Станции. Вскрыл один из них  и
достал дезактиваторы. И начал работать.
     Только через два часа, когда  я  был  уверен,  что  ни  на  одном  из
контейнеров, ни в машине, ни на мне самом не осталось и следа  от  вирусов
лихорадки Крепта, я закончил работу и погрузил все  контейнеры  обратно  в
машину.
     Я забрался внутрь, закрыл дверцу  и  включил  очиститель  воздуха.  И
через пять минут, уверенный, что все в порядке, снял шлем.
     Я  смог  по-хорошему  ругнуться  лишь  минут  через   десять,   когда
отдышался, нацепив шлем  обратно.  Конечно,  мало  приятного,  когда  тебя
вырвет, но когда тебя выворачивает  наизнанку  на  пустой  желудок,  когда
атавистические рефлексы ярятся впустую, еще гадостнее. Случалось и прежде,
что я дышал воздухом над красными океанскими водами, но никогда раньше  он
не был столь зловонным. Видимо, дело было в грязной  пене,  что  заполняла
многочисленные  узкие  бухточки  и  проливы,  выплескивалась  на  берег  и
высыхала на скалах. И, конечно, в неисправном воздухоочистителе, на работу
которого прежнему хозяину машины было, видимо,  наплевать.  Привычки  наши
настолько въедаются во все, что мы делаем, что лишь столкнувшись  с  теми,
кому они  несвойственны,  мы  способны  заметить  их.  Никому  из  жителей
Метрополии и в голову не пришло  бы,  что  можно  пользоваться  машиной  с
неисправным воздухоочистителем, но для  Сэлха  воздухоочиститель  -  явное
излишество. Мир вокруг его жителей слишком велик, чтобы была необходимость
летать туда, где трудно дышать.
     Некоторое  время  я  раздумывал,  что  же  теперь  делать.  Но  потом
сообразил, что есть мне теперь уже не хочется  и  захочется  нескоро,  что
меня мутит от одной мысли о еде, и все сразу стало просто. Я поднял машину
и полетел на северо-запад, к устью Голубого Маонга.
     Я достиг устья через два часа,  пролетел  над  самой  поверхностью  с
десяток километров, нашел на левом берегу реки небольшую открытую площадку
и посадил машину. Меня могло ожидать в дальнейшем что  угодно,  надо  было
немного передохнуть и подкрепиться перед тем, как что-либо  предпринимать.
Я вышел из машины, сел на траву и перекусил  -  совершенно  без  аппетита,
даже пить не хотелось. Потом лег прямо на траву и стал  смотреть  в  небо.
Воздух был влажный и свежий, дул легкий ветерок с той стороны реки и плыли
небольшие облака. Бледный серп Маолы висел почти прямо над  головой.  Было
хорошо. Я не заметил, как заснул.
     А когда проснулся, уже вечерело, и лететь  дальше  не  имело  особого
смысла. Впрочем, спешить все равно было ни к чему, времени у меня  впереди
имелось достаточно. Не меньше года - это я теперь, после посещения Станции
знал наверняка. И это несколько успокаивало.
     Я встал, легко порвав взобравшийся на мою ногу  стебель  пугай-травы,
осмотрелся. Солнце уже висело над ближайшим лесом,  ветер  почти  стих,  и
длинные  тени  деревьев,  подобравшиеся  почти  что  к  моим  ногам,  были
неподвижны. Место, где я лежал, черным пятном  выделялось  на  фоне  яркой
травяной зелени, но не пройдет и получаса, как  трава  снова  заползет  на
освободившийся участок: белесые усики-побеги уже тянулись к нему  со  всех
сторон. Внизу подо мной все так же величаво катил свои воды Голубой  Маонг
- как и тогда, когда я был здесь в прошлый раз. Прошло меньше сотни дней -
и как все изменилось. И из-за чего? Из-за того,  что  кто-то  где-то  там,
очень далеко захотел начать на Сэлхе разработку  реенгрита.  Что  ж,  люди
Сэлха сами виноваты в том, что случилось. Никто не  заставлял  их  убивать
друг друга. Никто им не приказывал. Им некого винить, кроме себя.
