, заметно подобрел. Томасусу лишь дважды пришлось спросить  Господа,
слышит ли Он, прежде чем Аттий согласился на запрошенную цену.
     Выходя из  ресторана,  Пэдуэй  сиял  от  радости,  чувствуя  приятную
тяжесть в карманах.
     - Знаешь, - предложил Томасус, -  раз  в  доме  завелись  деньги,  не
лишним, пожалуй, будет нанять того вандала.
     Поэтому когда Ганнибал Сципио доложил: "Хозяин,  у  дверей  ошивается
какой-то смурной  долговязый  тип,  спрашивает  тебя",  Мартин  велел  его
впустить и, не раздумывая, взял к себе на службу.
     Вопрос Пэдуэя, посредством какого оружия он  собирается  осуществлять
свои функции, Фритарика явно смутил. Вандал пожевал ус и наконец молвил:
     - У меня был славный меч, но, чтобы  избежать  голодной  смерти,  его
пришлось заложить, Это все, что стояло  между  мной  и  холодной  могилой.
Впрочем, коли суждено...
     - Оставь, пожалуйста, свои могильные разговоры, - оборвал Пэдуэй, - и
скажи, сколько тебе надо, чтобы его выкупить.
     - Сорок солидов.
     - Ого! Он у тебя из золота, что ли?
     - Нет, из доброй дамасской стали и рукоятка украшена  каменьями.  Это
все, что сохранилось от моего замечательного  поместья  в  Африке,  Ты  не
представляешь, какое чудесное...
     - Ладно, ладно! - вскричал Мартин. -  Ради  всего  святого,  прекрати
стенать! Вот пять солидов -  купи  себе  оружие.  Деньги  вычту  из  твоей
зарплаты. А если хочешь набрать на  свой  драгоценный  ножик  для  сыра  -
экономь и копи.
     Через два часа Фритарик вернулся с подержанным мечом.
     - Лучшее, что можно достать за  деньги,  -  объявил  он.  -  Торговец
клялся, что это дамасская сталь, но клеймо на клинке  -  фальшивка,  сразу
видно. Местная сталь  чересчур  мягка,  однако  придется  довольствоваться
этим. В моем прекрасном поместье в Африке...
     Пэдуэй  осмотрел  оружие  -  типичный  римский  меч   шестого   века,
обоюдоострый, напоминающий  шотландский  палаш,  только  без  замысловатой
чашки. Заметил Мартин  и  то,  что  Фритарик,  сын  Стайфана,  не  утратив
скорбного вида, все же будто расправил плечи и  обрел  уверенную  походку.
Очевидно, без меча он чувствовал себя словно голым.
     - Готовить умеешь? - спросил Пэдуэй.
     - Ты нанял телохранителя, а не стряпуху, хозяин. Моя честь...
     - Пустяки, старина. Я готовлю себе сам,  и  моя  честь  от  этого  не
страдает; просто жаль времени. Ну, отвечай!
     Фритарик пожевал ус.
     - В общем, да.
     - Например?
     - Например, бекон.
     - Что еще?
     - Больше ничего. Доброе мясо с кровью - вот пища  воина.  Терпеть  не
могу эту зелень, которую уплетают римляне.
     Пэдуэй вздохнул. На такой несбалансированной  диете  недолго  и  ноги
протянуть...
     Томасус нашел ему служанку, которая готовила, стирала  и  убирала  за
смехотворно малую  плату.  Служанку  звали  Джулия.  Родом  из  провинции,
двадцати лет, темноволосая, коренастая и обещавшая со  временем  чудовищно
раздаться вширь, она постоянно носила  бесформенный  балахон  из  цельного
куска материи и задорно шлепала по дому босыми ногами, сверкая  огромными,
далеко не чистыми пятками. Порой Джулия выпаливала какую-нибудь  шутку  на
апулийском диалекте, которую Пэдуэй  не  мог  понять,  и  закатывалась  от
смеха. Работала она усердно, но Мартину приходилось всему учить ее с азов.
