асхаживать...
     Какая вопиющая глупость - возомнить, что дела  здесь  можно  вести  с
такой же легкостью, как в Чикаго! Совсем другой мир  -  жестокий,  грубый.
Надо  принимать  это  в  расчет,  не  то  мигом  пропадешь.  Даже   тертые
интриганы-политики и прожженные бандиты в  военной  форме  зачастую  плохо
кончают. Каково же приходится тихому  и  покладистому  человеку?  В  самом
деле, вот он старался ни во что не лезть - и  в  итоге  вляпался  в  дикую
ситуацию из-за какой-то подзорной трубы! С таким  же  успехом  можно  было
вовсю пускаться в авантюры... Ну ладно, если ему суждено отсюда выбраться,
то он им еще покажет!
     Четвертый день тоже не  принес  Пэдуэю  успокоения.  Охрана  казалась
чем-то взбудораженной,  Он  пытался  расспросить  солдат  и  понял  из  их
нелюбезных объяснений,  что  возле  Террачины  должен  состояться  большой
совет, где готы будут обсуждать свои планы после потери Неаполя.
     Мартин разговорился с одним из содержащихся под стражей патрициев:
     - Ставлю солид, - заявил он, - что Теодохада скинут, а на  его  место
изберут Виттигиса.
     Патриций, бедняжка, клюнул и пошел на спор...
     Вскоре Пэдуэя навестил Томасус-сириец.
     - Тебя хотел повидать Нерва, но у него не хватило денег на достаточно
большую взятку... Как тут с тобой обращаются'?
     - Терпимо. Нельзя сказать, что кормят вкусно, зато обильно.  Лиудерис
убежден, что я причастен к некоему заговору против Рима. Это плохо - вдруг
решится на крайние меры, чтобы добиться от меня признания.
     - Да, заговор действительно существует. Но по крайней мере  несколько
дней ты можешь не беспокоиться. Лиудерис  уехал  на  совет,  готы  пока  в
замешательстве... Утром  отправили  последний  твой  ящик.  Эбенезер-еврей
через две недели  собирается  во  Флоренцию,  Он  присмотрит,  чтобы  твои
работники не удрали со всем имуществом.
     - Если они уже не удрали... Есть какие-нибудь известия о ходе военных
действий?
     - Никаких, кроме того, что Неаполь очень сильно  пострадал.  Захватив
город, гунны Велизария вышли из-под контроля. Впрочем,  ты,  должно  быть,
это знаешь. Уверен, что неким магическим образом тебе открыто будущее.
     - Возможно. Кстати, Томасус, ты сам - на чьей стороне?
     - Ну, я как-то не  задумывался...  Скорее,  за  готов.  У  итальянцев
боевого духа  -  как  у  кроликов,  так  что  стране  все  равно  не  быть
независимой. А если уж нами должны править иноземцы, то пусть лучше  готы,
чем юстиниановские сборщики  налогов.  Этого  не  способны  понять  только
ортодоксы, к примеру, мой кузен Антиох. Они совершенно теряют голову, едва
заговорят про арианскую ересь.
     Перед уходом Томасус спросил:
     - Может, тебе чего-нибудь принести?  Не  знаю,  позволит  ли  стража,
но...
     Пэдуэй задумался.
     - Пожалуй. Принеси мне красок.
     - Красок? Ты хочешь побелить аврелианскую стену?
     - Нет,  я  имею  в  виду  краски  для  картин,  Ну,  знаешь...  -  Он
неопределенно помахал рукой.
     - А, понятно. Да, это поможет скоротать время.
     Пэдуэю надо было подняться на стену, чтобы сверху осмотреть лагерь  в
поисках пути бегства. Поэтому, когда Томасус принес  все  необходимое  для
занятий живописью, Мартин обратился за разрешением  к  начальнику  охраны,
хмурому раздражительному типу по имени Хротиг. Хротиг кинул на него  косой
взгляд и буркнул одно слово: "Ni!"
     Пэдуэй скрыл свое разочарование и удалился поразмыслить на тему  "Как
завоевать друзей". Остаток дня он экспериментировал с весьма замысловатыми
для  непривычного  человека  орудиями  художника.  Товарищ  по  несчастью,
заключенный римлянин, разъяснил  ему,  что  рисуют  водяными  красками  на
покрытой воском доске, а затем доску разогревают, чтобы воск размягчился и
впитал пигмент. Дело это  весьма  тонкое  -  если  доску  перегреть,  воск
расплавляется и краски текут.
