зыве Совета Сэлха. Восемь из одиннадцати  Советников,  явившихся
на  совещание,  проголосовали  за  смещение   мэра   и   передачу   власти
Чрезвычайному Комитету во главе со  Стэвом  Гэптоком,  трое,  голосовавшие
против, были арестованы и вместе с мэром отправлены на машине  Гэптоков  в
неизвестном направлении. В состав  Чрезвычайного  Комитета  кроме  Гэптока
вошли начальник милиции Фонбраум и Ба-Кмона - иммигрант, прибывший  вместе
со  мной  на  "Раногосте"  и  еще  не   нашедший   определенных   занятий.
Чрезвычайный  Комитет  тут  же  обнародовал  свои  первые   постановления,
разработанные,  видимо,  еще  накануне.  Было  объявлено  об   организации
ополчения, о запрете на передвижения внутри острова и о  запрете  покидать
его территорию. Было объявлено также о создании специальной  комиссии  для
расследования убийства Крандалоса. Уже через полчаса люди  с  милицейскими
повязками - их оказалось гораздо больше, чем было две недели назад,  когда
в поселке собралось чуть не  все  население  планеты  -  патрулировали  на
улицах поселка, на стоянке и у складов мэрии между поселком  и  посадочной
площадкой, где приземлялся "Раногост".
     Только  после  всего  этого,  через  два  с  половиной   часа   после
переворота,  я  был  официально   проинформирован   о   случившемся.   Мне
рекомендовалось не  покидать  Станции  Связи  до  особого  распоряжения  и
сотрудничать с Чрезвычайным Комитетом  как  с  правительством  Сэлха.  Для
охраны Станции - а скорее всего, чтобы исключить возможность моей связи  с
оппозицией - на холм был направлен наряд милиции из трех человек.
     Конечно же, мэру было не справиться с такой силой. Уже к  вечеру  был
опубликован указ, объявляющий вне закона всех кернеммитов и всех, кто стал
бы их укрывать или оказывать содействие, а на  комиссию  по  расследованию
убийства  Крандалоса  были  возложены  функции  выявления   и   ликвидации
кернеммитов. Один из них - старый  Лэн-Куа  -  на  свою  беду  оказался  в
поселке и был тут же повешен перед  зданием  мэрии.  Чрезвычайный  Комитет
взялся за дело круто, и казалось,  что  через  несколько  суток  он  будет
полностью контролировать ситуацию на всей планете.
     Но  с   казнью   Лэн-Куа   они   поторопились.   Сказалось,   видимо,
недостаточное понимание ими местных условий - лишь Фонбраум из трех членов
Комитета родился на Сэлхе. Комитет - да и я, признаться,  тоже  -  считал,
что любая возможная оппозиция полностью  дезорганизована.  Нам,  гражданам
Метрополии и выходцам из Метрополии, свойственно недооценивать способности
населения окраинных планет. Зачастую это приводит к ошибочным действиям.
     Так получилось и на сей раз. Той же ночью оппозиция нанесла  ответный
удар. Меня  разбудил  грохот  взрывов  -  следящая  система  Станции  была
настроена на внешний обзор - и я узнал о том, как  начиналась  атака  лишь
наутро, из разговора с Фонбраумом по кабельной связи. Оказалось, что отряд
повстанцев - так стали называть их  сторонники  Чрезвычайного  Комитета  -
используя, видимо, светоусилители, захватил ночью холм, на котором  стояла
Станция,  и  оттуда  повел  прицельный  снайперский   огонь   по   охране,
выставленной у особняка Крандалоса. Власти превратили особняк в тюрьму,  и
туда в течении дня  упрятали  около  полусотни  неблагонадежных  из  числа
жителей поселка. После того, как охрану перебили  -  а  это  было  сделано
практически бесшумно, поскольку они пользовались  глушителями,  и  поэтому
тревоги не вызвало  -  повстанцы  подвергли  поселок  ракетному  обстрелу.
Основной огонь нападающие сосредоточили на  ретрансляторе  и  стоянке,  но
часть ракет они выпустили по самому поселку,  что  вызвало  многочисленные
пожары и панику. В создавшейся неразберихе  заключенные  сумели  бежать  в
сторону холмов, прихватив с  собой  оружие  охранников.  Ретранслятор  был
уничтожен,  равно  как  и  все  машины  на  стоянке.   Отряд   повстанцев,
совершивший налет, сумел отступить без потерь.
     Так переворот превратился в гражданскую войну.