Когда он впервые в целях дезинфекции окуривал дом, девушка чуть с  ума  не
сошла от страха и, почуяв едкий запах двуокиси серы,  выбежала  на  улицу,
истерически вопя что-то о пришествии Сатаны.
     На пятое воскресенье своего пребывания в древнем Риме Пэдуэй позволил
себе отдохнуть. Весь месяц он ни днем ни  ночью  не  знал  покоя:  помогал
Ганнибалу, носил  корзины  с  бутылками  и,  между  прочим,  торговался  с
назойливыми рестораторами, чьи клиенты прослышали о замечательном напитке.
Когда в экономике царит дефицит, отметил  Пэдуэй,  не  надо  заботиться  о
качестве - был бы товар! Он уже подумывал еще об одном займе у Томасуса  -
на новый аппарат, только на этот раз сделанный  не  из  отбитых  молотками
неровных полосок меди, а из пропущенных через прокатные валки листов.
     Однако  сейчас,  смертельно  устав  от  самогонном  бизнеса,   Мартин
страстно мечтал развлечься, то есть посидеть в Ульпиевой библиотеке, Глядя
на себя в зеркало, Пэдуэй думал, что внутренне он совсем не изменился: все
так же не любит торговаться и орать на прохожих.  Но  внешне...  Никто  из
былых знакомых теперь бы ею не узнал. Пэдуэй отпустил  короткую  рыжеватую
бородку - отчасти оттого, что никогда в жизни не брился опасной (и тупой!)
бритвой; отчасти же оттого, что всегда втайне мечтал  о  бороде,  полагая,
что  при  этом  не  так  выделялся  бы  его  крупный,  хотя,   безусловно,
благородный нос.
     Он подобрал себе далматику - византийского  стиля  длинную  тунику  с
широкими рукавами. Брюки от твидовом костюма придавали ему  вид  несколько
нелепый, но щеголять в модных коротких  штанах  в  преддверии  наступающей
зимы Мартин не хотел. Наряд завершал плащ  из  грубой  шерсти  -  попросту
большое квадратное одеяло с дырой для головы. Нашлась и старушка,  которая
связала носки и нижнее белье.
     В общем и целом Пэдуэй был весьма доволен собой и благодарил  судьбу,
сведшую его с Томасусом. Сириец оказывал ему большую помощь.
     К библиотеке Мартин подходил с тем же сладостным трепетом в груди,  с
каким юноша ждет встречи с возлюбленной. И не остался разочарован. Он едва
не заплакал от нахлынувших чувств, когда, бросив первый беглый  взгляд  на
полки, увидел "Историю Вавилонии" Бероса,  все  работы  Ливия,  "Покорение
Британии"  Тацита  и  полный  вариант  "Истории  готов"  Кассиодора.  Ради
знакомства с этими рукописями не один историк двадцатого века  с  радостью
совершил бы убийство. На несколько минут Мартин просто растерялся,  застыв
подобно пресловутому ослу меж двух стогов сена. Затем с  душевными  муками
все же сделал выбор, посчитав  Кассиодора  более  актуальным.  Он  вытащил
толстенные фолианты и сел за столик.
     Это была тяжелая работа -  даже  для  человска,  свободно  владеющего
латынью. Но невероятное  многословие  и  вычурность  стиля  не  беспокоили
Пэдуэя - он искал факты.
     - Прошу прощения, господин, - неожиданно раздался голос библиотекаря,
- высокий варвар с песочными усами - не твой человек?
     - Вероятно, - сказал Мартин. - А что?
     - Он заснул в Восточном отделе и  так  громко  храпит,  что  читатели
жалуются.
     - Я разберусь, - пообещал Пэдуэй и пошел будить Фритарика. - Разве ты
не умеешь читать?
     - Нет, - безыскусно ответил вандал. -  Зачем?  В  моем  замечательном
поместье в Африке...