     За время моих скитаний по острову после конфликта,  да  и  позже,  на
Континенте, я немного попривык ночевать под открытым небом.  Хотя  вначале
не мог заснуть подолгу. Человек, освоивший бесчисленное  множество  миров,
до  сих  пор  остается  пленником  своего  жилища.   Для   большей   части
человечества жилище  -  безопасное,  прочное,  основательное  -  столь  же
необходимо, как раковина улитке, и лишь  немногие  счастливцы,  населяющие
такие вот миры, как Сэлх, способны освободиться от  этой  необходимости  и
стать хоть чуточку свободней. Я тоже с трудом, но привык ночевать на голой
земле, вне стен человеческого жилья.
     Но  все  это  на  острове.  На  Континенте  поступить  так  было   бы
опрометчиво. Поэтому, как  только  зашло  солнце,  я  забрался  в  машину,
включил сигнальную автоматику, включил поляризацию  стекол  и,  перекусив,
улегся на заднем сидении даже не  расстегнув  защитную  форму.  Здесь,  на
Континенте, даже на берегу Голубого Маонга можно всего ожидать.
     Ночью пошел дождь. Просыпаясь, я слышал, как он  барабанит  по  крыше
машины, и тут же засыпал снова. Пару раз  сквозь  сон  я  слышал  громовые
раскаты, но это был не ураган - так обычная гроза. Даже сильного ветра  не
было. А наутро дождь почти прекратился, и, когда я проснулся на  рассвете,
все вокруг  оказалось  погруженным  в  приползший  с  реки  густой  туман.
Сигнальная автоматика молчала, но выходить в этот туман я  не  решился  и,
немного подумав, перебрался на переднее сиденье и поднял машину в воздух.
     В полусотне метров от земли туман заканчивался, но небо было в тучах,
и все вокруг казалось унылым и уставшим. Вершины возвышенностей по берегам
реки почти терялись в дымке, а все внизу было  заполнено  серыми  клочьями
таких же облаков, что и сверху, из которых лишь кое-где  торчали  верхушки
шаруков.
     Я не люблю туман. С детства. С Рикпоста.
     Там во время  тумана  становилось  трудно  дышать.  Даже  в  карьерах
прекращались работы, когда наплывал туман. Но там он был желтого цвета.
     Немного подумав, я повернул на юг. Искать в таком тумане  ферму  Арна
смысла  не  имело  -  на  Сэлхе  давно  уже  были  отключены  все  системы
автоматического наведения, и найти разбросанные  по  планете  человеческие
поселения можно было разве что по памяти или  по  карте.  И  то  и  другое
требовало хоть каких-то ориентиров.
     Через несколько километров, когда я достиг края долины Маонга,  туман
кончился. Начались холмы, но все они густо поросли ползучим лесом,  и  мне
нескоро удалось отыскать на вершине  одного  из  них  свободную  площадку.
Вообще говоря, как меня учили еще в Метрополии при подготовке к работе  на
Сэлхе, на Континенте  следует  остерегаться  свободных  площадок  в  лесу,
потому что ползучий лес всегда занимает  всю  площадь,  где  есть  за  что
уцепиться, и отсутствие растительности говорит  о  наличии  в  этом  месте
какого-то фактора, который может представлять опасность и для человека. Но
то были знания, полученные в Метрополии, таким знаниям  быстро  перестаешь
доверять, прибыв на место. Метрополия не  стремится  делиться  всей  своей
информацией с мирами, входящими в Ассоциацию. Но точно так же и  эти  миры
владеют знаниями, которые недоступны Метрополии - хотя бы  просто  потому,
что она не осознает в полной мере всей их важности, что она гораздо  более
озабочена  тем,  чтобы  распространять  среди  этих   миров   угодную   ей
информацию, чем тем, чтобы собирать информацию местного значения.
     На  эту  свободную  площадку  я  приземлился  не  опасаясь  какого-то
сюрприза из леса. Просто потому, что в центре ее лежал красный треугольник
-   знак   аварийной   посадочной   площадки   и   одновременно   источник
пента-геркала, вещества, которое отпугивает ползучий лес.  Сэлх  заказывал
эти знаки в Метрополии, там не позаботились  даже  узнать,  для  чего  они
нужны поселенцам.
     Я провел на этой площадке двое суток - пока не прошел циклон, и  небо
не очистилось. Рано утром третьего дня  я  поднял  машину  в  чистое,  без
единого облачка небо и полетел на восток, на поиски фермы Арна. Уже  через
час, с большой высоты - на всякий случай я забрался на шесть километров  в
небо - я увидел знакомые контуры притока Голубого Маонга  и  вблизи  устья
его - расчищенные поля и несколько домиков, стоящих на  окраине  небольшой
рощицы.
