  она
судорожно вздохнула. - Нет. Я пойду домой. Мне уже безопасно - я никому не
нужна. Я пойду.
     - Марина, - беспомощно начал Андрис, она его прервала:
     - Ничего, - сказала она. - Это пройдет.  Это  очень  обидно,  но  это
пройдет. Не думай... Да! Дай-ка мне ту запись,  я  попробую  поработать  с
ней.
     Голос ее был жестким и упрямым, и у рта обозначились твердые  мужские
складки.
     - Какую запись? - не сразу понял Андрис. - А, эту... -  он  вынул  из
сумки диск с ярлычком: "Хим. зависимости" и  одну  магнитофонную  кассету,
протянул их Марине, потом вдруг передумал и сунул диск  обратно  в  сумку.
Марина молча взяла кассету. Их  руки  соприкоснулись,  и  на  лице  Марины
возникла на мгновение - тут же подавленная - гримаса брезгливости.  Андрис
застегнул молнию сумки.
     - Да, - сказал он, - как же ты пойдешь? Патрули везде.
     Марина пожала плечами.  Потом  вдруг  вспомнила,  вынула  из  кармана
браунинг и подала Андрису.
     - Чуть не унесла, - усмехнулась она.
     - Мадам, - сказал Юсуф, - через час-полтора  мы  развернем  временный
лагерь - где-то поблизости. Если можете, побудьте где-нибудь рядом.
     - Хорошо, - сказала Марина. - Я побуду где-нибудь здесь.
     - Меня зовут Юсуф Эсен-бей, запомните. Эсен-бей.
     - Хорошо, - сказала Марина, - я запомню.
     - Несколько дней будет особое положение...
     - Спасибо, - сказала Марина. - Не заботьтесь обо мне.
     Глеба узнать было невозможно: красное, в пузырях и клочьях  отставшей
кожи лицо его лоснилось от мази,  а  подбородок  подпирал  марлевый  валик
толщиной в руку. Андрис опустился на колени  рядом  с  носилками.  Он  уже
знал, что произошло с Глебом: чем-то тяжелым его ударило в основание шеи и
раздробило позвонки. У него были шансы выжить,  но  шевельнуть  рукой  или
ногой он не сможет никогда.
     - Глеб, - позвал Андрис. - Глеб, ты меня слышишь?
     Глеб шевельнул бумажно-белыми губами - пена в уголках  рта,  -  потом
лицо его свело судорожной  гримасой,  и  распахнулись  глаза.  Глаза  были
отдельно от всего. Глеб опять шевельнул губами, и теперь Андрис расслышал:
     - Прости.
     - Ты о чем? - спросил Андрис.
     - Прости. Прости. Я не знал, что будет так грязно. Прости.
     - Да что случилось?
     - В кармане, - сказал Глеб.
     Одет он был в серую охотничью куртку, и  нагрудные  карманы  ее  были
сложны  и  объемисты,  как  портфели.  Из  одного  Андрис  выудил  плоский
карманный "Корвет", из другого дискет-блок.
     - Это? - спросил Андрис.
     - Это, - сказал Глеб. - Пароль - "Вэйлэйер".  "Вэй-лэй-ер",  запомни.
Ты все узнаешь. Сам решишь, что с этим делать. Не знаю.  И  прости,  я  не
сразу понял, что к чему. Только... недавно... - он вдруг  замолчал,  глаза
закатились, рот приоткрылся. Андрис схватил его за руку - пульс был.
     - Надо что-то делать, -  сказал  Андрис.  -  Надо  же  с  ним  что-то
делать...
     - Его уже смотрел врач, - сказал Юсуф. - Его перевязали. Пойдем.
     - Но... - Андрис знал, что все бесполезно.
     - Три тысячи раненых, - сказал Юсуф. -  В  городе.  За  ночь.  И  две
больницы. Военный госпиталь развернется только вечером.
     - Я понимаю, - сказал Андрис.
     Все  было  так,  как  он  предполагал,  да  и  все   остальные   тоже
предполагали, просто стоило убедиться. Трубы отопления когда-то - когда? -
перерезали и заварили, и потом к одной из них через компрессор подвели газ
из  магистрали,  а  второй  компрессор  качал  воздух.  Все   обгорело   и
оплавилось, но понять можно.  Пустых  кислородных  баллонов,  как  было  в
Стингли, не оказалось, впрочем, о том, что кислород не использовали, можно
судить и по мощности взрыва; в том же Стингли,  где  в  систему  отопления
закачали кислородно-пропановую смесь, в доме выломало  кирпичные  стены  -
под  окнами,  там,  где  радиаторы...  Здесь  просто  разлет  осколков   и
последующий пожар. Впрочем, и  без  пожара  бы...  Андрис  полез  обратно:
баллончика маски хватало на пять минут, да и жарко было чудовищно.