     - Да-да, знаю, старина. Но тебе придется либо учиться  грамоте,  либо
храпеть на улице.
     Фритарик  сделал  выбор  незамедлительно   и,   обиженно   ворча   на
восточно-германском диалекте, удалился. У  Пэдуэя  сложилось  впечатление,
что его телохранитель весьма невысоко ценит образование.
     За  столиком  Мартина,  листая  Кассиодора,  сидел   представительный
пожилой итальянец, одетый просто и в то же время очень элегантно.
     - Прошу прощения. Я хотел осведомиться, не прочитана ли эта книга.
     - О, пожалуйста, мне нужен только первый том.
     -  Не  беспокойся,  дорогой  друг,  должен  лишь  предупредить  тебя:
обязательно клади книги на место. Ярость Сциллы,  оставленной  Язоном  без
добычи,  не  идет  ни   в   какое   сравнение   с   гневом   высокочтимого
библиотекаря... Позволь поинтересоваться, какого ты мнения о трудах нашего
славного префекта преторий?
     - У него богатый материал,  -  взвешенно  ответил  Пэдуэй,  -  однако
слишком пышная манера изложения.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Я предпочитаю менее витиеватый стиль.
     - Как! .. Наконец-то среди современных авторов появился писатель,  не
уступающий великому Ливию, а ты говоришь...  -  Представительный  господин
спохватился и понизил голос:  -  Какая  красочная  выразительность,  какая
изысканная риторика!
     - В том-то и беда. Взять, к примеру, Полибия или даже Юлия Цезаря...
     - Юлий Цезарь! Вот уж кто совершенно не умел писать!  Его  "Галльскую
войну"  используют  как  простейший  учебный   текст   для   чужестранцев.
Прекрасное пособие для носящего шкуры варвара, который  в  мрачных  дебрях
северных лесов преследует резвого кабана или травит  взбешенного  медведя.
Но, мой юный друг, для таких просвещенных людей,  как  мы...  -  Он  вдруг
осекся и продолжил с явным смущением; - Надеюсь, ты понимаешь, что когда я
говорил об иноземцах, я не имел в виду лично тебя. Ты человек культурный и
образованный, хотя и прибыл  из  дальних  краев  -  это  сразу  видно.  Не
посчастливилось ли тебе родиться в сказочной стране Хинд, известной своими
слонами и украшенными жемчугом девушками?
     - Нет, моя родина еще дальше, - ответил Пэдуэй. Он понял, что  случай
свел его с настоящим римским  патрицием  старой  школы,  из  тех,  кто  не
попросит вас передать масло, не усластив обращения четырьмя  любезностями,
тремя мифологическими аллегориями и учеными рассуждениями  о  производстве
масла на древнем Крите, - Я родом  из  Америки.  Не  уверен,  однако,  что
когда-нибудь туда вернусь.
     - Ах, мой друг, ты совершенно прав!  Где  же  еще  жить  благородному
человеку,  как  не  в  Риме?  Но,  может,  ты  расскажешь  мне  о  чудесах
чужедального Китая с его мощенными золотом дорогами?
     - Немного могу, - осторожно сказал Пэдуэй. -  Только  дороги  там  не
мощены золотом. Если откровенно, они вообще ничем не мощены.
     - Какое разочарование! .. Впрочем, смею допустить, что  правдолюбивый
странник,   вернувшийся   с   небес,   объявит   райские   чудеса   сильно
преувеличенными. Мы обязаны познакомиться, мой дорогой друг! Я -  Корнелий
Анций.
     Пожилой патриций произнес это с  таким  видом,  словно  имя  Корнелия
Анция  должно  быть  известно  каждому  достойному   упоминания   римскому
гражданину. Пэдуэй скромно представился.