     Но что-то в их внешнем виде мне не понравилось.
     Не снижаясь, я  настроил  видеоаппаратуру  и  сделал  два  круга  над
фермой. Земля парила на  солнце,  и  внизу  все  скрадывалось  дымкой,  но
постепенно,  по  мере  накопления  информации,  изображение  на  небольшом
видеоэкране справа от приборной панели становилось все четче. И  я  понял,
наконец, что меня насторожило - лужайка перед ангаром, когда-то  засеянная
обыкновенной земной травой, когда-то  тщательно  подстригаемая  специально
настроенным кибером, была черна. Даже местная трава не покрыла  ее,  хотя,
наверное, прошло немало дней с тех  пор,  как  ферма  обезлюдела.  Заросли
скхина подступили уже к самому дому, даже намека не оставалось на дорожку,
что вела когда-то к реке, а на крыше дома кое-где примостились  летунчики.
Если бы не это черное пятно на месте бывшей лужайки,  я  бы  подумал,  что
ферма просто покинута. Но теперь я знал, что это не так.
     Я увеличил изображение фермы на экране так, чтобы оставалась  в  поле
зрения лишь бывшая лужайка и ангар, и стал медленно  снижаться,  выписывая
над фермой широкие круги. И по мере того, как все новые детали  того,  что
лежало подо мною,  проявлялись  на  экране,  беспокойство  мое  нарастало.
Сначала я увидел какое-то еле различимое на темном фоне  возвышение  перед
воротами ангара, потом, чуть позже, разглядел остов машины в центре  этого
возвышения, а еще через пару минут внезапно понял, что все это  -  остатки
гигантского костра, чей жар опалил землю на  десятки  метров  вокруг,  чье
дыхание надолго отравило ее и отпугнуло прочь все живое.
     И я подумал тогда, что лучше всего для  меня  было  бы  не  прилетать
сюда, не знать того, что здесь произошло. Потому что только сейчас  понял,
что все это время надеялся на то, что конфликт на Сэлхе не затронет  этого
уголка планеты, обойдет его стороной, что мне удастся сберечь Арна  и  его
близких. Потому что только сейчас  я  ощутил,  что  впервые,  наверное,  с
далекого детства на Рикпосте я встретил здесь людей, с которыми  хотел  бы
сблизиться. Встретил - чтобы потерять.
     Но самое страшное мне еще предстояло узнать.
     С высоты в пятьсот метров я уже не смотрел на экран. Отсюда и так все
просматривалось достаточно хорошо. Я снижался быстро и без страха -  здесь
не было засады, здесь давно уже не было живого человека. Я посадил  машину
перед домом, заблокировал - так, на всякий случай - двигатель  трехзначным
кодом и открыл дверь.
     Пахло гарью. Старой и  мокрой.  В  полусотне  метров  от  меня  перед
ангаром громоздилась куча обгорелых бревен, за которыми угадывался  силуэт
машины. Вся земля вокруг была покрыта копотью и пеплом,  усыпана  мелкими,
вылетевшими из костра угольками. Ворота и передняя стена ангара  почернели
и покоробились. Но костер, наверное, горел недолго, хотя  и  яростно.  Те,
кто его поджег, забыли или не знали о системе пожаротушения, встроенной  в
машину. Или, скорее всего, им было на нее наплевать. Я представил, как это
происходило: машина - с кем, с  чем?  -  в  яростной,  но  холодной  злобе
обложена огромной кучей всего, что может гореть. Кто-то выливает на костер
канистру горючей смеси, подносит огонек и отскакивает  от  пламени.  Факел
взмывает  в  небо,  но   тут   же   срабатывает   предохранитель   системы
пожаротушения, и все вокруг заливает  ядовито-сиреневой  пеной.  Если  это
происходило ночью, то мгновенно наступила темнота. А  потом,  через  много
дней и ночей налетел циклон, и дожди смыли пену в океан.
     Но случиться так не могло.
     Потому что в таком случае костер попросту не  успел  бы  как  следует
разгореться. Даже  в  том  случае,  если  бы  система  пожаротушения  была
отключена, ампула с пенообразователем сама  по  себе  лопнула  бы  гораздо
раньше от жары, чем успела бы до такой степени раскалиться передняя стенка
ангара, чем успела бы выгореть трава на всей лужайке.