     Его обступили, помогли снять комбинезон. От  комбинезона  валил  пар.
Кто-то протянул открытую банку пива. Андрис проглотил пиво - по  лицу  тут
же потек пот. Он автоматически смахнул  пот,  потом  увидел  свою  руку  -
черную, как угольная лопата.
     - Ну? - спросил Юсуф.
     - Как мы и думали, - сказал Андрис. - Два компрессора: газ и  воздух.
Все сгорело к чертовой матери. Воды по колено. Кипяток. Думал, сварюсь.
     - Отдохни, - сказал Юсуф. - Ты уже, по-моему...
     - Нормально, - сказал Андрис. - Пока еще нормально.
     Он принял у Юсуфа свою сумку и  чуть  не  уронил  ее.  В  сумке  было
несколько тонн веса.
     Управление теперь походило на лагерь скваттеров. По периметру  стояли
тяжелые грузовики и автобусы, а внутри - где  на  столах,  где  просто  на
земле, путаясь в проводах, - перебирали какие-то папки, бумаги,  карточки;
после взрыва за несколько минут,  оказавшихся  в  его  распоряжении,  Юсуф
сбросил всю память полицейского компьютера в городскую сеть, и теперь весь
состав его отдела с помощью маленьких "СТБ" собирал ее по  частям.  Андрис
забрался в кабину одного  из  грузовиков.  В  кабине  пахло  синтетической
обивкой. Он лег на сиденье - оно было длинное, почти в его рост, вытянулся
и застонал. Было начало третьего.
     Никогда раньше он не попадал в подобные ситуации и  теперь  не  знал,
как себя вести. Все было каким-то ненастоящим, запредельным,  заоценочным.
По ту сторону добра и зла, усмехнулся он про себя. Зато  все  понятно.  Он
приподнял голову, посмотрел на полицейский муравейник. Понятно. Ну и  что?
Что мне делать с этим пониманием? Лео... Лео бы сказал.  Что-нибудь  очень
жесткое. Андрис вспомнил, как месяца за два до гибели Лео предложил  Хаппе
проект быстрого  пополнения  государственного  бюджета.  Организуй  отдел,
который бы занимался  киднапингом,  сказал  он.  Если  поставить  дело  на
широкую ногу... на прочную государственную основу... Хаппа тогда  обиделся
и как-то неуклюже огрызнулся. Ай да Лео, Кассандер ты наш  раздолбанный  и
мрачный, вот так помрешь и знать не будешь, предсказал ты или подсказал...
     Он почувствовал, что засыпает, что не в  силах  противиться  этому  -
заснул и проснулся через секунду как от удара.
     Горело лицо, и глаза разъедало светом.
     Все вокруг было как раньше, ничто не успело измениться - но он  видел
все по-другому.
     - Меня не интересуют мотивы, - перебил Андрис доктора. -  Я  не  веду
уголовного расследования. То, что вы скажете, ни при каких обстоятельствах
не будет использовано против  вас.  Поэтому,  пожалуйста,  на  сей  раз  -
правду. Когда именно вы поняли, что имеются побочные эффекты?
     - У противонаркотической записи? -  уточнил  доктор.  С  перевязанным
лбом и без очков он напоминал почему-то старого зайца.
     - Да.
     - Год назад, - сказал доктор.  -  Я  подвел  итог  серии  клинических
испытаний. Двенадцать добровольцев. Три девушки и  девять  молодых  людей.
Все наркоманы со стажем...
     - Ну, и?..
     - У всех двенадцати наблюдался полный, подчеркиваю - полный отказ  от
наркотиков уже после третьего-пятого сеанса. Я  провел  им  два  курса  по
десять сеансов - для закрепления эффекта. Месячный интервал.  И  вот...  к
концу года в живых осталось двое.  То  есть...  четыре  самоубийства,  две
дорожные аварии, два молодых человека убиты в драках,  еще  один  совершил
преступление и при задержании сопротивлялся... и еще одна девушка  пропала
без вести. Понимаете?
     - Но вы решили продолжать?
     - Н-не совсем... нет, не совсем. Я ограничил число сеансов  -  пятью.
Перестал проводить повторный курс, если не было рецидива.  Рецидивов  было
всего три - за все время. Ну, и... разбирался, что к чему... В общем,  мне
удалось выяснить, что центр... вообще, "центр" - это неправильно, я говорю
- узел... так вот, узел, отвечающий за эмоциональный ответ  на  химические
факторы, переплетен - вот так, как две гребенки -  с  узлом,  регулирующим
забывание. Не забывание в долговременной памяти, там иной механизм, а -  в
момент перехода из оперативной памяти в долговременную. Вы же знаете,  что
дети до трех лет  не  забывают  практически  ничего.  Они  страшно  быстро
учатся. Этот узел у них  не  развит.  Потом  он  активизируется.  Годам  к
пятнадцати он работает на полную мощность. То  есть  не  на  полную  -  на
оптимальную. Так правильно. Он блокирует примерно четыре пятых информации.