     К ним подошла очень  хорошенькая  стройная  темноволосая  девушка  и,
обратившись к Анцию "отец", пожаловалась, что не может найти  сабеллийское
издание Персия Флакка. /*Персий Флакк - римский поэт, родился в 412 году*/
     - Кто-то читает, должно быть, - пожал плечами Анций. - Мартинус,  это
моя дочь Доротея, кою смею уподобить лучшей  жемчужине  из  короны  короля
Хусрола, хотя я, как отец, возможно, необьективен.
     Девушка  одарила  Пэдуэя  очаровательной  улыбкой   и,   потупившись,
ретировалась.
     - Кстати, дорогой друг, каково твое занятие?
     Не раздумывая, Пэдуэй выпалил правду.
     Патриций замер, переваривая информацию, а когда  заговорил  вновь,  в
его по-прежнему любезном тоне сквозила высокомерная прохладца.
     - Любопытно, любопытно. Ну, желаю всяческого финансового успеха...  -
Он  произнес  последнюю  фразу  с  некоторым  затруднением,  как  активист
Христианского  союза  молодежи,  вынужденный  говорить  о   нелицеприятных
сторонах жизни. - Наша участь - безропотно нести  Господне  назначение.  И
все же жаль, что ты не испробовал себя на ниве  общественной  службы.  Для
способного молодого человека это единственный  путь  подняться  над  своей
средой. Однако прошу меня извинить - книги ждут.
     Мартин с удовольствием продолжил  бы  знакомство  с  благовоспитанной
красавицей и ее утонченным отцом, но теперь, когда Анций узнал, что  имеет
дело с вульгарным ремесленником, на приглашение можно было  не  надеяться.
Пэдуэй посмотрел на часы  -  пора  обедать,  вышел  на  улицу  и  разбудил
Фритарика.
     Вандал зевнул.
     - Прочитал, что хотел, Мартинус? Мне снилось мое прекрасное  поместье
в Аф...
     - Черт бы побрал... - взревел Пэдуэй и тут же осекся.
     - Как, нельзя уж и  помечтать  о  времени,  когда  я  был  богатым  и
уважаемым человеком?! Клянусь, моя честь...
     - Успокойся, ты тут ни при чем.
     - Да? Я рад. Судьба оставила мне одни лишь воспоминания...
     Но почему ты злишься, Мартинус? У тебя такой вид,  словно  ты  гвоздь
готов перегрызть. - Ответа не последовало, и Фритарик задумчиво продолжил:
- Должно быть, вычитал что-то в этих книгах... Хорошо, что я  неграмотный.
Так трепать себе нервы из-за событий, которые  произошли  давным-давно!  Я
лучше помечтаю о своем прек... О, молчу, молчу, хозяин!
     Пэдуэй, Томасус-сириец и еще несколько сот голых  римлян  парились  в
Диоклетиановых термах. Банкир огляделся и мечтательно произнес:
     - Я слышал, в прежние дни в бани пускали и женщин -  прямо  вместе  с
мужчинами... Конечно, языческие времена - не то что сейчас.
     - Влияние христианской морали, - сухо заметил Пэдуэй.
     -  Ну!  -  хохотнул  Томасус.   -   Мы,   современные   люди,   такие
высоконравственные! .. Знаешь, на что жаловалась императрица Теодора?
     -  Да,  -  сказал  Пэдуэй  и  поведал  банкиру,  на  что   жаловалась
императрица Теодора.
     - Проклятье! - в сердцах воскликнул сириец. -  Всякий  раз,  когда  у
меня есть сальная история, ты  либо  ее  слышал,  либо  можешь  рассказать
лучшую.
     Пэдуэй предпочел не объяснять, что прочитал все эти истории в  книге,
которая еще не написана, - в "Анекдотах" Прокопия Кесарийского.
     - Пришло письмо  от  родственника  в  Неаполе  -  занимается  морской
торговлей... Так вот, Антиох получил вести из Константинополя.  -  Томасус
выдержал многозначительную паузу. - Война.