     Пэдуэй не был профессиональным художником. Но все  археологи  немного
разбираются в рисовании и  черчении.  Поэтому  на  следующий  день  Мартин
довольно уверенно спросил Хротига, не хочет ли тот заказать свой портрет.
     Впервые на суровом лице начальника стражи едва не возникла  довольная
улыбка.
     - А ты можешь?
     - Попробую, капитан. Не знаю  только,  как  выйдет.  А  то  получится
сатана, у которого живот прихватило.
     - Кто получится? Кто? А, понимаю! Ха! Ха! Ха! Ты неплохой парень!
     Так Пэдуэй написал портрет. На его взгляд,  изображение  на  портрете
напоминало любого бородатого разбойника, но Хротиг в восторге клялся,  что
это просто вылитый он! И уже не возражал, когда Пэдуэй снова обратился  за
разрешением подняться на стену, чтобы оттуда рисовать пейзажи.
     Объяснив, что ему нужно найти самый лучший вид, Мартин  обошел  стену
по периметру и обнаружил, что с северной стороны стена примыкает к  речной
заводи, поросшей водяными лилиями.
     Он переваривал полученную информацию, когда его внимание привлек  шум
в лагере - несколько охранников,  особо  не  церемонясь,  швырнули  наземь
узника в богатой готской одежде. Пэдуэй узнал Теодегискеля,  сына  короля.
Это было интересно. Мартин кинул последний взгляд на  заводь  и  торопливо
спустился по лестнице.
     - Найм, - сказал он, - Привет.
     Теодегискель сидел на корточках, привалившись спиной к стене, помятый
и исцарапанный; под  его  глазами  красовались  огромные  синяки.  Римские
патриции,  перешептывающиеся  в   отдалении,   поглядывали   на   него   с
язвительными ухмылками.
     -  А,  это  ты,  -  пробормотал  Теодегискель,  подняв  голову.   Его
самоуверенность улетучилась, словно воздух из проколотого баллона.
     - Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, -  сказал  Пэдуэй.  -  Похоже,
тебе несладко пришлось.
     - Э-э... -  Теодегискель  болезненно  поморщился,  ощупывая  тело.  -
Попались те самые солдаты, которых мы предали бичеванию  за  то,  что  нас
арестовали... -  Неожиданно  он  улыбнулся,  сверкнув  сломанным  передним
зубом. - Впрочем, я на их месте поступил бы так же. Вот уж чего у меня  не
отнять - всегда понимаю чужую точку зрения.
     - За что тебя взяли?
     - Ты не слышал? Я больше не сын короля. Точнее, мой старик больше  не
король, Совет сместил  его  и  избрал  этого  кретина  Виттигиса.  А  тот,
естественно, на всякий случай приказал меня арестовать.
     - Ай-ай-ай, как плохо.
     Теодегискель снова болезненно скривился.
     - Только не делай вид, будто тебе меня жаль, - я не такой  осел.  Но,
может, ты подскажешь, как здесь жить - чего ожидать от стражи,  кому  дать
взятку...
     Пэдуэй,  исходя  из  собственного  опыта,проинструктировал   молодого
человека, а затем спросил:
     - Где сейчас Теодохад?
     - Не знаю. Последнее, что я слышал - он собирался в  Тиволи,  с  глаз
долой да подальше от шума. Однако на следующей неделе должен приехать сюда
- тут у него какое-то литературное исследование.
     Суммировав свои знания из истории этого периода  и  то,  что  удалось
выведать, Пэдуэй составил довольно  ясную  картину  событий.  Теодохада  с
трона сбросили. Новый король, Виттигис,  попытается  организовать  упорное
сопротивление. Результат для  Италии  будет  катастрофический,  хуже,  чем
безоговорочная  сдача.  Безмозглый  Виттигис  не  сможет  победить  войска
Империи. И начнет военную кампанию с фатальной ошибки  -  уведет  армию  в
Равенну, оставив Рим под защитой слабого гарнизона.
     Но и Византия одержит победу лишь  после  долгих  лет  разрушительной
войны, буквально стерев классическую цивилизацию с лица земли. Так что  же
делать?
     Пэдуэй никому не отдавал предпочтения: ни готы, ни Империя  не  могли
обеспечить спокойную жизнь. Его сердцу были близки либеральный  капитализм
или социалистическая демократия, но Мартин сомневался, что  какая-либо  из
этих систем могла бы существовать в шестом веке.
     Если готы  были  ленивы  и  невежественны,  то  греки  были  жадны  и
корыстны. Однако выбирать не приходилось. Итальянцы были  слишком  кротки,
чтобы жить независимо, и Мартин прекрасно это осознавал.