     Я не стал думать больше о том,  что  здесь  случилось.  Повернулся  и
пошел к дому. Надо было сделать то, ради чего я прилетел на ферму, раз  уж
здесь все равно никого не оказалось.
     Пробраться в дом оказалось не так-то легко. Скхин  -  одна  из  самых
пакостных вещей на Сэлхе, он только с виду мягок и податлив, на  самом  же
деле - непроходим. Мне  пришлось  вернуться  к  машине  и  достать  из-под
сиденья полотнище синтэна, которое я использовал при  дезинфекции.  Только
раскатав его поверх зарослей у угла дома, я сумел подобраться  к  окну.  Я
высадил стекло и, убрав осколки с подоконника, залез в дом.
     Я оказался на кухне. Все здесь было  в  полном  порядке,  так  словно
хозяева еще жили в доме. Даже пыль - столь обычная в заброшенных домах  на
острове, пыль, к которой я успел привыкнуть - здесь не скапливалась.  Судя
по всему, система обеспечения была в порядке, и энергии пока что  хватало.
Наверное, здесь имелось в достатке  всяческих  продуктов,  но  я  не  стал
задерживаться.
     Дверь из кухни вела в комнату, служившую столовой для семьи. Я сам не
раз сидел здесь за столом, когда  бывал  в  гостях  у  Арна.  Из  столовой
выходили еще две двери. Я уже не помнил толком планировку  дома,  и  пошел
сначала в левую. За ней был темный коридор без  окон,  но  едва  я  открыл
дверь, как он осветился. Я прошел по нему до конца  -  на  всякий  случай,
потому что уже понял, что библиотека в другом крыле. Двери с левой стороны
коридора вели в спальни, в одной из них я ночевал когда-то, двери с правой
стороны - в кладовые. В конце коридора был выход  наружу,  но  он,  как  и
главный вход, весь зарос скхином.
     Я вернулся назад в столовую и прошел через другую  дверь  -  в  холл.
Свет падал в холл сверху, через  матовые  стекла,  образующие  его  крышу.
Справа был главный вход в  дом,  напротив  него  -  лестница  на  галерею,
опоясывающую холл на уровне второго этажа. Дверь в библиотеку была  справа
от лестницы - теперь я это вспомнил. Одно из кресел, которые стояли обычно
вдоль стен, было  выдвинуто  на  середину,  и  на  нем  что-то  лежало.  Я
приблизился и увидел, что это контейнер для мнемоблока. Судя по  весу,  он
был пуст. Я сунул его в карман и прошел в библиотеку.
     Здесь все было в полном порядке - как при Арне. Шесть  мнемоблоков  у
дальней стены, содержимое которых почти не уступало библиотеке мэрии.  Два
копирователя, несколько скринов и  полка  со  сменными  кассетами  к  ним.
Большой стереоэкран справа от двери. А  между  окон  -  стеллаж  с  самыми
настоящими бумажными книгами в  красивых  переплетах.  Я  подошел  к  ним,
потрогал корешки. Жаль - мне некуда взять их. Я  знал,  что  некоторые  из
этих книг в Метрополии были бы оценены дороже, чем весь дом Арна. Пять  из
них, мне помнится, привезены на Сэлх еще при его заселении. Можно было  бы
захватить их с собой, чтобы хоть они не пропали в общем пожаре Сэлха, но у
меня не поднялась на это рука. Даже несмотря на то, что я был уверен,  что
никому из семьи Арна они уже не потребуются. Странно, насколько  порядочны
бываем мы порой в мелочах, даже когда уверены, что нас никто не  видит.  И
на какие поступки способны в то же время в делах не столь мелких...
     Все это необходимо уничтожить. Надежно,  навсегда.  Ради  этого  я  и
прилетел сюда. На Сэлхе не должно сохраниться памяти о том, что произошло.
У меня был  впереди,  наверное,  целый  год  для  того,  чтобы  уничтожить
немногочисленные теперь мнемоблоки на фермах  Континента,  но  откладывать
это не стоило. Ведь  рано  или  поздно,  но  почти  обязательно  последует
расследование, и я не мог рисковать после всего, что случилось. Тем  более
теперь, когда те немногие люди, ради которых я готов был поступиться  даже
собственной безопасностью, наверняка погибли.
     Я подошел к копирователю, вставил в него найденный в холле  контейнер
мнемоблока - пустой контейнер - и смог снять с него  крышку.  Внутри  была
записка - сложенный в несколько раз листок тонкой бумаги.