     - Между нами и Империей?
     - Во всяком случае, между Империей и готами. У них давно уже нелады -
с  тех  пор,  как  убили  Амаласунту.  Теодохад   пытался   увильнуть   от
ответственности, но, по-моему, наш старый король-поэт доигрался.
     - Далмация и Сицилия  -  вот  горячие  точки,  -  опрометчиво  сказал
Пэдуэй. - Еще до конца этого года...
     - Прорицаешь помаленьку?
     - Нет, просто мне кажется...
     Сквозь пар сверкнул здоровый глаз сирийца - черный и внимательный.
     - Мартинус, кто ты такой?
     - Ты о чем?
     - Есть  в  тебе  что-то...  не  знаю,  как  сказать...  странное.  Ты
проявляешь будто невзначай самые необычные познания.  А  когда  я  пытаюсь
распросить тебя о твоей родине, о том, как  ты  попал  сюда  -  уходишь  в
сторону.
     - Ну... - промолвил Пэдуэй, лихорадочно соображая, как выпутаться.  И
вдруг придумал ответ - правдивый, но весьма двусмысленный. - Видишь ли,  я
покинул страну в большой спешке.
     - А! По соображениям здоровья, надо полагать? Тогда  я  понимаю  твою
похвальную скромность, - Томасус подмигнул.
     Когда они неторопливо шли по Длинной улице к дому  Мартина,  разговор
коснулся бизнеса. Пэдуэй не скрывал своего удовлетворения.
     - Я доволен.  Новый  перегонный  аппарат  будет  готов  на  следующей
неделе, а медными листами заинтересовался  один  торговец,  отплывающий  в
Испанию. Правда, сейчас я ожидаю убийства.
     - Убийства?
     - Да. Фритарик и  Ганнибал  Сципио  никак  между  собой  не  поладят.
Ганнибал, получив в  подчинение  двух  людей,  стал  еще  заносчивее,  чем
прежде. Он на Фритарике просто верхом ездит.
     - Верхом ездит?
     -  Образное  выражение,  американское.  Ганнибал   постоянно   гоняет
Фритарика, подвергает его насмешкам и издевательствам... Между  прочим,  я
готов вернуть тебе долг.
     -  Великолепно,  мой  дорогой  Мартинус!  Но  разве  тебе  больше  не
понадобится ссуда?
     - Не уверен, - сказал Пэдуэй, совершенно уверенный, что  понадобится.
- По правде, я не прочь расширить производство.
     - Замечательная идея! Разумеется,  теперь,  когда  все  у  тебя  идет
хорошо, мы поставим отношения на более деловую основу.
     - То есть?
     - То есть увеличим тот смехотворно малый процент до нормального...
     - Ха-ха-ха, - отчеканил Пэдуэй. - Так я и думал. Пойми же: убедившись
в надежности помещения денег, процент следует уменьшить.
     - Мартинус! - с болью в  голосе  воскликнул  сириец.  -  Такова  твоя
благодарность человеку, который сделал тебе столько хорошего!
     - Не хочешь - не  одалживай.  Многие  банкиры  будут  рады  научиться
американской арифметике.
     - Послушай его, Господи! .. Грабеж! Разбой!  Я  не  поддаемся!  Ну  и
ступай к другим!..
     Сошлись на десяти процентах. По словам Томасуса, для  него  это  было
все равно что вырвать из груди сердце и сжечь его на алтаре дружбы.
     Говоря о предстоящем убийстве, Пэдузй вовсе не ожидал,  что  окажется
пророком.  Поэтому  был  удивлен  не  меньше  Томасуса,  когда,  войдя   в
мастерскую, увидел, как Фритарик и Ганнибал, ощерившись будто  два  злющих
пса, испепеляют друг друга взглядом. Вошедших ни один из них не заметил.
     - Ты что же этим хочешь сказать, придурок?! -  вскричал  Ганнибал.  -
Валяешься тут день деньской, ленишься на другой бок перевернуться, да  еще
смеешь делать мне замечания...