     Наутро повстанцы предприняли новую атаку. На этот раз они ударили  по
мэрии, где были сосредоточены основные силы ополчения. Правда, успех  этой
атаки оказался незначительным - сказывалась неопытность тех, кто руководил
ею. Но им удалось, потеряв  нескольких  человек,  прорваться  к  зданию  и
закидать  его  самодельными  зажигательными  устройствами.  Отступая,  они
потеряли еще около десяти человек, но цель нападавших  была  достигнута  -
мэрия заполыхала. Этот ход стоил принесенных жертв  -  без  архивов  мэрии
невозможно было установить, кто  из  жителей  Сэлха  может  нести  в  себе
кернеммитские гены.
     Повстанцами явно руководила чья-то опытная рука.
     Но после того, как загорелась мэрия, я потерял всякую связь с внешним
миром, и мне оставалось лишь  одно  -  наблюдать  со  стороны  за  боевыми
действиями. Что я и  делал  в  течении  пяти  последующих  суток.  Правда,
разобраться в том,  что  же  происходит,  в  моем  положении  было  весьма
затруднительно. Я видел, как поселок переходит из  рук  в  руки,  как  его
обстреливают то  из  неведомо  откуда  взявшихся  безоткатных  орудий,  то
какими-то, наверное самодельными  ракетами,  как  вдоль  улиц,  стреляя  и
падая, бегут люди. Но я не понимал сути  происходящего,  не  понимал,  что
стоит за их действиями. В этой неразберихе непонятно  было,  кто  на  чьей
стороне, кто  и  зачем  нападает,  кто  и  как  маневрирует.  Я  мог  лишь
догадываться, что, наверное, и сами воюющие не всегда понимают, что же они
делают и зачем они это делают, что большинство из них вообще  попросту  не
разбираются, на чьей они стороне. Люди внизу, казалось, просто  обезумели.
Я видел, как на третий день из-под развалин  одного  из  домов  выбрались,
размахивая белыми тряпками, человек двадцать, среди них  несколько  детей.
Они были безоружны, и они хотели уйти  из  поселка,  но  уже  через  сотню
метров по ним начали стрелять. Я не  знаю,  сумел  ли  кто-нибудь  из  них
выбраться из этого ада, но то, что более половины полегло тут же, на улице
- это я видел своими глазами.
     Страшнее всего были снайперы. Они засели на  всех  удобных  позициях,
окружавших поселок, и день и ночь держали его на прицеле. Некоторые из них
- как те, что сидели  сейчас  в  развалинах  конторы  Службы  Связи  -  не
разбирали, в кого они стреляют - им это было безразлично. Рай, сущий  рай,
не раз вспоминал я, глядя на обугленные развалины и на заваленные  трупами
улицы поселка. Рай, сущий рай.
     Но все это не могло продолжаться бесконечно. И вчера к  вечеру  стало
заметно, что поселок здорово опустел. Перестрелки на улицах вспыхивали все
реже и как-то упорядочивались.  Было  видно,  что  ополченцы,  засевшие  в
начале в районе складов, постепенно продвигаются среди развалин  к  центру
поселка, укрываясь от огня за обломками стен,  и  сопротивления  им  никто
почти не оказывает. Повстанцы, видимо, вывели свои силы, и  теперь  только
снайперы сдерживали продвижение ополченцев.
     Но бои шли не только в поселке.
     По ночам горизонт на севере озарялся  заревом  пожаров.  Днем  столбы
дыма поднимались над холмами. Иногда слышались разрывы. Я догадывался, чьи
дома и фермы горят, но не понимал, кто же берет верх, не понимал,  что  же
вообще происходит. Мне надо было выбраться отсюда, выбраться во что бы  то
ни стало, пока не утерян совершенно контроль над ситуацией. Мне надо  было
выйти из Станции.
     Но снайпер, засевший в мэрии, следил за мной. Я чувствовал - он ждет,
когда я выйду.
     Возможно, я  ошибался.  Возможно,  это  самообман.  Но  я  боялся  не
доверять этому чувству. Потому что даже полная защитная форма  не  спасает
от прямого попадания, скажем, ниаритовой пули.
     Пару раз за эти  дни  над  поселком  пролетали  на  большой  скорости
машины. Чьи они были - неизвестно, но снизу  по  ним  сразу  же  открывали
бешеную стрельбу, правда, безуспешно. Несколько раз машины  появлялись  на
горизонте. Но все равно их было слишком мало. Слишком, слишком мало. Около
двухсот машин было уничтожено на стоянке - четверть, наверное, всех  машин
на Сэлхе. Но остальные должны быть исправными. Остальные должны летать.