     Я развернул его.
     Я прочитал.
     Затем, не веря себе, прочитал еще раз. И еще раз...
     Опустил руки. Выронил листок на пол. Хотел поднять его, даже нагнулся
и протянул к нему руку, но затем выпрямился и отошел к окну.
     Вот так. Люди, люди. Чего же  еще  мы  можем  ждать  после  этого  от
человека. Чего еще могу я ждать, как еще я могу думать  о  человеке  после
вот этого. Люди, люди. Марионетки - не более. И ты, Арн, ты, такой  умный,
такой образованный, такой человечный - ты тоже не более,  чем  марионетка.
Тобой тоже не труднее управлять, чем остальными,  ты  тоже  послушен  воле
того, кто найдет нити, которым ты подчиняешься.
     Марионетки!
     Так чего же еще тебе нужно? - спросил я себя.
     И расхохотался.
     Но это был горький смех.
     Смех сквозь слезы.


     Я, Ренгон Ал-Ируст,  родился  на  Рикпосте  почти  шестьдесят  четыре
стандартных года назад. Я прожил на  свете  треть  -  не  более  -  срока,
отпущенного для жизни нам, представителям стандартной  расы.  Возможно,  я
несу в себе гены многих других человеческих рас - своей родословной  я  не
знаю, знаю только, что  Рикпост,  как  и  большинство  авангардных  миров,
заселен был таким смешением рас человеческих, что я не встречал с тех  пор
ни одного человеческого типа, не виденного  мною  еще  в  раннем  детстве.
Много позже, изучая галактическую демографию в Академии Связи, я поражался
тому, что помню их всех. Даже  мент-рашей,  этих  несчастных  умников,  не
доживающих, как правило, и до двадцати пяти - я  помнил  и  их,  на  нашей
улице или в нашем квартале жили трое или четверо мент-рашей.  Возможно,  я
несу в себе и их гены.
     Мне было чуть больше шести,  когда  лихорадка  Крепта  обрушилась  на
Рикпост. Обычно люди забывают то, что было в раннем детстве,  воспоминания
последующих лет стирают из памяти мироощущение и восприятие тех лет. Но  я
помню - потому что у меня больше не было детства, потому что я держался за
эти воспоминания еще долгие и долгие годы потом. Я все помню.  И  то,  что
было до эпидемии, и то, что было во время нее. И то, что было после.
     Я не знаю, как  мне  удалось  выжить.  Иммунитета  у  меня  не  было.
Естественный иммунитет все-таки бывает, я это знаю, но он слишком редок, и
Метрополия заботится о том, чтобы он стал еще реже. Уже много  позже,  уже
приобщаясь к сверхсекретной информации во время учебы в Академии, я  понял
что с нами делали спасатели, которые все-таки достигли планеты через сотни
суток после  начала  эпидемии.  Нас  проверяли  на  наличие  естественного
иммунитета. И те, у кого он был, умерли во время проверки. Как умер бы и я
сейчас, потому что во мне сидят клетки крептомы.
     Но о том, что эпидемия  эта  не  была  случайностью,  я  узнал  много
раньше. Индустрия Рикпоста нарушала экономический баланс  целого  сектора.
Шесть миллионов человек было принесено в жертву - это  был  самый  дешевый
способ  восстановления  баланса.  По  сути  дела,   единственный   способ,
согласующийся с законом Тэй-Хара. Если бы  Рикпост  продолжал  развиваться
теми же темпами, последствия для сектора были бы ужасающими, и  количество
жертв в результате  -  и  прямых,  и  косвенных  -  намного  превысило  бы
количество погибших  на  планете  в  ходе  эпидемии.  Метрополия  давно  -
тысячелетия назад - столкнулась с первыми проявлениями закона Тэй-Хара,  с
тем, что управление как таковое огромным  сообществом  человеческих  миров
невозможно, ибо сами управляющие действия,  начиная  с  некоторого  уровня
сложности управляемой системы, становятся причиной отклонений в  развитии,
и в итоге делают систему неуправляемой.
     Тысячи  лет  выковывались  практикуемые  методы  управления,   методы
поддержания единства  человеческого  сообщества.  Тысячи  стандартных  лет
единственной  целью  тех,  кто  его  осуществлял,  оставалось   сохранение
стабильности. Надо признать - несмотря ни на какие отклонения,  Метрополия
своего  добивалась,  она  показала  себя  у