     - Я предупреждал, - процедил Фритарик, - если застукав тебя еще  раз,
то доложу хозяину. Забыл? Теперь будешь отвечать.
     - Да я перережу  тебе  глотку!  -  взревел  Ганнибал.  Вандал  бросил
короткое, однако очень едкое замечание  о  любовных  привычках  сицилийца.
Ганнибал выхватил кинжал и кинулся на Фритарика. Тот хотел  уклониться  от
удара, но острие клинка вонзилось ему в предплечье.
     Едва Ганнибал вновь занес руку, как Пэдуэй вышел  из  оцепенения.  Он
бросился вперед, оттащил сицилийца от его соперника и тут же вынужден  был
драться не на жизнь, а на смерть, чтобы не  оказаться  зарезанным  самому.
Ганнибал в бешенстве выкрикивал что-то нечленораздельное,  в  уголках  рта
пузырилась пена.
     Потом раздался глухой удар, и Ганнибал обмяк, выронив кинжал.  Мартин
отпустил сползающее на пол тело и  увидел,  что  Нерва,  старший  из  двух
подручных, держит за ножку табурет. Все произошло очень быстро -  Фритарик
только наклонялся, чтобы вооружиться палкой, а Томасус и второй  подручный
все так же стояли у двери.
     - Назначаю тебя новым мастером, - отдышавшись, сказал Пэдуэй Нерве. -
Из-за чего шум, Фритарик?
     Вместо ответа вандал  мрачно  направился  к  лежавшему  без  сознания
Ганнибалу. На его лице ясно читалось свирепое  и  недвусмысленное  желание
убивать.
     - Хватит! - прикрикнул Пэдуэй. - Еще шаг, и ты тоже уволен!..  В  чем
его вина?
     Фритарик взял себя в руки.
     - Он тайно выносил прокатанные листы меди и  торговал  ими.  Я  хотел
положить этому конец, ничего  тебе  не  говоря.  Кто  любит  доносчиков?..
Хозяин, позволь  хотя  бы  один  хороший  удар!  Я  всего  лишь  бездомный
скиталец, но моя честь...
     Пэдуэй не позволил. Томасус посоветовал составить заверенную  клятвой
жалобу и арестовать мошенника,  однако  Мартин,  не  желая  связываться  с
судопроизводством, отверг и это предложение. Зато он  позволил  Фритарику,
когда Ганнибал пришел в себя, вышвырнуть сицилийца за дверь мощным  пинком
в седалище.
     - По-моему, мы совершили ошибку, -  молвил  вандал,  с  удовольствием
выполнив поручение. - Я запросто мог утопить негодяя в Тибре, и  никто  бы
не заметил. Теперь жди  от  него  неприятностей.  В  глубине  души  Пэдуэй
подозревал, что Фритарик прав, но только вздохнул устало.
     - Давай-ка  лучше  перевяжем  твою  руку.  Смотри,  сколько  крови...
Джулия, возьми кусок полотна и хорошенько прокипяти. Да-да, прокипяти!

     ГЛАВА 4

     - Пэдуэй твердо решил заработать себе на жизнь, а до тех  пор  ни  на
что не отвлекаться. Для достижения своей цели он  не  собирался  лезть  на
рожон - например, изобретать порох или пропагандировать среди ни в чем  не
повинных римлян теорию всемирного тяготения.
     Однако известия о военных действиях напомнили ему, что о  культуре  и
политике  забывать  нельзя.  Мартин  и  прежде  не   очень   интересовался
происходящими событиями. А в древнем Риме, лишенном газет и  электрической
связи, еще  проще  было  не  думать  ни  о  чем,  что  выходило  за  рамки
повседневной жизни.
     Надо  смириться  с  фактами.  Он  стал  невольным  свидетелем  заката
классической западной цивилизации. Наступаю