     Я боялся, что все они улетели на Континент, что все, кроме обитателей
поселка рассеялись по гигантским пространствам Сэлха, и  уже  никогда,  ни
при каких обстоятельствах, не удастся собрать всех вместе.
     Мне нужно было выбраться из Станции.
     Все утро сегодня я был наготове. Ждал. Чего угодно, - малейшего шанса
сделать это. И следил за мэрией. А снайпер, засевший там, наверняка следил
за мной.
     Я ждал, что ополченцы, занимая поселок, двинутся в сторону мэрии.  Но
они не сделали этого. Здание казалось им пустой выгоревшей коробкой -  или
это был их снайпер? Они не  стали  занимать  мэрию,  они  двинулись  мимо,
подбираясь  к  подножию  моего  холма,  постепенно  отрезая   засевшим   в
развалинах  конторы  путь  к  отступлению.  Если  они   ликвидируют   этих
снайперов,  они  захватят  весь  холм,  и  тогда  я  буду  лишен   свободы
передвижения, свободы вступать в контакт с теми силами, с  которыми  хочу.
Этот вариант был немыслим для меня.
     Подожду еще полчаса, решил я.
     И угораздило же какого-то придурка выстроить Станцию именно здесь, на
холме, открытом со всех сторон! Вокруг - лишь низкий кустарник, ни  одного
приличного   дерева,   ни   одного   приличного   укрытия.   Тропа    вниз
простреливается на всем протяжении,  а  все  остальные  пути  ведут  через
заросли кустарника, и придется либо ползти, долго и медленно, либо  бежать
напролом, надеясь на чудо. Конечно,  если  суметь  перебраться  на  другую
сторону холма, укрыться и от мэрии, и  от  поселка,  то  будет,  наверное,
безопасней. Тогда - вниз, до подножья, перейти ручей  -  и  вот  он,  лес.
Всего-то километр, не больше пяти минут. Но как,  как  это  сделать,  если
выход из Станции смотрит прямо на поселок? И кто еще ждет меня в лесу?
     Ночью, конечно, было бы проще - светоусилители есть не у всех,  да  и
целиться с их помощью труднее, особенно с непривычки. Но ночью  будет  уже
поздно, к ночи ополченцы займут весь поселок и холм. Пора было решаться.
     Я еще раз внимательно осмотрел окрестности, потом встал и надел шлем.
Защитная форма была уже на мне. Опустил забрало,  проверил  герметичность,
пристегнул к ногам ускорители. На эти игрушки - единственная надежда. Если
я еще не разучился ими пользоваться. Если сразу же не поломаю ноги.  Шесть
секунд бега - двести метров.  По  прямой,  по  равнине.  Под  гору,  да  с
поворотом,  мне  бегать  с  ускорителями  еще  не  доводилось  -  придется
попробовать. Я взял в руки оружие,  еще  раз  осмотрел  его  и  подошел  к
выходу. Все, пора.
     Первые шаги - самые опасные. Пока еще не  разогнался.  Может  понести
куда угодно - это я хорошо помнил. Я прыгнул вперед сразу на две ноги, и в
момент касания ускорители сработали, подбросив меня метра на два в воздух.
Правое колено отдало знакомой болью - боже, я почти забыл  об  этом!  -  и
ногу занесло вперед, но я приземлился на левую - удачно. Толкнулся вниз  -
и понеслось. Правую я старался ставить несколько в сторону, чтобы меня  не
перевернуло, если она опять подведет. Но ничего  -  первый  десяток  шагов
колено больше не давало о себе знать. И лишь  на  повороте  -  как  назло,
тропа поворачивала налево! - ногу опять выбросило вперед, и я чуть было не
сделал кувырок через голову.
     Я изо всех  сил  толкнулся  левой  и  сгруппировался  ногами  вперед.
Врезался в кустарник в стороне от тропинки, пропахал на брюхе метра три  и
остановился. Ускорители заглохли. Стало тихо.
     Секунд пять я лежал неподвижно, приходя  в  себя.  Все,  вроде,  было
цело. Я не знаю, успел ли кто по мне  выстрелить,  но  во  всяком  случае,
никто в меня не попал. Я лежал  в  ложбине,  которая  пересекала  тропинку
недалеко от поворота. Сюда и стремился.  Наверное,  когда-то  эту  ложбину
выкопали строители поселка - во время ливней она вбирала  в  себя  воду  с
вершины  холма  и  отводила  ее  в  сторону,  к  ручью.  Она  полуспиралью
опоясывала холм, и, пока я не высовывал из  нее  носа,  бояться  мне  было
нечего - разве что атаки с воздуха, в этих условиях весьма  маловероятной.