     В сущности, правление готов ничего дурного не принесло.  Более  того,
они насаждали терпимость в людях, чьи представления о свободе сводились  к
свободе  вешать,  топить  или  сжигать  членов  всех  сект,  кроме   своей
собственной. Кроме того готы  относились  к  теплому  полуострову,  как  к
райскому уголку, милому приюту,  который  должно  оберегать  и  сохранять,
Подобного  просвещенного  отношения  трудно  было  ожидать  от   франкских
Меровингов или ненасытных грабителей Юстиниана.
     Значит, идеальное решение - быстрая победа готов. Как им помочь? Если
бы король прислушался к его советам... Но с Виттигисом,  упрямым  и  тупым
как бык, каши не  сваришь.  Другое  дело  -  старый,  витающий  в  облаках
Теодохад...
     У Пэдуэя начал созревать план.
     Когда вновь пришел Томасус, Мартин обратился к нему с просьбой:
     - Мне нужны свечи и несколько  фунтов  серы,  смешанной  с  оливковым
маслом так, чтобы получилась густая вязкая масса. И  сорок  футов  прочной
веревки. Ты не поверишь, но идею мне подала  наша  сладострастная  Джулия.
Помнишь, как она вела себя, когда я окуривал дом?
     - Послушай, Мартинус, сейчас ты по крайней мере в  безопасности.  Так
зачем лезть на рожон с какими-то безумными планами бегства?
     - Не сегодня-завтра совет готов завершиться. К тому времени мне  надо
быть на свободе.
     - Послушайте его! Вы только послушайте! Думаете, он обращает внимание
на советы своего лучшего друга?  Нет!  Он  собирается  удрать  из  лагеря,
получить, скорее всего, стрелу в печенку, а потом активно заняться готской
политикой! Вы слышали вообще что-нибудь подобное?! Мартинус, я надеюсь, ты
не вбил себе в голову какую-нибудь дикую идею -  например,  стать  королем
готов? Потому что тебя не изберут. Для начала надо...
     - Знаю, - ухмыльнулся Пэдуэй.  -  Надо  принадлежать  к  благородному
семейству Амалингов. Вот я и тороплюсь отсюда выбраться.  Ты  ведь  хочешь
спасти мое дело и вернуть свои займы, правда?
     - Но каким чудом я пронесу то, что тебе требуется?  Стражники  следят
очень внимательно.
     - Серу принеси в коробочке на дне корзины с едой.  Если  они  откроют
ее, скажи, что это лекарство,  прописанное  доктором.  Кстати,  договорись
заранее с Веккосом. А веревку... Придумал! Ступай к моему портному и  купи
такой же зеленый плащ, как у меня. Пусть вставит  ее  в  подол.  В  лагере
положишь свой плащ рядом с моим, и мы поменяемся.
     - Мартинус, это чистое безумие! Меня наверняка схватят, и  что  тогда
будет с моей семьей? Нет, лучше послушай моего совета. Я не могу рисковать
невинными людьми. Когда надо прийти с веревкой и всем прочим?
     Ранним солнечным утром Пэдуэй сидел на аврелианской стене и  усиленно
делал  вид,  что  любуется   гробницей   Гадриана   у   реки.   Специально
приставленный стражник, некий Эйюльф, заглядывал ему через  плечо.  Мартин
ценил интерес Эйюльфа, но его  страшно  раздражала  длинная  борода  гота.
Трудно подобрать верный  оттенок  краски,  если  по  спине  елозит  что-то
колючее и жесткое.
     - Вот, - объяснил Пэдуэй на ломаном  готском.  -  Я  вытягиваю  кисть
вперед и как бы сквозь нее смотрю на изображаемый предмет, большим пальцем
отмечая на кисти его кажущуюся длину и высоту. Таким  образом  я  соблюдаю
правильные пропорции.
     - Понятно, - сказал  Эйюльф  на  отвратительной  латыни:  оба  решили
поупражняться в языках. - Однако если ты хочешь нарисовать очень маленькую
картину - как она называется? .. Тогда замеры на  кисти  окажутся  слишком
большими, верно?
     Эйюльф был вовсе не глуп для лагерного охранника.
     На самом  деле  внимание  Пэдуэя  занимала  отнюдь  не  гробница.  Он
исподтишка наблюдал за стражей и  своим  скудным  имуществом.  Все  узники
делали это - по понятным причинам. Но у Мартина был особый интерес.  Он  с
нетерпением ждал, когда сработает его адская машинка, то есть когда свеча,
спрятанная в корзине для еды, догорит до слоя серы.  И  время  от  времени
украдкой бросал взгляды на покрытый лилиями пруд у реки.