Ну, понятно, зачем все это... Так вот: обрабатывая  узел  химзависимостей,
мы одновременно обрабатываем и узел забывания. Они активизируются...
     - Активизируются?
     -  Да,  возникает  так  называемое   застойное   возбуждение.   Долго
объяснять, но так надо, поверьте.
     - Верю. А центра агрессивности там поблизости нет?
     - Вот вы о чем...  Нет,  он  в  другом  месте.  Но,  видите  ли,  при
длительной нагрузке на  узел  забывания  происходит  перевозбуждение  узла
химзависимостей... мозг принимает попытки помнить что-то за  наркотическую
абстиненцию...
     - То есть - ты пытаешься  чему-то  научиться,  что-то  запомнить,  не
получается - и в отчаяньи?.. - спросил Андрис.
     - Примерно так.
     - Но это же нормальная реакция.
     - Да, но... возведенная в степень. И - каждый раз...
     - И сколько же человек... прошло через это?
     - Двадцать девять. Слушайте, - повысил голос доктор, - все  они  были
наркоманы,  многие  -  на  последней  стадии,  им  оставалось  жить  всего
ничего...
     - Вы не помните такого  -  Любомира  Станева?  Конец  прошлого  года.
Глотал какие-то таблетки.
     - Помню.
     - После вашего лечения он не смог работать.
     - Кем он работал?
     - Программистом.
     - Тогда я еще не знал, что к чему.
     - А когда узнали, решили помешать Радулеску провести исследования?
     - Не совсем так... но допустим.
     - Ничего. И так все понятно.
     - Что вам может быть понятно...
     - Действительно.
     - Наркоманы. Люди, принципиально потерянные для общества.  Они  редко
доживают до тридцати. А... что еще можно...
     - Не волнуйтесь так.
     - Знаете, совершенно не ваша забота - волнуюсь я или не волнуюсь.
     - Последнее: к вам обращались с предложениями продать метод?
     - Не один раз.
     - А особо настойчивые предложения были?
     - Все были особо настойчивые.
     - Последнее по времени: кто и когда?
     - Неделю назад. Фонд Махольского в лице очаровательной блондинки...
     - Фонд Махольского? - Андрис приподнялся. - Че-орт!
     - А в чем, собственно?
     - Да как сказать... У "ФМ" достаточно грязная репутация.
     - Но я им тоже отказал.
     - Боюсь, что это роли уже не играет.
     - Подождите, дорогой Ольвик.  Что-то  я  вас  не  пойму...  Я  что-то
неправильно сделал?
     - Да. Все - неправильно. Начиная с момента, когда продолжали  обещать
исцеление от наркомании, зная уже о побочных эффектах.
     - Я никому ничего не обещал!
     - Обещали, я сам читал. Вы раздавали обещания, зная,  что  их  нельзя
выполнить. Вы противились проверке ваших результатов - чтобы не погас  ваш
ореол. Вы из-за этого ушли из института. Вы не предупредили Радулеску, кто
такая Сандра Шиманович...
     - Я узнал слишком поздно - все уже состоялось.
     - Ну, и наконец, вы  решили  воспользоваться  положением,  в  которое
попал Радулеску, чтобы объяснить, почему вы не выполняете обещаний.
     - Но я действительно не могу работать с копиями!
     - Доктор, не держите меня за  идиота.  Копирование  производилось  на
аппаратуре   "ЭЛТОР"   с   точностью   до   двенадцатой   девятки.    Ваша
воспроизводящая аппаратура дает точность до девятой девятки. Она просто не
в состоянии заметить разницу между оригиналом и копией.
     - Дайте мне воды, - сказал доктор. - Вон, в графине...
     Андрис подал ему стакан воды. Доктор вытряхнул из пенала две  зеленые
капсулы, сунул в рот, нервно запил.  Откинулся  на  подушку.  На  лбу  его
проступил пот.
     - Да, - сказал он. - Все так. Я вам... врал. Да.
     - Что грозит тем, кто применяет  вашу  запись  с  помощью  плейера  и
головных телефонов?
     - Не знаю. Честное слово, не знаю. Надо проверить на муляже.
     - Кто мог бы провести такую проверку?
     - Попробуйте связаться с Марком Линдерманом.  Крупный  нейрофизиолог,
консультант...
     - Я знаю его. Он бывал в нашем центре. А - ближе, здесь, в городе?