Навесного огня я в защитной форме не боялся.
     Слух постепенно  начал  различать  внешние  звуки.  Перестрелка  явно
усилилась - возможно, ополченцы ринулись в атаку, заметив мой маневр. Хотя
вряд ли многие поняли, что произошло. Но все это пока не страшно,  у  меня
еще масса времени, чтобы уйти. Я осторожно сел, следя  за  тем,  чтобы  не
высунуть голову наружу, попробовал подтянуть ноги. Правое колено  ответило
резкой болью - этого еще не хватало. Я сжал зубы и руками подтянул  его  к
подбородку. Ничего, обойдемся. Не в первый раз, говорил я себе, это далеко
не в первый раз.
     Я  отстегнул  использованные  ускорители,  отбросил  их  в   сторону.
Огляделся по сторонам. Справа, метрах в пяти что-то торчало из  кустов.  Я
пригляделся пристальнее. Ну конечно  -  сапог  милиционера.  Из  тех,  что
охраняли меня в ту ночь, когда поселок был впервые обстрелян с холма. Двое
тогда остались наверху, а один сумел уползти. Хорошо,  что  я  дышу  через
фильтры, подумалось мне. Пять суток на такой жаре - с ума сойти. А  каково
сейчас в поселке?
     Я осторожно распрямился, все  время  прислушиваясь  к  колену.  Потом
перевернулся на живот, сполз на  дно  ложбины  и  не  спеша  пополз  вниз,
останавливаясь и прислушиваясь через каждые десять-пятнадцать  метров.  Но
ничего  нового  я  не  услышал,  перестрелка  даже  немного  поутихла,  и,
успокоившись окончательно, я пополз быстрее. То,  что  оставалось  позади,
меня больше не волновало. Теперь важно было, кого я встречу за  ручьем,  в
лесу.


     - Не верю я ему, - сказал высокий и отвернулся.
     - А что ты предлагаешь? Ждать? - Румбо не спускал  с  меня  глаз.  Он
умен  -  этот  Энхар  Румбо.  И  ловок.  Всего  за  три  дня  целую  армию
организовал. А вот высокого я не знал, первый раз видел.  Спрашивать,  кто
он такой не хотелось.  Да  и  не  время  -  не  я  здесь  спрашивал,  меня
допрашивали.
     Румбо тоже мне не верил. Это было видно, да  я  и  не  ждал  от  него
ничего другого. Я бы и сам в его положении  верить  не  стал.  Но  он,  по
крайней мере, размышлял, пытался понять, что же меня привело к ним, почему
я оставил безопасную Станцию и сбежал из поселка. Этого он не  понимал,  и
это его беспокоило.
     - Какой мне смысл вас  обманывать?  -  спрашиваю  просто  так,  чтобы
прервать молчание. Надоел мне его молчаливый взгляд. Смотрит так, будто бы
все уже знает, но шанс мне дает - признайся, мол, лучше сам. А глаза-то  у
него усталые, покрасневшие. В морщины копоть въелась - не иначе, как сам в
атаку ходил. Не его это дело - убьют, кто будет командовать?  А-Курр?  Или
этот высокий? Они накомандуют...
     - Вот я и пытаюсь понять - какой во всем этом смысл, -  после  паузы,
достаточной, чтобы ее почувствовать, говорит Румбо.
     - В конце-концов, вам-то от всего этого сейчас ни тепло, ни  холодно.
Я о себе забочусь.
     - Да уж ясное дело, что о себе. Но не вяжется  все  это  с  тем,  что
раньше было. Никак не вяжется.
     - Времена другие. Всему рано или поздно приходит  конец.  Вы  же  тут
живете в изоляции, откуда вам знать, о чем народ в Метрополии думает?
     - Это верно - откуда нам знать? Никто из нас туда не ездит. Да только
кое-что мы все-таки понимаем. Мы же  видим,  кто  прибывает  оттуда.  Один
Ба-Кмона чего стоит.
     - Будто у вас своих выродков мало?
     - Ладно, не будем отвлекаться. Я все равно вам не верю. Пока не верю.
Время покажет. Но вот что я хотел бы понять  -  на  что  вы  рассчитывали,
когда к нам бежали?
     - Если честно - то  для  меня  это  шанс.  Впервые  в  жизни  -  шанс
подняться наверх. Не говоря уже о том, что это и шанс остаться в живых.
     - Врет ведь он, - вполголоса сказал высокий из угла.
     - Не мешай, Дьелле. Пусть говорит.
     Дверь в подвал отворилась, вошла высокая худая девушка.  Я  видел  ее
мельком наверху, когда меня вели сюда.