     Эйюльфу между тем надоело следить за  изобразительным  процессом.  Он
отошел в сторону, присел на стульчик, достал свой излюбленный  инструмент,
похожий на флейту, и начал  выдавливать  из  него  тихие  жалобные  звуки.
Получалось очень похоже на тоскливый вой заблудившегося в бочке  призрака.
От подобной музыки у Пэдуэя неизменно  ползли  по  спине  мурашки,  но  он
слишком  ценил  доброе   отношение   стражника,   чтобы   позволить   себе
протестовать.
     Мартин работал и работал, а проклятая адская  машинка  все  никак  не
подавала признаков жизни. Должно быть, свеча погасла - иначе она давно  бы
уже догорела. Или сера не зажглась. Скоро  позовут  на  завтрак.  Уйти  со
стены? Нельзя. Сказать, что не голоден? Подозрительно...
     Жалобные звуки прекратились, и Эйюльф участливо спросил:
     - Что с твоим ухом, Мартинус? Ты все время его трешь.
     - Чешется, - ответил Пэдуэй. Не скажешь  ведь,  что  теребить  ухо  -
признак наивысшего душевного  напряжения...  Он  упорно  продолжал  писать
картину. Что ж, по крайней  мере  один  результат  неудавшаяся  попытка  к
бегству даст  наверняка:  получится  самое  мерзкое  изображение  гробницы
Гадриана, когда-либо вышедшее из-под руки художника-любителя.
     По мере того как Пэдуэй терял надежду, нервы его успокаивались.  Сера
не зажглась. Ладно, завтра надо повторить...
     Внизу, в лагере, кашлянул узник. Затем второй. Потом  начали  кашлять
все.  Донеслись  обрывки  разговоров:   "Что   за   черт...",   "Наверное,
дубильни...", "Не может быть, они милях в двух...", "Чтоб мне провалиться,
пахнет серой...", "Неужто дьявол решил нанести нам визит..."
     В  лагере  поднялась  суматоха,  стали  сбегаться  охранники.  Кто-то
обнаружил источник удушливого запаха и ударил по корзине ногой. Тут же все
вокруг покрылось желтой кашей,  по  которой  танцевали  голубоватые  языки
пламени; в воздух поднялись клубы синего дыма. Стража  на  стене,  включая
Эйюльфа, побежала к лестнице и торопливо спустилась вниз.
     Пэдуэй спланировал все так тщательно, что мог действовать,  почти  не
задумываясь. На маленькой жаровне стояли два горшочка растопленного воска,
уже затонированного. Мартин окунул руки в  обжигающе  горячую  жидкость  и
обмазал лицо и бороду темно-зеленым  месивом,  а  на  мгновенно  застывшую
маску нанес три большие окружности желтым воском из другого горшочка.
     Затем прогулочным шагом подошел к краю  стены,  присел  на  корточки,
чтобы скрыться от взглядов тех, кто был в лагере, вытащил из подола  плаща
веревку и накинул ее петлей на выступ стены.  Убедившись,  что  солдаты  у
реки ничего не видят,  Пэдуэй  спустился,  медленно  перебирая  руками,  и
сдернул веревку.
     Солнечный луч сверкнул на запястье, и  Мартин  в  сердцах  выругался.
Часы неминуемо испортятся от долгого пребывания в воде; надо  было  отдать
их Томасусу. Он вытащил камень в основании стены, завернул часы в  носовой
платок, запихнул их в отверстие и положил камень на место. Чистое  безумие
- тратить драгоценные секунды. Но характер не переделаешь...
     Пэдуэй сбежал по склону к пруду, медленно  сел  в  темную  воду,  как
человек, забирающийся в чересчур горячую ванну, и осторожно растянулся  на
спине среди желтых лилий так, что только  глаза  и  нос  были  выше  воды.
Теперь оставалось надеяться лишь на зеленый плащ и экзотический камуфляж.
     Долго ждать не пришлось, Послышались крики,  свистки,  топот  тяжелых
солдатских башмаков по периметру стены.
     - Вот дьявольское отродье! Будто испарился!..
     - Он где-то прячется! Ищите, ищите! Пускайте конницу!
     Пэдуэй лежал не шевелясь, пока стражники осматривали основание  стены
и тыкали мечами в кусты,  где  и  мыши  было  не  укрыться.  Он  лежал  не
шевелясь,  пока  маленькая  рыбка  со  сводящей   с   ума   настойчивостью
исследовала его левое ухо. Он  лежал  не  шевелясь,  пока  конный  гот  не
проскакал через пруд буквально на расстоянии вытянутой руки. Он  лежал  не
шевелясь весь долгий день, пока  звуки  поисков  и  погони  постепенно  не
стихли.
     Невитта, сын Гуммунда, был понятно изумлен, когда из темных  зарослей
рядом с поместьем неожиданно возник  человек  и  окликнул  его  по  имени.
Германн, как всегда  ехавший  следом,  обнажил  меч,  однако  таинственный
незнакомец, назвавший себя Пэдуэем, объяснил:
     - Я пришел сюда несколько часов назад, хотел одолжить лошадь.
     Твои люди сказали, что ты на совете, но к ночи  должен  вернуться.  С
тех пор жду.
     Мартин коротко поведал о своем пленении и бегстве.
     Гот взревел:
     - Ха! Ха! Значит ты весь день провалялся в пруду прямо  под  носом  у
стражи, ха-ха-ха, раскрасив физиономию, как распроклятый цветок?! Ха!  Ха!
Ничего смешнее в жизни не слышал! - Невитта спешился. - Проходи  в  дом  и
расскажи поподробнее... Э, да ты и в самом деле похож на лягушку, старина!
- Потом добавил, уже серьезно: - Хотелось бы  верить  тебе,  Мартинус.  Ты
хороший парень, даром что чужеземец. Но откуда  мне  знать,  что  Лиудерис
неправ? В тебе действительно есть что-то странное.  Говорят,  ты  способен
предвидеть  будущее,  но  скрываешь  это.  И  от  машин  твоих  попахивает
колдовством...
     - Скажу честно, - задумчиво произнес Пэдуэй, - порой я  действительно
могу чуть-чуть заглянуть в будущее. Сатана тут ни при чем  -  таким  уж  я
родился. То есть иногда я вижу, что будет, если дать людям делать то,  что
они собираются делать. Можно использовать мое знание  и  вмешаться  в  ход
событий. Тогда будущее изменится.
     Вот сейчас, например, я знаю точно,  что  Виттигис  войну  проиграет.
Причем так, что хуже и быть не может -  после  многих  лет  кровопролития,
которые совершенно разорят Италию. Не его в том вина - уж такой  он  есть.
Но меньше всего я хочу видеть эту страну нищей и в руинах; полетят к черту
многие мои планы. Поэтому я предлагаю вмешаться и изменить ход событий.
     Невитта нахмурился.
     - Значит, ты хочешь ускорить поражение готов? Я не  могу  согласиться
на такое...
     - Нет, я хочу выиграть для вас войну. По крайней мере постараюсь.

     ГЛАВА 9

     Если Прокопий не ошибался, а память Пэдуэя не подводила, Теодохад,  в
панике бросившись в Равенну, в течение ближайших суток должен был проехать
по Фламиниевой дороге.
     Добравшись до окрестностей  Нернии,  дальше  ехать  навстречу  королю
Мартин не смел. Здесь Фламиниевая  дорога  раздваивалась,  а  исторические
источники не указывали, какую дорогу  выбрал  бывший  король:  старую  или
новую. Поэтому Пэдуэй и Германы устроились поудобнее на обочине и  пустили
своих лошадей пастись на травке. Мартин смотрел на  компаньона  с  горьким
неодобрением. Германн перебрал пива в  копоне  и  теперь  на  все  просьбы
Пэдуэя наблюдать за дорогой лишь идиотски улыбался и повторял  "Ja,  ja!",
пока не заснул мертвым сном.
     Пэдуэй нервно расхаживал в тени  деревьев,  слушал  храп  Германна  и
пытался думать. Он не спал  со  вчерашнего  дня,  а  этот  наглый  ублюдок
спокойненько себе дрыхнет. Наверное, следовало бы вздремнуть пару часов  у
Невитты - но тогда его и из пушки  не  разбудили  бы.  В  животе  бурчало,
аппетита никакого; а во всем этом чертовом древнем мире  не  найдешь  даже
чашки кофе, чтобы облегчить будто свинцом налитые веки.
     Что если Теодохад не появится'? Что если он выбрал окружной путь,  по
Саларианской дороге'? Или уже проехал?.. Раз за разом  Пэдуэй  вздрагивал,
увидев облако пыли, ко из пыли показывался лишь какой-нибудь крестьянин  с
телегой, одинокий торговец на муле  или  полуголый  мальчишка,  погоняющий
стадо коз.
     Может ли он, Пэдуэй, изменить планы Теодохада настолько чтобы история
пошла иным путем? Собственное влияние представлялось  Мартину  кругами  на
воде. От одного только факта знакомства  с  ним  жизнь  таких  людей,  как
Томасус и Фритарик,