     - Эст Энхар, прибыл Лкулла с Континента, с ним шестьдесят человек.
     - Парсэ, ты же видишь - у нас гость.
     - Простите, - она мельком взглянула на меня, потом снова  повернулась
к Румбо. - Что ему передать?
     - Пусть пока подождут.
     Значит, сработало. Он собирает силы. Чтобы не выдать  себя,  я  начал
говорить - быстро, сбиваясь:
     - Вы можете не верить. Дело ваше. Вы думаете - Офицер Службы Связи  -
это фигура? Пешка это. Ни дома, ни семьи, ни будущего - ничего. Забросят в
глушь - и служи, передавай депеши и циркуляры. Что меня ждало? Пенсия - до
нее еще тридцать  стандартных  лет,  дослужиться  надо,  выжить  надо.  Вы
знаете, сколько доживает до пенсии Офицеров Связи? Половина, от силы. Да и
разве это цель - пенсия? Тьфу!
     - А ради чего вы поступили в Службу Связи?
     - Вы что, серьезно спрашиваете?
     - Ну да.
     - А нас, эст Румбо,  не  спрашивают.  Насильно,  конечно,  никого  не
заставляют, но  выбора  попросту  нет.  Ведь  в  Службу  Связи  только  те
попадают, у кого во всей Галактике никого близкого  нет.  Нас  еще  детьми
берут, кормят, учат, воспитывают. А потом ставят перед выбором -  либо  на
службу поступить, либо просто на улице оказаться, с нуля начинать.  Служба
Связи - это еще наилучший вариант, нас же в такие условия ставят,  что  мы
себя облагодетельствованными считаем, к элите себя причисленными  мним.  А
на деле - те же рабы. До пенсии  -  рабы  самые  настоящие.  Ни  семьи  не
завести, ни дома. Только и остается, что деньги на  обеспеченную  старость
копить.
     - Ну вы все-таки до Офицера дослужились.
     - А разницы никакой. Я же ничего не решаю - что мне  прикажут,  то  и
делаю. И перспектив, по сути дела, никаких. Нас, Офицеров Связи, тысячи, а
выше, к нормальной жизни, к нормальному положению, единицы поднимаются.
     - Нормальное положение? - Румбо усмехнулся. - Это что же за положение
такое, а?
     - А это когда не за тебя все решают. - Объясняй тут ему.  Поймет  он,
как же. - Да что говорить... Люди же разные, у всех цели  разные,  желания
разные. Вон Сен-Ку этому, что до меня был, тому, наверное, все  равно  кто
им командует, зачем командует. А мне не все равно. Я другой.
     - Другой, - Румбо хмыкнул. - Все мы другие.
     - Я гордый. Я за все отплатить хочу. Я не желаю на подачках  жить.  А
меня заставляют это делать.  Всю  жизнь  подачки  дают,  да  так,  что  не
расплатишься, вроде. Всю жизнь должен. Благодетели  проклятые!  И  за  все
плати - убеждениями своими плати, мыслями своими плати, свободой плати!  И
попробуй чуть в сторону ступить - сомнут, потому как без подачек  ихних  и
не человек ты уже,  не  выжить  тебе  просто-напросто.  Надоело  мне  это,
надоело!!!
     Легко говорить правду. Даже если это и не вся правда. Даже если  тебе
и не верят.
     - А у нас, значит, свободным хотите стать? -  Румбо  встал,  поправил
комбинезон. Лицо его сразу в темноту погрузилось, сам он навис  надо  мной
огромной глыбой, заслонив свет.
     - А я вам не должен ничего. Вы мне должны будете,  -  буркнул  я,  не
поднимая головы.
     - Далеко смотрите. Ладно, время покажет, - он шагнул к  двери,  потом
обернулся. - Пока здесь  побудете,  кое-что  обсудить  надо.  Ты,  Дьелле,
посиди с гостем, пока я не вернусь.
     Румбо вышел, а я остался вдвоем  с  высоким.  Кто  он  такой,  откуда
взялся? Не знал я его, на что он способен не знал. А ну как Румбо в  самом
деле застрелят - что тогда делать?
     Я закрыл глаза, расслабился. Все тело болело. Колено, правое ныло  до
сих пор. Лечь бы... На худой конец хоть на пол, но лечь, отдохнуть.  Сутки
на ногах. Или больше? А ну как напрасно все, вдруг они не поверят? Засадят
куда-нибудь, на Континент увезут или пристукнут  просто?  Им  ведь  терять
нечего. Они ведь в любом случае и б